💫
Отношения не выстраивались с течением времени, шло все ни шатко, ни валко. Атрей был довольно смышленым, разумным. Что удивило, он был очень самостоятельным. Кратос следил за каждым его шагом и все больше терялся. Никак не мог найти в угловатом ребенке черт его матери. Фэй растила его долгие годы, с самого рождения, но стоило Кратосу увидеть Атрея в более зрелом возрасте, и он не мог определить, что ребенок смог приобрести. Он был доверчивым и открыт душой. Добрый, ласковый, но при этом нежности ему не хватало. Он не искал ее, но то, как мальчик смотрел на него, когда думал, что он не видит, говорило больше его просьб. Он хотел тянуться к нему, расспрашивать, но часто сдерживал себя, стоило нарваться на злость отца. А злость была его старым другом, что не так-то просто было выгнать. Мальчик ранился по своей невнимательности, нарывался на неприятности из-за своей безосновательной веры в других. Часто он не замечал, что Кратос… переживал не лучшее время, стараясь побороть в себе старые темные мысли и двигаться дальше. – Закрой свой рот, щенок. Тогда Атрей кинул в ответ легкое «ладно», пожав плечами и ускорил шаг, навстречу новым неправильным решениям. Но Кратос не мог сомкнуть глаз в ту ночь, пусто пытаясь рассмотреть хоть что-то в темноте, слыша хриплое дыхание ребенка. Он свернулся калачиком на большой для него постели, отвернулся к стене, обнимая свои плечи и не спал. Не плакал тоже, просто сдерживал эмоции, перебирая округлые камешки на своем браслете на тонком запястье. Кратос пытался уснуть, но каждый раз хрипы чужой грудной клетки и тишина заставляли бодрствовать. Отслеживать. Незнакомые чувства бередили глотку – страх, незнание. Сердце, о котором он нередко забывал, размашисто било в ребра – беспокойство. Стоило ли ему спросить, все ли в порядке? Может ему нужна была подогретая вода или отвар из трав, что мальчик сам собирал и хранил подполом. Что ему было нужно? И нужна ли сама помощь? И он молчал, не чувствуя потребности во сне. На утро Атрей выглядел, как и всегда. Немного уставший, под глазами тонкая кожа просвечивала и показывала нежные вены, будто, говорила: «Видишь? Посмотри, что ты с ним делаешь». Видел. Он видел и это заставляло его сердце сходить с ума. Они пошли дальше, с каждым разом отступая от дома немного дальше, чтобы осмотреться. Ребенок пытался разглядеть каждую мелочь – мать никогда не отпускала его в лес. Мужчина рядом же наоборот, давал ему двигаться самому, делать свои ошибки. Это окрыляло – и настораживало. Когда он уже уйдет? Атрей искоса посмотрел на отца, тот хмуро рубил древо, на котором был отпечаток ладони матери. Они отправились за древесиной, чтобы сделать помост для сжигания, но отец словно не знал, что ему делать. Он долго ходил по тропам, задумчиво изучая местность и не спешил с действиями. Атрей же боялся подгонять мужчину, но и его терпение подходило к концу. Чего он медлит? Чем скорее они смогут отдать маму огню, тем скорее они оба смогут распрощаться. Но чем дольше Кратос шел, не обращая на него внимание и чем темнее лес становился, тем страшнее становилось самому Атрею. Что будет дальше? Если он уйдет, что он будет делать? «Когда», прервал он сам себя, встряхивая волосами, и упрямо поджимая губы. Когда он уйдет, что будет после? Мужчина шел бесшумно, осторожно, реагировал на каждый треск веток под ногами Атрея. Недовольно хмурился, но молчал. И Атрею вдруг показалось, что может это не было худшим исходом? Побыть с ним, научится, стать сильнее и уже потом отправится своей дорогой? Может ли этот человек захотеть потерпеть его еще немного? Он плелся позади, молча рассматривая небо над головой. Цвет был замечательным, краски окрашивали все, что его окружало. Атрей достал тонкий графитовый стержень, который он отыскал неподалеку от пещеры, которую они изучили по дороге и попытался им нарисовать эскиз горизонта, подобрав плотный ствол древа, что имел белый окрас. Тонкие плавные линии окрасили основание, и картинка чуть ли не оживала под его пальцами. Атрей мягко благодарил стержень, поделившись с ним, что он его очень долго искал. Такие подарки бывают очень редкими, и он рад, что смог использовать его с пользой. Отец ушел дальше, но Атрей не обратил на это внимание. Сильная хватка огромных рук буквально оторвала Атрея от земли, он не смог развернуться, глухо выдохнув, не найдя в себе сил закричать. Кратос держал его на вытянутых руках, грубо встряхнув, так, что челюсть Атрея скрипнула, щелкнув зубами. Он смотрел на отца во все глаза, но видел не его, а стержень, что хрустнул, распавшись под ногами отца. Стало немного легче пережить выволочку от мужчины, когда тот яростно указал ему, что нельзя оставлять следов, если только юнец не хочет, чтобы в их дом пришли разбойники, за их головами. Атрей продолжал смотреть на крошку своего стержня и задумчиво размышлял, стоит ли ему благодарить богов, что это не он сам распался в хватке этого человека? Отец опустил его и осмотрев ствол дерева, приготовился рубить именно его, прямо по тому рисунку, что успел появится. Атрей не стал смотреть на это, пропустив слова отца о том, что необходимо понабраться ума, и медленно направился к лодке, что они оставили у причала. День подходил к концу. Пока они плыли домой, Атрей молча рассматривал то, как добротный ствол, лишенный своей кроны и корней, тянулся за их лодкой. Именно он послужит основанием для праха матери. Мальчику казалось, что злые шутки не заканчиваются и вероятно не закончиться в ближайшее время. Кратос же не смотрел на ребенка. Он вывел его из себя своим легкомыслием. Больше его ужаснуло то, что он не нашел мальчика рядом, ему были незнакомы эти эмоции, но страх проглядывался отчётливо. Мальчик молчал и это продолжало… расстраивать. Лодка плыла по течению, мягкими переливами сопровождая их путь. Кратос плавно загребал веслом воду и пытался отыскать решение. Что ему хотелось от него услышать? Ребенок положил ладонь на коленки, а другой вел по глади воды, прикрыв глаза. Кратос знал, что он поступил не так, как должен. Убрав весло, Кратос бессильно выдохнул. Мальчик был бледен. Он не казался расстроенным или просто не показал, как ему непривычно такое отношение. Но Кратос знал. Видел. С каждым мгновением, что тот был рядом, он видел больше. Поджатые губы, померкший взгляд. Не собранность в движениях, старания быть тише, незаметнее. Внутри ребенка горел огонь, но он сам его тушил, чтобы не спровоцировать его, своего отца. Так не пойдет. Причалив неподалёку от дома, они медленно шли, не находя в себе сил начать разговор. Мальчишка пошел быстрее, уверенно направляясь сквозь заросли, быстро скрывшись в доме. Кратос оставил древо у порога и остановился, дав мальчику время. Когда все было готово, когда его женщина померкла в пламени, а ночь подкралась к их дверям, он наконец отпустил весь этот день. И не только он. – Она просила кое о чем, – Кратос обратил взор на мальчика, что встал поблизости от него, с интересом рассматривая татуировку, выглядывающую из-под брони на груди. Атрей аккуратно прокатился с пятки на носок, увлеченно что-то промычав себе под нос и, наконец, посмотрел ему прямо в глаза. Мужчина отложил топор, опустившись на одно колено, дозволяя ребенку не задирать голову. – Она говорила, что хочет, чтобы ее прах был развеян по ветру? С самой высокой вершины. Да, Кратос припоминает. Это было давно, ещё до появления Атрея. Тогда она очень много говорила о том, что смерть – это не конец. В былые времена он не нашел для нее слов в ответ, но сейчас, когда прошло совсем немного времени в компании его собственного ребенка, он... прислушался. Ему лишь хотелось надеется, что у них получится в будущем решать вопросы вместе и для того, он сделает шаг навстречу сейчас. Ребенок задумчиво кивнул, когда Кратос взглядом отправил его собирать вещи. Им предстояло многое выяснить друг о друге. Небо, что нарисовал его ребенок, еще долго преследовало Кратоса во снах.💫
Атрей все утро был на взводе. Кратос смотрел на него подозрительно, но не решался спросить в чем дело. Он тоже был рад, что ребенок немного ожил. Кратос видел, как мальчишка перепрыгивает с камня на камень, перебираясь через мелкий участок реки. Он весь был – энергия, молодость, жизнь. И Кратос позволил расслабиться себе тоже. Они собрали припасов, посетили пригород Мидгарда, где Атрей издалека понаблюдал за деревенскими детьми. Он был так воодушевлен, что спросил, не мог бы и он поиграть вместе с ними. Кратос предложил ему альтернативу, и они направились к конюшне на окраине. Старый смертный, что держал у себя лошадей, позволил им взять одну за небольшую цену. Ребенок был в восторге. Они пересекли долину, пробираясь по ущелью, передохнули у озера и все это время, мальчишка довольно держался за отца, гладил гриву лошади, кормил ее яблоками и держал поводья. Но стоило им вернуть лошадь, накормленную и вычищенную, к хозяину, как на обратном пути им попались налётчики, что посчитали их приемлемым выбором для кражи. – Сын! Кратос с силой толкнул ребенка за спину, убирая его с линии удара, не заметив, как ребенок врезается в скалу, отчего у того перехватило дыхание. Удар, безусловно, такое действие, которое причиняет физическую боль. Но удар удару рознь. Атрей жадно глотал пересушенными губами холодный воздух, огромными глазами следя за руками отца. Сделав шаг и пропустив точный удар мимо себя, Бог перехватил чужие руки, надавливая выше локтя, подкручивая чужие конечности, вырывая их с корнем. Оттолкнувшись от земли, Кратос взялся за топор, с рывком разрубая другого налетчика, после чего сделал шаг вперед и немного в бок, присев на одно колено, не отпуская очередного противника из крепких рук, уложив охотника на землю, под воздействием болевого захвата сустава, завершая дело ударом клинков. Поляна осталась безмолвной, только вороны летали над головами, испещряя кроны деревьев своей магической аурой. Кратос напрягся, хмуро провожая взглядом незваных гостей, что испарились далеко в небе. Мужчина подошел к сыну и быстро осмотрел мальчишку, но Атрей только улыбнулся, скрыв глаза: – Все хорошо. Кивнув, Кратос направился за неторопливым поиском реликвий, что могли выпасть у нападавших, после развеивания. Улыбка с губ мальчишки пропала. Ему вдруг показалось, что он неправильно все понял. Ребра болели и там останется синяк, но ему не хотелось внимания отца. Запал вдруг испарился и осталась пустота. Когда пришло время направиться домой, им повстречались небезызвестные братья-гномы. Отец согласился им помочь, найти старого кузнеца, что держал у себя точильный камень. Кратос оставил его дома, приказав, чтобы он не двигался с места. На сегодня с него хватит. Атрей вздрогнул от того, с какой силой содрогнулась дверь за отцом. В голове был шум и ничего не оставалось делать, как медленно направится к своим запасам. Согрев отвар, оставшийся от Фрейи, Атрей загустил его, чтобы сделать мазь. После нанесения на кожу, он обмотал себя чистыми повязками, прикрываясь чистой рубашкой. – Все хорошо, – прошептал мальчишка сам себе, легко качая свисающими тонкими ногами с разобранной постели. Отец не знал, что сегодня за день. Конечно, нет. А он, глупый, просто понадеялся… На чудо, вероятно. Не так все работает. С силой вытерев слезящиеся глаза, ребенок упал на спину, зарывшись в шкуры, в надежде, что это день закончится, как можно быстрее. Спустя несколько часов, пока он метался в лихорадке и полу забвении, он услышал, как отец говорит ему что-то на незнакомом языке, почувствовал, как тот вытирает его лоб, обрабатывает рану. Грубые ладони сжимали и переворачивали, но перед глазами Атрея была мать. Сознание возвращалось украдкой, но Атрей уже слышал, как отец раздражённо встряхнул головой по собачьи, избавляясь от воды. Видимо путь был не из лёгких. Он хотел было спросить, удалось ли ему отыскать камень для гномов, но отец рыкнул, заметив его открытые глаза и грозно сжал плошку с травами, отвернувшись от сына. – Почему ты мне ничего не сказал, мальчик? – У тебя все хорошо? Кратос не ответил, сжимая переносицу и после продолжил промачивать горячий лоб Атрея, игнорируя его взгляд. Дыхание вырывалось с трудом, грудная клетка практически не приподнималась. – У меня все болит, – надтреснутый голос разрезал их спор. – Ты с ума сошел, почему не сказал, что я ранил тебя? – мужчина рычал ему в лицо, ощупывая худые ребра, нанося склизкую зеленую смесь. – Зачем? – натянуто улыбнулся ребенок, откинувшись на подушку, которую поправил отец, помогая ему устроиться удобнее. Мужчина медленно опустил руки, всматриваясь в его глаза: – Сын. – Все. Хорошо. Кратос разбил костяшки рук о кирпичную печь, замирая. Он прислушивался к притихшему сыну. Атрей молчал. Кратос не хотел видеть эту правду – сын был так далеко от него. Он был ранен, ему было больно. А он упустил. Не проверил, не спросил, ушел. Слова резали сердце, а пепел чужих эмоций всё ещё забивал рот, слишком несовместимый с нежностью, которая терзала Кратоса всегда, когда они были рядом. Его ребенок был так хрупок. Он никогда об это не забудет. Кратос был у постели больного сына и впервые отдался чувству сострадания, что не появлялось даже, когда он сам был источником чужих страданий. Этих чувств он страшился, стыдился – его учили не этому. Вредная слабость и жалость, и раскаяние, но они цвели в нем с каждым тяжелым вдохом сына, каждой поменянной тканью на горячем лбу. И чем дольше он был рядом, тем большее удивление вызывало то, как он начинает чувствовать душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал. Столько лет влечения жизни, полной страдания, боли, жертв и лишений… И все это только для того, чтобы он оказался здесь. Рядом со своим сыном. – С Днем Рождения меня, – Атрей пробормотал это сипло, надломлено. На границе сна и яви. Его глаза были прикрыты. Он видел, как мама открывает дверь, распахивая руки для объятий. В этот день она всегда была рядом. Они пекли маленький сладкий пирог и зажигали фонари на дворе за домом. Мама говорила это для того, чтобы звезды видели, что у ее сына настал главный день в году. Кратос впервые держал сына за руку, не отходя от него несколько долгих дней.💫
С появлением Мимира стало намного лучше. Их путь продвигался, и они оба учились друг у друга. Старец был отличным судьей, адвокатом и прокурором, у них не было и шанса не привыкнуть к его наставлениям и утешению. – Ты выглядишь довольным, юный воин, – лукаво улыбнулся мудрец. Атрей ответил ему тем же, несмело хихикнув. – Мне просто нравится наш путь, – Мимир проследил за его восхищенным взглядом и понятливо хмыкнул. Мировой Змей в ответ приоткрыл глаз, с интересом поглядывая на их компанию. Чешуя блестела на солнце, пуще чем эмалированные статуи ассов. – Сын, – Кратос тяжело вздохнул и протянул руку, чтобы помочь ребенку спуститься с уступа. Атрей уверенно принял его ладонь, крепко ухватившись за плечо, пока отец осторожно спускал его, удерживая на весу. Мидгард удивлял своей красотой и страшными тварями, прячущимися в ущельях гор. Атрей задорно шел позади отца, иногда испарялся, чтобы погладить встречающихся лис или белок. Животные особенно чутко улавливали настроение ребенка и Кратос следил за ними в оба. Когда Атрей был не в духе, рядом не было ни одного зверя, но в другом случае – их приходится отгонять, чтобы не мешали их дороге. Отметив, что сын был недалеко, отыскав ежа с детенышами, он решил, что им пора сделать привал. Атрей, спрятавшись за деревьями, издалека наблюдал за тем, как отец быстро собирал сухие дрова по лесу. Его действия были размеренными и уверенными, он был спокоен. Атрей уже заприметил, что отец любит сумерки, любит то время, когда им пора готовить ночлег, он предвкушает встречу с ночным огненным таинством. Ужин был позади, Кратос не настаивал на том, чтобы сын съел все до последнего, но был недоволен – ребенок съел только миндаль и малину, отказавшись от каши и мяса. Мужчина достал заготовленные заранее запасы родниковой воды и вскипятил ее для чая – сыну нужно было тепло, чтобы не заболел. Мысли о болезни заставили внутренне содрогнуться. Кратос закрыл глаза на мгновение, чтобы привести себя в чувство. Когда он, тонкий, ослабевший, совсем бледный, лежал в изножье кровати, Кратос не мог найти себе места. Когда он сам был виноват в состоянии своего дитя... Этого не повториться. Алые блики заходящего солнца заливали всю землю, пробираясь меж крон и стволов деревьев, постепенно уходя за горизонт. Теплые лучи испарились из лесного пространства, и отец развел небольшой костер, сделав укрытие из еловых веток с удобным настилом, чтобы пережить теплую ночь. Атрей подошел ближе, отыскав немного подсушенных яблок, взявшись готовить из них вкусный ужин, зная, что отцу его стряпня пришлась по душе. Жаркий ореол вокруг ночного костра колыхался оранжевыми, желтыми и красными всполохами, окутывая их теплым куполом, что был окружен кромешной тьмой со всех сторон. Кратос благодарно кивнул, принимая яблочное масло с гвоздикой из рук сына, внимательно проследив за его передвижениями. Атрей сам не притронулся к еде, опустившись напротив отца, с удовольствием слушая истории Мимира. Кратос попробовал пищу, приготовленную сыном, прикрыв глаза, в который раз сдерживая удивление и удовлетворенное мычание. Мальчик был кудесником, он многое умел и все горело в его руках. Кратосу не хотелось думать, но сыну очень не повезло с родителями и судьбой. Треск горящих дров и какофония ночных лесных звуков успокаивали разум, сын стал сонно клевать, опираясь на Мимира своим маленьким плечом, с удобством устраивая саму голову. Мудрец довольно вздохнул и пробормотал, что немного прикорнет, с их позволения. Атрей уже не услышал его, тихо засопев. Во все стороны мягко и плавно струилось костровое излучение, а основной поток света поднимался вслед клубов дыма, к самому звездному небу. Оставив тлеть искры потушенного костра, Кратос переложил сына и Мимира на подстилку, оставшись подле угасшего светила, чтобы сторожить сон своего ребенка. Мысли лились плавной рекой. Поблизости не было ни одной живой души, а день был долгим и насыщенным на события. Сын осторожно сопел, перебирая пальцами тонкие, пожелтевшие страницы – дневник матери. Она ничего в нем практически не писала, просто заметки о травах, которые она сама собирала в городе, часто бывая в Нидевиллире. Кратосу не нравится, что сын цепляется за него, как за свое будущее. Память – это святыня, но и она не несёт в себе благо для дальнейшего пути, для того, кто хочет идти вперед. Лицо сына было умиротворенным, кожа казалась мягкой даже на вид. У вздернутого кончика носа было немного шелушение и Кратос сделал заметку найти нужные травы, чтобы позже обработать поверженные участки мальчишки, что так часто не щадил себя, встречая холодные ветер широкой улыбкой, не думая о последствиях. Тяжело выдохнув, мужчина опустился поближе к ребенку, загородив его от входа в самодельную палатку, сторожа его сон. Опустилась ночь. Атрей больше не чувствовал себя ранимо рядом с отцом. Одиночество и потерянность все еще были его друзьями, но мальчишка не в первый раз отмечает, что он лучше, чем она. Кратос был неплох, в отличие от шебутной матери, отец слушал и слышал его, заботился, по-своему. Его слова резки, но и это они учились преодолевать вместе. Мамы не было так часто и разговоров у них не было тоже, поэтому он не знал, как строить отношения с близким человеком. Но он нашел для себя ответ – терпение. Терпение со стороны Атрея заставляло учится Кратоса быстрее. Сын смотрел синими глазами прямо в душу и никогда не отвечал на грубость отца. Соглашался – редко, чаще просто уходил от ответа, кивая, позволяя напряжению уйти вместе с недовольством. Кратосу это не нравилось, и он учился усерднее. Атрей, стоило ему не послушаться его в бою, всегда заранее готовился к еще одной битве, но ее все чаще не наступало. Кратос обдумывая их поступки, больше не прибегал к отдергиванию сына. Мальчишка все чаще обосновывал свои действия, и наконец, Кратос и сам стал видеть помыслы сына. Мимир помогал ему, довольно кропотливо наставляя, как его самого, так и сына, которому досталось не меньше. И когда история с Бальдром и Фрейей осталась позади, а их опыт взаимодействия выровнялся, что огромным толчком послужило спасение сыном Кратоса из света Альвхейма, так сразу солнце стало светить ярче. Но они все еще были далеки, хотя расстояние сокращалось с обоих сторон довольно старательно. Кратос учился любить, чтобы Атрей сам в будущем мог испытывать это чувство. Так он объяснял это себе. Но без ссор не обходилось – Атрей продолжал взрослеть и его настроение часто не находило себя в тех границах, в которые его заключал Кратос. Но и других... моментов, стало больше. – Отец? – мальчишка слегка сжал запястье мужчины, предлагая обратить на себя внимание. – Поможешь? Кратос медленно отложил стихи Квасира, с удивлением рассматривая аккуратный нож, тот, что он сам отдал сыну. Мальчишка легко провел по пушистым, довольно отросшим волосам, приподняв аккуратные брови. – Мешают? – взяв нож в руку и взвесив приятное сердцу оружие, Кратос едва ощутимо коснулся висков сына. Кожа была мягкая, совсем нетронутая загаром. Мальчишка отрицательно махнул острым подбородком, но продолжил упрямо ожидать помощи. – Тогда зачем? Они тебе идут. Мимир задумчиво просвистел громкую мелодию, делая вид, что ему нравится свиток, который он читает. Кратос мельком взглянул на него, и мудрец затих, скрывая смех под кашлем. Сын удивленно приоткрыл губы, но сразу отвел взгляд, пряча зардевшиеся скулы. Кратос продолжил мягко перебирать волосы, что струились шоколадной волной, и он не помнит, когда в последний раз он… касался кого-то так трепетно. Таких мягких волос он вообще ни у кого не видел в этих краях. От сына пахло свежими ягодами и орехами – он продолжал таскать мелкую закуску, но Кратос работает над этим. Все чаще сын съедал половину порции здоровой, тяжелой пищи и результат уже был на лицо. Щеки были не ввалившиеся, а цвет кожи не тусклым и болезненным. Реакция Атрея на отказ от еды заставляла напрягаться, но Мимир успокоил, что это свойственно детям его возраста. Со смерти матери прошло несколько лет и ему стало легче и Мимир указал, что помимо душевных терзаний, парень стал намного… спокойнее. Кратос не дает себе думать о том, что служение матери великанам повлияло на рост сына. Фей ничего не делала, она просто жила не ребенком и в этом не было вины Атрея. – Ты сам говорил, что лучнику ничего не должно мешать, – Кратос посмотрел на мальчишку, задумчиво нахмурившись и подметил серозный взгляд раскосых глаз. Мужчина притянул сына в объятия, неловко прижимая чужие хрупкие плечи к своей груди. Атрей замер, задержав дыхание. Кратос прикрыл глаза, чтобы дать им обоим время – его глаза все чаще отражали беспокойство, он не желал пугать ребенка. Опустив крупную ладонь на выпирающие лопатки, он слегка погладил тонкую льняную ткань безрукавки сына. Мимир возобновил свое мурлыкающее пение, и Атрей постепенно расслаблялся, обхватив его плечи, крепко сжимая кожу на спине. Судорожно вдохнув, мальчишка безмолвно благодарит и Кратос слегка поводит плечом от щекотки теплого дыхания сына на коже.💫
Храм был заброшенный, он был пуст и не ухожен. В нем в свое время приклонялись великанам, но теперь здесь было множество рисунков с ликом Одина. Кратос не ожидал подлавы от безоружного, как им казалось, человека, которого они встретили по дороге – прихожанин был охоч до поклонения Всеотцу, потому знал о смерти ассов от руки татуированного человека, с которым разделял путь малый ребенок. Удар в солнечное сплетений оливковой тростью, наконечник которой был пропитан ядом, в мгновение заставил Кратоса упасть наземь. – Брат! Вставай! – ужаснулся Мимир, чувствуя, как сила уходит из могучего тела. – Атрей. Он кинул Левиафан рукоятью вверх, теряя сознание, думая только о том, чтобы с сыном все было хорошо. Атрей Левиафан поймал – а перед глазами то, как отец тяжело падает, теряя всю краску глаз. Яростный мальчишеский крик озарил храм и тело смертного мужчины упало замертво, отделяя голову от туловища. Атрей был рядом с отцом, с ужасом рассматривая собственные руки, покрывшиеся кровью. Звезды, сияющие, яркие звезды больше не манили и не звали к себе, в храме было до отвратительного тихо. Пустота звука оглушала, он сам и Мимир словно были в вакууме окружающей их тьмы. А мысли о том, что далеко за спиной было тело, поверженное Левиафаном, что держали его руки, вызывали злобное недовольство. – Как ты? – страх и адреналин еще держали железной хваткой за горло, так что опьянение горным воздухом Атрей почти не чувствовал. Мимир смотрел на него долго и пристально, но он был спокоен и это нервировало только больше. – Плохо, – откровенно отозвался мальчишка и устало добавил. – Я не уверен, что теперь это когда-нибудь изменится. А ты? – Плохо, – чуть удивленно приподняв брови, повторил за ним Мимир и, морщась, фыркнул: – Но мы спасли твоего отца, да? Это самое главное. – Ты говоришь прямо как Один. – Ну что же, это не первое мое убийство, и не второе, так что я смогу с этим жить. Когда на кону твоя семья и враг, выбора не остается, – вдумчиво проговорил Мимир. – Выбор есть всегда, – тихо пробормотал Атрей его же слова, сказанные ему не так давно. – Иногда есть только мы и они, парень. Если кто-то угрожает моей семье и друзьям, я сделаю все, что возможно, дабы оградить их от этой опасности. Иногда выбора нет, я не позволю кому-то причинить вред моей семье, если единственный способ спасти их – это убить кого-то. Я ударю без сожаления, потому что есть вещи, которые намного главнее нас. Не важно, что будет со мной, не важно, как долго потом буду мучиться я, осудят ли меня за это… плевать, главное, что они спасены. Если ты любишь кого-то, то ты должен быть готов к тому, что за это придется бороться. – Видимо, я не готов бороться, да? У меня до сих пор трясутся руки… – Эгоистично думать только о себе, о том, что тебе страшно и ты не готов забрать чужую жизнь ради того, чтобы спасти кого-то, кого ты любишь. А ты ведь любишь? – Да. – Это главное. Иногда нам приходится делать вещи, которые мы не хотим делать и не готовы делать ради себя, но которые мы должны делать ради других. Ты должен был спасти отца и ты это сделал. Да я и не заметил, чтобы у тебя тряслась рука, когда ты перерезал тому человеку горло, – гордливо закончил Мимир, ласково рассматривая опустившего голову Атрея, – Если ты любишь кого-то, то ты должен быть готов убить за него. – Что, если я не готов? Или не хочу? – глухо пробормотал он, поднимая взгляд. – Тогда тебе лучше уйти, – отозвался он тяжело. – Когда он узнает о том, что я натворил, то не оставит мне выбора, – вздохнул Атрей, головой опираясь о стену. – Отец возненавидит меня за это. За то, что я теперь убийца. А когда я уйду он возненавидит меня еще больше. – Ты не убийца, – твердо, громко. – Он смертный! И он был безоружен... поначалу. – Ты действовал так, как должен был. Расчетливо, хитро и умно, ему не в чем тебя упрекнуть, вряд ли бы Кратос придумал что-то более стоящее. Я уверен, он бы нашел способ выкрутиться, но кто сказал, что обошлось бы без жертв? К тому же, помнишь, как тебя пытался придушить дочерний приятель норн? – Ну? – буркнул он. – Отец вырубил его топором. – Кратос убил его топором, – мягко поправил его Мимир. – Он признался потом, что подумал, будто обычный оглушающий прием не поможет и так испугался, что этот жрец воспользуется своим ножом, что не придумал ничего лучше, чем убить его. Он убил его, потому что испугался, что тот может убить тебя, – с каждым последующим словом мудреца, Атрей чувствовал, как бледнел все больше. – Ему не составило труда забрать чью-то смертную жизнь ради спасения твоей, как и тебе сегодня не составило труда перерезать кому-то горло, а потом этими же руками разрезать отца, чтобы снова спасти ему жизнь, братец. – Без меня ему будет лучше, у него есть Фрейя, ты, гномы, все будет нормально, я даже не уверен, что он будет переживать, скорее наоборот, – усмехнулся парень, скрывая за словами чувства. – Ты говоришь, как он. – Ты не понимаешь. Проблема как раз-таки в том, что мне не составило труда, – четко оборвав чужие фразы он выговаривал каждое слово. – Сначала было страшно, а потом я просто понял, что-либо отец, либо тот человек. В этом проблема, я не должен так легко относиться к убийству смертного. Я всегда презирал и ненавидел убийц, я учусь лекарственному мастерству от Лунды столько лет, я не забираю жизни. Умом я понимаю, что сделал все правильно, но что-то мне подсказывает, что нет. Я не должен был этого делать… Хладнокровие, вот что самое страшное. – Когда он очнется, просто посмотри ему в глаза и ты поймешь, что все сделал правильно, – уверенно ответила Мимир. – Просто вспомни, Атрей, в свое время я был готов отдать свою свободу за жизнь Кратоса. Разве мог кто-то из нас сделать другой выбор, когда умирает член семьи? Лицо Мимира было бесконечно молодо и обманчиво невинно – несмотря на весь возраст, что у него был. Он выглядел устало, он был стариком с тяжкой долей жизненных распрей, но Атрей не врал ему. Он действительно считает его вторым отцом. Потому его слова нашли отклик в его душе. Он кивнул ему и мягко смотрел на то, как Мимир улыбнулся, по-настоящему, искренне, и его лицо стало еще моложе, как будто никогда и не было тронуто болью и горем. Каждый день Атрей наблюдает, как легко встречные на это покупаются – как люди думают, что они втроем все горести переживают легко, играючи, и этот факт задевает его сердце сильнее всего. Медленно-медленно, словно воздух вокруг постепенно густел и становился прозрачным жидким хрусталем, тягучим и поглощающим звуки, Кратос открыл глаза и резко качнулся вперед, протягивая руку. Атрей подался вперед, со слезами хватаясь за очнувшегося отца. Кратос кончиками пальцев дотронулся до щеки Атрея, увидев, как расширились синие глаза. Обвел пальцами контур подбородка, ласково провел по другой щеке. И встретил его взгляд. Много лет они учились понимать друг друга с полуслова, по движению брови угадывать, что кому из них пришло на ум – это иной раз спасало жизнь, когда действовать надо было сообща, а времени на переговоры не было. И теперь Атрей понимал всё без слов. Кратос смотрел ему в глаза, перестав скрывать то, что пряталось много лет подряд. Словно страница за страницей разворачивал всё, что было. Открывал до самых последних границ, уже не боясь себя. Есть вещи и пострашнее. Например, когда самый дорогой человек в мире может погибнуть у тебя на руках, а ты, ты ему не сказал. Ничего не сказал. Кратос разговаривал с Атреем взглядом за все годы молчания. Просил прощения, скорбно усмехался сам над собой, молча спрашивал, что теперь делать, но не ждал ответа. Наконец, он чуть коснулся шоколадных волос сына. Отец смотрел на него, не прячась и Атрей затаил дыхание, кинувшись в омут с головой: – Давно?.. – Всегда, – еще тише отозвался отец. Атрей прижался к груди отца, всхлипывая, пока Кратос целовал его макушку, наконец, отпуская страх. Они едины, потому как время позволило разделить их славу от побед, также, как горечь от поражений. Так они и стали близки. Стали сильнее. Фей была хорошей матерью и, что важнее, – мудрым великаном, вершащим судьбы.✨ ✨ ✨