Быть человеком

Игорь не спит. Он устал, да, но он не может уснуть. По крайней мере не тогда, когда и Мухтар, и Петя спят рядом. Можно сказать, это сила привычки. Они не в безопасности подвалов высотки, они в обычном подвале, куда в любой момент может нагрянуть патруль или какой-нибудь охотник за головами. Игорь пристально смотрит в окно, не отрываясь и, кажется, не моргая. Бывают моменты, когда его мозг как будто замыкает, и он просто смотрит в одну точку. Игорь думает, что это из-за двух чипов в его башке, но он понимает, что это многолетняя усталость и недосып пытаются заставить его тело отдохнуть хоть в какой-то манере. Перед глазами проносятся старые воспоминания, которые он предпочёл бы забыть. Вот он, минус, такого «отдыха». _____ — Пап? — Игорь зовёт отца, пытаясь всмотреться в темноту. Секунду назад воздух разрезал звук выстрела и падающего мешком тела. Игорь боится, что с его отцом могло что-то случиться. Они разделились, чтобы прочесать всё здание как можно быстрее и завалиться спать домой. — Надеюсь с тобой всё хорошо, — бормочет Гром-младший и начинает ускоряться, чтобы добраться до другой стороны, где остался его отец. Его пугает не звук выстрела: стрелять мог и Константин. Его пугает тишина. Гробовая тишина, которая не нарушается ни одним звуком. Игорь пытается успокоить себя, что он просто слишком далеко. Что на той стороне есть звуки. Он не знает, были ли они одни в здании. Может, кто-то был здесь до их появления. Может, кто-то следовал за ними. Игорь не особо сильно следит за своей спиной, когда он в компании отца. Если рядом Константин Гром, то все потенциальные опасности автоматически прячутся в подполье, туда, откуда почти полковник не смог бы их достать. Пока его отец был героем, был полицейским, Игорь копался в странных механизмах и радовался даже маленьким свершениям в области робототехники. Игорь встряхивает головой, ускоряя шаг. Сейчас не время для самокопания и разбора своей работы. — Пап? — Игорь заглядывает во все комнаты на своём пути и судорожно вдыхает кислород, когда понимает, что задерживает дыхание. Константина нет нигде, пока Игорь не добирается до самой отдалённой комнаты. — Когда ты успел сюда прийти? — бормочет Игорь, осматривая жалкое подобие библиотеки. Здание, в котором они сейчас находились, несколько лет назад принадлежало государству и было чем-то вроде хранилища всех важных и не очень документов. Правда, сортировкой и уборкой тут занимались редко, а наблюдение и охрана была на уровне детского сада. Игорь до сих пор не понимает, почему важный гос.объект оставили буквально на совесть народу. Поэтому не удивительно от слова «совсем», что здание подожгли. В нём, помимо любой важной правительству чепухи, хранились папки со старыми и довольно свежими полицейскими делами, которые могли бы повлиять на расследование. Эти бумаги каким-то образом могут помочь в деле. Внимание Игоря привлекает безвольно лежащая рука на полу. Он почти падает на колени, не заботясь о своих суставах. — Нет, нет, нет, пап, ты не можешь умереть в этой дыре, подожди, — судорожно бормочет Игорь, зажимая пулевое отверстие в отцовской груди. Где-то там, на задворках сознания он понимает, что смерть наступила быстро и этого уже не исправить. Он чувствует горячие слёзы, которые текут по его щекам. Он утирает их тыльной стороной ладони, размазывая кровь по лицу. — Ты даже не успел посмотреть моего нового робота, — Игорь закрывает уже остекленевшие глаза ладонью и поднимается с колен. — Я не ожидал, что ты тоже будешь здесь, — слишком знакомый голос раздаётся почти над ухом. Игорь сдерживает рефлекс ударить локтем и поворачивается к голосу. — Ты… — Прости, Игорёк, мой работодатель испугался, ведь твой отец накопал на него слишком много. Пришлось устранить угрозу. — Устранить «угрозу»? — Игорь рычит, хмуря брови. — Ты был моим другом. Ты был его лучшим другом. И ты называешь его угрозой? Мужчина пожимает плечами и улыбается. — Это жизнь, Игорёк. Ничего не поделаешь. — О нет, дядь Юр, ещё как поделаешь, — Игорь шарит за поясом и достает пистолет, который когда-то ему отдал отец. Он целится прямо в голову бывшего друга. — Сначала я убью вас, а потом и вашего «работодателя». — А ты уверен, что, — пока Юрий достаёт уже убранный пистолет, Игорь стреляет. Он знает, что собирается сказать мужчина. — Да, я уверен, что успею, — Игорь никогда не рассказывал, что играет в игры на реакцию и иссекаи. Поэтому, конечно, вряд ли кто-то мог подумать, что такой затворник, как он, сможет обогнать «Самые быстрые руки в Петербурге». Кто придумал это прозвище для Смирнова, Игорь понятия не имеет. Но ему не хотелось бы знакомиться с человеком без фантазии. ____ Игорь вздыхает. Воспоминания свежи в памяти, как будто все произошло вчера. Он всё ещё иногда чувствует тёплую вязкую кровь, которая течет сквозь пальцы. Медленно щекочет кожу, капая на пол и одежду. — Нельзя так, — бормочет Игорь, поднимаясь. Он достаёт сигарету из пачки и зажигалку из заднего кармана. В их убежище есть одно-единственное окошко, которое выходит на улицу. Через него Игорь и собирается покурить. Воспоминания вскрыли старые раны, которые он так долго зализывал. Смерть отца и первое убийство в один день нанесли слишком сильный удар по детской психике. Игорь вырос, кем вырос. Но эти события определенно повлияли на него. Сигарета заканчивается слишком быстро. Поэтому он достаёт новую. И ещё одну. Курение стало занимать отдельную часть в его жизни, и он не решится назвать точную дату, когда это случилось. Грудь начинает чесаться. Самоповреждение — это один способ заглушить чувство вины и боль утраты, который точно не входит в список здоровых механизмов выживания. Старые шрамы, от лезвий и не совсем, в плохие дни стягивают кожу, вызывая дискомфорт, в хорошие, Игорь бы мог назвать их лучшими, они просто есть и никак не напоминают о себе. Но хороших — «лучших» — дней очень мало. Рядом с окошком стоит стол и стул, которые предназначались для его работы. Игорь аккуратно поднимает и двигает стул, чтобы не тащить его по голому бетону и не скрипеть. Он щёлкает складным ножиком и задирает футболку. По логике, ему бы заменить всё тело железкой, чтоб ранить себя он не мог, но Игорь уверен, что его мозг всё равно найдёт способ покалечить себя. Более болезненный. Порезы, которые он нанёс вчера, конечно, не успели до сих пор зажить. Они всё ещё выглядят как красные тонкие полоски, которые в любой момент могут порваться. Он опускает нож себе на торс. Живот намного меньше испещрен порезами, чем грудь. Там всё ещё находилась рана от пули, но она уже не кровоточила и почти не болела. То есть, не мешала его делу. «Жалкий». Игорь качает головой, отросшие волосы падают ему на глаза. Он и без всяких внутренних голосов знает, какой он. Да, жалкий. Но вменяемый, это самое главное. Новый порез не приносит того облегчения, которое наступает сразу после первого движения лезвия. Кажется, что этого уже мало. Игорь кусает губу, закрывая глаза. Вдох, выдох. Он сильнее давит на нож, разрезая кожу глубже, чем обычно. Мышцы дрожат, но с приливом сильной боли, Игорь наконец-то чувствует прилив облегчения. Тишину комнаты прерывают лишь его судорожные вздохи. Игорь бросает нож на маленький столик и тянется к своей сумке. Из него вытекло слишком много крови из-за глубины порезов, поэтому в этот раз придется обработать и закрыть раны. В карманах сумки есть чистые бинты и антисептическое средство. — Игорь? — сонный Петин голос выводит Игоря из транса. Он поворачивается к его кушетке и прикрывает рану на животе рукой. — Почему ты не спишь? Петя подпирает голову рукой, чуть-чуть приподнимаясь. — Чувствуешь себя лучше? — Игорь забирает нужные ему вещи и отворачивается от Хазина, чтобы немного подлатать себя. — Спина уже не болит так сильно, — Петя со стоном двигается, а затем садится, даже не стараясь выпрямить спину. — Ты не ответил. — Не мог уснуть, — Игорь стискивает зубы, когда антисептик касается ран. — Нам всё равно скоро уходить. Петя молча закусывает губу и встаёт. — Повернись, пожалуйста, — Петя не слепой. Петя сразу заметил свежие порезы, которых точно не было, когда он засыпал. Значит, Игорь получил их, пока он спал. — Откуда порезы? Петя медленно подходит ближе, но Игорю кажется, будто он плывет по воздуху, не касаясь земли. Плавные, не торопливые движения, капля сожаления в чужих глазах. Игоря тошнит. Ему не нужно сожаление, жалость или сочувствие. Он и сам всё это прекрасно понимает, ему не нужны другие люди, чтобы знать, какой он. «Жалкий». Но Игорь не контролирует свой язык, когда с него срывается: — Сам сделал. Игорь хочет ударить себя. Желательно, по лицу. Гром всё-таки поворачивается с бинтами в руках. Ему сложно смотреть на Петю. Игорь даже Мухтару не признавался в своей слабости, а тут почти незнакомый человек. В глазах Пети, он похож на маленького и побитого щенка. Хазин улыбается и аккуратно присаживается на корточки рядом с Игорем. Он забирает бинты из чужих рук. — Мне стыдно, — тихо бормочет Игорь, сам не зная почему хочет раскрыть все свои грязные секреты именно сейчас. Игорь смотрит, как металлические руки медленно и очень нежно перевязывают его порезы, туго, но не больно затягивая. Петя поднимает голову, отрываясь от обработки ран. Он наклоняет голову вбок и хмурится. — За что? — Петя искренне не понимает причины стыда. Резать себя — это не какая-то ачивка, за выполнение которой нужно гордиться, но и не повод для стыда. С этим надо работать, чтобы прекратить, а не делать ещё хуже и закапывать себя в яму ненависти к самому себе. — Ну, за вот это, — Игорь кивает на свой живот и закрывает глаза. Ну не может он смотреть на выражение лица Хазина, не может. Петя поджимает губы и мягко проводит кончиками пальцев по забинтованным порезам. — Ты помогаешь мне, и я надеюсь, что смогу отплатить тебе тем же. Я хотел бы помочь тебе полюбить себя, — тихо говорит Петя, не поднимая глаз. После этого ни один из них не решается что-нибудь сказать. Игорь не хочет разочаровывать андроида и говорить про бесконечное чувство вины и ненависть к абсолютно каждому аспекту самого себя. Не хочет говорить про удушающую панику, которая накатывается каждый раз, когда он видит чужие раны. Не хочет говорить про то, как его кожа невыносимо чешется лишь при мысли о собственном счастье. Нет. В голове должна быть только работа, работа и ещё раз работа. А Петя не знает, как вдохнуть в людей жизнь. Не знает, как он собирается выполнить свою маленькую хотелку. Не может себе объяснить вообще, почему так прилип к Грому. Так они и сидят: Игорь, сгорбившись на слишком маленьком для его роста стульчике, и Петя рядом, сидя на корточках. — У вас тут какой-то клуб по интересам? Почему меня не пригласили? — сонно спрашивает Мухтар, подходя ближе, и плюхается Игорю на ногу. Игорь осторожно натягивает футболку, закрывая все бинты и порезы под ними. Скорее всего, в его глазах отразилось всё отчаяние, которое он испытывает, ведь Петя кладёт ладонь ему на колено. — Расслабился я что-то, — бормочет Игорь, поднимаясь со своего места, дёргая и Мухтара, и Хазина. Идти с ними к Разумовскому Игорь считает плохой идеей. Петя ранен, он должен отдыхать и привыкать к своему новому телу, но оставлять его одного Игорь вообще не хочет. Поэтому Муха должен остаться рядом с ним. — Муха, остаёшься с Петей, помогаешь ему, если что, уведёшь в безопасное место. Петя, очевидно, остаёшься здесь, восстанавливаешься после травмы. — Я хочу пойти с тобой, — возражает Хазин, с еле сдерживаемым стоном поднимаясь на ноги. Он складывает руки на груди и с вызовом смотрит на Грома. — Нет, — просто отвечает Игорь, застёгивая сумку с инструментами. — Я тоже хочу пойти с тобой, — Мухтар просыпается как по щелчку, но Игорь отдергивает себя и напоминает, что Муха последние две-три минуты и не спал вовсе. — Нет, ты тоже остаёшься здесь, — вздыхает Игорь. Он перекидывает сумку за спину, двигая плечами, чтобы понять, насколько легче стала его ноша. — И это не обсуждается. Одной фразой он завершил диалог, который мог продолжатся весь день. Да, эти двое сейчас будут на него обижены, но что ж поделать. Игорю нужно время для работы, то есть для самого себя, а Пете нужно восстановиться, как уже было сказано ранее. Мухтар щёлкает зубами, но отступает, предпочитая начать вычищать свою шерсть, чем спорить с Игорем. — Я не понимаю, почему должен остаться. Я смогу помочь тебе, ты только скажи как. Даже простое принеси-подай намного лучше, чем киснуть в четырёх стенах, — Петя, наверно, из-за того, что с Игорем в целом знаком мало, продолжает спорить на, очевидно, тусклую тему. — Потому что тебе нужно восстановиться после переноса воспоминаний, привыкнуть к новому телу так, чтобы не чувствовать никакого дискомфорта, а теперь ещё и отойти от пули в спине. Ты — андроид, а не бог. Поэтому посиди здесь, почилль с Мухой, откисните оба, — спокойно объясняет Игорь, поправляя одежду и уже готовясь к выходу. — А в следующий раз, может быть, пойдём вместе. Петя набирает в грудь воздух, чтобы начать речь, хотя его конструкция позволяет говорить громко и много без всякого воздуха. — Механик, я понимаю, что ты до пизды какой самостоятельный, но я не могу спокойно сидеть и отдыхать, пока ты можешь где-то умирать. А мы даже об этом не узнаем. — Узнаешь, не беспокойся. На ошейнике у Мухтара есть аварийный сигнал. Если мне понадобится помощь, я вас вызову, — Игорь перебивает, предпочитая не слушать весь тот монолог, который крутится у Пети на языке. Игорь подходит к двери и в последний раз смотрит на Хазина. — Позаботься о нём. Не понятно кому он говорит: Пете или Мухе. Каждый понял что-то своё. Дверь хлопает раньше, чем Петя успевает выдать новую порцию жалоб и претензий. Он беспомощно открывает и закрывает рот. Его взгляд медленно теряет фокус, зрение становится размытым; самоуничижительные мысли закрадываются в голову. «Я уже надоел ему?» — Нет, просто ему нужно проветрить голову. Ой, кажется, он сказал это вслух. Мухтар подталкивает стул, чтобы Петя сел на него. Хазин не отказывается. Конечности тяжелеют в первые же секунды, когда он оказывается в сидячем положении. Муха подходит ближе и роняет морду ему на бёдра. Он прикрывает глаза и тяжело вздыхает. — Его же опять торкнуло, он прошлое вспомнил. Дай бог, чтобы не повесился от чувства вины, но если там Разумовский будет, то у него хотя бы верёвку отберут. Мухтар, конечно, искусственно запрограммированная собака, но даже он может читать Игоря и его чувства буквально по лицу, как открытую книгу. Он прекрасно слышит, как иногда Игорь задыхается от слёз. Почему он не вмешивается или не пытается помочь? Потому что, помимо той боли, которую Гром тщательно пытается скрыть, он видит, как мужчина защищает его. В том числе, и от самого себя. — Почему мы тогда здесь сидим? — Петя не понимает, почему при таком риске они должны сидеть сложа руки. Буквально. — Разве ты не его семья? — Так, пацан, слушай внимательно, — Мухтар не может сдержать рычания и растягивания гласных, когда говорит. — Игорь — самое дорогое, что у меня есть. Именно поэтому я не собираюсь тыкать пальцем в его слабость. Когда он будет балансировать на грани, я смогу утащить его с обрыва. А пока я наблюдаю за ним издалека, ведь никакую помощь, если я раскроюсь, он не примет. Просто закроется ещё сильнее. Тебе бы хотелось, чтобы он совсем отшельником стал? Петя согласно кивает, но всё равно не принимает позицию Мухтара. С другой стороны чего ожидать от робота. — Ладно, тогда, — Петя хлопает по своим ногам. — Что мне нужно делать, чтобы привыкнуть к этому телу? ____ Разгуливать днём по любой части Петербурга идея, конечно, шикарная. А главное — безопасная. Потому что, очевидно, ты не наткнёшься ни на один патруль или нелегального охотника. Чтобы добраться до башни Разумовского, нужно пройти с десяток дворов и закоулков, дабы обойти пути патрулирования. Да, этот огромный круг не гарантирует спасения от хэдхантеров. «Йо, Механик, Серый спрашивает где ты». Игорь прикрывает глаза и вздыхает, прижимаясь к холодной кирпичной стене. «В пути». Дальнейшие сообщения от Волкова он игнорирует. Запястье вибрирует ещё пару раз, а затем замолкает. Игорь слышит звуки из внутреннего двора: пьяные крики какого-то мужика, радостный смех молодых девушек, что-то из современной попсы (или не попсы, Игорь не разбирается). Он не понимает, почему Разумовский решил поставить свою башню рядом с районами казино и других игорных домов. Хотя, ему, наверно, всё равно. Сидит себе где-то на сотом этаже и спокойно кофе пьёт и не слышит всей этой богадельни снизу. Вообще-то он сбежал из убежища под предлогом работы, чтобы голову проветрить, а не чтобы его торопили эту самую работу выполнить. Головная боль набрасывается на него с новой силой, ведь он проигнорировал тот отдых, который мог бы получить. Заслужил, так сказать. Игорь хлопает себя по щекам, а с металлическими руками это становится ещё больнее. Хватит на сегодня копания себе ямы, Игорь же потом из неё не выберется. Он собирается с мыслями и выходит из тени домов. Шум не затихает, голоса людей не обрываются, когда он появляется. Вокруг него течёт жизнь, которая не останавливается ни на секунду. В окружении постоянного движения, он ощущает себя мёртвым. Игорь поправляет сумку на плече и оглядывается по сторонам. При свете дня Петербург не кажется таким уж наполненным неоновыми вывесками и стендами с рекламой. Просто город, который растёт ввысь, как будто хочет коснуться солнца. Все высотки выглядят, как обычные огромные сооружения, конца которым не видно вообще. Серость города не исчезла даже спустя сотню лет. Ночью, конечно, картина совсем другая. Ночью Питер похож на тот стереотипный клуб, где по полу пускают тяжёлый дым, а уши разрываются от громкости колонок. Глаза слепит яркий фиолетовый или розовый свет, от которого через пару часов или шотов начинает тошнить. Несколько адекватных людей не могут спасти патовую ситуацию, даже если захотят. Пьяных и невменяемых людей в два, а то и в три раза больше. Игорные дома вновь стали популярными, когда у кого-то появились деньги, а кто-то понял, что терять ему нечего. Кто-то в спуске своих денег в трубу находит свою идиллию. — Игорь! — его дёргают за рукав, вырывая из собственных мыслей. Кажется, он задумался слишком глубоко, ведь не заметил, как добрался до башни Разумовского. Один из личных телохранителей Разумовского держит его за плечо и ведёт в сторону чёрного входа. Игорь не знает, когда Серёжа стал таким гостеприимным. Сергей ждёт вас в своём офисе. Он бы сам спустился, но, я думаю, вы знаете, в каком он сейчас состоянии, — тихо говорит мужчина и открывает дверь, ведущую прямо к одному из лифтов, которыми пользуется только Разумовский. Игорь согласно мычит и поправляет сумку на плече. Как бы часто Серёжа не звал его сюда и работать, и просто посидеть, поотдыхать, Игорь чувствует себя слишком некомфортно. — Этаж полностью освобождён от посторонних людей. Сергей разрешил вам пользоваться любыми комнатами, которые вам понадобятся, — заходя в лифт, телохранитель нажимает кнопку нужного этажа и встаёт в угол кабины. Игорь вздыхает и пытается хотя бы вспомнить, какая у Разумовского проблема. Что-то про коррозию металла его внутренностей. Это значит, как минимум, придётся вскрывать грудину, чтобы добраться до самой проблемы. Дня на два он точно тут застрял. Лифт издаёт тихий пиликающий звук, оповещая о том, что они на месте. Игорь искренне благодарен, что по этажу не будут бродить неизвестные люди, которые будут пялиться на его работу и шептаться. В одиночестве, относительном, конечно, ведь Серёжу не отключить, как Петю, он сможет спокойно поработать и освободить голову от ненужных мыслей. Честно говоря, Игорь не помнит, как зовут человека, который только что вёл его. Имя, кажется, начиналось на «А» или «С», но утверждать Игорь не берётся. Для Грома он просто «телохранитель». Телохранитель доводит его до знакомой стеклянной двери и осторожно кивает, чтобы он заходил. Сам остаётся снаружи. И слава богу, так сказать. — О боже, Механик жив и наконец-то у меня, — Серёжа медленно поднимает руку в знак приветствия. Его движения не соответствуют тону голоса. Если бы Игорь не видел его сейчас, то чисто на слух, он бы подумал, что всё, в целом, неплохо. Да, надо смазать голосовые связки, но всё остальное в полном порядке. Но Игорь пока не ослеп и ещё может отличить здорового человека от умирающего андроида. Он бросает сумку на пол рядом с креслом Разумовского, к которому он прикован, и садится на край стола. — И как долго у тебя это происходит? — Олег ему, конечно, много информации дал, которая помогла понять, с чего начать, но Игорь не совсем уверен, что правильно понимает степень опасности. — Ну, может полгода. Год, максимум, — Серёжа говорит об этом так легко и спокойно, а Игорю хочется убиться об стенку прям сейчас. Предположим, это всё длиться восемь месяцев, то за это время коррозия мало того, что задела ноги, поэтому Серёжа ходить не может, а ещё Серёжа умрёт, подожди он буквально один-два месяца. — Я по твоему лицу вижу, что всё плохо, — Разумовский имеет совесть выглядеть немного пристыженным. — Это не «плохо», Серый, ты буквально умираешь. Пока мы с тобой разговариваем, пока ты спишь, ешь, пьёшь, срёшь. Коррозия это не шутка. Надо было обратиться сразу же, как только понял, что что-то не так. Лучше перебдеть, чем недобдеть. — Работа была, не до здоровья, — у Серёжи, как обычно, только одна отговорка. Игорь согласно мычит и открывает сумку, чтобы начать работу.