***
Сычжуй уходил всё дальше. Он не то чтобы стремился к какой-то определенной цели – напротив, цели у него не было, было лишь желание навсегда покинуть Гусу. В небольших селениях мальчик покупал себе пару лепешек да чашку варёного риса, а в лесу находил съедобные коренья и пряные травы, воду же пил из горных источников. Если дорога не выводила к жилищам людей, то он жарил папоротник и грибы на самодельном кострище, ловил рыбу. Звери обходили его стороной, мошкара не донимала. Написав пару охранных талисманов на одежде, маленький путник чувствовал себя защищённым и даже в чём-то счастливым, тихо напевая незамысловатую песенку собственного сочинения: «Я одинок и радостен». В дороге у Сычжуя появилось много времени для раздумий. Прокручивая в голове последние события, с небольшим раскаяньем он начал осознавать, что Ян Лин не худший вариант и отец, вероятно, прав: со временем можно было бы привыкнуть к отчиму. Однако его дети… особенно Ян Мао с его вечными насмешками, ехидными высказываниями, грязными намеками, половины которых Сычжуй не понимал, но чувствовал, что они сильно унижали отца, потому-то и злился на сводного братца. — Чего твой папаша зажимается словно девственник? Все знают, что под Вэй Усяня он лег, ещё учась в старшем классе! — Неправда! И зачем отцу лежать с темным заклинателем?! Это просто вздор! — Ха! Будто ты не знаешь, для чего устраиваются «постельные баталии». Обнимашки, страстные поцелуи, не-ежности всякие. Чувствуя в голосе новоиспечённого родственничка плохо скрываемую насмешку, Сычжуй набычился, бросив сердитый взгляд из-под нахмуренных тонких бровей. — И знать не хочу! Мой отец не такой! — Такой и даже более такой, просто цену себе набивает! Хочет, чтобы его баловали: например, осыпа́ли подарками, покупали вкусности, ползали на коленях, как это делал старейшина Илина, чьё сердце он растоптал. Не веришь? Поинтересуйся у главы клана Юньмэн Цзян, почему в Лотосовой гавани проклинают имя Лань Ванцзи! — выкрикнув последние слова, Ян Мао вытер раскрасневшееся лицо и громко выдохнул. Улыбнулся. В дверях показалась старшая сестра. Заметив напряженных домочадцев, недобро покачала головой. — Ну будет вам ругаться, идите лучше кушать. — Ян Мао унижает моего отца! Как я могу быть спокоен? — Он всего лишь повторяет разговоры взрослых. Ты слишком мал, чтобы их понимать. Не хочешь есть, ложись спать. И это говорила та девочка, которая так нравилась Сычжую! Та, о ком он думал с теплотой в груди и с кем не решался даже заговорить. Его идеал, его первая и, увы, разбитая любовь. Раз Сычжуй – сын Ванцзи, он также повинен в пороках отца… видимо, так она считает. «Грехов отца ничем не искупить, даже его смертью! — рассуждал мальчик, глотая слезы, лежа свернувшись под теплым одеялом. — Каждая семья в Гусу пострадала от его меча! Как они могут простить его? Как они могут не бояться, не презирать меня? Я сын его и тоже способен в безумии поднять клинок на дорогих мне людей? На дядю? На дедушку? Нет! Ни за что я не сделаю им больно, просто уйду подальше, найдя себе пристанище в какой-нибудь сельской общине. Буду выращивать редьку и торговать ею на рынке». В ночи послышались шаги… Это Ян Лин на цыпочках прошмыгнул в комнатку Сычжуя, неся ему завернутые в плотную бумагу теплые пирожки. Близилась полночь, неугомонные юные Яны давно улеглись и видели десятый сон. Присев рядом с мальчиком, отчим развернул сверток и вытащил самый вкусный пирожок со сладкой бобовой начинкой. — Сычжуй, — тихо позвал, хотя отлично понимал: пасынок не спит, притворяется. — Сычжуй, я принес тебе оставшиеся от ужина булочки. — Не надо, — пробурчал тот в подушку, — я не голоден. Уходи! Пальцы Ян Лина осторожно коснулись взъерошенных волос на затылке. — Ты скучаешь по отцу? — Нет. — А я скучаю… и еще беспокоюсь. Последнее время он всё чаще уходит на охоту один. Кто защитит его, если случится беда? — Вэй Усянь! Пальцы замерли, затем медленно сжались в кулак. Отчим несколько мгновений сидел неподвижно, преодолевая боль от произнесённых слов. Наконец собравшись, тихо произнес: — Я так не думаю, и ты думай об этом поменьше. Вскинувшись, Сычжуй резко сел, отбросив одеяло. Всё, что копилось в душе годами, требовало выхода: точно вдруг хлынул горный поток, скованный каменным ожерельем, раскидывая валуны, прорывая себе новое русло. — Вот как?! Тогда почему отец ничего не делает, чтобы опровергнуть гнусные обвинения? А может, всё это правда?! А может, он и тебя обманывает? Может, он сейчас не на ночной охоте, а проводит время с темным заклинателем и сладко стонет от наслаждения в «постельных баталиях»! Я кое-что видел… в хижине… и не мал, чтобы понять… Не помня себя, Ян Лин схватил Сычжуя за плечи, стиснул так сильно, что у того вырвался невольный стон. — Замолчи! — Отпусти! Ты не смеешь! Я Лань! — Ни один из рода Ланей не позволял себе подобные речи! Когда вернется отец, ты будешь примерно наказан! — разжимая враз побелевшие от напряжения пальцы, тяжело прохрипел Ян Лин. Затем, неловко поднявшись, медленно пошел к выходу, но у самой двери вдруг остановился и мешковато сполз по стене, теряя сознание.***
Грязная вода озера сокрыла тело верховного заклинателя, пока люди на берегу, бранясь, потрошили рыбу, раскалывая, раздирая её кости. — Она должна быть здесь! Клянусь! — Так найди её! — Господин, умоляю – смилуйтесь! Я не знаю, не понимаю! Год назад я поместил в голову рыбы осколки печати темного железа, желая напитать их божественной энергией. Зная, что вкусы священной Кои изменятся под влиянием артефакта зла, я исправно бросал в озеро рыбаков, крестьян, обычных путников, приносил кровавые жертвы, чтобы осколки соединились в тигриную печать. Сегодня она должна быть готова, но этот заклинатель всё испортил! Сражаясь за свою жизнь, Кои, видимо, уронила печать на дно озера! О, я несчастный! Что же теперь со мной будет?! Второй человек, отшвырнув ногой упавшего на колени виновного мага, вышел на берег и там, заложив руки за спину, опустил голову. — Тебе было доверено наше сокровище, ты его упустил. Какое же наказание мне следует применить? — Я добуду печать, клянусь! Я обследую всё дно озера, проползу на животе все затоны и заросли тростника! Умоляю, не казните меня, господин, я буду очень стараться! Вскоре вы получите то, чего так долго желали! Печать не могла пропасть! — Даю тебе одну ночь. Отыщи артефакт или умрешь! Мы уходим, нельзя привлекать внимание. — Глава клана Су вновь приблизился к коленопреклонённому слуге. — Да, рыбу брось в озеро, пусть заклинатель в последний раз полюбуется на свою добычу. Пнув в спину провинившегося, Су Шэ с телохранителями быстро зашагал прочь. Человек ещё долго рыдал, распластавшись на земле, рвал жидкие волосёнки и бил себя кулаками в лицо. Печать исчезла, проклятая рыба сдохла, а закат уже близок! Ему никогда не отыскать потерю, а это значит, что смерть уже дышит в затылок. Вопя от ужаса, стеная и громко жалея себя, несчастный полез в густой ил. Шаря руками по дну, вскоре наткнулся на лежащего ничком Ванцзи. — А-а, что б тебя! Это ты во всём виноват! — запричитал и, схватив заклинателя за ногу, поволок на берег. «Может быть, этот мерзавец отыскал тигриную печать раньше и спрятал её? Где – в рукаве? или завернул в полу одежды?» Всхлипывая, принялся обыскивать тело, как вдруг ощутил слабое вздымание грудной клетки. Проклятый заклинатель не умер, пусть и слабо, но его сердце билось! Надежда вспыхнула маленькой искоркой. Перевернув незнакомца на живот и подставив колено под его грудь, принялся сжимать бока, как учили когда-то в Гусу откачивать утопленников. Спустя некоторое время вздох облегчения сорвался с губ, когда заклинатель вдруг содрогнулся, выплюнул черную жижу, забившую горло, и громко застонал. Потом закашлялся, отрыгнул оставшийся озерный ил пополам с грязной водой, тяжело задышал, бессильно повисая на колене. — Где?! Где она? — Спаситель принялся ворошить мокрые одеяния, ощупывая и тело. — Куда ты её спрятал, несчастный? Не в силах даже ответить, Ванцзи лишь мотался из стороны в сторону, уронив меч на песок… Сколько прошло времени в бесплодных поисках, никто не заметил, но тени от прибрежной осоки легли на водную гладь, а стайки рыбёшек ушли с мелководья в глубину на отдых. — Видно, судьба у меня такая – умереть молодым. Бросив чужака, человек поплелся к водной глади, зашлепал, поднимая брызги, разгребая волну, погрузился сначала по пояс, потом по плечи, а вскоре и весь исчез в темной мрачной пучине… Когда первые лучи восходящего солнца осветили поверхность священного озера, в нем уже не было ничего божественного – одни мертвецы.***
— Гора Луаньцзан по сути и не гора вовсе, а гигантская гробница. Веками адепты клана Цишань Вэнь хоронили на ней своих людей: где ни ступишь, обязательно набредешь либо на могильный камень, либо на могильный холм. Сидя в таверне, Сычжуй с удовольствием внимал байкам местного сказителя. Кроме мальчика, слушателей более не наблюдалось, потому, поощрённый интересом молодого заклинателя, рассказчик старался как мог. — Ух и жуткое это место! Там отравленная черная ци сочится из камней, выходит наружу из земли. Там обитают живые мертвецы, охочие до плоти людей! И именно там жил старейшина Илина Вэй Усянь. — Что?! — возглас Сычжуя испугал краснобая. — Неужели это то самое место? — Конечно, — важно продолжил собеседник, — оно самое и есть. Там, на вершине, сохранилась пещера черного заклинателя. Его покои, говорят, полны темных артефактов, но вряд ли кто осмелится даже шаг сделать на гору – тут же падёт, отравленный проклятой ци. — И нет никакой возможности подняться на её вершину? — Молодой господин, — голос старика окреп и было видно, как он оскорблен неверием мальчика, — разве я не сказал, что это место проклято? — Но Вэй Усянь как-то выжил, а после, говорят, привел туда остатки народа Вэнь. Там были даже женщины и дети! — Ребёнок! Там был один ребёнок, маленький, страшненький. Вэнь Юань – да, именно так его и звали. Иногда старейшина Илина спускался с горы, чтобы продать свои магические штуковины да купить немного пропитания для своих людей, неизменно на его спине сидел тот малыш Вэнь Юань. Да, точно – Вэнь Юань! — Они ведь все погибли, — едва дыша прошептал Сычжуй. — Никто не спасся? — Никто! В Башне Золотого Карпа все сложили головы. Их тела потом долго висели на стенах. Странно, — старик задумался, — но ребенка среди них не было… Может, он убежал, когда начался штурм? Да, определённо! Малыша не было. Как сейчас помню, сотни, десятки сотен заклинателей пришли в Илин, чтобы сразить Вэй Усяня. Прикрываясь талисманами и грозя мечами, они подступили к горе, а он… — …не бойся, А-Юань, просто закрой глаза и держись за мою одежду. — Что?! — на этот раз черед изумляться перешел к сказителю: мальчик, закрыв глаза, медленно раскачивался и, казалось, погрузился в глубокий сон. — Что с вами, молодой господин? — Флейта! Я помню её голос. Помню крики людей, помню отвратительный запах крови… Они отступили. Да, они бежали с горы, смешиваясь, топча упавших, а над ними хохотали духи тьмы. Люди истошно вопили проклятия, а он… играл и плакал. Медленно поднявшись с циновки, Сычжуй вынул из рукава маленький кусочек серебра. — Благодарю вас, почтенный сказитель. Сегодня вы сделали для меня больше, чем все заклинатели из Гусу. Вы заставили меня вспомнить… Может быть, не всё, но теперь я точно знаю, кто я и куда направляюсь.***
Бичэнь не давался в руки. Сколько бы Ванцзи ни призывал его, меч словно жил своей жизнью. Черные с алым искры пробегали по рукояти и клинку, исчезали, падая на землю. Сопоставив все факты воедино, верховный заклинатель Гусу Лань пришел к неутешительному выводу: в момент удара в голову рыбы Кои лезвие меча встретило на своем пути сформировавшуюся тигриную печать и расколотило её вдребезги, вся сила темного железа перешла в меч – теперь он сам стал частью проклятого амулета. Бичэнь погиб, его душа убита. Поднявшись, гусуланец вложил дрожащий клинок в ножны. Что ж, видимо, остается только одно: пещера Фу Мо на горе Луаньцзан. Только там, омыв меч в озере спящего демона, можно избавить его от проклятья. Значит, не стоит тратить время.