***
Пока Сарп добирался, тянущее чувство только росло, обживалось на диафрагме. Это перед дракой раскачиваться было просто — кровь закипала сама и на холодную голову. Тут совсем другое. Рука сама пару раз находила внутренний карман куртки, и подушечку пальца царапал жёсткий уголок. Фотография. Если бы сам Умут не был смыслом, если бы его было недостаточно, смысла бы не было. Все дети похожи. У всех глаза огромные и носы-кнопки, у всех невинный ангельский взгляд. Все сироты и беспризорники одинаково напуганы и несчастны. Конечно, Мерт уже его ждал. Не мог не прийти раньше, не сыграть на опережение. Пальто сменилось комбинацией из кофты с жилеткой, шнурованные ботинки — кроссовками. Если в первую встречу показался обычным, то теперь и подавно. Слился с несмелой голубизной неба, с «головами» вентиляционных систем, с неухоженным парапетом. Сарп помедлил всего какую-то секунду возле выхода на крышу. Но показалось, что в эту секунду он рассмотрел Мерта так, как раньше не мог и не пытался. Он ведь так и не узнал, как Мерт оказался на улице. Отбился от семьи где-нибудь на Гранд Базаре и по велению жестокой судьбы не нашёлся? Вышвырнули его, похитили и выбросили? Не узнать было, живы ли его родные. Но Сарп, растревоженный предстоящим разговором, вдруг со страшной силой пожелал: пусть Мерта тоже кто-нибудь найдёт. Никто не заслуживает быть потерянным. Если он не обманул и вправду «завязал», если раскаялся и действительно искренне предложил помощь — он не безнадёжен. А если соврал, и это всё очередная уловка, то те или другие парни рано или поздно уберут ненужного «курьера». Или его примагнитит поближе какой-нибудь кебабщик. Тогда пропадёт. — Ты сказал, что сделаешь кое-что для меня, — Сарп начал сразу, едва приблизился, не обременяя их обоих приветственными любезностями. — Есть дело. — Серьёзное дело, раз ты обратился ко мне? — Мерт одарил его лукавой улыбкой, будто и не было между ними ничего: ни подкинутого товара, ни всего остального. Хорохорился он, вот что. — Выкладывай, давай. Вот так просто: давай. — Ты сказал, что вырос на улице. Жил у какого-то психа. Так? — Вроде того. Он давал нам ночлег, а взамен гонял работать и отбирал всё, что мы зарабатывали. А потом пиздил нас так, как ты меня никогда не сможешь. Зачем тебе это, Сарп? — Я ищу одного человека. Своего брата. Пока говорил, на Мерта не смотрел. Обернулся к неровному нагромождению крыш и пытался проморгаться, безуспешно и неясно, зачем. За тёмными очками всё равно не видно, если совсем не расклеиваться, но такого зрелища Мерт тем более не заслужил. Коротко и по делу: имя, фамилия, имена матери и отца, день, их старый адрес, краткий процесс расследования и кое-что из его, Сарпа, предположений. А в конце обнаружилось, что Мерт обронил свою улыбку и стоял теперь с напряжённо сведёнными бровями, и тоже взглядом с Сарпом встречаться не стремился. — То есть, — начал он непривычно осторожно, — ты считаешь, что Умут жив? — Не знаю… Да, — Сарп слишком сильно тряхнул головой и тут же сдал себя, быстро проведя по щеке. Продолжил холоднее: — Смотри, рубашку нашли на пляже. Как думаешь, зачем снимать рубашку с, — произнести «убитого» так и не смог, — ребёнка и бросать её отдельно? И кровь была не Умута. Я носил в лабораторию, понимаешь? Кто-то хотел, чтобы мы думали, что он умер. И этот кто-то — Джеляль Думан, Кебабщик. — Но Кебабщик давно в могиле. — Отправился туда через два года после того, как Умут пропал. Если Джеляль его забрал, то его наверняка вышвырнули после того, как этот дьявол переехал в ад. — И ты не думал, что твоего брата могли убить. Зачем он наследнику Джеляля? — Я прошу тебя. Голос предательски дрогнул, пальцы лихорадочно нащупали уголок фотобумаги. Мерт мог говорить что угодно, Сарпу нужно было от него только одно. — Посмотри на этого ребёнка. Внимательно посмотри, напряги мозги. Ты видел его когда-нибудь? Умут Йылмаз. Казалось, Мерт рассматривал снимок целую вечность. И за эту вечность Сарп вспомнил ещё кое-что. Как мама в редкие свободные часы пыталась баловать себя телевизором, какими-то бесконечными мелодрамами. Сарп не вдавался, пока однажды не застал её рыдающей навзрыд перед экраном. Женщина на экране тоже рыдала. Мать из очередной мелодрамы узнала сына по родимому пятну. Пришлось немедленно выключить. У Умута никаких родимых пятен не было. Как Сарп его узнает спустя почти двадцать лет? Что даст фотография трёхлетнего ребёнка? Может, не лицо, но хотя бы имя. Имя своё Умут знал хорошо. Ему, совсем маленькому, Сарп заглядывал прямо в глаза, и называл: «Умут». Это было как заклинание, слово-оберег от зла, тайный пароль или ключ от самой души. И сила этого имени была не в звуках, а в том, что Сарп так старался в него вложить: ты Умут, мой Умут Йылмаз, и фамилия моя — твоя, и кровь, и всё, что захочешь. — Вспомнил что-нибудь? — Не знаю, я не уверен. Блять, Сарп. Я не знаю. Голос у Мерта был такой, словно ему сутки пить не давали. А вот выражение лица совершенно идиотское — растерянное, испуганное. Когда Сарп нашёл его в наручниках, грозил поездкой в участок, когда дух из него выколачивал, ничего подобного и близко не было. Даже на звонки от «ублюдка» Мерт так не реагировал, а тут точно столкнулся с чем-то, что его разум осилить не мог. Вспомнил? Сарп очень хотел встряхнуть его хорошенько. — Посмотри ещё раз. Больше всего не выносил, когда что-то не до конца. Пусть скажет хотя бы «нет». Пожалуйста, пусть скажет «да». — Мне нужно домой. Поехали со мной, я постараюсь кое-что найти. Только не строй иллюзий заранее, ладно? — Что найти? Мерт, не играй со мной. — И не собирался. Так ты поедешь? Мерт не сказал «нет». Ощущение было как тогда, когда он съездил Сарпу под дых. — Ладно.***
Квартира была другая, меньше и совсем пустая. В комнате — только кровать и шкаф. Сарп хотел дождаться на пороге, но стоило Мерту рыпнуться — дёрнулся за ним, как привязанный, не разуваясь. Остатки терпения стремительно прогорали. Мерт что-то искал в коробке в шкафу, шуршал бумагой. — Чего ты там копаешься? — попытался подстегнуть Сарп, но вышло совсем умоляюще. — Да подожди ты, подожди. Здесь где-то… — Что здесь? Одним шагом Сарп приблизился вплотную, навис Мерту над плечом. Тот держал находку: небольшое, прямоугольное. — Давай сюда своего брата. Но Сарп ему ничего не дал. Молниеносно выхватил из его пальцев фотографию, достал свою, приложил, повернулся к свету. У Мерта была совсем измятая, верхний край обглодан огнём, и ребёнок на ней был старше, хуже одет, с серьёзным, недетским взглядом. И так похож, похож на… — Что за фотография? — Сарп схватился за руку, протянувшуюся к снимкам, и сдавил что было сил. — Откуда она у тебя? Почему?! — Потому что она моя, Сарп, мать твою! Отпусти! Конечно, все дети похожи. Сарп не отпустил. — Когда ты оказался на улице? Сколько тебе было? — Не помню! Тот псих сказал, что мне было три. Лет двадцать назад, но я ничего не помню. — Что ещё он сказал? По руке прошла дрожь, крупная и заразная. Мерта Сарп держал стальной хваткой, а у самого пол из-под ног уходил. — Когда, когда я перестал плакать из-за побоев, — Мерт говорил сбивчиво, вдыхал ртом, — он рассказывал только одно… издевался, говорил, что я потерялся, потому что играл с кем-то в прятки. Я спрятался, а, а меня не нашли, поэтому он забрал. Милостивый Аллах. Пальцы бессильно разжались. — Он сказал, что если бы меня хотели найти, то нашли бы. Но не сказал… с кем я играл, больше ничего не сказал. Откуда-то донёсся сдавленный, леденящий кровь звук, будто стонет раненое животное. Сарп укусил себя за ладонь. — С братом, — ответил совсем хрипло, едва разборчиво. — Ты играл со своим старшим братом. — Что? С чего ты это… Сарп?.. Дыхание, сердцебиение — всё остановилось. Ничего не мешало смотреть, смотреть сквозь водянистую пелену, как испуганное, бесконечно растерянное лицо Мерта напротив плывёт, искажается, проступает поверх самого чёрного отчаяния, самых безумных надежд. И превращается в лицо Умута. Не меняясь ни единой чертой.***
— Эй… Брат? Голос звучал непривычно тихо, неуверенно. Он пробовал новые звуки, но Сарп даже эту несмелую попытку готов был в себя вплавить и носить до конца жизни. Будь это другой голос, другие слова, Сарп в ту минуту бы даже не услышал — он сидел, будто в трансе, и только дышал. Впервые по-настоящему за двадцать лет. Но это был его Умут. Просто невозможно: его Умут. — Да, Умут? Тут же пришли ощущения: твёрдость стены под подоконником, к которой Сарп привалился спиной, неудобно подогнутая нога. Совсем незначительные, досадные помехи. Настоящим было только одно: тяжесть и тепло тела, за которое цеплялся, прижимая к себе. Голова на его плече. — Получается, тётушка Фюсун назвала своё кафе в мою честь? На «тётушке Фюсун» Сарп готов был лично спуститься в ад и вытрясти из Кебабщика всё, что там от него осталось. Так неправильно, чуждо это звучало. Сын, называющий мать тётушкой. — Мама, — поправил он вслух. Мама. Только мама теперь осталась. Последний стежок на ране — и начнёт заживать. Всё было ради этого и всё этого стоило. Стоило рискнуть академией и полицейской формой, мамиными молитвами, совестью и собственным достоинством. Влезть к любителям подпольных драк, впутаться в мутную историю и вконец себя извести. Все события последних месяцев остались где-то далеко, а настоящим был только Умут, который завозился в попытке сменить неудобную позу — Сарп не пустил — и издал нервный смешок, больше похожий на всхлип: — Я ведь даже не знаю, что скажу маме. У меня никогда не было ни семьи, давно нет тех, кто был мне дорог. Я не знаю, как… Как это, когда знаешь, кто ты такой и зачем тебе что-то делать со своей жизнью. Как я посмотрю маме в глаза и скажу, чем я занимался и где ты меня нашёл? Сарп думал и раньше, не мог не думать. После того ада, который устроил их семье проклятый Кебабщик, у Умута был лишь один шанс так и остаться тем маленьким ангелом — никогда не вырастать. Разве Сарп этого хотел? И, может, это Умут сам так старался не плакать снова. А может, Сарпу хотел помочь. Но фирменная интонация Мерта у него отлетела практически с обычной лёгкостью: — Или ты меня только себе оставишь, безумец? Никогда ещё от его подколок не было так приятно, и не хотелось так смеяться от счастья. — Ты меня с ума сведёшь. Умут, я… Ты знаешь, сколько раз я думал о том, как смогу однажды прийти к нашей маме и сказать: смотри, мама, я нашёл своего брата, твоего сына, вот он? Знаешь, как я мечтал об этом? Видел во сне, что ты с нами, как в детстве… со мной. — А ты знаешь, как я спал и видел, что однажды найду семью? Осторожно Умут выбрался-таки из его хватки, но Сарп воспользовался и этим, чтобы взглянуть ему в лицо. Совсем потерянное, как у ребёнка, словно все двадцать лет в воду канули. Похож на сбывшуюся мечту и немного на маму. — Тот урод, который гонял нас и пиздил, сказал, что семья не хотела меня искать. Но я никогда не верил. Я себя убеждал, что где-то есть люди, которые ищут меня. Только одними мечтами сыт не будешь. Мне пришлось делать то, что я делал, чтобы выжить, а это… Это затягивает, как болото. Ты наживаешь проблемы, решаешь их, наживаешь новые. Рано или поздно начинаешь сливать на сторону, потом приходится отдавать долги. Меня до сих пор ищут те люди, может, и не только они. Сарп. Что ты скажешь маме? Пусть только попробуют, подумал Сарп. Искать Умута мог только один человек, и он его нашёл. — Скажу маме, что нашёл тебя, и всё. Мы всё решим. Обязательно разберёмся вместе. — А что насчёт тебя? — не унимался Умут, и Сарп чуть не застонал от досады. Вот же настырный. Какое Сарпу дело до себя, когда Умут у него в руках? — Я ведь и правда подкинул тебе товар. Там всё серьёзно было, и те парни меня не первый раз выебать собирались, и в полицию было нельзя. А там, знаешь, какое качество было? Думал, если ещё это проебу… — Умут, — имя вырвалось теперь короткой мольбой. — Не надо. — Хорошо, хорошо, прости. Я ещё тогда хотел сказать, что мне жаль, но ты бы мне всё равно не поверил. Конец фразы Умут договаривал уже в плотную джинсу ветровки. Сарп не выдержал — уткнул его в себя и обхватил крепче. В детстве помогало, сработало и теперь. Впрочем, ненадолго — Умут, не просидев и пяти минут в тишине, негромко фыркнул. — Между прочим, терпеть не могу тот фильм. — Какой ещё фильм? — «Бойцовский клуб». Ну, Тайлер Дёрден и всё такое. Полная ерунда. Сарп только растерянно стиснул его плечо. Всё было безумно странно, а при близком рассмотрении — так страшно, что внутри переворачивалось тяжкое и острое. О человеке, который значил так много — как важная и утраченная часть, как целая жизнь, — Сарп знал так мало. В основном плохое. Он не был рядом эти двадцать лет. Мечтал и иногда видел сны, считал, что главное — это сам Умут. Сарп и теперь так считал, но вопросы о Мерте Карадаге, которыми он задавался, приобрели новую остроту. Как может нечто настолько родное быть таким неизвестным? Хотелось взять Умута прямо сейчас, увести прочь из этой необжитой квартиры. Пройти с ним по району, чтобы все видели, представить поскорее маме, показать ему настоящий дом. И вместе с тем хотелось провести ещё несколько минут вот так, сидя рядом, как они должны были сидеть много лет назад. Хотелось сделать шаг против неизвестности и ответить, хоть в голову ничего толкового не шло. — Терпеть не могу сериалы по телевизору, — выдал Сарп первое, что удалось вспомнить. — Полная ерунда.