Of Queer Werewolves, Blood Traitors, and Snogging

23 декабря, 1976 Общая гостиная Гриффиндора, на взгляд Сириуса, всегда была оформлена в рождественском стиле: с этой красно-золотой мебелью, горящим очагом и какой-то теплой уютной атмосферой, которая пронизывала каждый уголок башни. Сириус по праву считал это место своим домом. Здесь было совсем не так, как на площади Гриммо. Здесь было тепло. Было светло. Было радостно. Здесь не было ни кричащей Вальбурги, ни мрачного, деспотичного Ориона, ни жалкого, простодушного Кикимера. Никакой темной и удручающей обстановки, никаких душных комнат, заполненных дорогим, но бесполезным хламом. Сириус оставил все это позади прошлым летом, сбежав к Поттерам; но иногда он все еще не мог поверить, что больше не придется возвращаться. Что он свободен. Сириус глубоко вдохнул аромат хвойной смолы и улыбнулся. Ему пришлось напомнить себе, что сейчас эта башня — и его жизнь — до краев наполнена лишь приятными воспоминаниями. Кстати говоря, самое лучшее, что могла предложить и гриффиндорская гостиная, и его жизнь, сейчас поглощало имбирное печенье в форме рождественской елки, и, черт возьми, это вообще не должно было быть сексуальным, но почему-то было. Ремус поднял глаза на Сириуса, и тот усмехнулся. Весь его свитер был в крошках — отвратительная шерстяная вещь, к слову, которую Сириус и не подумал бы поменять на что-то другое, — и на мгновение Сириус подумал о том, чтобы стряхнуть пару крошек с этого пушистого чудовища, просто чтобы найти повод прикоснуться к Ремусу. Но стряхивание крошек со свитера своего лучшего друга нарушало определенные границы; границы, которые в последние месяцы Сириус старательно соблюдал. Видимо, на лице Сириуса все-таки читались какие-то нотки мучений, потому что Ремус вопросительно поднял бровь, пока его язык и губы творили греховные вещи с пальцами — якобы для того, чтобы слизать остатки печенья. — Все в порядке, Бродяга? Сириус моргнул. Он снова это делал. Он смотрел на Ремуса, как изголодавшийся человек смотрел на идеально приготовленный стейк в ресторане. С такими аппетитными полосками гриля и небольшим намеком на розоватую сочную мякоть. Черт, теперь Сириус был не только возбужден, но и голоден. — Да, — прохрипел он. — Просто… Просто немного проголодался. Ремус бросил на него забавный взгляд, как будто знал, что что-то случилось. — Ну, я съел все печенье и ничуть не жалею, — он небрежно пожал плечами, и, Мерлин, это простое движение так хорошо смотрелось на его дорогом Лунатике. — Но, может, у Питера припрятано еще немного? — Точно, — Сириус тупо кивнул. Он вскочил и бросился к их спальне, притворившись, что будет искать печенье под кроватью Хвоста. Вскоре он спустится обратно, заявив, что ничего не нашел. Сириуса раздражало, что ему пришлось делать вид, будто он голоден, хотя на самом деле он был безнадежно влюблен в своего очень близкого друга. В парня. По правде говоря, мужская природа Ремуса была не единственным фактором, препятствующим возникновению сколько-нибудь значимой романтической связи. Настоящей причиной, признался Сириус себе, поднимаясь по лестнице в спальню, была ликантропия. Не то чтобы Сириуса это волновало, о нет, он любил бы Лунатика, даже если бы тот был наполовину рыбой — и не только потому, что идея Ремуса-русала-Люпина была объективно сексуальной (Сириус предусмотрительно отогнал эту фантазию в сторону, чтобы вернуться к ней позже). Сириуса не волновало, что Ремус всегда будет плохо себя чувствовать и ворчать одну неделю в месяц; не волновало, что Ремус был довольно опасен двенадцать ночей в году, и Сириусу было совершенно безразлично, что скажут люди. Сириусу было все равно, а вот Ремусу — нет. Сириус вспомнил «разговор», который произошел под теплый гул слишком большого количества огневиски где-то на пятом курсе. Джеймс, как обычно, сетовал на Эванс, а Питер охотился за какой-то птицей для маггловедения. Сириус уже тогда был влюблен в Ремуса, но изо всех сил старался это отрицать, и поэтому провел большую часть вечера, оправдывая себя разговорами о том, как привлекательна для него некая Марлин МакКиннон (Марлин была красива, и Сириусу она нравилась, но, как выяснилось в чулане для метел три недели спустя, не в том смысле, в каком хотелось бы). А Ремус ни о ком не говорил — он не признавался ни в каких влюбленностях, не раскрывал влечения к какому-либо конкретному человеку или даже к определенному полу (к тому времени Сириус уже несколько месяцев чутко прислушивался к намекам на неоднозначную ориентацию Ремуса). Поэтому Сириус затронул этот вопрос. — Но тебе же должен кто-то нравиться, Лунатик! — настаивал он, глядя на Ремуса одним из тех взглядов, которые он уже давно отточил на Питере: «Расскажи мне свои секреты, или я выужу их из тебя их силой». — Скажи мне. — Вряд ли имеет значение, нравится ли мне кто-то, не думаешь? — сорвался Ремус, его хладнокровие улетучилось в такой нетипичный для него момент негодования. — Потому что я никогда не смогу ни с кем встречаться. Сириус медленно моргнул и нахмурился. — Не будь глупцом. Конечно, сможешь. — Ты отличный парень, — добавил Джеймс. — Очень подходящий для свиданий. Ремус только хмыкнул и окинул их мягким взглядом. — Это не так просто, особенно для такого, как я. И ты это понимаешь. — Но… — Сириус запнулся, внезапно отчаявшись убедить Ремуса в том, что тот достоин любви и счастья («Со мной», — добавил он про себя, хотя и не мог тогда с этим смириться. «Ты можешь встречаться со мной, если хочешь, Луни»). — Но многие не будут возражать против твоей маленькой пушистой проблемы, Лунатик! Мы же не обращаем внимания. Выражение лица Ремуса было почти жалким. — Вы — мои друзья. Это другое. — Ты думаешь, я бы не стал встречаться с оборотнем? — спросил Сириус, глубоко оскорбленный намеком на то, что у него могут быть хоть какие-то сомнения по поводу отношений с существом из категории XXXXX. — Потому что я бы точно стал. «Я бы встречался с тобой. Я бы так сильно хотел встречаться с тобой, Лунатик». — Я бы никогда не смог так поступить с тем, кто мне дорог, — ответ Ремуса был жестким, его кулаки сжались, и он умоляюще посмотрел на Сириуса, призывая его образумиться. — Я бы никогда не смог так унизить кого-то, заставить его страдать от того, что о нем говорят из-за меня, словно он запятнан мной, испорчен… — Испорчен? — Сириус оскорбленно выдохнул. — Ты просто смешон. — Э, ребята… — Джеймс попытался вывести их из постепенно развивающегося конфликта, потому что было ясно, что они вот-вот перейдут на ругань. — Мы можем просто не говорить об этом? Они всегда так себя вели, Сириус и Ремус, постоянно втягивали друг друга в яростные ссоры, после которых щеки краснели, сердца бились слишком быстро, а голоса повышались слишком сильно, чтобы считать происходящее дружеской бранью. Сириус считал эти перепалки в равной степени возбуждающими и приводящими в ярость, и совершенно не был заинтересован в том, чтобы предотвратить хоть одну из них. И уж тем более эту, потому что на этот раз Ремус вел себя объективно глупо. — Я не веду себя глупо, — сказал Ремус, нисколько не разочаровав Сириуса. Его Луни никогда не сдавался. — Ведешь. — Не веду. — Ведешь. — Не веду! Сириус угрожающе вздохнул. — Ты ведешь себя как ребенок. Ремус скрестил руки и раздраженно пробубнил: — Это ты начал. Видимо, Ремус осознал, насколько нелепо это прозвучало, потому что его лицо тут же озарила невольная ухмылка, а когда он увидел ответную ухмылку Сириуса, его глаза заблестели. Напряжение между ними спало. — Иди сюда, ты, великий болван, — Сириус одним прыжком перескочил со своей кровати на кровать Ремуса и сжал мальчишку в объятиях. Ремус попытался, хотя и не очень сильно, отпихнуть Сириуса, но тот продолжал крепко сжимать его, взъерошивая медовые кудри друга. И даже если это послужило поводом ощутить мягкость этих локонов, то никому, кроме Сириуса, знать этого было необязательно. — Тебе просто придется смириться с тем, что люди любят тебя, Лунатик, — сказал Сириус, не давая Ремусу освободиться. — Твою пушистую проблему и все такое. Ремус надулся, его щеки слегка покраснели. — Никогда. Это было связано отчасти с тем, что Ремус от природы был склонен к разногласиям; он был самым упрямым из всех Мародеров. Можно было бы предположить, что этот титул достанется Сириусу; в конце концов, на публике Ремус был очень мягким, его репутация среди учителей была почти исключительной, а Сириус был… ну, Сириусом. Но решимость Люпина всегда была непоколебима, его способность вежливо игнорировать школьные предписания и необоснованные требования без того, чтобы люди поняли, что именно это он и делал, была беспрецедентной. А среди своих друзей он не видел необходимости в этой вежливости; он отказывал просто ради того, чтобы отказать, и имел безумную склонность упираться в самые глупые моменты. Сириус знал, что тот просто не хотел соглашаться. Но дело было не только в этом. Ремус действительно планировал прожить жизнь в одиночестве — он не собирался искать отношений ни с кем, тем более с Сириусом. Он искренне считал, что не заслуживает такой любви. В ту ночь мечты Сириуса о том, чтобы быть с Ремусом, были одновременно воплощены в жизнь и разрушены окончательно. То, с какой яростью он отреагировал на навязанный Ремусом отказ от отношений, дало ему понять, что его чувства к другому мальчику не исчезнут, как Сириус втайне надеялся. Признание, даже мысленное, того, как сильно он заботился о Ремусе, принесло некоторое облегчение. Но позиция другого мальчика в вопросах романтики быстро убила все надежды. Не будет никакого счастливого конца, никакого Ремуса и Сириуса. Только тоска, душевная боль и пустота. Именно это воспоминание снова и снова всплывало в голове Сириуса, пока он не особо тщательно рылся в вещах Питера в поисках спрятанного печенья, подтачивая его рождественское настроение. Давний отказ Ремуса открыться в романтическом плане продолжал тяготить Сириуса, пока он, удрученный, спускался по лестнице. — Мерлин, если бы я знал, что ты будешь так расстроен из-за печенья, я бы просто оставил тебе одно, — заметил Ремус, совершенно не понимая, что именно он был единственной и неповторимой причиной страданий Сириуса. Блэк только хмыкнул, потому что прекрасно понимал, что ничего другого он сделать не мог.

❄ ❄ ❄

— С Бродягой что-то не так, — произнес Ремус, нахмурившись. Джеймс бросил на него косой взгляд, который, как понял Ремус, не означал ничего хорошего. — Типа, не так, как обычно? — легкомысленно поинтересовался он: невинный тон доказал Ремусу, что Джеймс точно знал, что беспокоит их друга. — Именно, — Ремус окинул Джеймса пристальным взглядом. — И ты знаешь, в чем дело, как раз собираясь рассказать мне. Джеймс выглядел ужасно встревоженным, он взъерошил свои и без того лохматые волосы — нервная привычка, выработанная из-за очень тщательного прихорашивания после квиддича, — и умоляюще посмотрел на Ремуса, как бы прося его не форсировать события. Но речь шла о Сириусе, и, что более важно, о его благополучии, поэтому Ремус ни за что не собирался отступать из-за грустных глаз Джеймса. Люпин до сих пор помнил тот самый момент, когда он впервые осознал, что Сириус Блэк — самый важный человек в его жизни. 1974 год. Это случилось в Большом зале на завтраке, за окном было пасмурно. Сириус намазывал тост маслом и сетовал, что под рукой не оказалось меда. Тосты с медом были его любимым завтраком, после них шли очень уж сладкий чай и яйца всмятку. Он посмотрел на Ремуса и надулся, переводя взгляд с лица Люпина на банку с медом, которую тот держал в руках. — Лунатик, — промолвил Сириус, его голос был таким же тошнотворно-сладким, как и сама цель. — Можно мне, пожалуйста, немного меда? Просьбу дополнило трепетание ресниц, которое Ремус счел смешным, но в то же время неоспоримо приятным. Вряд ли передать приятелю баночку меда было чем-то из ряда вон выходящим, но Сириус вел себя так, словно Ремус держал в руках ключ к его личной нирване. Он помнил, как тупо согласился, покраснел от благодарной улыбки Сириуса и уставился на своего друга, думая, что тот — лучшее, что он когда-либо видел. И это все решило. Может быть, Ремусу было всего четырнадцать, он пытался осознать свою ориентацию и был оборотнем, но уже тогда он знал, что никогда не захочет никого так, как Сириуса Блэка. Потому что, хоть Сириус и был нелепым, тщеславным и даже порой капризным, прежде всего он был мягким, ранимым и добрым. Мерлин, Сириус был таким родным. И таким милым в самом неожиданном смысле: массировал успокаивающими движениями кожу головы Ремуса перед самым полнолунием, когда Люпин чувствовал себя максимально колючим и раздраженным; приносил Ремусу завтрак в постель после полной луны — всегда лишь сухие тосты с мармеладом, потому что кроме них Ремус ничего не переваривал; наказывал любого, кто имел глупость подшутить над поношенной одеждой Ремуса на выходных в Хогсмиде (это случалось нечасто, через несколько лет все хулиганы усвоили урок — не шутите с Мародерами). Несмотря на то, что Сириус часто делал подобные мелочи, ему всегда удавалось застать Ремуса врасплох: он выбивал из легких воздух и вызывал боль в груди. Потому что, какими бы добрыми ни были его действия, как бы часто глаза Сириуса ни задерживались на Ремусе, все это не означало того, чего Ремус действительно хотел. Нежные прикосновения, мягкие, неторопливые улыбки, а с недавних пор и пристальные взгляды… все это было типично для Бродяги. Он был псом, в конце концов; ласковым, преданным, верным… Ремусу лучше не задумываться об этом. Это убивало. Убивало его во всех потаенных уголках души, и иногда Ремус думал, что было бы лучше, если бы он полностью отдалился от Сириуса, просто чтобы избавить себя от боли. Но он никогда не уйдет от своего Бродяги. Несмотря ни на что, он всегда будет другом Сириуса. А настоящий друг не остановится ни перед чем, чтобы найти ответы на вопросы, от которых зависит счастье его друга. — Джеймс, — Ремус надавил, возвращаясь мыслями в настоящее. — Говори. Джеймс поморщился — действительно поморщился, — и Ремус задался вопросом, что такого плохого произошло, что это заслуживало секретов от всех Мародеров. Ремус, конечно, знал, что у Джеймса и Сириуса были свои тайны, но он верил, что их было не так уж много. — Послушай, Лунатик, — с трудом произнес Джеймс, — Бродяга просто… он влюбился, ясно? Сердце Ремуса сжалось, упало подобно холодному камню, до самого желудка. — Оу… Вот как. — Это… ну… — Джеймс выдохнул. — Сложно. — В каком смысле? — не мог не спросить Ремус. — Это же Бродяга. Он может просто откинуть волосы, задумчиво уставиться вдаль и получить любую девушку, которая ему нужна. Джеймс пристально посмотрел на него, и Ремус почувствовал желание съежиться под его испытующим взглядом. — Ну, Лунатик, начнем с того, что это парень. И это, это была фраза, которая по-настоящему перевернула мир Ремуса с ног на голову. Парень. Сириусу нравился мужчина. Мужчина, у которого, по всей вероятности, были мужские достоинства. «У меня тоже есть мужские достоинства», — бесцеремонно подсказывал его мозг. Щеки Ремуса покраснели, но он отогнал эту мысль в сторону. Сейчас было не время. — И что, этого парня не привлекают мужчины? — Ремус попытался направить всю свою энергию на то, чтобы понять, как поднять настроение Сириусу, а не фантазировать о свидании с ним. — Так вот почему Бродяга весь извелся? Джеймс бросил на Римуса тяжелый взгляд. — Там ничего не ясно, — наконец сказал он. — Не ясно, — повторил Ремус. — Сохатый, ты немного туповат. Джеймс рассмеялся, как будто Ремус только что рассказал ему самую смешную шутку в мире. — Я… — оборвал он себя. — Послушайте, как я понял, вы оба чертовы идиоты, и я должен оставить вас наедине с вашими страданиями. Но раз уж сегодня Рождество, я решу ваши проблемы, а? Ремус тупо кивнул, не зная, что ответить. Очевидно, он упустил что-то важное в том, какой парень нравится Сириусу, но, честно говоря, не мог вспомнить никого, кому бы другой мальчик отдавал особое предпочтение. — Итак, — начал Джеймс, сразу переходя к делу. — На рождественских каникулах осталось около пятнадцати человек, так? Тридцать, если приплюсовать Когтевран и Пуффендуй. Я предлагаю устроить небольшую рождественскую вечеринку, чтобы Бродяга немного отвлекся от своих проблем. Ремус кивнул; это был хороший план, Сириус всегда любил вечеринки, ему нравилось находиться среди шума, энергии и людей. Ремусу нравилось видеть Сириуса таким. Он любил быть в центре событий вместе с ним; любил смех, озорство и легкие прикосновения. — Звучит здорово. — Я даже приготовил для него специальную игру, чтобы он отвлекся, — сказал Джеймс с хитрой улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. — Я называю ее «Суперэкстремальный челлендж огневиски против портрета». — Звучит многообещающе, — усмехнулся Ремус. — Очень… э-э, экстремально? — Очень-очень, — бодро сказал Джеймс. — А теперь беги и приведи Хвоста. Нам нужно спланировать вечеринку.

❄ ❄ ❄

24 декабря, 1976 Канун Рождества Как и подобает спонтанным вечеринкам в канун Рождества, все шло как по маслу. Но Сириус был сосредоточен не на этом. Джеймс что-то замышлял. Это было очевидно по тому певучему «ничем», которое Сириус получил в ответ на вопрос, чем же занимался его друг в тот вечер, а также по тому, как старательно тот избегал Сириуса в течение последних трех часов, что в комнате такого размера было поистине впечатляющим подвигом. Если говорить о гриффиндорской гостиной, то она никогда не выглядела лучше. Если бы она уже не была одним из любимых мест Сириуса, то излишнее количество гирлянд, золотой мишуры и назойливо поющих гномов влюбили бы его в себя. — Я просто не понимаю, откуда Джеймс взял гномов, — заявил Сириус Ремусу, когда один из карликов проходил мимо и мрачным баритоном пел «Carol of the Bells». — Даже для него это впечатляет. Ремус рассеянно хмыкнул в ответ; он весь вечер украдкой поглядывал на Сириуса — задумчиво, словно пытался что-то разгадать. В глубине души Сириус боялся, что, возможно, Ремус все-таки догадался, что он испытывал отвращение или злился на Сириуса. Блэк не знал, что сказать, чтобы разрядить напряжение, растущее между ними — не волнуйся, Ремус, я действительно испытываю к тебе гомосексуальные чувства, но я совершенно не против подавить их, чтобы ты чувствовал себя комфортнее, и мы могли продолжать нашу абсолютно платоническую дружбу, — но не было похоже, что это возымеет желаемый эффект. И тут его взору предстала копна небрежно уложенных каштановых волос: Джеймс прошел перед ним почти без всякой самонадеянности, и это уже должно было о чем-то говорить, потому что, несмотря на то, что за год, минувший с тех пор, как Эванс накричала на него, Джеймс немного исправился, он все еще был чрезвычайно высокомерен. — Мальчики, — с напускной дерзостью произнес он, размахивая бутылкой огневиски в руке. — Я принес радостную весть и выпивку. Сириус недоверчиво сузил глаза. — Это и есть твой план? Вот почему ты избегал меня всю ночь? — Нет, — просто ответил Джеймс. — Пить на досуге — это не план, Бродяга, это обычное дело. Ты это знаешь. Сириус настороженно кивнул — пережив множество утренних посиделок, он действительно это знал. — Так в чем дело? — Это суперэкстремальный челлендж огневиски против портрета, — сказал Джеймс, как будто это было очевидно. Сириус моргнул. — Что? — Новая игра, я придумал ее на досуге, она великолепна, — сказал Джеймс. — И ты просто счастливчик, Бродяга, потому что тебя выбрали для ее самого первого испытания. — О, здорово, — Сириус покачал головой. — Как хорошо, что я люблю испытания. — Хочешь узнать правила? Сириус вздохнул. — Ну давай. — Первый пункт правил: это ваш огненевиски, — Джеймс многозначительно кивнул, переводя взгляд с Сириуса на Ремуса. — Только твой и Лунатика; больше ни с кем не делимся. Я хочу, чтобы вы пошли прогуляться — возьмите мантию, карту, что угодно, мне все равно — и просто, я не знаю. Хорошо проведите время. Как приключение. — Приключение? — Ремус удивленно приподнял бровь. — Что? Ты не хочешь устроить рождественское приключение с Бродягой? — бросил Джеймс с вызовом. — Да! — Сириус тоже возмутился, как будто не он изначально высказал сомнения по поводу этого мероприятия. — В чем дело, Лунатик? Я тебе больше не нравлюсь? Ремус возмущенно хмыкнул, но в его взгляде промелькнула нежность. — Конечно, ты мне нравишься, Бродяга. И ты это прекрасно знаешь. Джеймс подтолкнул их к портретному проему, незаметно вложив в их руки мантию и карту. Сириус осторожно взял бутылку с виски и вышел наружу, прислушиваясь к звукам, которые издавал Ремус, пробираясь следом. — Я хочу получить полный отчет утром, — крикнул Джеймс им вслед. — Ну, вообще-то, это зависит от того, какого рода приключения у вас будут. В любом случае, не возвращайтесь, пока не допьете огневиски! Это как бы второй пункт правил — Полная Дама не впустит вас, не увидев пустой бутылки. И никакого жульничества — вы должны все выпить, а не поливать им растения. Не думайте, что я не увижу разницы! После чего Джеймс захлопнул портрет, заперев Сириуса и Ремуса в коридорах на ближайшие несколько часов. Сириус усмехнулся и посмотрел на Полную Даму; он понятия не имел, что Джеймс мог пообещать ей в обмен на сотрудничество в этой глупой затее, но, очевидно, это было что-то хорошее, потому что она просто пожала плечами, отстранилась и сделала вид, что никого не заметила. — Он невозможен. Ремус хихикнул. — Чертов мошенник, — он легко согласился, прежде чем осторожно потянуть Сириуса за руку. — Пойдем. Пойдем на Астрономическую башню и начнем решать эту чертову задачку. Иначе мы никогда не вернемся обратно. При этих словах Сириуса охватило легкое волнение. На Астрономическую башню сбегали парочки, которые хотели побыть наедине. Мысль о том, что они с Ремусом будут там… Этого было достаточно, чтобы Сириус сразу же зажмурился. Обычно он без проблем болтал с Люпином обо всем на свете, но сегодня слова комом застряли в горле. Они шли к Астрономической башне в напряженном молчании. Дойдя до башни, Сириус решил сосредоточить внимание не на своем друге, а на бескрайнем небе и покрытой снегом территории. Он чувствовал, что Ремус неуверенно маячил где-то позади, но Сириус продолжал смотреть вдаль, держась за перила балкона и дрожа от холода. Тишину нарушил Ремус, что само по себе было неожиданностью. — Тебе нравятся парни. Это был не вопрос, но Сириус все равно ответил. — Да, — он кивнул, а затем уточнил: — Ну, один парень. Обернувшись, Сириус увидел, что Ремус печально улыбнулся, что задело его за живое. Он засунул руки в карманы и замер в проеме арки, ведущей на балкон. Они были немного дальше друг от друга, чем обычно. Возможно, это было к лучшему. — Счастливчик, — тихо сказал Ремус, и пульс Сириуса ускорился. — Я его знаю? Сириус прокашлялся. — Эм, да. Вы встречались раньше. Сириус заколебался, но все-таки решил спросить. — Тебя это не беспокоит? Ремус посмотрел на Сириуса в немом шоке. — Беспокоит? Нет, почему ты думаешь, что меня это беспокоит? — Я не знаю, я просто… — Сириус замялся, пожав плечами. Ремус надолго замолчал. А потом легкомысленно бросил: — Мне тоже нравятся парни. — Оу, — это был единственный звук, который мозг Сириуса смог выдавить. Он сглотнул, в горле внезапно пересохло. — Ну, — уточнил Ремус с тенью улыбки. — Один парень. Сириус уставился на Ремуса, и внезапно ему показалось, что расстояние между ними — не такая уж хорошая идея. Пальцы чесались от желания что-то сделать, и Сириус шагнул ближе. Ремусу тоже. Он выглядел примерно так же нервно, как и Сириус, но все равно продолжал приближаться. Они встретились на середине площадки, и сердце Сириуса словно застряло в горле от того, как близко они были друг к другу. Вздрогнув, он перевел дыхание и неуверенно переплел свои пальцы с пальцами Ремуса. Тот не отстранился. Сейчас или никогда. — Счастливчик, — прошептал он Ремусу в губы, наблюдая за тем, как расширились его янтарные глаза, слыша резкий вздох, вырвавшийся у него из груди. Сириус был так близко к Люпину, что чувствовал жар его тела — Ремус всегда был горяч, — и он готов был поклясться, что слышал, как колотилось сердце другого мальчика. Хотя, возможно, это было лишь его собственное — Мерлин, Сириус был напуган. В конце концов, именно Ремус сократил крупицы разделявшего их расстояния. Сириуса это не удивило: Ремус всегда был самым смелым из них. Поцелуй был мягким и быстрым; Сириусу показалось, что стоит ему моргнуть, и он все пропустит. Однако призрачное прикосновение губ Ремуса к его губам обжигало, а сердце затрепетало. Ремус резко отпрянул, на его лице промелькнул испуг. — Бродяга, прости… Но Сириус не мог спокойно слушать, как Ремус отказывался от своих слов. Не сейчас. Не тогда, когда все, чего он хотел, было так близко к исполнению. Сириус снова сократил расстояние между ними, запутался пальцами в волосах Ремуса, грубо притянул его к себе и поцеловал. С губ Ремуса сорвался удивленный возглас, но Сириус на это лишь углубил поцелуй. Он провел горячую, влажную дорожку от идеальных губ Ремуса, по щеке и челюсти, вниз к шее. Ремус судорожно выдохнул, когда Сириус коснулся впадинки между челюстью и шеей, чуть ниже уха. — Сириус… — Хорошо? — пробормотал тот, впиваясь в разгоряченную кожу Ремуса. Боже, почему ему было так жарко посреди чертовой зимы? — Тебе нравится, Луни? — Да, — простонал Ремус; похоже, что сейчас речь была не совсем ему подвластна. — Да. Очень приятно. — Прекрати ерзать, и тогда я продолжу, — Сириус игриво поддразнивал, покусывая зубами кожу на шее и наслаждаясь дрожью Ремуса. Ремус переместил свою руку к лицу Сириуса и приник к его губам для еще одного поцелуя. — Идиот, — прошептал он, не отрывая пристального горячего взгляда. А затем Ремус отступил назад и дерзнул проверить время, что Сириус воспринял как личное оскорбление. — Куда-то торопишься? — Сириусу не удалось сдержать раздражение в голосе. — К более симпатичным мальчикам, с которыми можно целоваться? Ремус усмехнулся, но не поднял глаз от циферблата часов. — Во-первых, нет мальчиков красивее тебя. — Это правда. Не забывай об этом, — полушутливо добавил Сириус. Ремус хмыкнул. — Во-вторых, только что перевалило за полночь. Счастливого Рождества, Бродяга. Сириус моргнул. — Ох, — он улыбнулся. — Счастливого Рождества, Лунатик. — Просто для ясности, я ведь тот парень, верно? — голос Ремуса неуверенно дрогнул. — Тот, кто тебе нравится? — Только если я тот парень, который нравится тебе, — выпалил Сириус в ответ, проводя пальцами по носу и бровям Ремуса, словно изучая. Ремус пристально посмотрел на него, его голос был слишком серьезным. — Как будто это мог быть кто-то другой. — Ну, вот и все, — Сириус поцеловал Ремуса, держа его лицо в своих ладонях. — Ты мне нравишься. Я тебе нравлюсь. — Нам еще многое предстоит выяснить, — Ремус забеспокоился, выражение его лица ясно говорило Сириусу, что он не хотел прерывать такой момент. — С тем, что я об… — Я не хочу этого слышать, — Сириус крепко сжал плечи Ремуса. — Ты, Ремус Джон Люпин, самый умный, самый веселый, самый безумно привлекательный человек, которого я когда-либо встречал. Я хочу тебя. Мне все равно, что ты оборотень, и мне все равно, что скажут люди, если они узнают о нас. Если бы меня интересовало мнение предвзятых мудаков, я бы просто остался на площади Гриммо с моей дражайшей матушкой. — Предвзятые мудаки, — повторил Ремус, легко улыбаясь. — Именно так ты видишь подавляющее большинство добропорядочного, боящегося оборотней общества волшебников? — Да, — серьезно заявил Сириус. — Предвзятые мудаки, все до единого. — Ты не можешь вести себя так, будто идти против практически всего волшебного общества будет легко… — Неважно, насколько это будет тяжело, — презрительно ответил Сириус. — Я выбираю тебя, Луни. И я знаю, что это подразумевает, что иногда люди будут ужасно относиться к нам. Я допускаю, что это связано с тем, что я гей, предатель крови, так еще и встречаюсь с таким же геем-оборотнем. — Не могу сказать, что я знаю много таких пар, — сказал Ремус с легкой улыбкой в голосе. — О, их много. Они проводят встречи и собрания и все такое; пары гей-оборотень/гей-чистокровный — это целая субкультура знакомств в наши дни, — сухо сказал Сириус, но потом смягчился. — У нас все будет хорошо, Ремус. На лице Ремуса загорелась странная смесь сомнений и надежды. — Ты правда так думаешь? — Да, — Сириус подкрепил это заявление поцелуем. — Лучше, чем просто хорошо, Лунатик. Все будет просто замечательно. Ремус не мог спокойно встретить взгляд Сириуса, но он лучезарно улыбался, глядя на свои ботинки, пока его щеки пылали красным. — Хорошо. Сириус знал, что будут споры. Ремус будет метаться туда-сюда тысячу раз, терзая себя чувством вины и пытаясь убедить Сириуса, что будет лучше, если они разойдутся. Но Сириус был готов к этому, и он не собирался позволить Ремусу обманом лишить их с таким трудом обретенного счастья. Он был готов бороться за них. Но это было дело другого дня. Сегодня Ремус уступил Сириусу. Сегодня Сириус наконец-то мог насладиться тем, в чем отказывал себе все это время. — Знаешь, трудновато целовать тебя, когда ты так упорно сверлишь взглядом пол, — пошутил Сириус. — Разве я недостаточно интересен, чтобы смотреть на меня? Неужели меня смогла заменить каменная кладка? — Отвали, ты же знаешь, что ты великолепен, — Сириус чуть не завизжал от восторга. Ухмыляясь, он лизнул Ремуса в подбородок. Ремус застонал и отпихнул его. — Ты животное, — он вытер слюни с лица рукавом рубашки. Ухмылка Сириуса не дрогнула. Он вернулся к Ремусу и снова лизнул его. — Ммм. Ты такой вкусный, Лунатик. Ремус надулся, но на этот раз не потрудился стереть мокрую полоску с щеки. — Ты смешон. — Это не очень-то и мило. — Ты — псина. — Верно, но все равно обидно. Ремус рассмеялся и толкнул Сириуса в плечо, застенчиво глядя на него из-под кудрей. — Ты придурок, — сказал он мягко, глядя на Сириуса так, словно тот был лучшим, что он когда-либо видел. — Хм, — Сириус хмыкнул в знак согласия, отступая. — Но тебе нравится этот придурок, не так ли? Он тебе нравится, я точно слышал. Ремус обхватил Сириуса за талию, а другой рукой погладил его по щеке. — Нравится. Мерлин, дай мне сил. Он снова опустил взгляд на губы Сириуса, и Блэк задумался, не надоест ли им когда-нибудь целоваться. На обратном пути в гостиную Гриффиндора они все-таки задержались. Ремус прижал Сириуса к холодной каменной стене коридора пятого этажа, до головокружения даря медленные, нежные поцелуи. Когда они, наконец, отстранились друг от друга, Сириус рассмеялся от внезапного осознания своей глупости, потрясая полной бутылкой огневиски в руке. — Мы не выпили ни капли. — К черту огневиски, — выдохнул Ремус, и это была самая сексуальная вещь, которую Сириус когда-либо слышал в своей жизни. — У меня есть ты. Сириус ухмыльнулся своей самой ослепительной усмешкой, судя по слегка обалдевшему выражению лица Ремуса. Он снова притянул Ремуса к себе, и они целовались, целовались, целовались. — Счастливого Рождества, Лунатик, — выдохнул Сириус в губы Ремуса. — Счастливого Рождества, Бродяга, — хрипло ответил Ремус, и не прошло и секунды, как он снова приник к губам Сириуса. — Это просто замечательный подарок. — Да, — вздохнул Сириус, его сердце настолько переполняла любовь, что казалось, оно вот-вот разорвется. — Самый лучший. И если на следующее утро Сириус появится у портрета, держа за руку Ремуса, с полной бутылкой огневиски в руке, словно какой-то чемпионский трофей, то кто осмелится сказать хоть слово? Уж точно не Джеймс. Он лишь улыбнулся, хлопнул Сириуса по плечу и… закрыл портрет у него перед носом. — Сохатый, — простонал Сириус. — Я же ясно дал понять, что мне нужна пустая бутылка, Бродяга! — крикнул Джеймс, голос которого был приглушен портретом. — Ты не уважаешь правила, поэтому тебе придется нести ответственность за последствия! Сириус зарычал и уже собирался попытаться открыть портрет самостоятельно — глаза Полной Дамы тревожно расширились, и она прокричала ему бесполезное «не смей!», когда рука Ремуса успокаивающе легла ему на плечо, а теплое дыхание защекотало щеку. — Забудь о Сохатом, — пробормотал он. — Я предлагаю провести Рождество в Выручай-комнате, есть пироги, пить огневиски и целоваться. Сириус разразился восхищенным смехом и одарил Ремуса нежным и ласковым взглядом. — Лунатик, ты гений.