***
Спустя ещё недели полторы записки стали появляться не только в куртке, но и в потрепанном жизнью пенале. Федя, наверное, и не заметил бы, если бы Андрей вдруг резко не упал на стул за одной партой с ним и не принялся бы по-хозяйски рыться в его пенале со словами о том, что срочно-срочно, нувотпрямщас нужны ножницы. Ножниц он, конечно, не нашёл: ну откуда бы у Феди там взялись ножницы? Он, может, прилежнее всех мальчишек в классе, но всё ещё мальчишка — то есть раздолбай и дурак. Ему никакие ножницы в пеналах не нужны, тем более в одиннадцатом классе. Андрей с удивленными глазами вынул бумажку и разогнул по шву: её уже сложили вдвое, чтобы уместить. — Я целую Вас ракетами земля-воздух… — задумчиво сказал Андрей. — Что-то новенькое, нет? Лиричненько так. Поэтично. Раньше, вроде, всякие банальные фразочки были. Твоя девочка развивается, поздравляю! Фёдор с краснеющими щеками отобрал записку и в панике прочитал её сам: там действительно было написано именно то, что озвучил Андрей — ни больше, ни меньше. Наверное, между строк был какой-то сакральный смысл, но Федя его не особо уловил, хотя то, как предложение звучит само по себе, ему нравилось. Вряд ли это был какой-то прикол, потому что, если и так, он сильно затянулся и уже был не таким смешным. Да и почерк мелкий, округлый, пускай немного неразборчивый, да, но разве могут пацаны писать такими сглаженными буквами? Эти строчки и правда выглядели довольно интимно, и Феде должно было стать неловко, что Андрей увидел их, но почему-то он просто… ничего не почувствовал. В смысле, ему льстил сам факт того, что какая-то девчонка так сильно запала на него, но не то чтобы у Феди возникало желание узнать, кто это ему подкидывал столько дней записки. Андрей заметил, как застыл Фёдор. Ткнул в плечо и закатил глаза. — Не нравится, что ли? Я думал, это типа романтично. У нас никому в классе не подкидывали записок. Федя вернул взгляд на него. Андрей как обычно чуть покачивался на стуле (и в прошлом году это даже привело к… весьма печальным последствиям, но он, сука, продолжал — какой же баран и придурок), но всё его внимание сейчас явно было сосредоточено на Фёдоре, будто ему правда интересно, что он вообще думает по поводу всех этих не то странных, не то милых, не то реально жутких записок. В конце концов Федя никогда не озвучивал свои мысли об этом. — Если мне это подкинули в пенал, значит, это был кто-то, кто знает, как он выглядит в принципе, — начал Федя, складывая руки на груди и суть съезжая вниз по стулу. Взгляд задумчиво упёрся в потолок. — Значит, это кто-то из нашего класса. Прошлым уроком как раз была физра. А девчонок в классе у нас всего девять, только семь из них присутствуют в школе. Трое уже в отношениях, ещё одна — медалистка-олимпиадница, ей явно не до этого. Выходит, всего три кандидатки. Андрей закашлялся. — Такой глубокий анализ для такой ерунды, — покачал головой Андрей, — да и с чего бы это девчонки, которые в отношениях, сразу отметаются? Всякое в жизни бывает, братик. И Вареньку со счетов не списывай: то, что она такая умница-красавица-комсомолка, не значит, что она не может чувствовать. Это же девчонки! У них всегда так — непонятно. — Ой ли, эксперт нашёлся, — Федю вдруг зацепило это дурацкое «Вареньку», хотя Андрей в принципе любил все эти уменьшительно-ласкательные, — помолчал бы, а то у тебя из опыта пьяный секс на вписках. Мне поебать, кто это всё пишет, я не собираюсь выяснять правду. Просто задумался. Андрей наконец-то сел так, чтобы стул стоял на всех четырёх ножках, и потянулся, чтобы по-странному обнять Федю, который всё ещё сидел боком. Его голова удобно уместилась на плече. — Зря ты так, — со знанием дела заверил Андрей, — может, из этого бы что и вышло, если бы ты шансы давать умел, а? А ведь интересно всё-таки… зачем ему ножницы нужны были?***
Андрея в очередной раз поймали с сигаретой в туалете; Федя уже устал сидеть тут, у раздевалки, и ждать его, но и бросать его после длительного разговора с директором (это прямая цитата, означающая, что прямо сейчас Андрея разносят где-то в кабинете администрации) одного не хотелось: всё-таки Фёдор знал, что курил не один Андрей, но именно он специально пошумел из своей кабинки, когда понял, что вошли взрослые, чтобы остальные пацаны успели потушить своё курево и не привлекать внимания. Самый благородный нашёлся, вы посмотрите на него. А то, что его единственного уже в пятый раз ловят на этом, вообще ничего не значит, что ли? Если бы кого-то из других мальчишек запалили, родителей бы в школу пока точно не стали вызывать, а вот с Андреем уже совсем беда… Федя дернулся, когда его плеча коснулась чья-то рука: так злился на этого придурка, что не заметил, как задремал. Андрей печально сел рядышком. — Пизда? — Пизда… — подтвердил он совсем грустно. — Мамку в школу. Виктория Сергеевна вообще изначально батю хотела, но пожалела, сказала, что я ей до конца одиннадцатого живой нужен. Он уже привычно опустил голову на плечо Феди и совсем уж нежно и по-девичьи взял его руку в свою. Сейчас было часов пять где-то, все нормальные люди разошлись по домам, осталось только парочка учителей, так что никто их не смог бы увидеть в таком неловком положении. Федя расслабился и позволил Андрею что-то там пальцами выводить на своей ладони. И злиться на него уже как-то… не злилось… Он, наверное, и сам понял, какую глупость совершил. Хватит с него чужих наставлений. — Как там твои записочки? — жалобно спросил Андрей, явно желая перевести болезненнную тему. — Чего нового подбросили? — Не знаю, не проверял. У меня один друг-придурок, знаешь, попался на курении в туалете. Дурак, да? А я за этого дурака переживал. Так что не до записочек было. Андрей тихонько рассмеялся, и это было первым признаком того, что он вот-вот вернётся в норму: снова будет по-идиотски шутить, вешаться на всех подряд и курить за гаражами (Федя надеялся, что теперь за гаражами, а не в школьном, блять, туалете). Он уже отпустил руку Феди, но голову с плеча не убрал, хотя им пора бы уходить: задерживаться ещё на час тут Федя физически не выдержит. — Пошли, — сказал он в конце концов, — побуду сегодня за Серафима и провожу тебя до дома, как настоящую принцессу. — Совсем ахуел? Да я твоего Серафима спас сегодня, никакая я не принцесса! Федя улыбнулся: ну вот и шуточки вернулись. Ещё денечек-другой — и Андрей совсем вернётся в строй. А ругань от мамки, ну, без этого ни один пацан в их школе не обошёлся. Переживёт уж как-нибудь.***
Записок потихоньку становилось всё меньше. С начала сентября Федя каждый день находил у себя то в пенале, то в карманах что-то, но уже к концу октября они начали появляться примерно раз в неделю. Полностью тоже не исчезали: создавалось впечатление, что девчонка, которая их пишет, плотно занялась вопросом экзов, поэтому времени на чувства теперь было меньше, но всё-таки периодически (ага, раз в неделю) она вспоминала, что вообще-то сильно влюблена. Федя, вопреки собственным словам, вглядывался в каждую девчонку их класса и всё пытался понять: ну кто же… Из них никто на него даже не пялился на уроках, он бы такое точно заметил, а вариант, что это кто-то не из его класса, отметался сразу — записки продолжали появляться то в куртке, то в пенале, то вообще в рюкзаке. Федя перестал так запариваться с этим вопросом, когда англичанка поставила его перед фактом: танцуешь вальс, Логвинов. Он съебать тогда хотел по-тихому, но Настя с Полиной (и Андреем, везде этот Андрей вписался, блин) поймали его на выходе и чуть ли не под ручки потащили в актовый зал, где уже собрался народ. Пацанов у них в одиннадцатых параллелях было меньше, чем девчонок, поэтому англичанка, отвечающая за эту скукоту, решила выбрать одиннадцать пар — типа символичное число, всё такое. А поскольку адекватных пацанов было ещё меньше, пришлось впрягать самых ответственных. Впервые Фёдор пожалел, что был любимчиком училок за свою вежливость. — У нас многие уже по парам разбились, — сказала Полина, и Андрей кивнул на это, будто он был с ней в паре, и Федю от этого так кольнуло внутри… Тут же подошёл Миша. Полина вдруг заулыбалась, и они перекинулись взглядами. Значит, не Андрей. — Осталось только шестерых распределить, и сегодня же начнём ставить танец, но учить, наверное, будем только со следующей недели, потому что уже пятница. Запыхавшаяся англичанка тоже оказалась рядом, но, услышав, что Полина сама прекрасно справляется с объяснением ситуации, свалила обратно к технику и колонкам: каждый год на какое-нибудь мероприятие они обязательно наёбывались, так что их задачей было в том числе проследить за тем, чтобы ничего не портило впечатление от выпускного вальса. — А кто из девушек остался? — спросил Фёдор, сбрасывая рюкзак: ему так и так уже не сбежать. — Я, — покачала головой Настя. Андрей оживился и быстренько перетёк ей за спину и уложил голову на плечо. Феде пришлось укусить щеку изнутри. Да что за глупое неприятное чувство? — Кажется, уже не я. Она усмехнулась, но повторила подсмотренный у Феди жест, хлопая Андрея по рукам, которые уже, конечно же, приклеились к талии. — Мог бы нормально попросить с самого начала, — заметила она, и Полина согласно закатила глаза, — значит, осталась Света и Вероника. Из мальчиков — ты и Даня. Федя слушал вполуха, потому что теперь всё его внимание сосредоточилось на том, как Андрей ходил туда-сюда рядом и явно скучал; хотелось уже закончить с основной частью, чтобы пойти с ним домой — теперь-то по пятницам Андрей не сможет уходить с Серафимом, потому что Серафима на вальс не вписали, а соответственно, освободили от последнего урока физры по пятницам. Едва ли он будет готов задерживаться каждый раз на час в школе только ради Андрея. Подошёл Даня. — Света задерживается, но просила нас в пару поставить. Полина кивнула. — Итого… Вы с Вероникой вместе. Фёдор кинул на неё взгляд: Вероника в другой части актового зала помогала нескольким парам с танцем; кольнуло воспоминаниями. — Вряд ли она против будет, — согласился Фёдор. Кто-то оперся на него со спины. — А давай мы с тобой будем в паре, а? Настя меня обижает всё равно… Мог бы нормально попросить… Федя засмеялся, но не стал сгонять Андрея, потому что с приходом Светы им все равно придётся вставать по парам и разлепляться. — Пожалей бедного физрука, он же будет на выпускном, — ответила за Федю Полина, записывая что-то в свой блокнотик. — С Валерьянычем тоже станцую!***
Записки пропали. В понедельник–вторник Федя даже не проверял карманы, в среду — залез в пенал, в четверг начал думать, что его поклонница либо нашла кого покруче, либо просто разлюбила, либо с ней что-то случилось: сезон болезней всё-таки, а девушки они, ну… хрупкие. Наверное. Некоторые. Когда пошла третья неделя без привычных то обыкновенных «я люблю твой голос», то более интимных «меня от тебя мажет покруче, чем от наркоты, хотя я даже не принимаю ничего» (всё-таки его девчонка была довольно… полярной: то её бросало в сторону красивой любовной лирики, то строки резко становились проще, без всех этих заумных словечек, но оставались такими же поэтичными; иногда Федя от таких перемен ощущал дежавю, будто знает этого человека лично, будто…), Федя начал всерьёз беспокоиться: неужели осложнения с болезнью? А если реально просто разлюбила? А ещё Андрей этот… Кружился по актовому залу с Настей счастливый, беззаботный, иногда позволял себе дурачиться, за что непременно получал от англичанки, но выводов никаких не делал, как и всегда. Флиртовал с каждой девочкой, даже если знал, что у неё парень есть — за это тоже получал, но уже не от англичанки. Федя до этого и не замечал, какой Андрей… Андрей: они виделись разве что в классе, да, переписывались много, но общаться же начали нормально только в конце десятого, поэтому времени присмотреться не было. Теперь вот… присмотрелся. — Что-то случилось? — Вероника всегда была проницательной. Вот такая она, хорошая и милая. Ну и почему Федя не может её любить? — Несколько дней уже ходишь грустный. Смотреть тяжело. Сегодня все одиннадцать пар (что удивительно, потому что кто-то да обязательно забывал, заболевал, у кого-то могло что-то неожиданное произойти — и именно в пятницу) были в актовом, так что они репетировали вальс под строгим взглядом англичанки и обжшника. Что он тут забыл — загадка. Переговариваться в процессе стало чем-то привычным, тем более Фёдору так повезло с парой: Вероника умела отлично танцевать и не отдавливала ноги, незаметно сама вела Федю и помогала с какими-то мелкими косяками. Всё-таки с ней было приятно. Федя правда хотел бы, чтобы это приятно было чуть менее платоническим. Не таким дружеским. — Проблемы с… девчонкой одной, — признался Фёдор, и тут же его взгляд почему-то упал на Андрея, — она вроде любила меня, ну, по крайней мере, я точно ей нравился, но недавно начался резкий игнор. Вообще ничего не понимаю. Федя столько носил это в себе, что почувствовал облегчение, когда сознался. Осталось только сознаться перед самим собой, что проблемы вовсе не с… — Не очень-то здоровая любовь получается, — заметила Вероника и хмыкнула. Она проследила за взглядом Феди, но ничего вслух не сказала. Умная, но осознающая границы. Феде это в ней нравилось больше всего. Как и в… — Лучше всего просто поговорить, понять, почему она так делает. Иногда простыми разговорами решаются сложные проблемы. — В том-то и дело, что я не могу с ней поговорить. Там… тяжело, короче. — Не можешь или не хочешь? — улыбнулась Вероника, и её пальцы ласково погладили плечо. Она всегда так его успокаивала. И сейчас Федя тоже почувствовал какое-то неожиданное облегчение: наверное, по привычке. — В любом случае надеюсь, что у вас всё разрешится. Я просто дала совет, но тебе решать. — Спасибо. Ему правда не хватало хоть чьего-то голоса разума, а то с этими записками… и Андрей ещё… совсем голова кругом шла. — Тебе спасибо, что доверился. И всё-таки, Фёдор: не можешь или не хочешь? Почему-то этот вопрос зазвучал в башке голосом Андрея.***
Андрей снова сел с ним за одну парту. Даже учебник притащил свой, как хороший мальчик. Тетрадка, ручка… Образцовый отличник какой-то прямо. Федя, вроде, обиделся, ну, за игнор, поэтому начал предсказуемо игнорить в ответ (хотя Вероника и была права насчёт простых вопросов, блять, ну почему она всегда права), но сейчас ему хотелось только одного: чтобы Андрей уложил свою голову ему на плечо и приобнял или чтобы хотя бы шутить начал опять, а то заебал проходить мимо и тут же в лице теряться, будто они расстались, распались, как ебаные битлы. Андрей неловко начал перебирать пальцы и кусать губы. — Ну и что? — шум перемены немного глушил голос Феди, но Андрей дернулся: значит, точно услышал. — Чё за динамо? У нас какие-то проблемы в отношениях, крошка? Кризис? Он, конечно, шутил. Или нет. Называть кого-то крошкой — мерзко, но вот, скажем, Андрюша… звучит ласково. Миленько так. — Если ты мне изменила, лучше скажи сразу, — предупредил Федя почти серьёзно. — Издеваешься, что ли… Ну прости, — выдавил Андрей. Он всегда был немного из крайности в крайность, так что… Федя вдруг задумался: кто из его окружения был таким же спонтанным, немного странным, а ещё писал стихи? Кому вообще могла бы прийти в голову идея подкидывать полумилые-полупугающие записки? Кто то пропадал, то появлялся? И зачем Андрею всё-таки нужны были ножницы? А нужны ли были вообще? Он ведь точно понимал, что Федя в пенал заглядывает по воле случая, потому что у него, как и у всех нормальных людей, ручки раскиданы по тетрадкам. С Вероникой Федя расстался где-то под конец апреля, а запомнил это так хорошо, потому что уже спустя неделю, когда все в классе разгадали их печальную историю любви, Андрей начал мелькать то тут, то там, писать, садиться за одну парту. Да как же он раньше не понял… — Эй, обиделся? Теперь ты будешь меня динамить? Федя бросил взгляд на Андрея: вроде, тот же — ну, растрепанные русые патлы и серый худак, щетина, недовольный взгляд, — но почему-то теперь совсем не похож на себя. Как будто Феде открылась новая правда. Он, конечно, мог и ошибаться, но столько совпадений… Это же обыкновенная задачка на логику, а в них Федя силён. Вот в чувствах — не разбирался вообще. — Я просто не понимаю, что произошло? Нормально же общались, и вдруг ты пропадаешь. Неприятно немного. Андрей отвёл взгляд — неловко. — Да ты просто… С Вероникой, вроде… Вот и я подумал… Ну точно: Фёдор всё загонялся и взъедался, когда Андрей на других вешался, а сейчас загнался уже Андрей — ещё и с такой мелочи. — Ага, с Вероникой. Вальс репетирую по пятницам — вот и всё. Как ты с Настей. Это что-то меняет разве? — Вот я и подумал, что хуйня какая-то выходит! Поэтому пришёл с миром. Судя по покрасневшим щекам и забегавшим глазам, Андрей очень некрасиво соврал, и тогда всё окончательно сложилось. Феде хотелось прямо сейчас стукнуться головой об парту, потому что как он вообще мог не понять ещё в самом начале? Да хоть в тот момент, когда Андрей сел к нему и начал нагло копаться в пенале. Наверное, Федя не должен быть так рад, да? — Ладно, — быстро сдался он, потому что это же Андрей, — но никакого больше игнора снихуя. Мир так мир. Андрей так обрадовался, что сразу заулыбался и стал окончательно не похож на себя. — А чё там с записками? Мне пацаны сказали, что тебе не подкидывали больше. Никакие пацаны ему, конечно, ничего не говорили, потому что не могли: Федя особо никому, кроме Андрея, не рассказывал о своей странной фанатке. Уже фанате… Да и вообще-то он Андрею не то чтобы много рассказывал, просто Андрей как-то запалил Федю за тем, как он записку вытаскивал из куртки. — Ага, — согласился Фёдор, хотя вообще-то мог бы с лёгкостью разоблачить Андрея прям на месте. Только смысл? Кругом их одноклассники, а Андрей уж больно любил драматизировать. — Только я, кажется, понял, кто это. В любом случае не хочу ничего выяснять или ловить кого-то. Нет записок — и ладно. — Кто? — удивлённо спросил Андрей. Ну вот опять у него всё на лице написано. Федя такой дурак. — Да это неважно уже ведь. Ты радоваться вообще-то должен: разведёнкой не будешь. Или как ты там говорил? Андрей закатил глаза, но снова с улыбкой; видимо, очень уж рад тому, что они снова могут общаться. Федя тоже почувствовал облегчение — Андрея становилось мало, его буквально не хватало, так он плотно въелся в жизнь Феди. — Мне интересно просто. А глаза-то какие честные. — Нет уж, ты ещё дразнить будешь, а я виноватым останусь, что чужой секрет растрепал, — категорично заявил Фёдор. Ну да, будет Андрей самого себя дразнить, конечно. — Так он не совсем чужой, если она тебе сама начала записочки подбрасывать! Звонок прервал их — точно, они же ещё в школе. Фёдор кинул последний взгляд на Андрея, желая оказаться с ним где-нибудь наедине, и сделал вид, что усиленно готовится к уроку, лишь бы не отвечать на вопрос.***
Записки, конечно, вернулись. На этот раз они стали появляться стабильно по средам после третьего урока физры, и только спустя время, когда Фёдор понял, что Андрей не собирается нарушать свой странный график, в голову вдруг пришла идея просто поймать с поличным: сбежать Андрею не удастся, а свидетелей рядом не будет, потому что, как выяснилось, Андрей сбегал прям во время урока — тогда, наверное, и подкладывал записки. В раздевалке, ну, той, что у входа, в это время обычно и нет никого. А ведь раньше Федя и внимания не обращал на то, как Андрей незаметно даёт по съебам на физре минуток на семь-десять. Федя внимательно следил за Андреем с самого начала урока, а у самого внутри всё скручивалось от волнения, он вообще не понимал, что из этого выйдет. Вдруг они поссорятся? Или это всё одно удивительное совпадение, и тогда Федя просто запалит случайную девчонку? Что тогда делать? Или… Андрей вышел. Федя бросил мяч и пошёл за ним следом, даже не объясняясь перед Артуром, с которым в паре перекидывал туда-сюда мяч. Артур не стал окликивать. Может, тоже уже всё понял? Как Вероника. Незаметно прошёлся по лестнице, тихонько ныкался за поворотами, чувствовал, как сердце пытается не то вырваться из груди, не то бухнуться прям в пятки, чтобы больше никогда не подниматься. И… Андрей в раздевалке нашёл его куртку, осторожно нащупал карман. Подложил туда что-то. Федя не дал себе время на подумать — просто вышел из своего не особо надёжного укрытия и встал перед Андреем. Позади — закрытое окно, по бокам — забитые шмотками вешалки, впереди — Федя. Некуда бежать. Они просто стояли и пялились друг на друга: Андрей так и застыл, держа руку в кармане фёдоровой куртки, так что отмазываться было глупо, а Федя раскрыл рот, желая что-то сказать, но так и не смог заговорить — блять, это странно. Ему страшно, радостно и волнительно одновременно. — Подтвердил свою догадку о том, кто тебе записки подбрасывает? — дрожащим голосом спросил Андрей и таки вынул пальцы. Записку не стал доставать. Тогда Федя сам подошёл чуть ближе и, не отводя взгляда, чтобы не дай бог не сбежал, достал бумажку сам. — Подтвердил. — Не разочаровался? Федя развернул её. — Это же всё строчки одного стиха? — дочитав, спросил он. — Песни. И вдруг… отпустило. Вот так легко: сначала так руки тряслись, так сердце билось да и голос тоже сбивался, прям как у Андрея, а теперь стало спокойно. Хорошо. — Не особо похоже на идиотский розыгрыш, — дал шанс спастись Федя. — Нет, — не стал увиливать Андрей, — не похоже. Федя привычным движением свернул листочек и засунул в задний карман (как удобно, что к одиннадцатому классу наличие спортивной формы на физре стало скорее формальностью, иначе не вышло бы такого же показательного жеста), а затем — затем сделал ещё шаг навстречу Андрею. И ещё. И ещё. Федя делал шаг вперёд, Андрей — два назад, и в итоге сам же оказался зажат у окна. Федя заглянул туда: никого. Поставил руки на подоконник по бокам от вжавшегося Андрея и наконец-то нормально посмотрел в его лицо. А он весь побелел, захлопал глазками, но почему-то всё равно выглядел уверенным в том, что говорит. — Если хочешь бить, то я не против, но не по лицу, иначе у мамки будут вопросы! Федя хотел было улыбнуться, но вспомнил, сколько нервов Андрей перетрепал ему со своими выкидонами, и закусил щеку изнутри, чтобы держать серьёзное лицо: пускай попереживает за своё личико, поделом ему за все эти игнор-неигнор, записки-незаписки. Секунды две так и простоял — просто зажимал Андрея у окна, пока он кусал и облизывал губы, упираясь ладонями рядом с сжавшимися на подоконнике пальцами Феди. А потом неловко как-то и быстро клюнул в губы — ну типа, без согласия ни при каких обстоятельствах нельзя засасывать тех, с кем официально не встречаешься, а чувства свои как-то обозначить надо. Андрей аж обмяк и чуть не свалился, пришлось убрать руки с подоконника, чтобы придержать за талию, как настоящую принцессу. Хотя нет, не принцессу — это же целая королева драмы. — Не особо похоже на идиотский розыгрыш, — повторил Андрей его слова волнительным шёпотом. — Нет, не похоже. Наконец-то можно было улыбнуться. Кожа на щеках тут же зарумянилась, стала совсем красной, но зато уже не такой белой, и Андрей быстро, не давая времени ни себе, ни Феде, убрал руки с подоконника, чтобы закинуть их за шею и поцеловать уже нормально — пока без языка, но они уже вжимались друг в друга и оба пытались как-то так наклонить лица, чтобы не сталкиваться носами. Было немного странно чувствовать холодные кольца Андрея на затылке, когда тот начал пальцы в волосы вплетать, будто не хочет отпускать, но к этому можно привыкнуть — и даже приятно будет. Федя робко переместил ладони куда-то под худак: столько терпел, столько пялился на эти искусанные обветренные губы, столько мечтал поцеловать, что уже невозможно не брать столько, сколько вообще возможно на этом этапе. А возможно, кажется, было многое — Андрей на прикосновения Феди замычал так, что его рот приоткрылся. Они стукнулись зубами (блять, это правда больно), но не отстранились. Вообще необычно было, совсем не как с девчонками, ну то есть не как с Вероникой: щетина колется — такого у неё точно не было. — Это мел или ты просто рад меня видеть? — прошептал Федя, когда почувствовал чужой стояк. Такого у Вероники тоже не было. Лучше бы ему не думать про свою бывшую девушку, целуясь с пацаном. Андрей засмеялся и откинул голову. Чуть не стукнулся о стекло окна, но пространства было достаточно — и слава богу: не хватало им ещё травм сейчас. — Это твоя вина, — вполне серьёзно заявил Андрей, и в принципе Федя понимал: первым целоваться полез именно он, а Андрей просто принял приглашение. — Вот прикольно будет: мы ушли вдвоём с физры, а потом вернёмся вместе с палатками на джинсах. Федя закусил губу и панически оглянулся назад: никого нет. Отстранился от Андрея, пригладил растрепанные волосы и взял его за руку. — Пошли, под лестницами щас никого нет, а возвращаться со стояками реально не стоит. — Ну не знаю, как там у тебя, а вот у меня вполне стои́т, — сказал Андрей с ухмылкой. Его губы распухли и блестели, прям как глаза, Федя вряд ли выглядел лучше. От этой мысли невыносимо захотелось целоваться снова, так что он не стал противиться желанию, но на этот раз обошёлся коротким чмоком, уже не таким неловким, как самый первый. — Пошли уже. Будем дрочить на брудершафт, раз стои́т. — Какие интересные способы закрепить дружбу. А это вообще законно? Школа — публичное место. И всё-таки Андрея невозможно заткнуть. Только если поцелуем, видимо, но это ничего — сосаться с ним приятно.***