- Лев и его львята -

      Вокруг было столько хлама, царил такой беспорядок, что Эфе на совсем короткий миг усомнился в том, а не ошибся ли адресом? Вся обстановка в доме была очень угнетающей, морально подавляла загромождённостью, отсутствием уюта и так ужасно давящей на грудь полутьмой из-за плотно зашторенных жалюзей, от чего у парня совсем ненавязчиво замаячило тревожное ощущение дежавю, словно бы не покидал того страшного бункера без окон и света, в котором их с Леной держали так долго. Вот правда, не зря говорят, что если у человека бардак в доме, значит он у него и в душе. Ох, у этого конкретного человека, на его скверной, прогнившей насквозь душе, грех куда страшнее, чем обычная неряшливость и перманентный синдром «Плюшкина». Серьёзно, столько на первый взгляд бесполезных вещей в одном помещении, парень не видел ещё никогда прежде: какие то бумаги разбросаны на столике возле кушетки, на ней же всякие старые чертежи, сложенные в трубочку, ну а вокруг расставлены коробки, фигурки из абстракции и наверное недельной давности не мытая посуда. «Он что же, и ест в гостиной?» Пока тот господин шаркал до кушетки, Эфе едва смог проигнорировать подступающие признаки панической атаки, твёрдо сосредоточившись на том, зачем он сюда пришёл. Дал самому себе слово постараться, по крайней мере, потому что если честно, получалось пока не так, чтобы очень. Что-то внутри него, то самое, которое парень так отчаянно пытался в себе искоренить, сейчас просто вырывалось наружу с сумасшедшей силой и он совсем ничего не мог поделать с тем, как сумасшедше сейчас стучало его сердце, холодели пальцы рук, а такой же липкий холодный пот каплями стекал по спине, заставляя судорожно дёргать плечами и молиться, чтобы этот мерзавец ни в коем разе ничего не заметил. Так и подрывало взять пистолет и пустить пулю точно в сердце тому, кто долгих семьдесят лет назад отдал приказ разлучить его с Леной. Запросто, словно выпил кофе, махнул рукой и два амбала в четыре руки не внимая слезам, надрывным крикам и мольбам двух беззащитных детей с силой вырвали крошку Лену из крепких объятий брата. Эфе до сих пор помнил ту хватку, когда один из них стоя сзади схватил его за запястья, чтобы заставить разжать руки и отпустить сестру, а другой, все же аккуратно, но тянул на себя Лену, обхватив её за бока и подмышками. Эта сцена до сих пор преследовала парня в кошмарах, от чего он как сумасшедший метался в бреду по постели, а потом просыпался с криками, в слезах, и выпрыгивающим из груди сердцем. Боже, его крошка, его душа, свет всей его жизни, как же она плакала тогда, перепуганная, она словно листочек на ветру дрожала всем своим маленьким тельцем, между криками тихонечко, сорванно шептала, шмыгала носиком и звала папу. Потом снова кричала, прижималась крепче и уже лепетала о том, чтобы её не разлучали с её любимым братиком. — Барыш… Барыш, братик! Пожалуйста, не отпускай меня.пожалуйста, прошу тебя, мне страшно, я боюсь… — голос сестрёнки внезапно возник в голове, так ясно, что Эфе с судорожным вздохом на миг зажмурился. Закружилась голова, но на своё счастье он успел схватиться рукой за спинку кресла, которое стояло напротив кушетки. Старик тем временем опустился на кушетку, как следует поправляя полы видавшего виды халата, в попытке удобнее устроиться, затем взглянул на своего гостя, который не стал дожидаться дозволения и сел в кресло напротив. — Чаю не предложу, уж прости. — сухо отозвался он, с чудовищными акцентом. Эфе подавил в себе позыв неприятно поморщиться, и лишь смотрел на него нечитаемым взглядом, пока приступ в нём разрастался, но он всё надеялся, что не рухнет прямо здесь, у ног этого престарелого мерзавца. — Из ваших рук я даже яд не принял бы. — так же без эмоций, колко парировал Эфе, мучительно перетерпливая ненавязчивую боль, начинающуюся в районе затылка. Томас в ответ искривил свои потрескавшиеся губы и жёлтые зубы в подобии ухмылки, при этом неловко откашлялся. — Да, да. Представляю, какого тебе сейчас, мой мальчик, находиться здесь, видеть меня, своего мучителя живым и здоровым, — он на секунду замолчал, хлопнул себя ладонями по коленям. — ну, почти здоровым. — Архаровцы твои, зря у меня под домом то топчутся — хотел бы я, чтобы вы меня не нашли, то и не нашли бы. — вновь это противное покашливание, от которого Эфе становилось дурно. — Это вовсе не из-за страха перед вами или вашими связями. — уточнил твёрдо юноша, сцепив пред собой руки в замок, массируя пальцы левой руки. Его личный врач из ЩИТа — Мелисса Боздаг советовала при начинающихся симптомах, делать именно это, но почему то сейчас мало помогало. — Оооойх… — нараспев протянул старик, запрокидывая голову назад. — Да какие уж там связи то? Все мои связи давным давно поели черви, никого нет. Не для этого я уходил, чтобы что-то оставалось за спиной. — он вытащил из кармана носовой платок, провел им около губ. — Спокойно пожить хотел. Эфе вздрогнул, словно от удара, до остервенения сжимая пальцы, но оставаясь при этом максимально отстраненным. Может и есть незначительный плюс той самой отравы, что текла в его венах — самоконтроль поведения и импульсов, поступающих в кору головного мозга, насколько это возможно. — Искалечив столько жизней, в ряд ли возможно «спокойно» жить. Мы ведь с сестрой были далеко не первыми вашими подопытными кроликами, правда? Сколько ещё таких, невинных малышей вы изуверски оторвали от родителей? Скольких пытали, мучали и истязали?! Томас эфенди вздохнул: — А разве в итоге тебе стало хуже, мальчик мой? Посмотри, ты прожил жизнь, остался таким же молодым, полным сил, энергии… — в его тоне было столько восхищения и граничащего с безумием благоговения, что Эфе едва собственным вздохом ни подавился. Сердце частит, а боль с затылка потихоньку перешла на виски, временами не давая возможности дышать. — Это — не жизнь… — собирая силы в кулак одними губами, произнес он. — Это пытка, много хуже всех ваших истязаний над нами, нескончаемая боль от потери всех, кого я любил! Противоестественное существование во времени, мне чужом и не знакомом. — парень выпрямился, расправил плечи, надеясь, что боль хоть немного стихнет. — Не смейте мнить себя благодетелем. После того, как варварски разорили мою семью и бессовестно разлучили с сестрой! И сейчас, вы мне расскажете, где она и что ваши чудовища в белых халатах с нею сделали. — ультимативно заявил ему Эфе, уже чувствуя то, как заламывает виски, с силой сжал губы, а к щекам и лбу уже знакомо приливает жар. Старик же, невозмутимо то ли притворно, то ли вполне себе искренне вздохнул, обтёр лицо платком и ответил: — Ахххх. Вы с сестрой были уникальными, благодаря отменному генофонду и восприимчивости иммунитета к болезням. На вас, мы возлагали большие надежды, но никак не могли допустить вашей эмоциональной зависимости друг от друга. — Томас взглянул в стеклянные глаза парня, свёл брови: — Ты оказался не готов к этой встрече, мальчик мой. Как бы ни храбрился, но пусть хоть ещё семьдесят лет пройдет, я даже в глубокой старости и при не совсем уже здравом рассудке увижу твое истинное состояние. — Попрошу без отступлений, эфенди! — Эфе на мизерных остатках сил и самообладания держится стойко, как учил его папа, однако дышать становится труднее, точно так же, как игнорировать пляшущие перед глазами мушки. Старик только головой покачал. — Как я уже говорил, ты оказался не готов. Ровно как не будешь готов услышать то, что я тебе сейчас отвечу. — он с вымученным кряхтением наклонился к самому лицу молодого человека, уловил его шумное дыхание и рвано вздымающуюся грудную клетку. — В тот день, когда мои люди забрали её, она погибла. Концентрация инъекции, что я ввёл ей, оказалась рассчитана неверно. Сухой скрежет старика донёсся до Эфе словно сквозь толщу воды. Виски пульсировали, сердце будто в последний раз зашлось, сделало кульбит прямо до самого горла, а затем лишь глухими ударами напоминало о том, что ещё пока бьётся перед тем, как темнота раскинула свои холодные руки пред ним в пригласительном жесте. Ничего более не говоря, Эфе поднялся на ноги, пошатнулся, едва устоял чтобы не потерять сознание. От резкой смены положения голова не только болела, но и вновь закружилась. Затем вытащил из-за пояса оружие и одним выстрелом обрубил оставшийся ядовитый хвост из своего прошлого. Небыло сил оттягивать, когда и так услышал сверх положенного. Услышал то, что убило его, ударило поддых, раздавило. В одном прав оказался мерзавец: он действительно оказался не готов. От одного взгляда на этого сморщенного, доживающего свои возможно последние дни подонка, на их мучителя и палача — мгновенно стало плохо. Срочно нужно было на воздух, потому как он знал от и до как протекают симптомы, и что после них последует, а уж в этом гадюшнике падать без сознания, ему не хотелось от слова совсем. Господи, Леночка. Ангелок светлый, милая крошка. Так страшно, боль с новой силой нахлынула, как только Эфе осознал, что тогда, задыхаясь от слез, крича в истерике и умоляя не трогать свою малышку, видел её в последний раз. Парень буквально вывалился за порог ненавистного дома, упал на колени уже ничего не видя перед собой, лишь отбрасывая в сторону оружие. — Папа…родной мой, любимый. Прости меня… — Эфе! — крикнули Мюджахит вместе с Гёкханом в один голос, молниеносно оказываясь рядом, по обе стороны. – Сынок, ты с нами, брат? – миг, и парень чувствует сразу две ладони, крепко держащие его за плечи, не позволяя упасть и удариться затылком о деревянное покрытие крыльца. — Не уберёг наше сокровище… — боль, рвущая голову на части, стала невыносимой, и Эфе просто отключился, заваливаясь немного левее, прямо в объятия держащего его теперь уже под руку, Гёкхана. ***