Правильный человек в неправильном месте

Всякая пустота жаждет быть заполненной без остатка. Каждая боль ищет утешения и радости, соразмерных самой себе. А если пустота и боль длились так долго, что нужно ещё и ещё? Сарп ошибся только в одном. Думал, что не хватает лишь привести брата к маме и воссоединить Эйлем с другом детства. Умут и здесь сыграл на опережение, но одно дело — случайное знакомство с Мертом Карадагом, а другое — их семья, их безжалостно прерванная история. Эйлем ведь души в Умуте не чаяла и так горевала вместе с Сарпом, а мама… Знала бы мама, что происходит с её старшим сыном. Знал бы хоть кто-нибудь. Что с ним? Он был как клубок ниток, где каждая вела к Умуту, а теперь они все размотались. И искра между ним и Мертом, которую он успел проклясть, побежала свободно, лишь чтобы найти пожар. Огонь повстречал огонь, и деваться было некуда. Это ведь всегда, всё время был Умут, что бы он ни делал. Разве Сарп затем его искал, чтобы противиться? Нужно было только держать себя в руках. Ради Умута можно было вытерпеть и это. Мерт ведь ещё тогда должен был что-то заподозрить. Но если от него Сарп ещё мог отмахнуться, то сопротивляться Умуту было решительно невозможно. А что изменилось для него самого? Когда Умут ночевал во второй раз дома — теперь по-настоящему дома — Сарп нашёл его бессонно залипающим в телефон. Сарп и сам не мог спокойно лежать и в конце концов сдался, пошёл проверить гостевую комнату. Хотел убедиться, не мерещится, и вот она, потерянная и обретённая часть Сарпа Йылмаза. Вот она, настоящая жизнь. Вот он, Умут, на своём месте. Умут тогда пересказал одну из тысячи мелочей, которыми мама делилась с ними обоими неустанно, стремясь поскорее сшить прошлое с настоящим. О том, как маленький Умут, когда боялся и не мог уснуть, забирался к брату в кровать и уже через пару минут спал ангельским сном. Сарп, посмеиваясь, предложил попробовать трюк: вдруг на взрослом Умуте сработает? Он, конечно, отшутился, заметив в дверях встревоженную маму — им всем не спалось. Сказал, что Умут хочет поспать с ней, да и Умут добавил, что их троих кровать точно не выдержит, а по Сарпу видно, кому эти двадцать лет доставалась вторая порция. И взгляд его чем-то напомнил тот, который он кинул в их первую встречу, в подвале — вызов, азарт? Впрочем, в темноте могло и показаться. Что Сарпу точно не показалось — это как прошило какой-то томительной, сладкой судорогой при мысли, что он ведь и правда мог бы лечь рядом. Только не так, как после клуба, а обнять, прижать к себе. Думал, и становилось жарко и неспокойно. Заснул только под утро. Когда они сидели поздно вечером в мамином кафе — Сарп рядом с мамой, Умут рядом с Эйлем напротив — что-то тронуло Сарпа за ногу под столом. Он не выдал себя ни единым движением, но секундная заминка, наверное, сдала с потрохами. Брат смотрел прямо на него, победно вскинув брови и покачивая ложкой над тарелкой. Видел, что попал в цель, понимал. Это могло быть и просто случайным движением. Но Сарп, не отдавая себе отчёта, подвинул ногу дальше. Эйлем щебетала о репортаже, а он чувствовал только тепло через штанину. Он вообще реагировал мгновенно, хватался за любую возможность оказаться ближе. А потому, когда посреди дня телефон высветил сообщение, через десять минут никакого Сарпа Йылмаза в здании полицейской академии уже не было. «Сможешь сегодня приехать в мою квартиру?» — «Скоро буду». Спешить было необязательно. Один раз они уже встретились так. Умут тогда признался, что после пережитого сложно привыкнуть ко всему сразу, нужно побыть одному, а маме наверняка разобьёт сердце сын, с переменным успехом справляющийся с новой жизнью. А Сарп понимал. Слишком хорошо знал, каково это: если даже от самых светлых чувств тяжело вздохнуть, и хочется не то освободиться, не то захлебнуться совсем.

***

Умут встретил его на пороге и был моментально схвачен. — Если тебя исключат за прогулы, я тут ни при чём. Его смех был лёгкой вибрацией, восхитительно приятной. Сарп позволил себе маленькую слабость — сжал крепче одной рукой, а вторую, чтобы не походило всё-таки на борцовский захват, переместил на затылок. Хотелось зарыться глубже: пальцами в волосы, всем свои существом в то, чего так не хватало. Не просто знать, что брат жив, что он есть, а почувствовать, как это, всем собой ощутить. И то ли тишина квартиры так подействовала, то ли ладонь брата на загривке задела какой-то спусковой крючок, Сарп не успел разобрать. Только всё сделалось вдруг отрывочным и ускользающим, как во сне, и висок Умута словно сам собой потёрся об его нос, а к губам прижалась горячая шея. А потом что-то осторожно толкнуло в грудь, отрезвляя. — С чего такие нежности, брат? — Умут вздёрнул брови так, словно и впрямь ждал объяснений, но у Сарпа вместо них было только бешеное сердцебиение и хриплое: — Я просто… Он качнулся назад, но пальцы Умута поймали за воротник футболки. — Погоди-погоди. Если хочешь целовать, то целуй. Только учти, я в долгу не останусь. После такого никакая сила бы не удержала, только Сарп всё равно медлил. Совсем не от от нерешительности. Просто наслаждался вообще всем: тем, как близко они стоят, сильной рукой на своей спине и даже этим мучительным ожиданием, пока Умут не сдался и не поцеловал его сам. Сарп ответил ему так отчаянно, что будь это сон, уже проснулся бы и не знал, что с собой делать. Это только Умут знал, как его ладонью за скулу держать и за нижнюю губу схватить так, что Сарп охнул. Совсем не больно, а в голове посветлело, как от молнии. И вдруг закончилось. — Я вот чего не понимаю, — заговорил Умут, и Сарп понял, в чём дело: оба дышали быстро и поверхностно, и тишина квартиры немилосердно всё обнажала. — Я вырос без семьи, не помнил никого из вас. И никогда не знал, как мне любить своего брата. А в тебе это откуда? Если бы Сарп только мог знать. Может, то самое, переполняющее, нерастраченное искало теперь все возможные выходы и не разбирало, что позволено, что нет. Знал только одно: Умуту с ним делать можно всё. Сарп вместо ответа потянулся к нему ещё раз — и не пожалел. Вот, значит, как? Он осторожно, а ему языком. Оставить такую наглость без соразмерного ответа было попросту нельзя: пусть получше распробует его агонию. Безумец Умут, совсем как брат. Сарп хотел его всего. Он ведь был совсем не тот, что во время драки. Там казался весь жёсткий, сплошные костяшки, локти и стальные мышцы, только и успевай уворачиваться. А теперь отзывчивое, бесконечно желанное тепло, и Сарп рядом с ним напрягался совсем по-другому, хоть и так же сильно. И заметно наверняка, не было смысла скрывать. — Скажи это ещё раз. Собственный голос было не узнать: темнее ночи и столько жажды, что Умуту бы поберечься, не будь у него самого такой же: — Что сказать? — Назови братом. Смешок его Сарп поймал раньше, чем услышал, когда нагнулся к горлу. Никогда ещё столько не трепался во время поцелуев, но всё бывает в первый раз. — Мне тебя теперь всё время братом называть? Смотри, а то привыкнешь, что я говорю «брат», когда делаю так. Так — это откос входной двери, врезавшийся Сарпу между лопаток, и руки, ощупывающие его совершенно бесстыдным образом. Не сопротивляться Умуту было так же естественно, как практически любому другому за такое дать в зубы. — А ты полон сюрпризов, — прозвучало шёпотом у самого уха, и Сарп с глухим вздохом втиснул пальцы Умуту под ремень, прижимая ближе к своему бедру. От его облегчённого мычания терпеть стало совсем невыносимо, и Сарп не смог даже подивиться прыти, с которой на нём расстёгивали штаны. И раньше Мерт-Умут бывал невыносим, но никак это не подготовило к тому, что и так тоже терпеть его молча, не хватаясь, не вздрагивая, — не получится. Ладонь его на открытой коже жгла, а от языка делалось жарко и остро уже бесповоротно. Чуть удивлённый взгляд Умута снизу вверх сменился торжествующим. Сложно было не услышать стон, не заметить стиснутый кулак. Сложно было не понять, что разделаться с Сарпом так не составит труда. Ещё каких сюрпризов, Умут. И твой. Весь. Оглушило, как выстрелом у самой головы. Упрямый Умут так и не оторвался от него до самого конца. Потом Сарп непослушными руками потянул его вверх и поцеловал, не дав обоим прийти в себя.

***

— Ты бы тоже отрастил хоть немного. Или волосы не для крутых парней? Сарп одёрнул футболку и повернулся к Умуту. Тот стоял возле окна и, используя переднюю камеру телефона вместо зеркала, пытался изобразить что-то из мокрых после душа волос. Опять он болтал. И часа не прошло, как проявлял чудеса благоразумия, молча глядя на Сарпа под собой — такого же заворожённого отражением своего сумасбродства. И тут снова здравствуйте. — А ты у нас в этом эксперт? Эйлем тебя не послушала, решил взяться за меня? — Послушала, между прочим. — Умут убрал телефон и попросту заправил волосы за уши. И, пряча это маленькое поражение, одарил Сарпа смехотворно надменным взглядом. — Теперь совсем красавица, бери пример. Это Сарп видел и сам. Эйлем так умилялась вновь обретённому другу детства, что даже распустила свой извечный хвостик. Ей так действительно было лучше. Неужели раньше не пробовала? Или Сарп просто не замечал? О, сколько же он не замечал, словно жил в полутьме, на ощупь. А теперь повсюду был свет. Шагнул к источнику ближе. — И не мечтай. — А что такого? На детских фото у тебя отменная грива. Сам я её не помню, но уже по ней скучаю, — Умут изобразил на лице вселенскую тоску и, ища утешения, потянулся к голове брата. Сарп едва заметно наклонился навстречу прикосновению. Список людей, которым он позволял делать так за пределами постели, уместился бы в пару строк. Пальцы прошлись от виска до затылка абсолютно невинно, но когда задержались на шее сзади, Сарп понял: ни черта он сегодня не устал. Но пора было домой, и созрел другой план. — Хотя я теперь понял, почему ты всё время трогаешь себя за голову, — задумчиво произнёс Умут, не убирая руку и не замечая, как Сарп подобрался перед атакой. Ошибка. — Ничего-то ты не понял, брат, — ответил Сарп сочувственно — и растрепал ему волосы. А потом чуть не задохнулся от смеха, глядя на обескураженного Умута, которому попросту нечем было ответить. Разве что ударом в плечо, от которого стало только смешнее. — Соберись, Сарп, опять пропускаешь! Собраться Сарпу не дал звук входящего сообщения. Изнутри царапнуло нехорошим, когда Умут спешно полез в карман. Но стоило взглянуть на экран, как беспокойство на его лице смешалось с нежностью, и он повернул телефон. «Сынок когда ты вернёшься??» — и отправитель: «Мамочка». — Идём, — кивнул Сарп и не отказал себе в ещё одном удовольствии: — маменькин сынок. — Не обижайся, мама скоро вспомнит, что у неё есть старший сын. А пока можешь купить младшему брату бургер по дороге. Умираю от голода. — Ничего, потерпишь до ужина. Напиши, что уже идёшь. — Скажу маме, что ты меня не кормил!

***

Какие-то вещи меняются стремительно, как в калейдоскопе, только и успевай следить. Что-то, напротив, с завидным упрямством держится своего русла. Недоделанное и нерешённое Сарп больше любить не стал, даже наоборот. С Умута он взял слово: больше никаких подпольных драк. Да тот, похоже, и не стремился чесать кулаки. С остальным Сарп не давил. Пусть хотя бы привыкнет, что он тоже теперь маменькин сынок, а там видно будет. Хочет свои дизайнерские курсы — пожалуйста. Передумает — да и пускай. Сарп вежливо задавил смешинку, выслушав подборку самых разнородных и несформированных планов на будущее: заняться музыкой, поступить неизвестно куда, превратить дело маминой жизни в сеть ресторанчиков. Умут не знал, чего хотел, но главное — хотел чего-то. И рядом с ним, радостным, Сарпа, не менее радостного, запоздало приложило осознанием, увернуться от которого было нельзя. Что каждый такой заблудившийся «курьер» — маленькая артерия, питающая сосуды покрупнее, которые, переплетаясь и ветвясь, обслуживают кровожадное сердце. Джеляль сдох, но дело его жило. Другой Метин Йылмаз делал выстрел, другой маленький Умут бился в руках похитителя. Другая Фюсун безутешно лила слёзы, другой Сарп сходил с ума от горя и ненависти. Его Умут сам послужил тому, что надругалось над его судьбой, но заслужил, чтобы Сарп лично взялся за его мучителя. Только за два дня до церемонии принятия присяги, когда осталась позади нервотрёпка экзаменов, Сарп вытянул Умута на разговор. Поздно вечером, не без труда убедив маму не волноваться. Дома не сиделось: от волнения и той кипучей энергии, которую в Сарпе влажная стамбульская прохлада была не в силах остудить. Ветер задувал с юга и гнал гулять. Просто шагать рядом с Умутом Сарп был готов вечность. Там, где улица резко забирала вниз, небольшой сквер шёл ступенями. Поздние парочки ютились на скамейках внизу. Сарп прислонился спиной к парапету так, чтобы лицом стоять у Умуту. Любовался, не без этого. Но говорить нужно было серьёзно. — Ты мне всё расскажешь. Сдашь мне всех, с кем ты работал. Не сегодня, но потом обязательно. — Ещё не получил значок, а уже допрос устраиваешь? Так, комиссар Сарп? — весело фыркнул Умут, но сразу не стал отпираться — уже прогресс. — Я имею право хранить молчание? — Болтай, сколько хочешь. Начальник Юсуф берёт меня к себе. — У тебя просто не было достойных конкурентов. Смотри, может, будь я там, он бы на тебя и внимания не обратил. Чутьё у меня уж точно получше… Эй! Он дёрнулся уйти от атаки, но Сарп всё-таки сцапал его за загривок, и потянул ближе. Настолько близко, насколько позволяла окружающая обстановка. Всё-таки они были не одни. А если бы были, Умут нашёл бы способ соскочить с темы, чего Сарпу бы очень не хотелось. На то, чтобы подурачиться и понежничать, у них будет уйма времени. С Умутом бывало тяжело. Упрямый, колкий и увёртливый характер никуда не делся, слушаться кого бы то ни было он решительно не умел, а к каким-то вещам привыкал со скрипом. Сарп шутил про себя, что перевоспитает. Правда, ещё не придумал, как именно. Решил пока просто любить, а там видно будет. То, с каким обожанием брат на Сарпа смотрел даже после того, как они сталкивались и цепляли друг друга, стоило всего. Умут стоил целого мира. — Юсуф хочет работать плотнее с отделом наркоконтроля. Не знаю, почему. Ему нужен человек с источниками. Я обещаю, с тобой ничего не случится. Не нужно было видеть, чтобы знать, как Умут беспокойно поджал губы, потянулся поправить волосы. От старых привычек никуда не деться. Но разве не он уже доверился, даже не зная, кто Сарп ему на самом деле? — Тебе совсем нечем больше заинтересовать своего начальника? — предпринял он последнюю попытку. Юлить он мог перед кем угодно, но Сарп-то знал и не мог не радоваться: Умут сожалел, очень сильно, и теперь всеми силами старался забыть. И возить его по старому дерьму отчаянно не хотелось, но речь шла о вещах совершенно иного порядка. Нужно было закончить, а потом они оба забудут. — Умут. Повторные уверения, что источник останется тайным, готовы были слететь с языка, но имя сработало как ключ. — Какой же ты упрямый тип, братец, просто невыносимый. Уговорил. А теперь отпусти, пока я не придумал, что хочу в обмен на свои услуги. Сарп, конечно, послушался и отпустил. Но не сразу.