Senpai to no himitsu

      — Ты опоздала.       Сухо прокомментировал мой приход Сонхва, не отрываясь от чтения. Я закусила нижнюю губу, но тут же исправилась, покорно склоняя голову.       — Да, семпай.       Всё также не отрывая взгляда от книги в руках, Сонхва спросил:       — Есть ли этому причина, которую мне необходимо знать?       — Н-нет, с-семпай. — за миг я успела тысячу раз проклясть себя за заминку.       Боги, боги, боги! Но может быть он просто не заметил? Так ведь бывает, пп-правда?..       Судя по тёмным красивым глазам, пристальный взгляд которых оказался направлен на меня, Сонхва заметил.       Он с непроницаемым видом медленно закрыл книгу и отложил её в сторону, а затем поднялся с шезлонга, на котором лежал, и неторопливо подошёл ко мне вплотную: в нос ударил хорошо различимый, терпкий, словно морской бриз, но не солёный, а именно веющий свежестью, парфюм. Я как можно незаметнее сглотнула вязкую слюну, тут же поднимая глаза, когда на мой подбородок легли тонкие изящные пальцы, заставляя поднять голову.       — "Н-нет, с-семпай"? — передразнив повторил мои слова Сонхва, пристально глядя мне в лицо с высоты своего роста. — Я слышу неуверенность в твоём тоне и мне это не нравится, Милен. — и заметив, что я опустила взгляд, добавил: — Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.       Я тут же подняла взгляд, робко взмахивая пышными ресницами: я специально их подкрасила сегодня, потому что я хотела порадовать своего семпая.       Снова посмотрев в мои глаза, Сонхва устало вздохнул нахмурив брови, как если бы ему стало больно: он вскинул запястье, длинными бледными пальцами помассировав висок — их красота заставила моё бедное сердечко очередной раз забиться невероятно быстро. Но я тут же выкинула это из головы, когда он снова заговорил:       — Милен. — тёмные, с каким-то медным красноватым отливом глаза, на дне которых заплескалось недовольство, заставили меня нервно выдохнуть. — Ты вероятно слегка подзабыла, но ничего.       — С-семпа… — шелестящий шёпот едва не сорвался с моих губ, но был обрублен ещё на корню.       — Ты сейчас пытаешься перебить меня? — с едва заметной сталью, прорезавшейся в мелодичном голосе, строго спросил Сонхва. Пальцы на моём подбородке чуть сжались.       Я тут же отрицательно замотала головой, вцепившись обеими руками в подол коротенькой пышной юбочки.       — Хорошо, потому что мне бы очень не хотелось наказывать мою любимую девочку за такой нелепый и глупый проступок. — удовлетворённо кивнул Сонхва, убирая руку с моего подбородка и отступая на шаг. — Так вот… Я устал за сегодня. И за всю неделю не меньше. И я надеюсь ты помнишь почему. — о, я помнила, и поэтому мои щёки вспыхнули от стыда. — Твой семпай — староста и лучший ученик школы. Ты понимаешь, какая ответственность возложена на меня?       Я кивнула чуть не заплакав от жгучего чувства вины, и остановилась лишь в последний миг, вспомнив, что Сонхва ненавидел женские слёзы. Мой прекрасный, самый лучший в мире семпай старался для меня, ждал меня, уделил время, а я?!       "Моя любимая девочка".       Я подняла взгляд на него, изучающего меня своими тёмными, глубокими и самыми красивыми в мире карими глазами и подумала, что не заслуживаю быть "его девочкой". Я должна быть более преданной и благодарной!       Видимо обнаружив то отчаяние, которое он так искал в моих глазах, Сонхва смягчился.       — Можешь говорить. — разрешил он, качнув головой, и я тут же выпалила:       — Спасибо, семпай. Да, семпай.       Хищный взгляд в красивом разрезе глаз наказывал меня не хуже, чем его недовольный тон.       — Если ты понимаешь, тогда для тебя очевидно, что когда всегда занятой и усталый семпай говорит тебе быть в этой комнате ровно в 16:30 — ты должна быть в ней ровно в 16:30?       Сонхва неторопливо развернулся, вновь опускаясь на шезлонг и глядя на меня.       — Да, семпай. — я стиснула пальцы на подоле юбки сильнее прежнего. — Позвольте мне заслужить ваше прощение, семпай!       Сонхва прищурился, и тёмные глаза опасно сверкнули, вызывая у меня водопад мурашек, который скатился по спине до самых пяток.       — Ты просишь меня о снисхождении? — от низкого томного голоса, я едва не застонала, ощущая, как сердце готово вырваться из груди, но нашла в себе силы чётко ответить:       — Да, семпай. — и, я не знала, на что подписываюсь, но точно знала, что за следующие свои слова я буду гореть в аду. — Я приму любое наказание, которое вы сочтёте достойной мерой.       На пять мгновений — самых долгих в моей жизни — между нами повисло хрупкое стекло тишины, которое мой Семпай без колебаний разбил спокойным бархатным голосом:       — Вот оно что… — отрешённое, равнодушное выражение его лица не изменилось ни на йоту, но от следующих слов меня пробрала дрожь: — Сними платье и передник.       Я на секунду замешкалась, но взгляд Сонхва ясно давал понять, что он был абсолютно серьёзен.       Чёрное платье горничной с белыми воротничком и передником, с пышной юбочкой, под самым краем которой у меня скрывались кружевные чулки, что я решила сегодня надеть — всё это я специально надела для моего семпая, и теперь ради него же должна была снять.       Я завела руку за спину, медленно потянув шлейф ленты и развязывая бант, чтобы в следующий миг изящный передник оказался развязан. Я неторопливо сняла его и подойдя к одной из тумбочек в просторной гостиной-холле, оставила сложенным квадратом на лакированной деревянной поверхности. Затем я стуча каблуками вернулась на своё место и под пристальным прожигающим меня взглядом Сонхва, потянула уже молнию. Один рукав, второй... Платье поползло с плеч, бесформенным чёрным пятном ткани опадая у моих ног: я аккуратно перешагнула через него, цокая туфлями на высоком каблуке.       Взгляд Сонхва стал острее, в нём полыхнуло тёмное пламя, и было в этом пламени что-то первобытное, хищное; заставляющее не стыдливо прикрыться, а напротив сильнее раскрыться.       Чёрное кружевное бра с поясом для чулок и трусиками красиво оттеняло природную бледность моей кожи, в то время как лакированные туфли на шпильке подчёркивали длинные стройные ноги, которые, кажется, были личным фетишем Сонхва.       Он проскользил до неприличия жадным взглядом по моему телу: и везде, где не задержался бы его взгляд, вспыхивали толпы мурашек. Наконец тишину гостиной разорвал следующий приказ моего господина:       — Подойди.       На негнущихся ногах, как можно изящнее, я подошла к нему, сделав робкий шаг, чтобы оказаться в шаге от его чуть разведённых ног.       — Ложись, — Сонхва не изменившись в лице, кивком головы лишь указал на свободное место рядом с собой. — На спину. И разведи ноги — я хочу видеть, как ты принарядилась для меня.       Я покорно выполнила указания без единого возражения.       Пальцы Сонхва — длинные, узловатые, с аккуратно-подстриженными ногтями — мягко затанцевали вдоль кромки моих чёрных чулок, однако не спеша одаривать меня терпкой сладостью скорой ласки; второй рукой он переложил ступни моих ножек себе на бёдра.       Обе туфли на высоких каблуках поочерёдно оказались на полу у нашего дивана. Ладонями обеих рук он коснулся моих лодыжек, полностью отвернувшись и сосредоточив взгляд лишь на них: из-под полуприкрытых век и веера пушистых ресниц, он, чуть наклонив голову любовался моими ступнями в утончённом капроне, у меня же в тот миг была возможность любоваться им — точёным профилем с будто идеально выплавленной линией изящного носа, острыми скулами, которые нежно целовал золочёный свет люстры, полными губами цвета раненой вишни и отросшим ворохом чёрных волос. Я знала, сколь много девушек были влюблены в семпая, и провожая его взглядом, они наверняка мечтали лишь раз ощутить своими пальцами "шёлк" его чуть вьющихся прядей, которые он неизменно укладывал набок в ассиметричную стрижку с чёлкой, прикрывавшей только часть его высокого красивого лба. И только я одна знала, что волосы у Сонхва, вопреки внешней обманчивой мягкости и гладкости, были жёсткими — колючими, точно траурное оперение ворона. Он и сам был в чём-то похож на горделивую молчаливую птицу — его холодная неприступность и чопорность покорили моё сердце, наравне с тем, что можно было увидеть в те краткие моменты, когда он позволял себе злиться — из ледяной изморози да в жерло первобытного вулкана. Сонхва буквально вспыхивал злостью, и земля была пухом тем безумцам, что решались стать причиной его гнева.       — Стоит ли мне завязать тебе глаза, Милен, чтобы ты не пожирала меня взглядом столь откровенно? — бархатистый, нарочито прохладный голос бил не хуже хлыста, но вызывал отнюдь не боль, а жажду по ласке. — Ты всё ещё не искупила своей вины.       Я облизнув губы, шустро кивнула, тут отреагировав на недовольный сверкающий обсидиановой бурей взгляд, и закрыла свои глаза.       — Прошу прощения, семпай. Я закрою глаза и буду терпеливо ждать твоего вердикта.       — Хммм… — неоднозначно протянул Сонхва, и я ощутила, как сильные пальцы принялись разминать уставшие из-за высоких каблуков мышцы голеностопа: я едва не застонала от искорок удовольствия, побежавших вверх по связкам, однако терпеливо закусила губу.       Из-под полуприкрытых ресниц я лукаво оглядела его, и вскинула ногу на плечо парня, чтобы самыми кончиками пальцев провести по руке и оценить рельеф спрятанных под тонкой бледной кожей мышц. Моя шалость не осталась незамеченной: Сонхва перехватил мою ногу свободной рукой за лодыжку и оставил горячий — даже сквозь капрон чулок поцелуй на косточке.       Тёмные морионовые глаза, преследующие меня в самых страстных снах самыми чёрными ночами, одарили меня опасным, предупредительным взглядом исподлобья. Тонкие длинные пальцы навязчиво, без стеснения, двинулись вверх, оглаживая сначала кожу ног в чулках, после — поднимаясь на обнажённые бёдра двумя цепкими пауками. Намёк был истолкован мной безошибочно верно — я раздвинула ноги перед моим возлюбленным семпаем.       Сонхва не отрывая взора от моей промежности, вначале невесомо огладил тонкую полоску узорчатой ткани, прилипшую к набухшим от возбуждения половым губам, после чего потянулся к резиночкам с бантиками, расположившимся аккурат над моими тазовыми косточками. Миг, — и бантики оказались развязаны, а ткань промокших трусиков оторвалась от моей влажной промежности и неторопливо заскользила вниз. Отбросив её к туфлям, Сонхва сел ровнее и похлопал по своим едва раздвинутым крепким бёдрам. Я, моментально поняв, что от меня требуется, закусив губу, послушно перелезла через его ноги, укладываясь приподнятой обнажённой попкой аккурат на его бёдра: животом я могла ощутить насколько он возбуждён даже сквозь джинсы, что очередной раз порадовало меня.       Сонхва тем временем огладил мои ягодицы, сминая каждую из них одновременно, своими длинными, костлявыми пальцами, прежде чем заговорить со мной:       — Повтори мне то, что ты и так знаешь очень хорошо, Милен.       — Опоздание есть нарушение дисциплины. За нарушение дисциплины полагается наказание... — я сглотнула, точно цитируя его слова. — … незамедлительное, карательное и воспитывающее.       — Именно, — подтвердил Сонхва. — Вначале тебя ждёт порка. Двадцать пять ударов. Ты будешь считать и будешь благодарить меня за каждый из них. Собьёшься — и мне придётся оставить свою девочку без сладкого сегодня. Ты меня поняла?       — Да, семпай. — выдохнула я, вцепившись пальцами в подлокотник дивана и снедаемая предвкушением.       Первый хлопок был пробным, но прозвучал оглушительно, впитываясь в кожу скорее неожиданностью, чем настоящей болью.       — 一,— выдохнула я, зажмурившись. — 有難う, семпай.       Второй шлепок уже был твёрже и жёстче: самая толика боли смешалась с безмерным удовольствием, которое я получала от ощущения увеличения эрекции в штанах Сонхва.       — 二, — уже тяжелее выговорила я. — Благодарю, семпай.       Третий шлепок посеял иголочки боли на моей ягодице.       — 三. Спасибо, семпай, — выдохнула я, прежде чем кожу обожгло следующим хлопком. — 四. Спасибо, семпай.       Сонхва огладил мои ягодицы перед следующим шлепком.       — 五. — я не сумела сдержать первого стона за наш совместный вечер. — Благодарю, семпай.       Сонхва усмехнулся, чуть более жёстко сминая мою кожу и продолжил истязание, теперь беспощадно хлестнув меня по покрасневшей попке.       — 六! Спасибо, семпай!..       Я не сбилась со счёта, постыдно открывая себя: внизу стало совсем мокро, а мои стоны радовали слух моего семпая, пока наконец экзекуция не закончилась. Сонхва опустил пальцы вниз, в моему пульсирующему влагалищу, и, кажется, сам немного удивился от того, насколько мокрой я была. Однако в следующий же миг, длинные пальцы беспардонно погрузились вглубь, минуя влажные и набухшие половые губы.       Я, не выдержав приятных ощущений, всхлипнула и неосознанно попыталась поддаться навстречу нехитрой ласке, но мой семпай быстро пришёл в себя.       — На колени. — отняв руку, властно и непререкаемо постановил он.       Я, всё ещё туго соображая после превосходной порки, справившись с головокружением, сползла на пол, останавливаясь прямо между его широко раздвинутыми ногами.       Я знала, что нужно делать. Протянув руки, я сложила ладони лодочкой, робко оглаживая внушительный бугор на джинсах семпая: Сонхва опасно прищурился, закусив губу, и по его диковатому взгляду, метавшему молнии, я поняла, что мне нужно поторопиться. Я тут же переложила дрожащие от возбуждения пальцы на прохладную пряжку его ремня: раздался характерный звук расстёгиваемой бляшки. Сжалившись надо мной, Сонхва сам расстегнул свои чёрные узкие джинсы и чуть приспустил их. Я продолжила касаться его — пока мой Господин не запретил мне этого: обе руки легли на его напрягшиеся враз бёдра, пальчиками одной из них я помогла себе направить окрепшую возбуждённую плоть в рот. Я облизала головку как леденец, украдкой из-под ресниц наблюдая за прерывисто-вдыхавшим Сонхва, чьи глаза пожирали меня двумя морионовыми безднами желания. На мгновение в его взгляде проснулась томная нежность, когда кончиками пальцев он пригладил мою щёку.       — Сними бра, — негромко приказал он, тут же вновь обращаясь в стального и непоколебимого мужчину. — И корсет тоже — он тебе ни к чему.       Я послушно завела руки за спину, изящно прогнувшись и сведя лопатки, отщёлкнула замочек, полностью снимая с себя верх.       Сонхва в этот момент расстегнул пуговки на манжетах своей белоснежной выглаженной рубашки, и закатал рукава по локоть, оголяя шикарные предплечья с едва заметными под кожей венами. Снимать наручные часы с запястья правой руки он не стал.       На миг в моей голове вспыхнула сцена того, что произойдёт в следующие мгновения: едва я начну орально ублажать моего нетерпеливого семпая, как он с несомненно украшающей его ухмылкой решит мне "помочь". Тонкие длинные пальцы погрузятся в копну волос, вены проступят сильнее на жилистых напрягшихся враз руках, и запястье, украшенное часами, окажется прямо рядом с моей головой — небеса, как должно быть соблазнительно и эстетически-красиво должна смотреться эта сцена со стороны…       — Милен, — я встрепенулась, поймав неодобрительно скривлённые в полоску губы моего семпая, однако в непроглядно-чёрных глазах плескалась толика одобрительного удовольствия; Сонхва нравился производимый им эффект. — Ты слишком много думаешь. Моей девочке не терпится приступить к делу? Тогда начинай.       Я чуть взволнованно кивнула, с трепетом пододвигаясь к вновь севшему семпаю.       Скорее из желания коснуться огладила бёдра, взяла в руку твёрдый горячий член, пару раз поведя ладонью вверх-вниз. Припала губами к головке, нежно целуя и наблюдая как на лице Сонхва появилось то самое ранимое в своём удовольствии выражение: пухлые, искусанные и оттого яркие губы, раскрылись алой глубиной, кривясь в умоляющем беззвучном стоне, брови сошлись на переносице, а сверкавшие двумя драгоценными агатами глаза обратились полумесяцами из-за прищура. В следующий миг я уже без колебаний — влажно, на грани развязности и пикантной дерзости — высунула язык, чтобы широким медленным жестом провести им вдоль всего его члена: его плоть в моей руке дрогнула, из щёлочки уретры потекла капелька смазки, которую я не преминула поймать губами и размазать вокруг головки.       На миг я оторвалась, по привычке искусительно ухмыляясь:       — Отзывчивый, как и его хозяин, — я буквально видела кострище ада, разгорающееся в глазах Сонхва: челюсти сжались, на напрягшихся щеках проступили желваки, ноздри раздулись от сбившегося дыхания.       Невинный ангел сдался, уступив место спровоцированному демону, но демон этот был столь заворожен моим представлением, что не смел ни оторвать взгляд, ни сдвинуться с места, дабы хоть как-то разрушить "мою магию".       Я уже более жадно припала губами к головке члена моего семпая, языком очертила щёлочку уретры, по аккомпанемент первых тихих полустонов, пока что более похожих лишь более шумные выдохи, сумела взять половину его стоящей чуть солоноватой от смазки плоти в рот. А затем, уже помогая себе рукой у основания, заглотила член до задней стенки горла. После трёх-четырёх таких манипуляций и попыток сдержать рвотный рефлекс, я сморгнула проступившие в уголках глаз слёзы, и уже избрав ритм, начала активнее двигать головой. Сонхва шелестяще застонал, когда к тесноте горячего рта, ласкающего самое чувствительное в тот миг место его тела, добавился ещё и вёрткий язык, ласкающий заднюю часть члена.       Появившаяся рука в моих волосах, лишь немного погладила меня по затылку, не надавливая, не заставляя давиться: меня безумно возбуждали отчаянные стоны Сонхва, его голодные глаза, пожиравшие моё лицо жаждой удовольствия, однако мой семпай оставался деликатным даже будучи в плену у демона похоти.       С этой мыслью я, ощущая, как по внутренней стороне моих бёдер размазалась смазка, замедлилась и, наконец, медленно оторвав натруженные губы от его почти каменного стояка, показательно облизала влажную раскрытую головку. Едва кончик моего языка скрылся во рту, как Сонхва дёрнулся в мою сторону, склоняясь надо мной.       Мы развязно поцеловались, сплетаясь языками, и длинные тонкие пальцы улеглись на мою спину вынуждая подняться с пола. Сонхва с восхитившей меня почти небрежной лёгкостью опрокинул меня на диван. С раздражением, он сильнее дёрнул вниз джинсы, осторожно перехватил мои лодыжки, обхватывая их своими тонкими, костлявыми и длинными пальцами, и с нажимом развёл мои ноги в сторону в стороны.       Заметив насколько я мокрая, мой семпай на секунду замер, видимо захваченный равно, как открывшимся зрелищем, так и осознанием того, насколько я на самом деле его хочу. Я попыталась было смущённо прикрыться, однако пальцы Сонхва, потянулись ко мне раньше: он медленно коснулся набухших от прилившей крови внешних половых губ, собирая с них выделившуюся природную смазку. После поднёс руку к своему лицу как завороженный, наблюдая за тем, как меж его раздвигаемых и сдвигаемых пальцев тонкими нитями натягивается прозрачная сверкающая субстанция.       — Похоже на паутину после дождя в лунную ночь… — задумчиво протянул он, а мои щёки вспыхнули от неуместности и серьёзности выданной фразы.       Сердце судорожно забилось, и я уже распахнула было рот, чтобы остановить его, но так и замерла ошарашенная на месте.       Сонхва погрузил пальцы в рот целиком, прикрывая глаз и смакуя мой вкус.       Клянусь, — мгновения обернулись в тот миг вечностью для меня.       Чувство порочного удовлетворения, только набравшего обороты возбуждения и капельки не до конца вытравленного из меня пуританского стыда, свойственного всем любящим поразглагольствовать о чужой чести ханжам-святошам, на которых ты стараешься не обращать внимания и кличешь "старыми девами", однако среди которых растёшь и поневоле носишь маску "благовоспитанной девочки", всколыхнулись во мне единовременно. Но вот, колыхнулись чёрные веера ресниц, Сонхва вновь открыл глаза, и я оказалась обездвижена, прикована к месту прямым, честным в своих желаниях взглядом — два морионовых омута затягивали меня в себя, пропуская обоюдную страсть уже не по кругу, но по спирали, прямо вниз, прямо в жаркую темноту, на дне которой нас непременно ждали эйфория, наслаждение и освобождение от всех цепей.       — Как сон в летнюю ночь, — бархатистый ставший низким голос приобрёл ещё и хриплую неуловимую интонацию, от которой вниз живота у меня потёк настоящий ток, горящая лава. — С кислинкой яблока и эхом морской соли.       — Сем-пай… — полупрошептала-позастонала умоляюще я.       Сонхва полубезумно ухмыльнулся, вновь хватаясь за мои лодыжки и подтянув меня к себе, склонился надо мной, как дикий зверь над истерзанной добычей. Вот только мало кто мог бы сказать, что я была добровольной жертвой: я вскинулась навстречу, с позволения моего семпая вплетая пальцы в чёрную ночь его волос, и ухватывая краешек смертельно-сладкой ухмылки с красивых губ, прежде чем вторая его рука опустилась на мою талию, направляя, принуждая слиться с его телом. Его член был в тот миг настолько твёрдым, что Сонхва не нуждался в том, чтобы помочь себе войти: он без предупреждения скользнул внутрь меня, сразу, на всю свою немаленькую длину, и мы оба застонали от наслаждения в первый же миг. Я ощутила, как он раздвинул стенки влагалища, и от долгожданного чувства наполненности у меня едва не брызнули слёзы из глаз. Однако на этом мой семпай не остановился: Сонхва почти сразу же покинул моё тело, уже с силой вонзаясь. Мои пальцы автоматически потянулись к его рубашке, нащупывая пуговку за пуговкой, пока страстные губы клеймили мой рот огнём своей любви. Наконец, когда последняя из них была расстёгнута, я взмолилась, тихо захныкав под мужским покрывавшим меня телом, ноготками проводя по коже боков у самых тазовых косточек.       — Прошу тебя, сними её, — в перерывах между бешеной игрой языков на одном дыхании выпалила я.       — Думаешь, заслужила, Милен? — чувственные губы в ответ ухмыльнулись в мокром поцелуе на моей покорно подставленной шее.       Однако Сонхва всё же послушно отодвинулся, дабы сбросить мешавшуюся теперь уже прилипавшую к коже вещь. Я во все глаза наблюдала за разоблачением этого божества в облике человека, которое что-то забыло здесь среди ничтожных смертных.       Белоснежная ткань тонкой блёклой тенью скользнула прочь, когда Сонхва повёл острыми сильными плечами: гибкое стройное тело молодого мужчины предстало передо мной во всей своей красоте без единого грамма жира или перекаченных "бугров-мышц". Бледная кожа, без единого изъяна, местами была точно созвездиями украшена россыпями родинок, — крепкие мышцы, полузаметными, едва различимыми, но стальными канатами натягивались под кожей, когда мой семпай двигался.       Очевидно заметив мой загипнотизированный взгляд, Сонхва показательно выпрямился во весь свой рост, притворно потянувшись: мышцы пресса проступили отчётливее, тени прочертили выпирающие чёрточки ключиц, на худых руках проступили вены. А затем мой семпай вновь склонился ко мне — расхристанный, горячий, как Бетельгейзе, как самая горячая из звёзд, и такой желанный… Как я могла бы сдержаться?       Мы вновь слились в поцелуе, когда он тут же несдержанно погрузился в меня, набирая глубокий медленный темп, играя на разгорающихся углях стремительно захватывающего нас удовольствия. Сильные руки упёрлись в диван, поигрывая проступившими мышцами и теперь уже окончательно набухшими венами, восхитительные бёдра начали сталкиваться с моими, буквально вколачивая плоть Сонхва в моё тело. В какой-то миг нам стало мало, и темп ускорился, я застонала, и Сонхва с ухмылкой принялся толкаться именно под тем новонайденным углом, расчерчивая своими полупоцелуями-полуукусами мою шею и ключицы. Добравшись до груди, он чуть замедлился, вызывая у меня расстроенное подобие скулежа. Однако стоило чувственным губам сомкнуться на моём соске, а длинным сильным пальцам стиснуть аппетитные полушария, идеально ложившиеся в его широкие ладони, как я заёрзала с удвоенным усердием, дразня сжатием мышц влагалища, всё ещё погружённый в моё влажное нутро член. Сонхва, ощутив это, полупростонал-полупрошипел что-то на выдохе, и одарив меня мрачным, многообещающим взглядом, тут же бросил свои игры с моей грудью. Костлявые пальцы грубо сжались на моих ягодицах, помогая моему семпаю мгновенно сменить глубокий чувственный ритм, на рваный и неистовый, вынуждающий все мои нервные окончания проснуться. Долго выносить такую гонку я не смогла: поэтому едва ощутив приближавшуюся огромную волну, готовую унести меня, я, жмурясь и иногда вскрикивая, потянулась было рукой вниз. Однако обе мои руки вмиг перехватили в кольцо горячих влажных пальцев, стальной хваткой прибивая их к дивану над моей головой.       Я непонимающе распахнула глаза, встречаясь с самым зловещим из оскалов, которые умел делать Сонхва.       — Не так быстро, принцесса, — он ухмыльнулся, начиная медленными толчками вонзаться в моё чрево и старательно задевая переднюю стенку, буквально заставляя моё тело вздрагивать от не схлынувшего удовольствия.       В какой-то миг нашей зрительной дуэли моего показательного закусывания губ, дабы не застонать и не принести ему ещё больше удовольствия, Сонхва-таки нашёл ту самую точку.       Меня уже неиллюзорно подбросило, рот распахнулся в немом крике, и предательское тело выгнулось навстречу Паку Сонхва, полностью покоряясь ему.       Мой семпай вновь закусил губу, глядя в мои полуприкрытые затуманенные глаза, а после прильнул ко мне, сминая губы в нежном глубоком поцелуе.       После этого он снова возвысился надо мной возобновив движения бёдрами и врезаясь в меня под нужным углом. Я сосредоточилась на ощущениях, утопая в пронизывающем меня удовольствии, но когда волна вновь оказалась слишком близко, Сонхва тут же проворно замедлился не позволяя мне закончить. И ещё раз. И ещё, и ещё...       Каждый раз он словно бы ощущал нужный момент и останавливался за шаг до него, умножая наслаждение и обращая в патоку, но не позволяя стать фейерверком...       В какой-то момент я не выдержала — я разочарованно взвыла, и опустив свою гордость куда подальше, бессвязно взмолилась о разрядке.       Глухой довольный смешок чуть не довёл меня до срыва, однако мой семпай лишь коротко-нежно поцеловал меня в скулу, прежде чем вскинув бровь утвердить:       — Ты же должна была понять, что это твоё наказание, Милен. Хорошие девочки умеют просить. А теперь перевернись и обопрись локтями — думаю, я могу немного похвалить мою девочку за её терпение.       Я тут же послушно встала сбоку от дивана, нагибаясь над подлокотником и опираясь на красную чуть влажноватую от наших тел обивку. В предвкушении я прикрыла глаза, ощущая ласковые поцелуи на своих лопатках и задней части шеи, прежде чем Сонхва сильным слитным движением наполнил меня.       Ощущения от новой позы оказались едва ли не более космическими, и мы оба утонули в стремительном быстром темпе. И в момент, когда волна очередной раз подступила близко, Сонхва не стал удерживать меня от цунами: длинные ловкие пальцы нырнули к моей промежности, безошибочно находя клитор в складках, и мой семпай, не сбавляя жёсткого стремительного темпа, шепнул мне на ухо только одно:       — Кончи для меня, Милен.       Пальцы круговым движением огладили гиперчувствительный комочек нервов, отрывая меня от земли и отправляя куда-то в район седьмых небес.       Я чувствовала, что не смогу больше сдерживаться, потому как уже от следующих нескольких быстрых и резких фрикций задрожала всем телом, замычав что-то бессвязное в тыльную сторону ладони от буквально раздавившего меня своей громадой удовольствия: оргазм как мне показалось вспыхнул во всех частях моего тела, разверзнувшись бездной всепоглощающего наслаждения. Не в силах вынести дополнительную стимуляцию в виде продолжавшего двигаться Сонхва, я завела руку за спину, пытаясь оттолкнуть парня одной рукой, но лишь коснулась кончиками пальцев его пресса. Сонхва либо не понял намёк на то, что я больше не могу, либо проигнорировал его: вместо этого он схватил моё запястье и потянул меня за руку на себя, чтобы завести наши руки себе за спину, при этом продолжая резкими толчками таранить моё тело. Я вцепилась в его руку и начала просто выкрикивать его имя и пищать от удовольствия.       Наконец, и сам Сонхва дошёл до своего финала: резко присвистнув на выходе, он сбился с череды ровных толчков, рвано и судорожно протискиваясь в мокрую тесноту моего тела, и через несколько ускоренных фрикций кончил, изливаясь где-то глубоко внутри меня.       Последнее, на что Сонхва хватило это — упасть сбоку от меня, а не рухнуть прямиком на. Думаю, последнее обошлось бы мне тяжело, несмотря на худобу "моего семпая". Длинные руки, впрочем, тут же охватили моё тело в кольцо, прижимая к разгорячённой, влажной, всё ещё быстро вздымающейся и опадающей груди. Я уткнулась носом в обрисовавшуюся ключицу, ощущая, как моё сердце бьётся в ответном сумасшедшем ритме.       Спустя несколько минут нашего лежания в обнимку, когда мы оба, тяжело дышали, силясь привести себя в порядок, Сонхва всё же устало забормотал мне в плечо:       — Я не перегнул палку?       Я улыбнулась, даже зная, что он этого не увидит.       — Нисколько, — выдавила я охрипшее тихое слово. — Но я чуть не умерла от удовольствия.       Сонхва с трудом приподнялся, садясь на пятки и посмотрел на меня с ласковой улыбкой, однако в тёмных глазах всё ещё плавали осколки его беспокойства.       — Тебе самому-то понравилось? — чтобы стереть грозящееся нависнуть молчание, поинтересовалась я, потянувшись к его щеке и погладила мягко скулу.       — Это было очень необычно… — уклончиво ответил Сонхва, отведя на мгновение взгляд.       — Если не понравилось — я не буду тебя заставлять, больше не будем так делать. — тут же непререкаемо постановила я, хрипло выдыхая и облизывая сухие губы.       — Я не это имел ввиду! — поспешно опроверг мои выводы Сонхва.       Он замолчал на мгновения: тонкие длинные пальцы, восхищавшие меня своим изяществом, в прикосновении, более невесомом, чем пёрышко, проскользили от моей пяточки до границы чулков и там остановились.       — Просто это было неожиданно, — он с лукавством глянул на меня из-под ресниц и в тёмных глазах его на миг заклубилась обсидиановая буря, но потом тут же наступил штиль. — Я имею ввиду не разыгранное сегодня. А то, что в твоей прелестной головке есть много чего… такого. О чём я не подозревал.       — Так значит, мы повторим? — я кокетливо изогнула бровь, чуть прикусывая нижнюю губу самым искусительным образом.       Нежная улыбка поднявшегося Сонхва послужила мне ответом: мой парень, игриво коснувшись мочки моего уха, пальцами притянул тёмную прядь моих длинных вьющихся волос к губам и оставил символический поцелуй со зрительным контактом исподлобья — его обычный жест, когда он хочет сказать "я покорён", но не смеет облечь эту фразу вслух, ибо считает подобное слишком вульгарным — действия всегда показывают больше слов.       — Нам нужно принять душ, 私の 愛されし者愛人, — степенно заключил Сонхва, оборачиваясь ко мне уже будучи у двери: моё платье горничной он сложил, положив к переднику.       Я наслаждалась мягким перекатыванием звуков и всё же не удержалась от комплимента, ибо бархатистый голос делал мой любимый язык ещё более прекрасным.       — Каждый раз, когда я думаю о разнице культур, я радуюсь, что у нас обоих японский — как второй родной язык.       — Выучи корейский, Милен, — послышалось дежурное без капли недовольства заявление со стороны коридора.       — Не раньше, чем ты — английский. — буднично парировала я.       — Я знаю этот ваш английский… — начал было Сонхва, изображая вселенскую усталость, на что я отреагировала совершенно не смирением: не на ту напал, милый.       — Неужели? — я перевернулась, встречаясь с ним взглядом, и с ехидством прикусила губу, вскидывая бровь. — Тогда ты же не будешь против, что я весь следующий день буду разговаривать с тобой исключительно на английском?       Взгляд Сонхва — обиженный, тоскливый, смиренный с безысходным — был даже красноречивее его слов.       Я счастливо рассмеялась, вскакивая с дивана и в два шага настигая своего парня в дверях, и тут же повисла у него на шее. Чтобы дать понять, что я шучу. Сонхва обнял меня, не сдерживая ласковой улыбки, которую я тут же не преминула случаем сцеловать.       — Чур, в следующий раз, я придумываю сценарий для нашего маленького… как ты это называла, Милен?.. А! Для нашего маленького рандеву на двоих…