— Эй, ты меня чуть не раздавил!
Голос долетел сквозь стылую темноту, отскочив звучным резонансом от стен домов. В районах, подобных этому, в такой час не окликают в спину, если не ищут проблем. Кое-кто, похоже, искал.
Мерт приближался спокойно, но так же быстро, как сам Сарп шёл, пока проветривал голову после разгула норадреналина в крови. Сарп бы соврал, сказав, что не искал именно такого противника, но вот продолжение было излишним. Он вышел из себя и почти успел пожалеть.
— Слушаю, Мерт, — бросил отрывисто, жёстче, чем мог бы, чтобы наверняка.
Мерт ответил не сразу, поравнявшись с ним. Зато как заговорил, выдал такой примирительный настрой, что Сарп даже растерялся.
— Я не люблю наживать врагов. Никогда не знаешь, чего от них ждать. А ты, я вижу, парень непростой. — И подмигнул ещё.
— Верно мыслишь.
Могло быть и хуже, подумал Сарп, когда они прошли немного в каком-то бестолковом молчании. Следом подумал, что их странная прогулка рисковала затянуться, и хорошо бы понять, зачем она вообще началась, но Мерт заговорил сам:
— Нет, правда, ты интересный тип. Весь такой Тайлер Дёрден, просто зверь. А на самом-то деле ты просто домашний мальчик.
Сарп раздражённо дёрнул головой, уловив явственное противоречие между такими выпадами и нежеланием наживать врагов. Похоже, его просто продолжали провоцировать. Только вот зачем?
— С чего ты это взял?
— А у тебя на лице всё написано, господин крутой. Во-от тут.
Мерт ткнул себя пальцем в лоб чуть выше переносицы. Сарп только фыркнул на этот нелепый жест, на заговорщический тон. Пока примеривался, чем подколоть в ответ, коротко звякнуло стандартным телефонным сигналом. Мерт моментально подобрался и спешно зашарил по карманам.
Сарп следил за ним внимательно краем глаза. Вот Мерт вытащил аппарат, разблокировал замысловатым жестом по экрану и вчитался в сообщение. Вот нахмурился, заметно сжал челюсть. В темноте и с такого угла видно было не очень хорошо, но как будто смятение по лицу пробежало и схлынуло, но не до конца. Уголок рта поджался.
— Дела зовут, но я не отзываюсь, — убирая телефон, пояснил Мерт настолько миролюбиво, что Сарп окончательно запутался, пытается он проявить дружелюбие или готовит очередной фокус.
Просачивалось ещё старательно скрываемое напряжение. Видимо, сообщение было не из приятных. Оно и неудивительно, если Мерт со всеми так.
Сам Мерт помолчал, собираясь с мыслями, едва заметно покачал головой, словно взвешивал что-то в уме. И вдруг завёл совершенно неожиданную пластинку. Таким доверительным тоном, как будто с добрым приятелем делился, а не с человеком, который меньше получаса назад после его удара бесславно блевал.
— Сказать тебе, в чём дело? Я вырос на улице. Меня всю жизнь окружали такие же беспризорники и те, кто пользовался нашей слабостью. Я видел столько несчастных детей, что и представить страшно.
Вот это было совсем странное. Внезапный порыв искренности? Патологическое стремление посвящать каждого встречного в своё нелёгкое прошлое?
— Вот как? И при чём здесь моё лицо?
Вот как. Неожиданно для себя Сарп остановился, развернулся, шагнул в сторону, и Мерт едва не налетел на него.
Оказалось, там, в подвале, они толком друг друга не рассмотрели. Взгляд перед схваткой выхватывал крайне избирательно: форма, стойка, движения. Даже в выражении лица он искал угрозу, пытался по нему просчитать атаку, а остальное играло куда меньшую роль.
Теперь этого не было. Мерт смотрел чуть снизу, очень близко и внимательно. Сарп прищурился, разглядывая его в ответ. Ни разу не зверь, что бы там ни говорили. Мягкие черты, подвижная мимика.
На вопрос Мерт не ответил, раздумывал. Казалось, почувствовал в Сарпе то самое напряжение, за все прошедшие годы превратившееся в безотказный и болезненный рефлекс. Понял, как задел что-то в нём, на какие угли дунул своими словами о несчастных детях?
Хотелось думать, что просто театральная пауза для большего эффекта, но себя уговорить было сложнее. Включилось что-то, что готово было проглотить даже эту навязчивую исповедь. Знать бы ещё, зачем. Ещё недавно они не знали друг друга, затем сцепились и столь же яростно отпрыгнули, даже руки друг другу не пожали. И тут это.
— Такое никогда не проходит бесследно. Поэтому, — продолжил Мерт, — настоящего уличного ребёнка я узнаю всегда. Ты вряд ли это поймёшь, уж извини, но я-то вижу. Знаешь, бывает, смотришь на девушку, а она вся такая, знаешь, как с обложки. А ты видишь, что уличная. Что-то есть такое в походке, во взгляде, эта боль с ними навсегда. У тебя такого нет.
Если в его взгляде что-то и было, Сарп этого не увидел — отвернулся. Мерт был прав. Он действительно не поймёт, каково это — быть сиротой, без крыши над головой, голодным и беззащитным. Но Мерту тоже кое-чего не понять: каково потерять часть себя и помнить всю жизнь, как эта часть выглядела, как тепло и трепетно обнимала, как вместе они мечтали никогда не разлучаться.
— Так с лицом всё в порядке? Спасибо, что просветил, буду иметь в виду.
Сравнивать, конечно, было неправильно. Сарп свою боль каждый день приносил в материнский дом, а мама всегда была рядом, всегда понимала. Ребёнком он мог поплакать в её объятиях, положить голову на колени. С возрастом, как часто бывает у сына и матери, всё несколько изменилось, но её поддержка, пусть сдержанная и молчаливая, всегда была осязаема. У него была семья. Был крошечный угол мира, который он охранял и в котором был в безопасности сам. Даже его Умут был словно оберег.
А что было у Мерта? Да чёрт его знает. Вот и не стоило сейчас устраивать соревнования по тяжким испытаниям.
— Погоди, ты куда так быстро? Сарп, приём! — окликнул Мерт, и Сарп с досадой понял, что сейчас его самого выдала походка — быстрый, широкий шаг. — Уже сбегаешь от меня?
— А ты собрался меня преследовать? — бросил Сарп в ответ. Почему он вообще должен с ним возиться?
— Нет, конечно. Мне сейчас в другую сторону, я хотел попрощаться. Хотел сказать кое-что… Да постой ты.
Остановился, обернулся. Этот участок улицы слабо освещался фонарями, но улыбка Мерта заметна была бы и в кромешной тьме. Не звериная, не бешеная, вполне по-человечески обаятельная. Сарп смотрел на него и не понимал. Просто не понимал.
— Я вот что хотел сказать тебе, Сарп. Тебя же по-настоящему так зовут? Не нужно этого стесняться.
— Чего стесняться?
— Быть маменькиным сынком. Ты счастливый человек. Не забывай, что не всем выпадает такая удача. Там, где ты теперь, полно людей, которые в глаза родителям посмотреть не могут. Понимаешь, почему? Я скажу тебе больше. Я тебе завидую. Понятия не имею, зачем ты пришёл, но мой тебе совет: цени свою жизнь и постарайся её не проебать. Ну всё, чао… маменькин сынок.
Мерт сделал прощальный жест и действительно пошёл куда-то в другую сторону.
Сарп немного постоял, глядя ему вслед. Сердце билось быстрее, беспокойнее. Там, где ещё болело от недавнего удара, появилось новое, плотное и тянущее чувство. Что-то твёрдое и сильное, что давило на лёгкие и отдавалось тяжестью в груди.
«Меня всю жизнь окружали такие же беспризорники. Я видел столько несчастных детей, что и представить страшно».
А что, если…
Он бы отмахнулся от этой мысли, если бы мог отмахнуться от чего-то, что связано с Умутом. Хотя бы самого глупого и безнадёжного, самого абсурдного. Кто вообще ему сказал, что Мерт вырос в Стамбуле? Откуда Мерт может знать всех сирот? И разве не Сарп видел кровь на рубашке?
«Столько несчастных детей, что и представить страшно». А что, если хотя бы попытаться, просто спросить?
Сарп прижал ладонь между рёбрами и напряжёнными мышцами живота. Вслед за тянущей болью и тяжестью приходило тепло, но беспокойство только усиливалось. Непонятно было, как поговорить с Мертом об этом. Как допустить такого самодовольного говнюка до чего-то настолько личного, настолько болезненного?
Вряд ли от этого будет польза, хотел бы сказать себе Сарп. Ни к чему разбрасываться такими подробностями, — так он хотел думать. Но он был бы последним лжецом, если бы не признался себе: он уже думает, как начать такой разговор. И он не успокоится, пока не поговорит.
***
Он проснулся среди ночи спустя, наверное, часа полтора после того, как голова коснулась подушки. В комнате царил прохладный мрак, мышцы ныли после драки, но разбудила Сарпа не прохлада и не боль. Так бывало, когда ему снился Умут.
Умут, Умут… Иногда во сне Сарп видел его таким, каким успел запомнить и впитать в себя: маленьким мальчиком с большими глазами и мягкими как пух волосами. Он смотрел на Сарпа с безграничным детским обожанием, так нуждался в защите и ласке, и так щемило внутри после пробуждения.
Бывали и другие сны. В них Умут оказывался взрослым, но Сарп под дулом бы не вспомнил ни его лица, ни голоса. Только бесконечное, переполняющее ощущение, что его брат, его Умут рядом, обнимает его, утешает, и это счастье длится и длится. Тогда Сарп просыпался с таким волнением, что готов был рвать зубами подушку, не зная, что делать с этой болью и с тем, другим, что так хотело найти выход и не могло.
Вот и теперь. Он долго пялился в темноту, даже когда сердцебиение успокоилось. Ночью всё ощущалось острее, а для самых безумных и отчаянных идей как-то находилось объяснение и обоснование. Видимо, не зря говорят, что ночь — время шайтанов и джиннов. Если днём Сарп мог сойти за человека, который принял утрату, научился просто жить, то ночью…
Почему-то он был уверен, что в этом сне явственно видел улыбку Умута. Но как ни силился, не мог достроить от неё другие черты. Он видел лицо, узнал в нём что-то смутно знакомое — Умут был похож на него или на маму? — но собственная память была с ним жестока. Он был словно изгнанник из Рая, который не заслужил даже смутный образ сада, только тоску и жажду хотя бы раз ещё взглянуть, чего бы это ни стоило.
Это что-то из школьной литературы было, про Рай и всё такое. Там, правда, немного о другом. Но они просто ничего не понимали. Не понимали по-настоящему, каково это — иметь и потерять младшего брата. Не знали, как сильно Сарп хочет снова быть старшим, а не единственным.
Он обязательно поговорит с Мертом. Попросит вспомнить других беспризорников, расспросить их. Если для этого придётся с ним подружиться, то Сарп станет ему самым лучшим другом. Проглотит всех «маменькиных сынков», проиграет бой на глазах у всего города.
В конце концов, это действительно не его жизнь. К выпуску из академии он завяжет с этим бойцовским клубом и больше не увидит этих парней. И Мерта не увидит.
***
Именно после этого Мерт Карадаг испарился.
Сарп сказал Недиму, что хочет повторить, отделать этого засранца по-нормальному. Сказал, что Мерт — это тот уровень, который Сарп искал. Недим только отвёл его в сторону и заговорил серьёзным, немного отстранённым тоном:
— Послушай, брат, Мерт, он… Как бы тебе сказать? Он, конечно, местная знаменитость и всё такое, но он мутный парень. Появляется, когда захочет. Никто не знает, где он живёт и чем занимается. Прямо как ты. Я понял, почему он тебе понравился.
— Понравился? — Сарп прищурился, подавив смешок. Сложно было промахнуться сильнее, чем Недим. Кто-то ему понравился? — Ещё чего.
— Вы похожи. Есть в вас обоих что-то такое… Да и ты ему явно приглянулся. Когда ты ушёл в прошлый раз, он сразу за тобой побежал. Хотел продолжения?
Может, хотел, подумалось Сарпу. Но без публики такой артист выступать не станет.
— Не знаю, чего он хотел. Я его не видел.
— Всё равно, брат, ты не переживай. Мерт ещё объявится. Он давно в этом крутится, вряд ли уйдёт, когда нарисовался такой противник. У меня к тебе пока что есть интересное предложение.
Они вышли наружу из подвала, где сегодня велись бои. Асфальт перед зданием был усеян кирпичной крошкой, а небо — звёздами, что были отчётливо видны, несмотря на весь свет неспящего города.
И снова Сарпу стало совестно. Он вернётся поздно, а мама, его добрая матушка снова будет беспокоиться. Он-то, конечно, молчал, но она не могла не чувствовать. Спрашивала, всё ли хорошо, не связался ли её Сарп с плохой компанией. Может, у него проблемы в академии?
Внезапная идея сверкнула, точно молния. Ну, конечно. Сарп ведь встречается с девушкой. Он уже взрослый, почему бы нет? Пока ничего серьёзного, поэтому он повременит, прежде чем знакомить её с мамой и Эйлем, а потом они, вроде как, расстанутся. С кем не бывает?
За считанную секунду легенда сложилась настолько убедительная, что Сарп незаметно усмехнулся сам себе, прислонившись спиной к стене здания рядом с Недимом.
— Один человек предлагает устроить бой на его условиях, — продолжил Недим, поглядывая искоса. — Хочет выставить человека против кого-то из наших и машину, какое-то ржавое корыто, в качестве выигрыша. Хочешь попробовать?
— Мне не нужна машина, — пожал плечами Сарп. — И деньги тоже не нужны.
— Так дело не в машине. Этот человек вообще к нашим отношения не имеет. Просто вылез откуда-то: хочу, говорит, устроить бой, предлагаю своего человека, машину. Нужно поставить его на место, понимаешь? Мы не танцовщицы, которых любая собака может себе на праздник заказать. У нас всё по-настоящему. Тут не место всяким шейхам автостоянок, предлагающим каких-то своих людей и прочую хуйню. Нужно отстоять нашу честь. Я хочу предложить тебя. Принимаешь?
«Отстоять нашу честь…» Нашу?
Сарп даже подивился, как легко оказалось стать своим на этой вечеринке. Интересно, как быстро бы его погнали взашей, узнав о полицейской академии?
Конечно, предъявлять обвинения этим парням было не за что. Просто особо отмороженные сбиваются в стаи и по взаимному согласию крошат друг другу ебальники и мнут бока. Другое дело, что нормальным, хорошим и честным людям тут не место. Если бы в академии их тренировали жёстче, нагружали сильнее, Сарпа бы тоже не было в этих подвалах и подворотнях. Для всех остальных давно пооткрывали клубы на любой вкус и стиль, обычному человеку этого вполне достаточно. Нормальному — волне.
— Так что? — Недим смотрел на него выжидающе.
Тут Сарп всё-таки приврал. Ему нужна была машина. Кто знает, когда он сможет купить её сам? Мама, конечно, ещё полна сил и живёт неподалёку от своего кафе, но она так давно не выезжала из города. Да и Эйлем будет рада куда-нибудь выбираться иногда. Когда у них будет время, когда Сарп закончит академию и наконец-то станет полицейским по-настоящему. Мама будет им гордиться, Эйлем обрадуется, а он сделает всё, чтобы снова открыть дело о похищении Умута.
Если бы Сарп только мог уговорить себя просто подождать, если бы эта призрачная надежда, поданная случайно, не была так сильна… Ничего не мог с собой поделать. Если Умут жив, его нужно было найти как можно скорее. Посмотреть на него, обнять, отвести домой. Пусть высохнут мамины слёзы и закончатся эти сны, от которых не хочется просыпаться. Если человеку, мучимому жаждой посреди пустыни, суждено добраться до колодца, он не будет медлить ни секунды.
— Сарп, брат? Мне подыскать другого бойца? Может, Мерт объявится.
— Нет, Недим, не нужно. Я согласен.
