Young and Wild

Пятый день подряд лил дождь. Непрекращающийся ливень, непроглядные мрачные тучи, закрывающие собой солнце, чтобы ни один его лучик не достиг земли. Ни единого просвета. Местные жители утверждали, что не видели шторма, подобного этому, уже лет тридцать, и смотрели хмуро в окна на бесконечный дождь. Улицы затопило — они казались небольшими речушками, несущимися вниз по склону по мощеным булыжным дорожкам и оставляющими портовый городок опустевшим, затихшим. Иногда дождь барабанил по крышам домов с таким упорством, что их обитатели боялись, как бы неистовый шторм не разрушил их маленькие убежища, оставив их наедине с яростью матушки-природы. Иногда он все же утихал, и слабая морось постукивала по окнам наподобие колыбельной, убаюкивающей детей, а не заставляющей их в страхе прятаться в родительских объятиях где-то под кухонным столом. Но дождь ни на секунду не прекращался. Портовый городок находился на небольшом холме; дома, ремесленные предприятия, местные рынки были будто высечены на его склоне, защищавшем их от сильных наводнений. Грунтовая дорога, по которой конные повозки спускались к океану, была полностью затоплена, и темная, мутная вода не позволяла любопытным глазам увидеть, какие разрушения прятались под ней. Трагедия. Самая настоящая. Годы упорного труда жителей были смыты всего за каких-то пять дней. Некоторые говорили, что на них наслали проклятие, другие — что шторма такого масштаба стоило ожидать, ведь море было неспокойным. Мир вокруг стал серым от окружавшей их воды, облака отражались на ее глади. Пять долгих дней уныния, сопровождаемого стройным ритмом дождя, ввели их всех в забытьё. Даже деревья горько плакали: их ветви склонились низко к земле от тяжести мокрых листьев. Сырая трава и цветочные поля сейчас не радовали глаз местных жителей так, как в солнечные дни. Была поздняя весна, стояла теплая погода. Лишь дождь делал атмосферу вокруг такой давящей. Со стороны могло показаться, что теплый дождь, промочивший их до нитки — это подарок, но из-за горячего воздуха и повышенной влажности становилось тяжело дышать. Однако на шестой день, казалось, портовый городок, за годы ставший центром оживленной торговли, наконец устал от изоляции. Несмотря на ливень, по улицам сновали скрывающиеся под плащами фигуры, пытающиеся спасти с рынков всё, что могли с собой унести. За прошедшие несколько дней ворам удалось найти золото. Свидетельством тому служили разбросанные по улицам перевернутые корзинки и порванные ткани. Они наверняка уже продвинулись, возможно, на многие километры в глубь острова, где никто не сможет их выследить — их следы были стерты, как память. Даже бродячие псы выходили из укрытий, чтобы облаять проходящих мимо чужаков. Их шерсть свалялась и намокла, в отличие от каким-то чудом умудрявшихся оставаться сухими бездомных кошек, предпочитавших не высовываться, пока не кончится ливень. Сонхва всегда любил дождь — его звуки убаюкивали, когда обязанности прошлого становились слишком тяжелыми, не позволяя его сознанию отдохнуть, несмотря на темноту наступившей ночи. Раньше в своем старом доме он всегда считал дни до момента, когда начнется сезон муссонов. Он с нетерпением ждал, когда же небо станет серым и дожди оставят после себя запах свежести, унося с собой стелющийся над городом дым. Белый шум ливня не позволял думать о мучивших его вещах, когда всё в его старом доме затихало и замирало с наступлением темноты. Говорят, разум — это величайший инструмент. Могущественный, блистательный, он помогал решать все проблемы даже под самым сильным давлением, когда речь шла о жизни и смерти — именно разум был причиной успешной жизни в мире, в котором всё пыталось убить. Но даже величайший из инструментов мог стать худшим врагом, особенно в ночной тишине, нарушаемой лишь стрекотом сверчков. В такие моменты дождь всегда служил защитным барьером между здравомыслием и безумством. И в своем старом доме, и в новом Сонхва всегда тосковал по дням, когда вода размывала землю, и ботинки промокали насквозь. Прошло уже семь месяцев с того дня, когда он решил стать другим человеком. Семь месяцев с тех пор, как он, стремясь к приключениям, изменил свою жизнь. Это время стало одновременно лучшим и худшим за все его годы. Его предупреждали, что пиратская жизнь не подходит тем, чья кожа нежна и чиста. В прежней королевской роскошной жизни его не готовили к такому — к душной каюте под палубой корабля и к океану, что каждый день игрался их жизнями. Тем не менее, он ни разу не пожалел о своем решении. Именно поэтому сейчас Сонхва, промокший до костей, сидел за круглым столом в одной из главных таверн портового городка. Волосы упали на лицо, когда он наклонился над столом, чтобы заглянуть в глаза сидящего прямо напротив него человека. Несмотря на огромное количество людей, пришедших в ту ночь выпить и покурить, в зале чувствовалось напряжение, и чем дольше Сонхва смотрел на мужчину, тем сильнее становилась тяжесть в груди. Этот человек был старше его лет на двадцать, с длинной, доходящей до самой груди седой бородой, заплетенной в косичку, и со всевозможными проколами на носу и губах. Черная шляпа выдавала его с головой — пират, один из тех, кого они выслеживали на протяжении многих недель. Воздух вокруг сгустился, шум толпы наполнил тусклую таверну, огонь свечей рисовал кривые дерганые тени на стенах. От этого обстановка становилась еще более жуткой. Позади этого человека стояло еще двое — крупные, крепкие, сильные мужчины. Их лица были испещрены шрамами, без сомнений полученными в тяжелых сражениях. Скорее всего, они были верными телохранителями своего капитана, пришедшими на тот случай, если Сонхва со своей командой решит играть грязно. Они не произнесли ни слова с тех пор, как они сели за один стол — молчаливое соглашение изучить друг друга, прежде чем сделать первый шаг. Но чем дольше тянулась тишина, тем громче в груди Сонхва колотилось сердце. Он прятал трясущиеся руки под столом, изо всех сил стараясь сохранять суровое выражение на лице и не показывать страха, который другие пираты могли бы учуять так же, как акулы — кровь, и разорвать их в клочья. Люди вокруг суетились, проливая пиво и эль из своих кружек, торопясь поскорее занять свободный столик. Гул стоял такой, что у Сонхва закладывало уши; он то и дело вздрагивал, стоило кому-либо случайно задеть его со спины. Сидящий перед ним пират коварно ухмылялся, глаза его мерцали в свете свечей, и чем дольше он смотрел на Сонхва, тем яснее становилось, что он видит его насквозь. Будь он здесь один, Сонхва бы уже давно вжался в деревянный стул. Это было странное чувство — что-то вроде унижения — потому что раньше, дома, его уважали, к нему относились с почтением и благоговением, и никто не смел ему перечить. Однако сейчас чаще всего он оказывался тем, кто трусливо поджимал хвост. Но он не был один; даже если какой-то частью своего подсознания он желал остаться наедине с собой, словно это могло бы спасти его от ползущего по позвоночнику чувства позора. С ним было еще трое — Сонхва спиной ощущал их мрачную ауру. Она же дарила ему уверенность, чтобы он мог забрать то, за чем они сюда явились. По левую его руку стоял высокий мужчина с темными глазами; в ту же секунду, когда они оказались в присутствии других пиратов, оскал появился на его лице. Старший помощник капитана, Чон Юнхо, предпочитал пистолеты мечам и раздавал команды таким низким голосом, что невольно заставлял кожу Сонхва покрываться мурашками. Он был пугающим: у него не было слабых мест и было невозможно понять, о чем он думал. Юнхо был вторым человеком, которому представился Сонхва, как только очнулся на корабле. Тогда старпом посмотрел на него сверху вниз, как хищник на добычу, и стало очевидно, что он не желает видеть на борту «королевскую крысу». Юнхо твердо и уверенно стоял слева от Сонхва, его рука лежала на пистолете, спрятанном под длинным мокрым пальто на случай, если стоящие перед ним пираты сделают неверный шаг. Сонхва говорили, что они не были враждебно настроены, что эти пираты были собирателями и падальщиками, которые охотились за драгоценными артефактами, а потом продавали их втридорога. Это означало, что риск нечестной игры был ниже, чем обычно, но все еще не был равен нулю. Поэтому он все равно оставался начеку. По правую сторону от него стоял человек, который, склонившись над столом, опирался на него рукой; в его дразнящем взгляде читался вызов. Из-за низкого роста люди не воспринимали его как угрозу, и он всегда пользовался этим преимуществом. Его звали Чон Уён. Он был настолько искусным шпионом, что никто никогда не слышал его приближения или ухода. Если бы он захотел, то смог бы обратиться в тень и навсегда исчезнуть. За те семь месяцев, что Сонхва знал Уёна, он уяснил, что тот был одним из самых смертоносных членов экипажа. Работая в паре с наёмником, он выполнял любые задания бесшумно, без единого звука, который мог бы нарушить ночную тишину. Сонхва видел Уёна в деле всего раз, да и то было, когда Сонхва только-только стал членом их команды. Он прекрасно помнил ту ночь — ночь, когда всё стало для него реальностью. Уён, как и Юнхо, его недолюбливал. Но вместо того, чтобы игнорировать Сонхва или просто бросать на него презрительные взгляды, как Юнхо, он говорил об этом открыто. Он был груб, резал жестокими словами прямо по костям. Уён знал, как заставить человека — не важно, был тот выше или сильнее его — чувствовать себя ничтожеством. Уён вгрызался клыками в чужую глотку каждый раз, когда ему представлялась такая возможность. Краем глаза Сонхва заметил, как Уён облизнулся. Его лоб закрывала обернутая вокруг головы повязка, и черные волосы, собранные в маленький хвостик, были практически сухими — еще одна тайна, которую Сонхва не мог разгадать, ведь все они промокли насквозь. По блеску в его глазах он понял, что Уён уже наметил цель и был готов наброситься на нее по малейшему приказу человека, который стоял прямо позади Сонхва. Сонхва стиснул челюсти, не отрывая взгляда от пирата перед собой, когда мужчина придвинулся на своем стуле. Сонхва почувствовал, что тяжёлая аура позади него стала ближе, руки вцепились в спинку стула, и по тому, как, он заметил, взгляд пирата метнулся вверх, он понял, что стоящий за ним человек подает предупредительные сигналы в левую и правую стороны. Позади него стоял их капитан, сжимал в пальцах деревянный стул и глядел убийственно на пирата по ту сторону стола. Сонхва выпала честь узнать капитана за год до встречи с остальной командой. Казалось, он был единственным человеком на их судне, кто не питал к нему ненависти — что, вероятно, объяснялось пережитой ими в чужой земле историей, которой остальные не стали свидетелями. Сонхва чувствовал, как дернулись его пальцы, и поспешно сжал в руках ткань пальто. Тяжело сглотнув, он откинулся на стуле, чтобы чувствовать прикосновения капитана. Сонхва даже не нужно было оборачиваться, чтобы знать, какое выражение сейчас застыло на лице Хонджуна — абсолютно непроницаемое. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы видеть, как длинные волосы капитана прилипли к его лицу и шее, уже спутанные у плеч, хоть Сонхва и расчесывал их совсем недавно. Мужчина стоял неподвижно, ожидая, когда Сонхва наконец решится заговорить и получить то, за чем они пришли. Но если бы все было так просто, то он уже давно закончил бы это дело. Долгие годы тяжелых тренировок в искусстве заключения торговых сделок подготовили Сонхва к подобной работе, но под давлением чего-то большего — чего-то тяжелее, чем обычные переговоры — он колебался. Проверка. Вот чем это было. Что-то не слишком рискованное и легкодоступное — они проверяли, сможет ли беглый принц действительно стать настоящим пиратом. — Вы все промокли, — первым заговорил пират напротив неожиданно глубоким голосом. Его взгляд был почти дразнящим, руки скрещены на груди. Слегка наклонив голову, он рассматривал Сонхва. Скучающе. — Дождь льет уже на протяжении нескольких дней, — голос Сонхва был ровным и уверенным, в отличие от его трясущихся под столом рук. — Действительно, это место проклято, раз разбушевался такой шторм, — рассмеялся мужчина, взглядом обводя всех четверых, находившихся по другую сторону стола. — Так, может, поэтому мой вечер был грубо прерван, полагаю, членом вашей команды? Здоровенный такой мужик, телосложением как бык, колотит в мою дверь и требует, чтоб я явился в эту таверну ради деловой сделки, а теперь я не слышу от вас ни единого слова. Только не говорите, что вы пришли потратить мое время. — Вы знаете, зачем мы здесь, — незамедлительно произнес Сонхва. — Наши источники дали нам ясно понять, что у вас есть то, что нам нужно. Мгновение пират казался безразличным, а затем, изогнув бровь, посмотрел туда, где, по догадкам Сонхва, находился Хонджун. Некоторое время он молчал, а затем перевел взгляд обратно на Сонхва, словно, изучая, пытался понять его истинные намерения. — У нас много всего, целая куча безделушек, которые могут прийтись вам по душе, — медленно произнес мужчина, раскрывая руки и вновь наклоняясь над столом. С такого близкого расстояния Сонхва смог заметить над его бровью небольшой шрам. Сонхва тоже склонился ближе, чтобы встретиться взглядом с мужчиной. Ощущение множества глаз, вперившихся в его спину, стало тревожным. — Так чего же ты желаешь? — спросил пират с жестокой ухмылкой на губах. — Может, с тобой получится заключить выгодную сделку. — Мне нужна часть карты, которую Вы прячете в своем кармане. Пират на мгновение опешил от неожиданности, его самоуверенность исчезла — он явно не ожидал услышать от Сонхва такие подробности. Сонхва же о скрытом за толстой тканью мехового пальто предмете рассказал Уён. Откуда узнал тот, Сонхва не имел ни малейшего понятия, но судя по тому, как пират, казалось, переосмыслил свое поведение и сказанные слова, Уён оказался прав. Бородач откинулся на стуле, снова скрестив руки на груди, защищаясь. При упоминании карты взгляд его из игривого и дразнящего сменился серьезным и суровым. — Зачем такой куколке, как ты, кусок карты? — спросил он. — От него не будет никакого толку, если у тебя нет остальных частей. — Это уже наше дело, — ответил Сонхва, удерживая позицию и сохранив тон голоса. — Ясно, — проворчал мужчина. Он оглянулся на двух стоящих позади него телохранителей, безмолвно переговариваясь с ними одними только взглядами. Когда он вновь повернулся к Сонхва, выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Не хотелось мне этого говорить, но мы уже давно продали ту часть карты, которую вы ищете, купцу. Он отвалил нам за нее бешеную сумму. Сонхва прищурился, изо рта вырвался смешок. — Вы, должно быть, думаете, что я слеп, — возразил он, на долю секунду забыв, кем он был и кто за ним наблюдал, — но я вижу, когда меня пытаются обвести вокруг пальца. Любому дураку известно, что карты подобной ценности не продадут простому купцу. Они принадлежат пиратам, уверен, даже такие, как ты, почитают это правило. Юнхо позади тяжело вздохнул, и от этого звука Сонхва напрягся, прокручивая в голове собственные слова. Кровь заледенела, когда пират нахмурил брови, лицо его помрачнело. Меньше всего Сонхва хотелось вывести пирата из себя, а ставить под сомнение его честь и достоинство было определенно не самым разумным решением. — Ага, — пират поднялся со своего места, уперся обеими руками в стол и, наклонившись над ним, приблизил лицо к Сонхва, почти вторгаясь в его личное пространство. Сонхва чуть было не отпрянул неосознанно — от мужчины несло перегаром, отчего Сонхва скривился. Запах рыбы и пота никогда не были лучшим сочетанием, а мужчина, очевидно, не мылся месяцами. — Мы продаем подобные штучки пиратам, но, скажи-ка, парнишка, ты ведь не пират? Я вижу это по твоим глазам — в них нет ни жажды крови, ни жестокости. В тебе нет ни грамма пиратского духа. А в твоих приятелях есть, так что подвинься и дай мне поговорить с настоящими мужиками. Сонхва почувствовал, как его горло перехватило, и тяжелое чувство страха и злости поднялось в груди. В мгновение ока он вскочил на ноги и тоже склонился над столом. Сонхва подался вперед, глаза потемнели, когда пират встретил его с той же энергией. Он знал, что может быть пугающим, если захочет. Единственной проблемой стал внезапный недостаток уверенности в себе, появившийся за последние месяцы, и он сильно его ограничивал. Телохранители пирата двинулись вперед — так же, как и Юнхо с Уёном. — Вот тут Вы ошибаетесь, — прошипел Сонхва, уперевшись рукой в стол, чтобы не схватить пирата за воротник рубашки и не притянуть ближе. Мужчина рассмеялся, отчего мышцы в теле Сонхва начали слабеть. — Ты даже разговариваешь не как пират, не пытайся меня одурачить, парнишка, у тебя не выйдет, — мужчина встал во весь рост, разражаясь звонким смехом, — я за морскую милю вижу, как у тебя трясутся руки. Тебе еще многому предстоит научиться. Мгновение Сонхва не мог сообразить, что ответить, его мозг перестал работать, хотя обычно это давалось ему с легкостью. Во всем было виновато давление от риска потерять сокровище — Сонхва не знал, что нужно говорить. Он слышал, как Юнхо выругался себе под нос, а Уён хмыкнул, явно наслаждаясь тем, какие обороты принимает эта ночь. — Уверен, Вы знаете, какую опасность несет в себе эта карта, — Сонхва выплюнул единственные слова, которые пришли ему на ум, и наглая ложь слетела с его языка. — Разве Вы не слышали о людях, охотящихся за ее частями? Чем дольше она находится в Ваших руках, тем больше несчастий она принесет. С губ пирата сорвалась насмешка, когда он покачал головой и, схватив кружку со стола, опрокинул ее, глотая все, что в ней было. Затем он с громким ударом опустил ее на прежнее место, сотрясая шаткую конструкцию, и принялся разглядывать Сонхва с довольно скептичным выражением лица. — Должно быть, ты слишком наивен, чтобы знать, что это за карта, раз думаешь, что хоть кто-нибудь за ней придет. Единственные психи, которые готовы ее купить — это твои дружки. Глупо с твоей стороны полагать, что хоть кому-нибудь нужна ее часть, — пират грубой издевкой смеялся над ним. — Она станет твоей погибелью, — выдавил Сонхва, прибегнув к крайним мерам, ногтями впиваясь в деревянную поверхность стола. — Моей? Это карта мертвецов, — сказал пират, отодвигаясь от стола и жестом показывая двум телохранителям, что они здесь больше не задержатся. Сердце Сонхва заколотилось, страх овладел им: единственное его задание ускользало из пальцев. — Она была разорвана на куски не просто так. Карта, которой не посмеет следовать ни один пират — она станет твоей собственной погибелью, болван. Пират отошел в сторону, расталкивая проходивших мимо круглого столика людей со своего пути. Сонхва на миг замер с открытым ртом, а затем неосознанно стал проталкиваться вперед сквозь ошеломленную пьяную толпу, чтобы, ухватившись за пальто пирата, грубо дернуть его назад. Все произошло в мгновение ока: как только пальцы Сонхва коснулись пушистого меха, мощные руки яростно толкнули его в грудь, выбив из легких весь воздух. От силы удара Сонхва оступился и упал на пол, поднимая взгляд на возвышающихся над ним здоровяков с убийственными взглядами. — Не распускай руки, малец, — в низком голосе пирата слышалось раздражение, — попробуй еще раз, и я прострелю твою пустую черепушку. Сонхва не мог поверить в то, что только что случилось. Казалось, жизнь в таверне замедлилась, остановилась: каждый присутствующий смотрел с любопытством, прольется ли сегодня чья-нибудь кровь — это было далеко не в первый и не в последний раз. Сонхва сидел на полу, глядя на свою проваленную миссию, ощущавшуюся самой настоящей дырой в груди. Больше всего на свете ему хотелось просто провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Он ничего не ответил и, закрыв рот, наблюдал за тем, как пират и двое мужчин вышли из таверны, не остановившись даже, чтобы накинуть капюшоны и плащи в попытке спастись от дождя. Казалось, за время их непродолжительного разговора шторм только усилился: ливень хлестал по земле, гулкий вой ветра разносился по всей таверне через оставшиеся распахнутыми двери. Молния пронзила небо, и яркая вспышка наполнила тьму, сопровождаемая раскатами грома, от которых во всем зале задрожали стекла, а Сонхва продолжал неподвижно сидеть. Теперь казалось, что мир замедлился только для него: люди вокруг снова начали суетиться, уже привыкшие к подобным сценам. Они видели ситуации и похуже — в конце концов, Сонхва слышал об ужасах, творящихся в этой таверне, с того самого момента, как они бросили якорь в гавани портового городка. Воры и убийцы не знали пощады, не говоря уже о пиратах, приходящих сюда, чтобы пополнить запасы продовольствия перед очередным дальним плаванием. Небо снова озарила молния, сверкнув ярким белым светом. Последовала секундная тишина, и гром прогремел, сотрясая землю. Сонхва моргнул, и сердце заколотилось в груди, когда в следующее мгновение он увидел присевшего перед ним на корточки Хонджуна. Взгляд капитана был тяжелым, а лицо — напряженным. Бушующая за окном гроза, мокрая одежда, звериный блеск в глазах Хонджуна заставили воспоминание пронестись в голове Сонхва. Воспоминание, которое он никогда не забудет. Капитан ничего ему не сказал. Его взгляд был устремлен на явно довольного Уёна, бедром упиравшегося в дерево стола. Стоило Хонджуну подозвать его жестом, младший тут же подскочил, уже зная, о чем его тот его попросит. — Где Сан? — поинтересовался Хонджун, запрокинув голову, отчего острая линия его челюсти стала еще отчетливее. — Там, где я сказал ему быть, — непринужденно ответил Уён и опустил взгляд на пристыженного Сонхва, — он готов навести здесь порядок. — Чудно, — хмыкнул Хонджун, повернувшись к открытым нараспашку дверям и трем уже спускающимся по крутому склону мощеной дороги пиратам. Затем он вновь посмотрел на Уёна, кивком головы указывая ему направление, и наконец отдал младшему приказ, который тот с нетерпением ждал всю ночь. — Оставляю их на вас. Хищная улыбка появилась на лице Уёна, но прежде, чем он успел броситься в погоню за добычей, Хонджун, крепко схватив его за рукав, дернул его назад. — Передай Сану: сегодня без крови, — предупредил он тихим, но глубоким голосом. — Тебя это тоже касается. Услышав это, Уён слегка поник духом, но Сонхва все равно мог видеть загоревшийся в его глазах азарт. Едва ли с их стороны когда-либо проливалась кровь, но Хонджун всегда, абсолютно каждый раз предупреждал их о том, что если им самим не угрожает смертельная опасность, то не стоит лишать других людей жизни. — Так точно, капитан, — сказал Уён, подмигнув все еще сидевшему на корточках мужчине, а затем натянул на голову капюшон и вынырнул из таверны, исчезая под проливным дождем в ночи, чтобы забрать то, что не удалось Сонхва. Как только Уён ушел, Сонхва поднялся на ноги и укутался в мокрое пальто, вперившись взглядом в грязный пол под ногами. Он спиной мог чувствовать исходящее от Юнхо осуждение, и хотя большую часть времени Сонхва вполне устраивало общение со старшим помощником — сейчас он не мог смотреть ему в глаза. — Юнхо, — Хонджун тоже встал с пола и убрал прилипшие к лицу мокрые пряди, — возьми ключи на ночь, гостиницы заполняются быстро, так что поторопись. Бери с собой остальных и возвращайтесь на корабль на рассвете. Проходя мимо Сонхва, Юнхо ничего не сказал, за что старший определенно был благодарен. Он знал, какие мысли сейчас крутились в голове Юнхо — «облажался», «бесполезный», «подвел нас» и многие другие. Сонхва прокручивал в голове все произошедшее, потому что оно не давало ему покоя. Старший помощник всегда оказывался рядом, когда Сонхва позорился, и никогда ничего не говорил по этому поводу. Его молчание было еще хуже его замечаний. Но на этот раз Сонхва действительно был рад, что ему не сказали ни слова. Сонхва молча наблюдал за Хонджуном, который сунул руку в карман и достал оттуда какой-то предмет, крепко сжимая его в кулаке. Он знал, что это был ключ — видел, как капитан забрал его в ту же минуту, когда они вошли в таверну, и знал, что тот прятал его в ладони, потому что нередко в гостиницах начинались драки из-за недостатка комнат. А во время непрекращающегося дождя ситуация только ухудшилась — найти свободные места стало еще труднее, так как корабли прибывали в порт, спасаясь от огромных волн размером с горы, и занимали все комнаты. — Пошли, — сказал ему Хонджун, его голос был напряжен. Сонхва мог сказать, что капитан был расстроен, причем по многим причинам. Хонджун потянулся вперед, схватил Сонхва за запястье и потащил его за собой к задней части таверны, где находился постоялый двор. Тот даже не потрудился накинуть на голову капюшон, когда капитан выволок его под проливной, почти ледяной в темноте ночи дождь, от которого он промок еще сильнее, чем уже был. Они стояли на улице, утопая ногами в грязи, пока Хонджун вставлял ключ и открывал дверь в маленькую комнатушку. Все комнаты в трактирах были похожи одна на другую — мрачные, пока гости не зажгут свечу на тумбочке у единственной односпальной кровати. В некоторых комнатах — номерах пороскошнее — имелось две кровати, но пиратская жизнь не подразумевала несметных богатств, поэтому и одной было достаточно. Комната была сухой, защищала их от сурового ветра и обеспечивала достаточно безопасное место для сна — жаловаться было не на что. Закрыв дверь на замок, Сонхва снял с себя тяжелое пальто и повесил его на один из крючков. Плотная толстая шерстяная ткань не высохнет к утру, но, по крайней мере, с нее не будет стекать вода, как сейчас. Все действия Сонхва были подсознательными, он чувствовал на себе взгляд капитана, который, прислонившись к стене, следил за каждым его движением. И все же он не мог понять, что происходило в голове Хонджуна, особенно в те моменты, когда Сонхва его подводил. В комнате повисло молчание. Хонджун оттолкнулся от стены, чтобы зажечь полусгоревшую свечу. Вспыхнувшее пламя спички привлекло внимание севшего на кровать Сонхва. Его прикованный к огоньку взгляд затуманился, когда Хонджун поджег фитиль, возвращая свечу к жизни. Сонхва увидел, как Хонджун задул спичку и положил ее на металлическую пластину под свечой. Но стоило капитану повернуться к нему, стягивая с плеч меховое пальто, Сонхва тут же отвел взгляд вниз на свои грязные ботинки, которые тоже нужно было снять. Хонджун подошел к двери, чтобы повесить верхнюю одежду, а Сонхва изо всех сил старался скинуть обувь, но из-за того, что он ошибся с размером, она была ему маловата, и после тяжелого дня ему с трудом удавалось ее снять. Стыдно было не только за то, что он упустил часть карты, за которой они так давно охотились, но и за то, что у него не получалось снять ботинки. Ему редко хотелось расплакаться, но сейчас на него навалилось всё сразу: чувство провала и осознание того, что скоро вся команда узнает о случившемся в таверне из-за болтливого языка Уёна и неприязни Юнхо к нему. Он уже слышал, как с их губ слетают слова «я же говорил». Временами Сонхва не заботило, что команда считала его слабым звеном, как и то, что они думали, что он не сможет стать пиратом из-за его прошлого. Но он никак не мог справиться с разочарованием в глазах капитана каждый раз, когда он терпел неудачу. По крайней мере, он думал, что это было разочарование — он ни в чем не был уверен, когда лицо Хонджуна было таким непроницаемым. После того, как грязный ботинок в пятый раз выскользнул из рук, Сонхва был готов поклясться, что сейчас взорвется и пробьет крышу горячими гневными слезами от очередного провала, но одного взгляда на капитана, опустившегося перед ним на колени между его бедрами, было достаточно, чтобы отвести его от края нервного срыва. Он безмолвно наблюдал за тем, как ловкие пальцы Хонджуна распустили тонкие шнурки у подошвы и сжали его голень, чтобы стянуть ботинок с ноги. Обычно Сонхва препирался с капитаном из-за подобных действий и отказывался от чужой помощи, но сегодня он, сломленный, сидел на кровати и позволял делать с собой всё, что тот захочет. — Мне жаль, — прошептал он. Его плечи опустились, когда Хонджун отставил один ботинок в сторону и чуть переместился, чтобы расшнуровать второй. Капитан тихо хмыкнул, но не стал задавать вопросов, за что извинялся Сонхва. Его пальцы кропотливо работали над шнурками, свет горящей свечи создавал в комнате интимную атмосферу, которая сбивала старшего с толку. — Уён уже должен был разыскать нужную нам часть карты, так что ты ничего не испортил, — сказал Хонджун, не отводя глаз от ботинка Сонхва, который не давал ему покоя. — Это было моей работой, — возразил Сонхва, слегка приподняв ногу, когда Хонджун снова ухватился за его голень, касаясь кожи под задравшейся штаниной. Было почти щекотно, и от теплого прикосновения капитана, впившегося пальцами в мышцу на ноге в попытке стянуть тесный ботинок, по телу поползли мурашки. — Проверкой, смогу ли я стать похожим на пирата, смогу ли влиться в твою команду, и я не прошел ее. Снова. Хонджун мгновение молчал. Белая рубашка с длинными рукавами и с глубоким вырезом прилипла к груди и плечам из-за сильного дождя. Его хватка на ноге Сонхва не ослабла, и когда он подался вперед, его колени испачкались в оставленной у кровати грязи, отчего Сонхва поморщился. — Твое место с нами, и семи месяцев недостаточно, чтобы привыкнуть, — сказал капитан. Мышцы на его руках напряглись, когда он, снова с силой дернув ботинок, смог, наконец, стащить его с чужой ноги и поставить у подножия кровати. Сонхва ожидал, что после этого мужчина поднимется, но вместо этого тот продолжал стоять на коленях между его разведенными ногами, глядя на него снизу вверх. — Твое время еще придет. Жизнь, к которой ты привык, сильно отличается от той, что у тебя сейчас. Мне тоже понадобилось время, чтобы приспособиться, и ошибки неизбежны. — Переговоры — это моя стихия, — запротестовал Сонхва и заправил длинные темные пряди волос себе за уши, когда Хонджун привалился щекой к его коленке, прижимая руку к его бедру, — я много лет обучался этому искусству, но сейчас у меня ничего не выходит. Тем более ты сказал, что это легкое задание, с которым справится даже спящий ребенок. Хонджун рассмеялся, скользнув ладонью вверх по ноге Сонхва. — Во-первых, это сказал Уён, а не я. Ты же знаешь, как он любит всё преувеличивать, поэтому из его уст всё звучало так просто. Эти пираты-падальщики себе на уме, и даже самому лучшему торговцу может оказаться не по силам с ними поладить. Сонхва на это лишь шумно выдохнул. Его кожа стала слишком чувствительной там, где Хонджун водил по ней кончиками пальцев, и сердце сейчас колотилось вовсе не из-за сорвавшейся сделки. Он потянулся рукой вниз, чтобы убрать с лица капитана длинные спутанные волосы. — Во-вторых, — продолжил капитан, пристально глядя на Сонхва, — ты не сможешь договориться с пиратом, если будешь делать это так же, как делал при королевском дворе. У тебя не получится их запугать, поэтому тебе придется научиться торговаться по-другому. Я уже много раз говорил: тебе нужно забыть всё, чему тебя учили. Сейчас мир разительно отличается от жизни принца. — Я знаю, — выдохнул Сонхва, беспокойно захлопав глазами, когда капитан оставил поцелуй на внутренней части его обтянутого тканью штанов колена. — Чудно, — Хонджун улыбнулся, все еще прижимаясь губами к чужому колену. Тусклый свет лишь сильнее подчеркивал будто вылепленные черты лица капитана, и этот вид завораживал Сонхва. Он тяжело сглотнул, когда Хонджун поднялся с колен и уперся ладонями в кровать по обе стороны от его бедер. Даже несмотря на то, как долго они знали друг друга, Сонхва всегда было тяжело смотреть Хонджуну в глаза — особенно в те моменты, когда его лицо находилось всего в паре сантиметров от его собственного, полностью обескураживая отражавшемся на нем пониманием. Теплоту между ними было невозможно отрицать: капитан всегда знал, как вытащить его из мрачного настроения и заставить щеки пылать от совершенно другого смущения. — Они к тебе привыкнут, — прошептал Хонджун, наклонившись, чтобы прижаться губами к уху Сонхва, отчего волна мелкой дрожи пробежалась по телу старшего. Сонхва стойко держался, борясь с желанием откинуться спиной на кровать и лечь — он знал, что Хонджун того и добивался, но ему хотелось еще немного поиграть в эту игру. — Они не знают тебя так, как я. Шум стучавшего снаружи дождя заглушил тихий, сорвавшийся с уст Сонхва звук, когда губы капитана вновь коснулись его ушной раковины. Его слова имели несколько значений, но разум Сонхва в этот момент смог уловить только одно из них. — Они меня ненавидят, — выдохнул он, прикрывая глаза и наконец позволяя себе обвить руками влажную шею Хонджуна. — Немного, — подтвердил капитан, бедром раздвигая ноги Сонхва, — но они научатся уважать тебя так же, как научились уважать меня. — Ты заслужил их уважение, Хонджун, это совсем другое. Капитан слегка отстранился от него, и, стоило их глазам встретиться, Сонхва увидел, как расширились его зрачки и как затрепетали его ноздри. Его безумный живой взгляд, который всегда так привлекал Сонхва, был очень ярким этой ночью, когда весь серый мир вокруг них провалился в сон. — Для тебя — капитан, не забывай об этом, — прошептал мужчина, облизнув губы, и в глазах его мелькнуло что-то опасное. Когда взгляд Хонджуна становился таким, Сонхва не мог от него оторваться. Капитан толкнул его на кровать, на грубые простыни, скрывающие бугристый матрас, и навис над ним, упираясь ладонями по обе стороны от головы Сонхва. Его волосы растрепались, полностью соответствуя званию сумасшедшего капитана, глаза засияли еще ярче в свете горевшей свечи. — Я не сомневаюсь в том, что ты обязательно получишь их уважение. Им еще предстоит увидеть, на что ты способен. Хонджун скользнул рукой под воротник Сонхва и прижался теплой ладонью к его плечу — там, где, они оба знали, золотая татуировка была высечена на его коже. Сонхва в очередной раз шумно выдохнул — сердце его колотилось тем сильнее, чем дольше он смотрел на Хонджуна, чем дольше капитан касался его кожи. — Ты заслуживаешь этого, и когда-нибудь они это поймут. От этих слов Сонхва вздрогнул, и кожа покрылась мурашками, когда капитан потянул за завязки на его рубашке, отрывая прилипшую к телу мокрую ткань, едва касаясь кончиками пальцев чужой груди. Они оба молчали, да и не нужно было ничего говорить — Хонджун всегда был искренен, в его словах не было ни намека на обман. Сонхва знал, что может доверять ему, и если капитан был уверен в том, что когда-нибудь остальные члены его команды смогут принять Сонхва как равного себе и достойного их верности, то и он сам мог в это поверить. — Давай-ка мы тебя разденем, — прошептал Хонджун. Его губы приоткрылись, а в глазах вновь заискрилось золото, когда он скользнул пальцем вниз по обнаженной груди Сонхва. — Ты замерзнешь насмерть, если останешься в мокрой одежде. — Вряд ли. Как мне может быть холодно, когда ты рядом? Капитан на это лишь усмехнулся и, закусив нижнюю губу, сел прямо. Старший не смог понять его взгляда, но он видел отражавшуюся в нем смесь печали и обожания. От этого он чувствовал себя странно: будто ставил Хонджуна в неудобное, затруднительное положение, не позволяя своим собственным эгоистичным желаниям отпустить его. Когда Хонджун ничего не ответил, Сонхва приподнялся, все еще не до конца уверенный в своих действиях. — Если сегодня ночью я должен снять с себя одежду, то и ты тоже. В таком виде тебе точно не будет удобно. Подняв руку, капитан прижал ладонь к щеке Сонхва — от теплого прикосновения словно током прошибло. Даже по прошествии многих месяцев, в течение которых Хонджун всеми силами пытался помочь Сонхва привыкнуть к физическому контакту, тот все равно ничего не мог поделать с охватывающей тело дрожью. — Конечно, — взгляд капитана перестал быть таким отрешенным, как раньше. Сонхва шумно вдохнул — в груди всегда становилось тяжело, когда Хонджун смотрел на него так. Сонхва не мог привыкнуть к этому взгляду, не мог дать ему какого-то определения. Он знал только одно — что обожал те моменты, когда мужчина смотрел на него такими глазами. — Нам нужно ложиться спать, мы отбываем рано утром. Губы Сонхва приоткрылись от слов Хонджуна, и он осторожно кивнул головой в знак согласия. — Конечно, так будет лучше. — Мы в одном шаге от того, чтобы отправиться в приключение, которое ты всегда желал, — добавил Хонджун, все еще не отрывая взгляда от лица Сонхва, но одновременно с этим казалось, что мыслями он был далеко отсюда. — Я обязательно сдержу обещание, которое дал тебе множество лун назад. — Я знаю, — прошептал Сонхва. Пламя свечи, горевшей рядом с ними, затрепетало. Капитан плотно сжал губы и ничего больше не сказал. Вместо этого он повернулся к яркому огоньку, наполнявшему комнату танцующими под шум дождя тенями. Сонхва внимательно следил за мужчиной, улавливая малейшие движения его напряженного тела, самые незначительные изменения в лице, пока капитан наблюдал за танцем пламени свечи, а за окном грохотал гром. Сонхва с тяжестью на сердце смотрел на то, как Хонджун глубоко вздохнул — он делал так только в те моменты, когда его разум одолевали тягостные и беспокойные мысли, но он решил не спрашивать. Он хотел протянуть руку и провести пальцами по длинным волосам своего капитана, почувствовать их жесткость, появившуюся от морской соли, вдохнуть его стойкий мускусный аромат. Он хотел распустить две косички в волосах мужчины и заплести их заново. Его желание быть рядом во всех смыслах становилось всё сильнее, пока он смотрел на капитана, гипнотизируемого горящей свечой. Но всё рано или поздно заканчивается. На мгновение Сонхва показалось, что Хонджун собирался ему что-то сказать, но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Он наблюдал за тем, как капитан наклонился в сторону свечи и лизнул пальцы, прежде чем протянуть руку и потушить пламя. От огонька не осталось ничего, кроме крохотного облачка дыма. Так их мир погрузился в кромешную загадочную тьму, позволявшую Сонхва представлять в ней все, что было угодно его воображению.

—~—

Впервые с тех пор, как они прибыли в портовый городок, дождь прекратился. Казалось, спустя семь долгих дней матушка-природа, наконец, решила сжалиться над городом и позволить солнечным лучам пробиться сквозь завесу туч. Ступая в этот новый мир, ноги с каждым шагом проваливались в топкую грязь. Вода была повсюду, и резкий запах рыбы и соли становился тем сильнее, чем ближе они подходили к океану. Хонджун позаботился о том, чтобы они покинули гостиницу, как только солнце показалось из-за горизонта, окрашивая темно-синее ночное небо легчайшим намеком на рассветное зарево. Свежий утренний воздух был сродни благословению, легкий ветерок обдувал их уже высохшие волосы и одежды, и утренние голуби радостно ворковали, пока они спускались по главной улице к причалу. Сонхва никогда не приходилось гадать, какой корабль принадлежал им — с того самого момента, как он увидел его, стоя на краю отвесной скалы, почти ослепленный яркими лучами закатного солнца, он тут же понял, что никогда не сможет забыть его вид. Больше никто не ходил под парусами такого глубокого черного цвета — Хонджун был единственным капитаном, обладающим таким судном. То, что раньше было символом предательства, стало тем, что юный капитан желал присвоить — он хотел изменить их значение, очистить свое имя и показать миру, кем он на самом деле является. Титулу Великого короля пиратов суждено было возыметь новый смысл для тех, кто узнавал о нем из звучавших шепотом разговоров. Сонхва считал, что это достойно восхищения. Приключения на рассвете были для него обычным делом, но даже когда бьющиеся о причал мягкие волны обдали их солеными брызгами, Сонхва не мог не зевнуть. Такие мирные утренние часы всегда были подобны сокровищу, особенно с кружащими над ними чайками, ныряющими в воду за своим завтраком. Рассвет всегда был явлением, за которым Сонхва нравилось наблюдать, и как бы он ни любил, сидя на твердых камнях, смотреть на медленно встающее солнце, наполняющее небо величественными оттенками — он знал, что ничто никогда не сравнится с восходом, наблюдаемом с корабля в открытом море. Шагая по деревянному причалу, он следовал за Хонджуном. Капитан первым достиг своего корабля, на борту которого золотым курсивом было начертано его название — «Судьба». Судно было прекрасным, ведь его команда о нем хорошо заботилась, и самым быстрым на свете — даже быстрее военных кораблей, которые Сонхва приходилось видеть. Он знал, что капитан невероятно гордился своим судном: он прошел с ним через многое — гораздо большее, чем Сонхва когда-либо сможет узнать. Хонджун без колебаний поднялся по деревянному трапу и ступил на главную палубу, оглядываясь, чтобы увидеть, пришли ли остальные. А вот Сонхва, однако, колебался — он знал, что как только поднимается на корабль, его будет подташнивать весь следующий месяц. Но ему все равно не потребовалось много времени, чтобы последовать за мужчиной. У главной мачты он бросил сумку с припасами — в основном с оружием — и выпрямился, подняв руку ко лбу на манер козырька, чтобы закрыть лицо от солнца, и посмотрел на Хонджуна, стоявшего рядом с другим мужчиной. Сонхва легко узнал человека, которого считал второй половинкой Юнхо. Они оба были высокими и сильными, устрашающими во всех отношениях искусными бойцами — это был второй человек, с которым, Сонхва знал, лучше не вступать в драку. Хоть Юнхо и пугал его, Сонхва понял, что старший помощник больше лает, чем кусает, поэтому с ним он уже немного утратил чувство страха. А вот о том, к кому только что подошел Хонджун, он не мог сказать того же. Его звали Сон Минги — мужчина, который никогда не носил рубашки с рукавами, несмотря на то, какой стоял холод, потому что любил демонстрировать покрывающие кожу многочисленные татуировки. Его отросшие каштановые волосы часто были собраны в маленький хвостик, и только пара прядей спадала на лицо, но этим утром он, по всей видимости, решил распустить их. Розы, драконы, сирены, сокровища, черепа и множество других рисунков, которые Сонхва с удовольствием хотел бы рассмотреть поближе, если бы Минги позволил, сияли на его коже в утреннем свете, пока он сидел на бортике корабля перед ведущей на квартердек лестницей и, чтобы не упасть в воду, держался одной рукой за тросы. Он говорил, что делает татуировку каждый раз, когда переживает угрожающий жизни или меняющий ее опыт. Сонхва знал, что Минги был третьим членом их экипажа, в то время как Юнхо был вторым, и понимал, что в те времена у мужчины явно не было таких разветвленных рукавов татуировок, как сейчас. — Новости? — Сонхва услышал вопрос Хонджуна, скрестившего руки на груди, чтобы морской бриз не раздувал полы его пальто. — Какие-нибудь неприятности за ночь? — Не, — ответил Минги. Его голос был низким от сна, так как, вероятно, проснулся он недавно. — Всё было спокойно, дождь держал всяких воров на расстоянии. — Ясно. Остальные уже пришли? — Не. — Они всегда опаздывают, — заговорил Сонхва, подойдя ближе к ним и откинув челку со лба. — Особенно если учесть, что с ними Уён, я не удивлюсь, если мы не увидим их до самого полудня. Хонджун слегка улыбнулся на это, но лицо Минги оставалось суровым и холодным. Он никогда не выражал своей неприязни к Сонхва, но, казалось, что каждый раз, когда тот находился поблизости, его лицо выглядело так, словно он чувствовал неприятный запах. Но он никогда не заставлял Сонхва чувствовать себя не на своем месте, как временами делал Уён. По правде говоря, Минги просто избегал Сонхва большую часть времени, если им не нужно было что-то обсудить. У старшего имелось предположение, что Минги недолюбливал его, потому что Юнхо его недолюбливал. У всей команды имелась определенная доля уважения к старпому, очевидно, это распространялось и на Минги, но эти двое были также и очень близки, поэтому Сонхва считал, что этот факт тоже играл немаловажную роль. — Что это ты там обо мне тявкнул? Сонхва почувствовал пробежавшую по позвоночнику дрожь — он подпрыгнул от неожиданно прозвучавшего позади голоса. Обернувшись, он увидел стоящего в шаге от него Уёна с хищной улыбкой Чеширского кота на губах, явно довольного тем, что смог подкрасться к ним так незаметно. У Сонхва живот свело, и брови нахмурились, когда он отступил назад, создавая дистанцию между ними, и увидел, что на корабль поднимаются еще двое с сумками, похожими на ту, что принес он сам. — Я думал, что уже говорил тебе перестать ко мне подкрадываться, — Сонхва уставился на младшего. — Это опасно, я могу тебя ранить. Уён гоготнул, очевидно, слишком энергично для столь раннего утра. — Хотел бы я посмотреть на то, как ты попытаешься хотя бы пальцем меня тронуть, принцесса, — его глаза сверкали от чистого восторга. — Ты даже не можешь услышать, как я подхожу к тебе сзади по скрипящим доскам. — Уён, — предупредил Хонджун твердым голосом, наконец привлекая внимание юного шпиона, — рот закрой. — Я просто пошутил, капитан, — он наклонил голову и ткнул Сонхва в бок локтем, выбивая того из равновесия. Как только Сонхва уверенно встал на ноги, он был готов толкнуть Уёна в ответ, заставить его поднять на него взгляд хоть раз, но Хонджун уже стоял между ними спиной к нему и смотрел на младшего взглядом, который Сонхва видеть не мог. Но, судя по выражению лица Уёна, он понял, что взгляд этот был явно не из добрых. — Иди и займи свой пост, пока я не привязал тебя к носу корабля, — строго произнес капитан, кивнув головой в сторону фок-мачты. — Я не потерплю никаких беспорядков на своем корабле, ты меня услышал? С лица Уёна исчезла дразнящая ухмылка, глаза странно потускнели, и он решил проигнорировать тяжелый взгляд Сонхва поверх плеча Хонджуна. — Ага, — ответил шпион, а затем развернулся на каблуках, чтобы заняться веревками, которые необходимо было распутать, прежде чем поднять якорь. Сонхва смотрел уходящему Уёну вслед, выжигая дыры в его спине, пока ветер раздувал свободную темно-синюю рубаху юноши. Он чувствовал легкую гордость за то, какой оборот приняла эта ситуация, но в глубине души более зрелая часть его сознания ненавидела это чувство. Его целью было заслужить доверие и верность команды, а не ругаться с ними от рассвета до заката. Уён никогда не упрощал ему задачу, но и Сонхва был не лучше, раз так легко из раза в раз попадался на его уловки. Не успел он ретироваться куда подальше, Хонджун остановил его, дернув за рубашку. Сонхва встретился с темными глазами напротив — скорее всего, так же Хонджун смотрел и на Уёна секундами ранее, с выражением, которое часто появлялось на его лице, когда он отчитывал команду. — То же и тебя касается, — сказал капитан уже тише, чем когда говорил с юным шпионом. — Ты себе не поможешь, если продолжишь с ними собачиться. Сонхва уж было хотел начать с ним спорить, но Хонджун продолжал напирать, и старший почувствовал, что уперся поясницей в фальшборт. Он знал, что на его лице было такое же выражение, что и у Хонджуна, потому как лицо капитана стало еще мрачнее. Он сильнее вцепился в рубашку Сонхва, смяв ткань в своих пальцах. — Меня не волнует, кто из вас это начал — я положу этому конец. Тебя воспитали лучше, чем их, и, конечно, ты должен знать, когда стоит остановиться. Эти парни выросли в трущобах, и все, что знают они — это ругань, — Хонджун продолжал давить на него, его нос почти касался носа Сонхва. — Если ты хочешь завоевать их уважение, то для начала перестань с ними грызться. Сонхва плотно сжал губы и прикусил язык. Он выдохнул горячий воздух, его эго настойчиво билось в груди, но он сдержался, потому что знал: в словах капитана была истина. Он сжал кулаки по бокам и острым, как кинжал, взглядом почти с вызовом уставился вниз на капитана, но, слава богам, ничего не сказал. — Вот и чудно, — сквозь сжатые зубы процедил Хонджун, а затем, отпустив Сонхва, крутанулся на каблуках, едва не хлыстнув того волосами по лицу, и, наконец, ушел, открывая старшему вид на Юнхо, поднимающего деревянный трап на палубу и отвязывающего узлы, которыми корабль был привязан к причалу. Сонхва смотрел Хонджуну вслед: его пальто беспорядочно развевалось за его спиной, когда он поднимался по ступенькам на квартердек. Его собственный гнев, казалось, улетучивался с каждым проделанным капитаном шагом, но это не ослабляло жгучего ощущения множества осуждающих пар глаз, рассматривающих его с головы до ног. — Я хочу, чтобы корабль покинул гавань к тому моменту, как солнце сядет за горизонт, и никаких отговорок! — хриплый и глубокий приказ Хонджуна донесся до них с верхней палубы. Он развернулся и перегнулся через бортик вниз и крикнул своему старпому: — Юнхо! Я хочу видеть эту часть карты! И после этого скрылся из виду. Сонхва стоял на том же самом месте, прислонившись спиной к дереву, взгляд его затуманился, а на корабле стало шумно и оживленно. Он глубоко вдохнул, чувствуя спиной порывы ветра; черные паруса опустились с громким звуком, который обычно приводил его в состояние эйфории. Спуск парусов всегда был зрелищным, и не имело значения, сколько раз Сонхва мог наблюдать этот процесс за прошедшие месяцы, которые провел на корабле. Минги рядом с ним зашевелился, наконец выпуская веревки из пальцев и подталкивая себя к тому, чтобы помочь Юнхо закончить свои дела, прежде чем тот отправится развлекать капитана. — Капитан сегодня в прекрасном настроении, — произнес он, даже не глядя на стоящего рядом Сонхва. — Тяжелая ночка? — Можно и так сказать. От высокого мужчины не последовало ни слова, ни даже кивка головой — ни единого знака, что он услышал Сонхва. После этого он, потянувшись и размяв крепкие мышцы, удалился затаскивать трап на палубу, чтобы корабль мог оплыть, как и велел капитан. Некоторое время Сонхва наблюдал за происходящим, слышал стук тяжелых ботинок по палубе, пока члены экипажа занимались каждый своим делом. Именно в такие моменты Сонхва чувствовал себя наиболее одиноко: ему не давали никаких поручений, кроме чистки оружия, поэтому он почти не участвовал в подготовке судна к отплытию, не помогал спускать паруса, чтобы те могли поймать ветер и вывести их в море. Обычно он был более чем рад сидеть на перилах и любоваться восходом солнца, когда корабль покидал гавань, но после событий минувшей ночи и утра это лишь напоминало ему о разверзнувшейся между ним и командой пропасти. Это было очевидно, и отсутствие какого-либо сходства с ними не помогало делу. Сонхва не мог придумать ничего, что связывало бы его с остальной командой. Он был беглым принцем, человеком, который жил в богатстве и носил великолепные одежды, тем, кто проклинал имена пиратов. Он был причиной, по которой множество из них казнили из года в год. С него стекало чистое золото, о котором каждый пират на этом корабле мог только мечтать. Он был принцем, которому судьбой было предначертано восседать на троне с короной, венчающей его голову, настолько тяжелой, что она становилась бременем. Ему была гарантирована беззаботная и роскошная жизнь. У окружавших его на судне мужчин была совсем другая судьба, и хотя Сонхва слышал совсем немногое об их прошлых жизнях, он знал достаточно, чтобы это понять. Эти истории были ужасными, и, слыша их рассказы, Сонхва вспоминал о том, что жизнь ни для кого не была легкой, а ему повезло еще больше остальных, потому что никогда в своей жизни ему не приходилось беспокоиться о том, что он будет есть завтра. На мгновение Сонхва задался вопросом, что думала команда о Хонджуне — но как только Юнхо криком оповестил всех о том, что корабль отходит от причала, внимание Сонхва переключилось, и мысли унеслись с порывом ветра, пойманным черными парусами, потянувшими их в открытое мерцающее море. Оттолкнувшись от перил, Сонхва вцепился в тросы и встал на стоявшие рядом ящики, глядя на водную гладь, пока корабль набирал скорость. Ветер раздувал его волосы, соленый морской воздух наполнил легкие. Он закрыл глаза, чувствуя тепло солнца на своей коже, как обещание нового дня, и глубоко вдохнул, готовясь к целому дню тяжелой работы. Ночью вся команда собралась в каюте капитана, чтобы обсудить карту, ее недостающие части и их мысли по поводу лучшего плана действий. Хонджун склонился над столом, по которому были разбросаны карты и прочие бумаги, а Юнхо стоял рядом с ним и смотрел на ту, которая служила обещанием приключения всей их жизни. Комнату освещало яркое пламя нескольких свечей, поэтому Сонхва не приходилось напрягать зрение, чтобы следить за Хонджуном и Юнхо, указывающими на разные части карты, сравнивающими их с другими в попытке понять, как будет правильнее поступить. Спустя месяц своего пребывания на корабле Сонхва впервые услышал, что в карте, украденной Хонджуном из пещеры дракона, не хватало частей. Он думал, что у капитана уже давно была целая, законченная карта, и поэтому изрядно удивился, обнаружив, что ей не доставало трех важных частей, которые им необходимо было найти, прежде чем отправиться в основное путешествие. Первый кусочек лежал свернутым в магазине на одном из островов, где они остановились, чтобы пополнить запасы еды. Уён заприметил его своим зорким глазом, исчез на целый день, а следующим утром вернулся на корабль и гордо преподнес его своему капитану. На поиски второй недостающей части потребовалось куда больше времени, загадочные зацепки то сбивали их с верного пути, то вели в правильном направлении. Они несколько раз возвращались к исходной точке, провели многие месяцы в море, пытаясь разоблачить обман и покупая информацию у сомнительных людей, когда на несколько дней пришлось встать на якорь в гавани портового городка. Прошло семь месяцев с тех пор, как Сонхва присоединился к их команде — и вот они нашли того, кто обладал второй частью карты. Для ее получения не требовалось почти ничего — Сонхва всего лишь должен был попытаться убедить отдать ее, на всякий случай прихватив с собой Уёна. Все они знали, чем в итоге закончилась эта ночь, и Сонхва просто надеялся на то, что капитан больше не будет включать его в свои планы, в результате которых старший опозорится еще больше. — Итак, еще одна, — заговорил Юнхо, и его слова вывели Сонхва из оцепенения. Он стоял в центре комнаты, Уён уселся на капитанской кровати, а Минги занимал единственный стул, развернув его спинкой к столу. — Две части уже у нас, но третья — самая большая, и именно она указывает на конечную цель. — Ага, я вижу. У нас появились зацепки, где может находиться последний кусок, можете поблагодарить за это вашего приятеля, — пробормотал Хонджун, не отрывая взгляда от карты под своими ладонями и кивнув головой в направлении Уёна. Шпион отсалютовал старшему помощнику. — Эта не карта, а настоящая головоломка. Мы никуда не сможем отправиться без последней части. — Нам потребуется месяц, чтобы добраться до этого места, — Юнхо облизал нижнюю губу, указывая на какую-то точку на карте, пытаясь обратить на нее внимание капитана. — К тому же это опасно, мы не были в этих морях уже многие годы. — Опасно? — Сонхва услышал, как эхом отозвался его вопрос, предназначенный только для его собственного сознания. Он не собирался задавать его вслух. Все взгляды тут же упали на него, в комнате на несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь плеском волн снаружи. Хонджун перевел взгляд на Юнхо, и между ними завязался безмолвный разговор, а затем он снова посмотрел на Сонхва, который неловко стоял в центре комнаты на расстеленном наподобие ковра меху. — Ага, очень. Ты никогда не сталкивался с подобным, — ответил ему капитан, в его глазах не было ни намека на ложь. — Не самое приятное местечко: порты буквально кишат ворами и разбойниками. Как только мы причалим, то сразу же окажемся на самом дне пищевой цепи. Брови Сонхва сошлись на переносице, руки он скрестил на груди. — И ты уверен, что последняя часть именно там? — Ты обо всем должен спрашивать? — заговорил Уён почти раздраженным тоном. — Если бы мы были уверены, то нам бы не приходилось отправляться в подобные места. — Мы и раньше нередко нападали на ложные следы, — возразил Сонхва, переключив внимание на юного шпиона. — Я бы не удивился, если бы кто-то просто попытался отправить нас на верную гибель. Он повернулся к Хонджуну и подошел ближе к столу, над которым тот все еще склонялся, рассматривая соединенные вместе куски карты. — Мы и раньше имели дело с ворами и разбойниками, так чем это отличается? — Тем, — раздался голос у Сонхва из-за спины, и от этого звука всё тело мужчины напряглось, — что это не обычные воры и разбойники. Сонхва обернулся через плечо, и взгляд упал на угол комнаты, где, он знал, в тени сидел человек. Он мог видеть его лицо, острые черты и темные глаза, мерцающие, как у дикого зверя, в свете свечей. Он скрестил руки на груди, откинув голову к стене позади, открывая вид на шею и шрам на горле, тянущийся вниз и скрывающийся под одеждой. Сонхва моргнул, прищурившись глядя в темноту, когда мужчина оттолкнулся от стены. Каждый его шаг был продуман наперед, каждое движение выверено, а глаза, казалось, превратились в узкие щелочки. Чхве Сан подкрадывался, как ягуар на охоте, его предплечья и запястья были перебинтованы. Он опустил руки по бокам, где, Сонхва знал, у него хранилось оружие. Он был наёмным убийцей, ассасином, и в паре с Уёном выполнял всю грязную часть работы, как только шпион заканчивал веселиться. Сан был молчалив, говорил лишь по необходимости, предпочитал смотреть за происходящим вокруг, а не участвовать в этом, часто сидя в вороньем гнезде вместо Уёна. Сонхва наблюдал за его движениями, не разрывая зрительного контакта, когда наёмник, казалось, почти танцуя приближался к нему. Старший прекрасно знал о том, что творил Сан, об ужасах, которые прятались в его кошачьих глазах. Он был тихим и загадочным, в отличие от несносного и шумного Уёна. Они в каком-то странном смысле дополняли друг друга, и, насколько знал Сонхва, они даже стали частью команды вместе, совершенно неразлучные. Они отлично сработались, с легкостью выполняли все задания, какими бы опасными и кровавыми они ни были. Когда Сан подошел к столу, Сонхва заметил легкий блеск прикрепленных к его бедрам кинжалов. Он наблюдал, как Сан, протянув руку над столом, вдавил палец в карту, а его взгляд ни на секунду не отрывался от Сонхва. — Это место, — его голос был до жуткого ровным, — говорят, ты узнаешь его по темному дыму, закрывающему собой небо и никогда не пропускающему свет. Сонхва внимательно смотрел на него, а затем его взгляд, скользнув по руке Сана, переместился туда, где его палец был прижат к нарисованному на карте острову. — На острове развивалась промышленность, от фабрик исходило столько дыма, что он вытеснил солнце, а небо стало черным. Говорят также, что на нем не растут деревья, не растет даже трава, и отсутствие зелени и посевов вывело экономику из-под контроля, — продолжил Сан, его челюсть напрягалась с каждым произнесенным словом. — Люди начали воровать и убивать, чтобы прокормиться, невинные семьи пачкали руки в крови, чтобы прокормить умирающих от голода детей. Воры и разбойники родом из этого места не будут колебаться при виде нас — они перережут тебе глотку сразу же, если ты хоть на секунду задержишь на них взгляд. Сонхва почувствовал, как тяжело сглотнул, его брови нахмурились пуще прежнего, потому что слова Сана застали его врасплох. — У людей, рожденных здесь, в груди нет сердца, они не дадут тебе второго шанса. Некоторые убивают просто из азарта, для них это все подобно игре. Здесь нет законов, нет правил, нет никого, кто встал бы на защиту невинных людей. Твоя жизнь находится в опасности с той самой секунды, как ты причалишь в порту, до тех пор, пока не уплывешь. Ты можешь думать, что сталкивался со смертью и лишениями, но, обещаю, ты никогда не видел ничего подобного. Сан оторвал палец от карты, его подбородок был задран вверх, но он не казался высокомерным. Из всех членов команды только у юного ассасина, казалось, не сложилось о Сонхва никакого мнения. Его тяжелый напряженный взгляд предназначался каждому члену экипажа и временами даже капитану. Он никогда не высказывал своего мнения о беглом принце, да и вообще редко выражал свое отношение к чему-либо. Сан до мелочей исполнял приказы, никогда не делал больше или меньше необходимого. И хотя с Саном Сонхва чувствовал себя безопаснее всего, он все еще пугал его, а его таинственная, загадочная аура порой озадачивала даже капитана, не всегда способного понять, кем на самом деле был Сан. На несколько мгновений воцарилась полная тишина. Волн, раскачивающих корабль взад-вперед было достаточно, чтобы Сонхва схватился за стол, пытаясь подавить тошноту. Даже после семи месяцев жизни на корабле он все еще не привык к морю, что также было одной из причин насмешек со стороны команды. После этого Сан отступил, лишь коротко взглянув на капитана, и вернулся в свой безопасный темный уголок. Сонхва не смотрел, как он уходил, его глаза все еще были прикованы к острову, никак не обозначенному на карте. Казалось, даже этот рисунок источал темную энергию. — У него нет названия, — произнес Сонхва: не более чем наблюдение. — Есть, — возразил Уён, откинувшись назад и уперевшись локтями в покрытую мехом кровать Хонджуна. От этого его расстегнутая почти до живота и обнажающая грудь рубашка натянулась, давая всем присутствующим возможность увидеть крепкие мышцы, которыми юный шпион гордился, не упуская возможности их показать. — Но на картах его не пишут, опасаются проклятий. Зрение Сонхва помутилось, толстые чернильные линии на карте расплылись перед глазами, а голос Уёна стал звучать приглушенно, невнятно — он уже привык не обращать внимания на юного шпиона. Сонхва прижал палец к карте, чувствуя грубую текстуру бумаги в тех местах, где чернила впитались слишком глубоко. — Как он называется? — спросил он шепотом, проводя подушечкой по бумаге: чем дольше он смотрел на карту, тем сильнее она его завораживала. — Черные Врата. И снова из оцепенения Сонхва вывел громко раздавшийся по комнате голос, который он не слышал уже давно. Он обернулся, отдернув руку от покалывающего ощущения карты под пальцами, чтобы увидеть стоявшего в дверях каюты человека. Сонхва даже не слышал, как скрипнули петли, когда дверь открылась. Он не имел ни малейшего представления о том, как долго новый участник их обсуждения наблюдал за ним. — Ёсан, ты уже встал? — Уён сел как положено, его глаза расширились от удивления, когда он увидел этого человека. Ёсан лишь закатил глаза, кутаясь в темное пальто, которое накинул на плечи, и зашел в комнату, закрыв за собой дверь. — Рад видеть, что твое зрение тебя пока не подводит, — довольно спокойно ответил он, взглянув на Уёна. — Тебе уже лучше? — спросил Хонджун, наконец выпрямившись, похоже, также удивленный внезапным появлением Ёсана. — Я не видел тебя на ногах целый месяц. — Видимо, болезнь решила проявить ко мне милосердие, — вздохнул тот, обернувшись к капитану. — Чем бы ни была та травяная настойка, которую вы набрали во время последней нашей остановки, она действительно помогла. Только голова еще немного кружится. — Рад это слышать, мы волновались, — произнес Хонджун с легкой улыбкой на губах, пока Ёсан прогуливался по каюте, а затем остановился, прислонившись бедром к одному из немногочисленных предметов мебели в комнате капитана. Сонхва с интересом разглядывал его: длинные светлые волосы мужчины были изрядно растрепаны, вероятно, из-за того, что большую часть времени он проводил в гамаке под палубой, но в то же время выглядел величественно. Он казался не слишком заинтересованным в обсуждении, и Сонхва гадал: то ли ему действительно было скучно, то ли симптомы неизвестной затяжной болезни продолжали терзать его тело. Его лицо приобрело более здоровый оттенок, и это было отрадно видеть. В последний раз, когда Сонхва его встречал, с блондина стекал пот, а кожа была лишена всякого цвета. Кан Ёсан всегда привлекал всеобщее внимание, стоило ему только пройти мимо. Сонхва помнил, как впервые встретил его — тогда ему показалось, что его ударили под дых. Ёсан был не просто красив: не существовало в мире подходящих слов, чтобы описать его внешние данные. В дрожащем свете пламени свечи Ёсан был похож на бога: гладкая медовая кожа, прекрасные светлые волосы, ниспадающие до острой линии челюсти. Его взгляд был свирепым и жестким, почти как у Сана, а его дерзкие уверенные речи только добавляли ему очарования. Его уши были проколоты во многих местах, не как у Хонджуна, конечно, и, к сожалению, часто скрыты за волосами, а драгоценные кольца, которые он носил, поражали даже Сонхва. Он был удивлен, узнав, что Ёсан сам не был принцем: по манере его речи и походке можно было подумать, что он имел какое-то отношение к королевской жизни, но, судя по всему, он никогда даже не ступал на королевские земли. Чаще всего, если Сонхва мог оторвать взгляд от лица Ёсана, его моментально приковывало украшение на шее мужчины, что-то вроде крупной рыбьей чешуи, которое он подобрал на рынке много лет назад, еще до того, как присоединился к Хонджуну. Украшение голубого цвета, контрастировавшего с его кожей, висело на груди. Переливаясь на солнце, оно всегда привлекало внимание, и иногда Сонхва очень хотелось, чтобы Ёсан позволил рассмотреть его поближе. — Мне казалось, он называется Черным Городом, — Уён нарушил воцарившуюся в комнате тишину. — Раньше так и было, но его переименовали за год до того, как я покинул его с вами. — Почему? — Потому что раньше на больших вратах, через которые проходят все корабли прежде, чем причалить, стояли стражники, не пускавшие внутрь пиратов и воров, но потом их сбросили с их постов на камни внизу. С тех пор никто не хочет подниматься на врата, название изменили, — вздохнул Ёсан, прижав пальцы к виску. — Ворота открыты, и любой может через них пройти. — Но это особое место, не так ли? — вмешался Юнхо, обращаясь к нему. — Ага, нужно знать кого-нибудь из города, чтобы иметь шанс не умереть прямо на причале, — блондин кивнул головой. — В городе царит своя иерархия, есть люди, с которыми не стоит связываться, но если с ними поладить, то всё может получиться. Ёсан, словно почувствовав нерешительность и сомнение в комнате, остановил взгляд блестящих глаз на теле Сонхва, осматривая его с ног до головы. — Я знаю, — осторожно добавил блондин, — я прожил там всю жизнь. — Присутствие Ёсана поможет нашему путешествию, — тут же заявил Хонджун, не оставляя места для дискуссии. Сонхва посмотрел на светловолосого мужчину, все еще казавшегося не слишком обеспокоенным сложившейся ситуацией. Его губы приоткрылись в сомнении, брови нахмурились в замешательстве. — Как? — Он там знаменит, — ответил Уён раньше, чем Ёсан успел открыть рот. Юный шпион вновь откинулся на кровать, на его губах заиграла ухмылка, от которой Ёсан опять закатил глаза. — Известный танцор. — Ты? — спросил Сонхва, лицо его вытянулось от любопытства. — Называть меня танцором слишком любезно, я занимался проституцией. Зарабатывал на жизнь без капли сожаления. Делал всё возможное, чтобы выжить, — пробормотал тот в ответ, слова звучали до боли откровенно. — Какие-то проблемы, маленький принц? В королевских кругах проституция наверняка презирается. Сонхва больше неосознанно покачал головой, его грудь тяжело вздымалась, потому что он знал, что за каждым его движением наблюдают. — Нет, никаких проблем, — выдавил он. — Вот и отлично, — размышлял вслух Ёсан, — рад видеть, что ты понял, где твое место. — Ёсан, — огрызнулся капитан, на что мужчина лишь вздохнул и снисходительно покачал головой. Разговор на этом прервался — вмешательства Хонджуна было достаточно, чтобы остановить дальнейшие препирательства. Но даже после этого Сонхва не оставляло щемящее чувство, что ему действительно не место здесь. Хонджун уже много раз говорил ему, что должно пройти время, чтобы все наладилось, и трезвым умом Сонхва прекрасно понимал почему. Королевская знать и пираты были слишком разными, не могли существовать вместе, и после того, как Сонхва узнал обо всех злодеяниях своего отца, он понял, почему ненависть была так глубока. Единственной причиной, по которой Хонджун не разорвал Сонхва на куски, когда был заперт в подземной темнице его королевства, как поступил со множеством гвардейцев и стражников, было то, что Хонджун не всегда был пиратом, и его с Сонхва пути не всегда были противоположными. Сонхва был готов ждать столько времени, сколько потребуется, но он не был готов к тому, что каждую секунду своей жизни будет чувствовать себя бесполезным и ничтожным. Возможно, это было его наказанием за то, какие поступки он совершил, когда был слеп — такая мысль возникала в его голове каждый раз, когда Уён издевался над ним или когда Юнхо бросал на него полный презрения взгляд. Иногда Сонхва гадал, чувствовали ли себя так же пираты, когда стражники проходили мимо их грязных, ужасно пахнущих камер в подземелье. Находящиеся в бесчеловечных условиях, одинокие, отчаянно нуждающиеся хотя бы в капельке доброты — нет, Сонхва прекрасно знал, как порой стражи обращались с заключенными. Возможно, он заслуживал худшего. — Стоит ли оно того? Карта была порвана на четыре части не просто так, никто не посмеет ей следовать, — снова подал голос Юнхо, его и хонджуново внимание было приковано к жуткой карте, — охота за предметами, которые мы должны раздобыть, чтобы открыть сокровище, скорее отправит нас на дно морское. — Ты прав, — пробормотал капитан, разглядывая карту и начертанные на бумаге надписи, — это очень необычные предметы. — Ну и какие же? Ты так нам и не рассказал, а потом вообще решил провести год в затхлом подземелье того королевства, — саркастично подметил Уён, за что получил подзатыльник от дотянувшегося до него Минги. Хонджун, казалось, не обращал на него внимания, очевидно, уже привыкнув к поведению юного шпиона и его саркастичным замечаниям. Спустя несколько мгновений он оторвал взгляд от высеченных на бумаге слов, которые Сонхва не мог разобрать, и оглядел каждого присутствующего в комнате. — Если мы будем следовать этой карте, то по пути мы должны найти три предмета. Надписи больше похожи на загадки, но в них говорится, что нам нужно будет сорвать чешую с сирены, забрать то, чего больше всего жаждет людоед, а затем дышать огнем с драконом на заснеженной вершине горы, чтобы добыть особую руду, — поведал капитан, воспроизводя все по памяти, сурово глядя на команду. — И когда мы достигнем цели, придется пожертвовать тем, что нам дороже всего. В каюте повисла тишина, и Сонхва почти видел, как шестеренки крутились в головах каждого из членов команды, пока они пытались осмыслить последние слова капитана. — Вы осознаете риски? Не просто так ни один пират не осмеливался отправиться за этим сокровищем, по крайней мере, об этом нет никаких сведений, — он осторожно продолжил. — Если мы последуем этой карте, то сделаем это правильно, но, если мы хотим совершить это путешествие, с ним должны быть согласны все. Это приключение всей нашей жизни, оно не для слабых духом. — А если мы откажемся? — спросил Юнхо, глядя на капитана с серьезным выражением лица. — Что тогда? — Тогда я разорву карту на столько частей, что вы не сможете сосчитать, и выброшу ее в море, — прозвучал ответ, и в его словах не было ни капли притворства, — но если вы решитесь, вы должны быть готовы лишиться жизни, потерять друзей. Шансов, что выживут все, практически нет, да даже вероятность того, что кто-то один достигнет цели, ничтожно мала. Мы сделаем это вместе, и, как ваш капитан, я буду стараться изо всех сил, чтобы удержать ваши жизни в своих руках, но я не могу гарантировать, что вы все выживете. — Ты говоришь так каждый раз, когда мы отправляемся в опасное место, — это были первые слова Минги за эту ночь. Его голос звучал ниже, чем обычно, лицо было лишено каких-либо эмоций, но в глазах, казалось, загорелся огонек азарта. — Мы пираты, мы всегда находимся на грани жизни и смерти. Ты говорил, что хочешь прославиться, а это приключение — прекрасная возможность заявить о себе. Мы столько раз рисковали жизнями, что я уже сбился со счета, но мы всё еще здесь, живы-здоровы. — Он прав, — негромко согласился Ёсан, глядя на Хонджуна, — мы столько лет говорили о приключении, подобном этому, что было бы неправильно даже не попытаться, когда у нас появилась такая возможность. Как мы можем называть себя пиратами, если боимся отправиться на охоту за сокровищами? — Ага, я согласен. Но что нам делать с твоим маленьким принцем? Не сможем же мы нянчиться с ним всё время, когда нам придется бороться за то, чтобы остаться на плаву? — спросил Юнхо, даже не удостоив Сонхва взглядом, когда выражал свою обеспокоенность капитану. — Он — меньшая из моих забот, — Хонджун огрызнулся на старшего помощника. — Я своими глазами видел, как он в одиночку справился с целой командой пиратов-изгоев, этот принц способен на большее, чем вы думаете. В ваших же интересах не недооценивать его, чтобы он не прокрался к вам глубокой ночью и не перерезал вам глотки. Если вы продолжите ему гадить и он все-таки это сделает, то я закрою на это глаза. Это касается всех присутствующих. Сонхва видел, как Юнхо крепко сжал челюсти, но, несмотря на тяжелый взгляд, которым он одарил своего капитана, он ничего не сказал. Странное чувство гордости вспыхнуло в груди, стоило Хонджуну произнести эти слова, поняв, что в отчаянной ситуации он сможет позаботиться о себе сам. Перед глазами промелькнули воспоминания о внутреннем дворе, горящем ярче солнца, о булыжной дороге, обжигающей его босые ноги. Его сознание заполонили ужасающие крики, наполнившие утренний рассвет, и повисшее над горизонтом солнце такого же цвета, что и кровь, стекающая по лицу, капающая с его меча. Сонхва помнил, как им овладели чистая ярость и боль, затуманивая зрение красной пеленой, когда он, следуя инстинктам, переступал через множество лежащих на земле тел. Кожа покрылась мурашками, когда он вспомнил, как к нему подошел Хонджун — весь в крови, раненный во время нападения. Это была ужасная ночь, и Сонхва часто просыпался в холодном поту, не способный унять бившую тело дрожь. В тишине капитанской каюты Сонхва не мог не вспомнить слова, которые тот произнес, когда он стоял в самом центре окровавленной площади и молился хотя бы о минуте покоя, когда его мир сгорал в агонии. «Я никогда не видел, чтобы кто-либо сражался, как ты. Во всех сражениях, в которых мне приходилось биться, я никогда не встречал настолько грубой силы, и то, чему я стал свидетелем — ненормально». Эти слова преследовали его по сей день, в голове крутились миллионы вопросов, отчаянно нуждавшихся в ответах. Но он изо всех сил старался не думать слишком много об этом — о том, каким образом ему удалось нанести столько жестоких ранений, если до этого он никогда не участвовал в битве. — То есть, мы собираемся отправиться в приключение, которое, скорее всего, унесет наши жизни, — заговорил Уён, поправляя бандану на лбу, и нахально посмотрел на капитана, — а сокровище-то стоит того? На лице Хонджуна отразилась дерзкая самоуверенность. Его пугающая ухмылка напомнила Сонхва о том, что Хонджун был по-настоящему диким: в его глазах вспыхнула опасная, бросающая вызов ярость. Склонившись над столом, он хлопнул ладонью по разложенной карте — звук эхом разнесся по освещенной свечами комнате — и, облизнув нижнюю губу, уверенно кивнул головой. — Ага. Сокровище — это вечная жизнь.