ID работы: 13021224

Young and Wild

Слэш
Перевод
NC-17
В процессе
109
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
планируется Макси, написано 208 страниц, 8 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
109 Нравится 53 Отзывы 41 В сборник Скачать

The Black Gate

Настройки текста
Примечания:
Однажды утром, ранней весной, когда Сонхва был еще ребенком, его матушка повела его на прогулку по окрестностям замка. Он помнил аромат ярких роз и обвивающие ворота и колонны лозы, негромкий шум находившихся во внутреннем дворике фонтанов, наполнявший собой утреннюю тишину, и солнце, поднимающееся над гигантскими стенами, окружавшими и защищавшими замок. Сонхва помнил, как тер глаза, все еще сонный, и следовал за королевой, которая ни разу не обернулась, чтобы убедиться в том, что ее сын продолжает за ней идти. Cонхва помнил ее темно-зеленое платье, волосы, убранные в пучок и украшенные золотом. Помнил звонкое цоканье ее каблуков, когда она уверенно шагала по мощеной дорожке внутреннего двора, задрав вверх подбородок и сложив на животе руки. Будучи ребенком, Сонхва не осознавал всей важности того дня, как и не понимал серьезности той ситуации — тогда он просто был рад возможности встать пораньше и отправиться на поиски приключений со своей матушкой, которую так редко выпадал случай увидеть. Возвращаясь в этот день в своих воспоминаниях, Сонхва мог с легкостью понять его тяжесть по одному только выражению бледного лица королевы, когда она, остановившись, повернулась к солнечным лучам, золотом освещавшим ее тело и будто дарующим ей юность. Она была молода, но за долгие годы королевского правления матушка Сонхва так и не смогла справиться со стрессом. Он всегда считал ее одной из самых прекрасных женщин, которых он когда-либо видел: острые скулы и аккуратный маленький носик идеально гармонировали на ее лице, длинные ресницы и пухлые губы делали ее больше похожей на статую, чем на живого человека. И именно тогда, будучи маленьким мальчиком, все еще зевающим и трущим спросонья глаза, он задумался о том, что, возможно, его мать действительно была статуей. Она неподвижно стояла в лучах утреннего солнца, ее кожа светилась под ними золотом подобно украшениям, цепями покрывавшим ее тело. Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выдохнула только тогда, когда Сонхва сделал шаг ближе, наконец выйдя из тени замка и полностью ступив в тепло солнца. Он помнил, как хотел прикоснуться к ней, обхватить маленькой ручкой один из ее безвольно повисших по бокам пальцев. Помнил, как хотел снять с него кольцо с рубином, чтобы примерить самому и посмотреть, подойдет ли оно ему — конечно, не подошло бы, обе его ладошки с легкостью помещались в одной руке матери — но Сонхва был любопытным маленьким ребенком, и ничто никогда не могло утихомирить его разыгравшееся воображение. — Твой брат больше не будет жить с нами, — сказала она, ее шея заметно напряглась, словно произносимые ею слова причиняли ей боль. Ее глаза все еще были закрыты, но ее ресницы то и дело вздрагивали, когда она делала очередной вдох, будто пыталась успокоиться. — Сейчас ты не способен этого понять, но когда-нибудь обязательно сможешь. Конечно же, тогда он так и не понял, почему его брат, его лучший и единственный на тот момент друг должен был его оставить. Он не понимал, почему единственный человек, проявлявший к нему свое внимание, должен был покинуть замок, дав жалкое обещание, что когда-нибудь вернется. Сонхва не знал о том, что он был ему лишь единокровным братом, что страдающая женщина, стоявшая перед ним в ярких лучах утреннего солнца, не была матерью его брата. Он и не понял бы, даже если бы она рассказала ему об этом. Сонхва помнил, что ничего ей не ответил — он был в замешательстве, в неверии, грудь болела от одной только мысли о том, что брат больше будет ерошить его волосы, проходя мимо него в коридорах замка. Когда он вырос и, наконец, всё понял, Сонхва часто задавался вопросом, почему его мать в то утро выглядела такой расстроенной. Он знал, что в этой истории было что-то еще — то, что он никогда не сможет узнать, потому что его матери больше нет в живых, но в то утро она точно что-то от него скрывала. — Сын мой, — ее слова звучали не громче шепота, и, открыв наполненные непролитыми слезами глаза, она посмотрела на солнечный свет. Юный принц видел, как руки его матери сжались в кулаки, ее тело напряглось, борясь с каким-то демоном внутри, пока она стояла в центре внутреннего двора в своем прекрасном, развевающемся на ветру платье. Когда она, наконец, посмотрела на него сверху вниз красными, полными слез глазами, на лбу ее залегли морщины, подбородок задрожал, и она плотно сжала покрасневшие губы в тонкую линию. Сонхва помнил, как она, будто выйдя из оцепенения, двинулась к нему, присела на корточки, чтобы заглянуть в глаза своему ребенку, и протянула руки к его личику. Он помнил, какими ледяными были ее пальцы — холоднее украшавшего их металла — когда она обхватила ладонями его щеки. Помнил, как слезы все-таки полились из ее глаз, размазывая макияж по ее скулам, когда она держала личико своего сына в своих ладонях, глядя на него так, словно совершила что-то ужасное и не могла рассказать эту страшную тайну. — Всегда помни, — ее глаза напряглись от порыва ветра, будто пытавшегося унести с собой это воспоминание из головы Сонхва, — до тех пор, пока ты смотришь на солнечный свет, ты никогда не увидишь тени. Корона на ее голове сверкала, драгоценности переливались и блестели, как и должны были. Его мать всегда была величественной — и даже когда она плакала по причине, которую Сонхва никогда не сможет понять или узнать, она все еще была прекрасна. — И не забывай: солнце дарит нам жизнь. Возможно, именно поэтому Сонхва стал одержим солнцем. В глубине его души всегда было желание наблюдать за слабым восходом солнца, которое набирало силы к полудню, а затем умирало, падало с неба и погружало мир во тьму. И хотя Сонхва был влюблен в луну, он не мог отрицать своего влечения к величественной силе солнца. Он часто находил свою матушку под его лучами. Она напоминала Сонхва о силе солнца: как о чистой, жгучей страсти, которая пробуждала мир от вечного сна, так и о том, как смиренно и страшно жизнь прекращала дышать с наступлением ночи. С тех пор, как ее жизнь жестоко отняли, Сонхва осознал, что его одержимость богиней луны отошла на второй план. Он думал о том, что, возможно, и у солнца была своя богиня, умиротворенная, со струящимися золотыми локонами. Может, именно по этой причине Сонхва нравилось спать прямо на палубе корабля, а не в безопасных каютах под ней, где располагались гамаки, раскачивающиеся на волнах бескрайнего океана. Может, именно это помогало ему не сдаваться — ощущение теплых поцелуев солнца на его замерзшем, покрасневшем носу, лучи, согревающие кончики ушей и возвращающие цвет его лицу. Он часто засыпал, сидя на нескольких сдвинутых ящиках, прислонившись к бортикам судна и используя собственные руки вместо подушек — только ради того, чтобы проснуться и увидеть богиню солнца, опускающую пальчики ног в холодную воду на горизонте, заставляющую водную гладь искриться ярко-красными и оранжевыми бликами. Было что-то сокровенное в том, чтобы просыпаться с мелкими морскими брызгами на лице; тяжелый запах соли со временем стал успокаивать, как и легкое, размеренное покачивание корабля. Иногда оно было слишком сильным, и желудок Сонхва скручивало в узлы, но, к счастью, в это нежное, мирное утро океан был спокойным и теплым, и Сонхва ничего не мог поделать с желанием прислониться к дереву корабля и смотреть за набирающим силу солнцем. Не было никаких звуков, кроме разбивающихся о борт корабля морских волн и ветра, наполняющего большие черные паруса. Сонхва почувствовал, как его глаза непроизвольно закрылись, когда он сделал глубокий вдох, и близость беспечного утра заполнила дыры в его сердце. Он схватился за накинутое на плечи хлопковое одеяло и натянул его ближе к телу, пытаясь укрыться от пробирающего до дрожи холодного ветра. Он сидел на носу корабля, поэтому ничто, кроме одеяла, не спасало его от кусающего холода морского бриза. Но он не возражал, потому что действительно не мог беспокоиться о чем-либо, когда солнце осторожно держало его лицо в своих ладонях, согревая щеки и нос. Искрящаяся гладь воды и хлопанье парусов убаюкивали — что-то сродни колыбельной. Но внезапно раздавшийся позади тяжелый скрип палубы вырвал Сонхва из счастливой неги танца утреннего солнца, он резко обернулся, чуть не свалившись с ящика, и его взгляд упал на следящего за ним хищника. — Хонджун… — выдохнул Сонхва, его глаза расширились от удивления — он не ожидал увидеть своего капитана рано утром. Он теснее сжал одеяло вокруг себя, когда Хонджун подошел ближе, переступив через лежащие на палубе веревки, и устроился на ящике перед ним. В следующую секунду Сонхва почувствовал, как его тело успокоилось и расслабилось. Он сел в прежнее положение, прижался щекой к деревянному бортику и посмотрел на сидящего перед ним Хонджуна. Было обычным делом видеть капитана на восходе солнца, как и всю остальную команду, но по какой-то причине это утро было совершенно другим. На плечах Хонджуна не было уже привычного мехового пальто — на нем была только шелковая рубашка, наспех застегнутая и заправленная в штаны. Рукава ее были закатаны до локтей, мышцы на руках то и дело напрягались, пока Сонхва рассматривал капитана. В свете утренних лучей он выглядел прекрасно: его кожа сияла, прямо как вода внизу. Его волосы были собраны в низкий хвост — Сонхва знал, что капитан заплетал волосы только на ночь, поэтому предположил, что тот проснулся совсем недавно. Его взгляд был мягким, несмотря на сосредоточенное выражение лица; глаза, казалось, горели решимостью, вновь напоминая Сонхва о великих драконах, о которых он так много читал в библиотеке замка. Зверь, опасный и свирепый, дышащий огнем настолько жарким, что способен за считанные секунды расплавить мясо на человеческих костях; и в то же время — нежный, оберегающий свою семью; Хонджун, Великий король пиратов, был похож на мистического золотого дракона, который, согласно поверьям, обитал в великих морях и даровал убежище заплутавшим морякам и жертвам кораблекрушения. — Почему ты так рано проснулся? — голос Хонджуна был таким мягким и спокойным, и, когда он протянул руку и провел ладонью по скуле Сонхва, от нежного прикосновения тот прикрыл глаза. — Хотел увидеть рассвет, — последовал невозмутимый ответ. Собственный голос казался далеким, как воспоминание, пока капитан продолжал поглаживать его лицо. — Он звал меня. Хонджун тихонько хмыкнул, вибрация голоса была такой притягательной, что Сонхва позволил себе открыть глаза и посмотреть на великого пирата — утреннее солнце окутывало его тело почти красным ореолом. Быть может, Сонхва еще не проснулся — тепло и нежность казались слишком похожими на сон. Однако чужие прикосновения были слишком реальными, слишком ощутимыми, от поглаживаний загрубевшей подушечки большого пальца по его щеке покалывало кожу, и от этого сердце радостно заколотилось в груди. Ему хотелось прильнуть ближе, заключить пирата в объятия и вместе встретить восход солнца. Он не знал точно, сколько времени они так просидели: Хонджун продолжал ласкать его лицо и время от времени проводил пальцами по его волосам, убаюкивая, и солнце заключило их в теплые объятия. Сонхва знал, как дорога́ каждая секунда, и ему хотелось, чтобы время перестало существовать и они могли оставаться вот так вечно. В мире и гармонии, наедине с природой и друг с другом. — О чем думаешь? — тихонько спросил Хонджун. Сонхва приоткрыл глаза и встретился с любопытным взглядом капитана. — О матери, — прошептал он в ответ, наблюдая за тем, как Хонджун слегка наклонил голову набок, большим пальцем вытирая брызги соленой воды со лба Сонхва, — я думал о ней. Он почувствовал проскользнувшее в теле Хонджуна напряжение, но вскоре мужчина вновь расслабился, когда понял, что воспоминания не приносили Сонхва боли. Он знал, что его матери больше нет в живых, что ее жизнь резко отняли. И хотя она страдала от болезни, о которой ничего не было известно, все знали, что она стала жертвой ужасного нападения на дворец. Пальцы Хонджуна медленно скользнули вниз по его плечу, а затем, обхватив руку, осторожно подтянули беглого принца в более удобное сидячее положение. Пират притянул его ближе, позволяя Сонхва положить голову на свое плечо. — В детстве одним ранним утром, прямо перед рассветом, она разбудила меня и сказала идти за ней во внутренний двор, — начал Сонхва, прильнув к капитану, вдыхая его запах. На мгновение он замолчал — вдруг Хонджуну захочется прервать его мысль, но пират ничего не говорил, скорее всего, устремившись взглядом на восходящее солнце. — Я был так мал, что ничего не понимал. Честно говоря, я был просто рад, что мне разрешили встать с постели до рассвета. Я молча следовал за ней, раздумывая, почему она вдруг застыла, как озеро, замершее с наступлением зимы. Сонхва почувствовал ладонь Хонджуна на своей ноге и, опустив руку, нежно переплел их пальцы вместе — непозволительная роскошь. Он засомневался, неуверенный в том, допустимо ли это, но Хонджун слегка сжал его ладонь, успокаивая тревожные мысли. — Она стояла неподвижно, пока солнце не поднялось над дворцовыми стенами и не окутало ее своим сиянием, — слова зазвучали тихим шепотом, когда Хонджун оказался так близко, — но когда оно взошло, я помню, какая боль отразилась на ее лице, словно лучи жгли ее кожу прямо у меня на глазах. Я был так мал, у меня было такое богатое воображение, что, я мог поклясться, она выглядела так, словно заживо горела в огне, как если бы утреннее солнце выжигало из ее тела всё зло, что она совершила. — Зло? — У матери были свои секреты, и она унесла их с собой в могилу, — Сонхва повернул голову, чтобы посмотреть наверх, и тут же встретился взглядом с Хонджуном, словно тот смотрел на него все это время. — В тот день она рассказала об изгнании моего брата. Я не понимал, что это значит, я был совсем крохотным, но я помню, какой печальной она выглядела. Уже позже я думал об этом — думал намного больше, чем следовало — но мне казалось, что выдворение ребенка, родившегося от женщины, которую отец по-настоящему любил, должно было сделать ее счастливой. Я ожидал, что она будет улыбаться, если вообще не смеяться, торжествуя. Сонхва прервался, Хонджун тоже молчал. Его грудь плавно поднималась и опускалась при дыхании, и Сонхва стал повторять его движения, уперевшись взглядом в обнаженные участки загорелой кожи капитана. — Но она не была счастлива, не так ли? — Да, — выдохнул Сонхва, вырывая руку из чужой хватки, вместо этого проводя пальцем по линиям на ладони пирата, — она плакала. В какой-то момент глаза защипало, Сонхва почувствовал давящую тяжесть в груди. Он не понимал, почему на него вдруг нахлынули эмоции, почему сердце начало болеть так сильно, что ему пришлось прижать свободную руку к груди в попытке унять охватившую тело дрожь. В горле запершило, и он принялся быстро моргать, пытаясь сдержать слезы, пока мысли в голове разбивались на миллионы разных вопросов. — За всю свою жизнь я всего дважды видел, как она плачет, и это был первый, — он собрал все свои силы, чтобы продолжить говорить, но голос звучал хрипло и дрожал. — Она никогда не была мне настоящей матерью, как не была живым, осязаемым человеком. Сидя в своем троне, она всегда была молчаливой и неподвижной, и я воспринимал ее как величественную, одетую в роскошнейшие одежды статую. Но в тот день я увидел ее человечность. — И что ты почувствовал? — тихо спросил Хонджун. В прохладном утреннем воздухе его еще низкий ото сна голос звучал успокаивающе. — Свободу, — тут же выдохнул Сонхва, закрыв глаза и позволив, наконец, упасть накатившим слезам. Он был на грани, но каким-то чудом смог сохранить ясность ума, чувствуя, как стало тяжело глотать и дышать из-за вставшего в горле кома. — Такую свободу. Хонджун осторожно обнял его, укладывая голову на макушку Сонхва, все еще лежавшего на его плече. Подобное проявление близости для них было редкостью, особенно теперь, когда Хонджун вернулся на свое судно и снова стал носить звание капитана. Сонхва в некоторой мере понимал это — капитан должен поддерживать определенный образ в глазах своей команды, сохранять определенный уровень агрессии и жесткости, и потому только в такие моменты, оставаясь с ним наедине, Сонхва мог оказаться в его теплых и ласковых объятиях. Они молчали некоторое время — Сонхва потерял счет секундам, но он наслаждался этим моментом. Они сидели так, пока солнце не поднялось над горизонтом, освещая яркими лучами всё вокруг. — Я должен тебе кое-что сказать, — заговорил Хонджун. Сонхва сел прямо — от прозвучавшей в голосе искренности захотелось увидеть лицо капитана. Он внимательно наблюдал за мужчиной, изучая его в попытке найти хоть какой-то намек на то, о чем тот собирается говорить. — Что? Хонджун открыл было рот, но тут же закрыл обратно, и часто заморгал от беспокойства и неуверенности. От этого живот Сонхва скрутило, сердце сорвалось на бег — он даже подумывал сказать пирату, что, может, ему лучше и не знать ничего, особенно если это было что-то, что Сонхва не хотел слышать. Но он лишь плотно сжал губы, не говоря ни слова. Тело напряглось — он готовил себя к худшему. — Я солгал тебе, — прошептал Хонджун, на мгновение переведя взгляд куда-то в сторону. — Что? — слова едва успели сложиться в предложение на языке Сонхва, но прежде, чем его беспокойство взлетело до небес от недопонимания, Хонджун прервал его, подняв руку, тем самым дав понять, что еще не закончил говорить. — В тот день, когда ты спросил меня, почему я оказался в твоем королевстве, я ответил, что сердце звало меня туда, вернее, в земли за пределами твоего королевства. Я был не до конца честен с тобой. Губы Сонхва медленно разомкнулись, а брови нахмурились от слов капитана. Он решил не задавать вопросов, пока тот не договорит; язык мужчины пробежался по нижней губе, а взгляд переместился вверх, туда, где сидел Сонхва, пустые руки которого теперь мелко потряхивало. — Я солгал: мое сердце тянуло не в место за пределами твоего королевства, — было странно видеть капитана таким — неуверенным, сомневающимися в словах, которые он пытался произнести. Это ничуть не успокаивало тревогу Сонхва, его мозг мог лишь представлять, что же такое сложное хотел рассказать ему пиратский капитан. Хонджун неловко сдвинулся с места и, поставив ногу на край ящика, стал смотреть на океан, пока ветер развевал выбившиеся из хвоста пряди его волос. — Были времена, когда я не мог уснуть, как бы ни пытался, как бы ни изнурял себя — я не мог. Я не спал несколько недель, начал терять себя, свой рассудок. Знаешь, что мешало мне уснуть? Капитан напряженно посмотрел на него, и Сонхва понял, что этот вопрос не был риторическим. — Что? — мягко спросил он, одновременно обеспокоенный и любопытный. Уголки губ Хонджуна приподнялись, на лице появилась улыбка. Он наклонил голову вниз и тихонько хихикнул, а затем вновь поднял взгляд на Сонхва. Странно, как движения и звук, сорвавшийся с губ Хонджуна, в этот момент напомнили старшему о юности. По-детски чистой, невинной юности. Их глаза встретились, и Сонхва мог поклясться, что его сердце замерло: что-то во взгляде Хонджуна заставило его почувствовать исходящее от него королевское величие.
 — Музыка, — коротко ответил капитан, как будто ответ все время витал в воздухе вокруг них. Хонджун моргнул, его глаза сияли в свете солнца, и улыбка на лице стала еще шире. — Точнее, мелодия арфы. Сонхва глубоко вдохнул, руки безвольно замерли на его коленях. Всё в мире: время, реальность — будто остановилось, когда к нему пришло осознание того, в чем только что признался капитан. Его глаза, должно быть, распахнулись от удивления, потому что Хонджун восхищённо смотрел на него. Его лицо сияло искренним счастьем от того, что Сонхва, казалось, всё понял и ему не пришлось ничего объяснять. — Множество ночей я лежал в кровати или бродил по этой самой палубе взад-вперед, пытаясь понять, почему я не слышу ничего, кроме стоящего в ушах звука арфы. Команда думала, что я схожу с ума, и я тоже — и в те редкие моменты, когда мне удавалось уснуть, мне снился один и тот же сон. Я не понимал, как от него избавиться, поэтому следовал за музыкой, позволяя ей вести меня туда, куда ей хотелось. И когда я оказался в уже знакомом месте, то сердцем понял, что это как-то связано с тобой. Сонхва наклонился вперед, его пересохшие губы приоткрылись. — Твой сон… о чем он был? — Хочешь узнать? — Да, — выдавил он, — прошу. Мне нужно знать. Хонджун приподнял бровь, бросив на Сонхва недоуменный взгляд, но не потрудившись задать сам вопрос. Он ухватился за тросы, прикрепленные к фок-мачте, открыв Сонхва прекрасный вид на вздувшиеся от напряжения вены на его руке. — Он всегда был одним и тем же, и время от времени я вижу его снова, даже после того, как нашел тебя. Он всегда начинается с темноты. Звук — вот что появляется первым; вдалеке слышится тихая, приятная мелодия арфы. Со временем она становится громче, а мне всё тяжелее дышать, бывает, тело болит так сильно, что я не могу пошевелиться, — Хонджун поднял руку перед собой и принялся ее рассматривать. — Иногда кажется, будто у меня нет руки, или кисти, или пальцев… словно чего-то не хватает. Тело не ощущается целым, я знаю, что со мной что-то не так. Сонхва с трудом удавалось дышать, тепло солнца почти обжигало, хотя всего пару минут назад было прохладно. — Мне кажется, что я падаю, ускользаю. Это чувство, когда хочется бежать, но не можешь — я раб того, что меня удерживает, — продолжил капитан, все еще глядя на собственные пальцы. — Потом музыка становится громче, и я понимаю, что нахожусь в маленькой комнате, лежу на кровати с чем-то холодным над головой. Арфа не умолкает, у нее есть какая-то определенная мелодия, и она повторяется снова и снова, из раза в раз. Я чувствую, что она ведет меня туда, где я должен быть… — А потом всё прекращается, — прошептал Сонхва, звук сорвался с его губ прежде, чем он успел его остановить. Хонджун лишь улыбнулся ему и решительно кивнул головой. — Ага, я просыпаюсь и чувствую себя так, будто меня мучили. Сонхва остался сидеть с открытым ртом, ему хотелось кричать и вопить о том, что и он чувствовал эту боль, испытывал эти пытки и смятение в течение многих ночей. Он хотел рассказать капитану, что он тоже пережил это, сходил с ума, пытаясь понять, что значит эта музыка, захватившая его мысли и сны. Он облизнул губы и сцепил руки в замок, когда к нему вернулись воспоминания о собственном мучительном сне с постоянным ощущением, что он тонет. Только он не тонул. Он осознал, что его сон был предзнаменованием, предвестием будущего, которое настанет, если он правильно разыграет все карты. Он нашел своего флейтиста, нашел конец своего сна. С того дня, когда он, мокрый и чуть не захлебнувшийся, проснулся на палубе корабля Хонджуна, он ни разу больше не видел этот сон. — Ты уверен… — вырвалось из уст Сонхва, — ты уверен, что этот арфист — это я? Хонджун слегка наклонил голову, но в его взгляде не было ни капли смятения. — Я должен был убедиться, что это ты, поэтому я и провел так много времени взаперти в твоей темнице. Но в тот день, когда ты сказал, что играешь на арфе, мое сердце всё поняло. Ты — арфист из моих снов. — Зачем ты мне это рассказываешь? — сердце Сонхва заколотилось быстрее от мыслей о том, что всё это могло означать. — Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? Взгляд капитана тут же смягчился, и только в этот момент Сонхва заметил в его обычном поведении изменения, которые оставляли в груди пустоту. Взгляд Хонджуна был отстраненным, он смотрел на него, но будто бы не видел. Его мысли были далеко отсюда, выражение лица стало нечитаемым — словно он хотел что-то сказать, но не решался произнести ни слова. 

— Это традиция — наслаждаться утром перед встречей с чем-то опасным. Считай это затишьем перед бурей, — тихо ответил он. — Так вот почему твоя команда до сих пор не показалась? — Ага, им предоставилась возможность провести это утро как угодно и с кем угодно, — капитан оторвал взгляд от Сонхва и перевел его куда-то в сторону, а потом вниз, на палубу, туда, где проход вел в брюхо корабля. — В такие моменты мы вспоминаем об опасностях, которые влекут за собой пиратская жизнь и приключения. Важно понимать, что не все возвращаются из таких мест, так что мы наслаждаемся компанией друг друга, пока еще можем. Жизнь драгоценна, даже священна — но легко потерять ее, когда меньше всего этого ожидаешь. 

Пальцы Сонхва дрогнули, и он опустил голову от тяжести слов капитана. — Тогда тебе следует быть со своей командой, — произнес он негромко. — Уверен, они бы хотели провести время со своим капитаном. Он изо всех сил старался не показывать своего огорчения, сердце пропустило пару ударов, но его мысли вмиг настигло нежное прикосновение руки, приподнявшей его голову за подбородок, и большого пальца, поглаживающего нижнюю губу. Хонджун прервал его мысленное самобичевание, заставив посмотреть на себя, а его собственный взгляд казался напряженным и печальным. От этого Сонхва стало только хуже. — Ты и есть моя команда, — произнес капитан, надавив большим пальцем на чужой подбородок, — и этим утром я решил быть с тобой. — Хонджун… — прошептал Сонхва, обхватив запястье мужчины. — Я не хочу вставать между тобой и твоей командой, твоей семьей. Не хочу вносить раздор. — Тсс, — он наклонился так близко, что нос Сонхва наполнился его ароматом, запахом, от которого тот стал зависим, и почти прижался своим лбом к чужому, — ты — такая же часть моей команды, моей семьи, как и они. Чтобы больше я подобного не слышал, ясно? Сонхва не ответил, а Хонджун и не требовал от него этого. Их взгляды говорили сами за себя, понимание было обоюдным. Сонхва знал, что формально он был частью команды — просто не чувствовал себя ей. Имело время значение или нет, но дни летели, не останавливаясь ни на миг, и шансы того, что остальные примут его как своего, были очень малы. Капитан «Судьбы» мог сколько угодно называть его членом своего экипажа, если ему так хотелось, но Сонхва знал, что самое важное — верность — ему только предстоит заслужить, и без уважения со стороны всей команды слово капитана ничего не значило. Исчезновение тепла чужой руки вырвало Сонхва из собственных мыслей, и он посмотрел на Хонджуна, который встал с ящика, сделал несколько шагов по палубе к бушприту, выступающему с носа корабля, и остановился. Ветер развевал его волосы и одежды, разносил соленый запах океана по всему судну. Сонхва наконец поднялся, одеяло упало на доски, и он проследовал за капитаном, встав в нескольких шагах позади. Он скрестил руки на груди, чувствуя, как ветер пронизывает тонкую ткань его рубашки. — Мы прибыли, — произнес Хонджун и прежде, чем Сонхва успел открыть рот, чтобы спросить, поднял руку, указывая пальцем по направлению бушприта куда-то вдаль. Сонхва шагнул ближе, позволяя взгляду пробежаться по руке Хонджуна и устремиться туда, куда он указывал. Действительно, их дорога к следующему пункту назначения скоро должна была кончиться. Когда Сан говорил о застилающем небо черном дыме, беглый принц с трудом мог себе это представить. Но стоило ему посмотреть вдаль и увидеть это — черные, подобные грозовым тучи, не обещавшие ничего, кроме ужасных разрушений — он уже не смог оторвать взгляд. Он не мог разглядеть сушу — лишь стену кружащейся тьмы — и понял, что, пока они не окажутся в этом мрачном облаке, они не смогут увидеть землю. Этот вид внушал чувство тревоги; прекрасное, яркое и красочное утро вокруг сменялось вдали зловещими тучами. В этот момент Сонхва начал осознавать, насколько опасным может стать их положение, и почувствовал, как разболелся его живот, когда заметил, что в небе над землей не летает ни одной птицы. — Прошел уже месяц, — пробормотал Сонхва себе под нос. — Ага, может, немного меньше. Мы быстро плыли налегке, — сказал ему Хонджун. — Назад дороги нет? — Не-а, пираты не поворачивают назад. Сердце Сонхва пропустило удар. Он не мог оторвать взгляд от глубоких черных туч, поджидавших их вдалеке; ничего не мог поделать с сдавившей грудь тяжестью — тьма подкрадывалась все ближе и тянула корабль к себе, как магнит. Сонхва почти слышал биение сердца — не своего, чужого, будто у земли, которую он даже не мог увидеть, было собственное сердце, и оно звало его. Верно. Пираты не поворачивают назад.

—~—

Сонхва не помнил, в какой момент всё вокруг них стало таким темным; это случилось почти в мгновение ока. Вот они плыли по чистым водам океана без единого намека на тяжелый мрак, а в следующую секунду словно оказались в непроглядной тьме ночи, разом захватившей весь мир вокруг. Темные тучи не имели особого запаха, кроме запаха дыма от костра, но он был удушающим настолько, что Сонхва с трудом мог двигаться, в отличие от остальных членов команды. Воздух был густым и тяжелым, как после проливного дождя, но в то же время сухим. Он был плотным настолько, что Сонхва, рассекая пальцами воздух, почти ощущал тьму дыма вокруг. Казалось, что он мог бы играть на ней, как играл на струнах арфы. Остальные приступили к действию, как только «Судьба» вошла во тьму; все члены экипажа были на палубе и носились вокруг, подготавливая корабль к швартовке. По словам Ёсана, когда они пройдут через врата, у них будет всего несколько минут до прибытия в порт, а этого времени не хватит на подготовку к тому, что ждет их дальше. Сонхва изо всех сил старался не мешать им; он уже закончил свое поручение накануне ночью — привел в порядок их арсенал, почистил пистолеты, даже заточил выданные ему клинки. Он остался стоять на носу корабля и наблюдал затуманенным взглядом и с колотящимся сердцем за Юнхо, выполняющим свою работу старшего помощника и следящим за тем, чтобы каждый был на своем месте. Несколькими минутами ранее Уён спустился из вороньего гнезда, чтобы пристегнуть свой излюбленный кинжал к портупее на поясе, и подошел к Сану, сидящему на ступеньках с точильным камнем в руке. Он не дал Сонхва заточить свое оружие, и тот понял — Сан не хотел, чтобы кто-либо прикасался к его ножам, поэтому предпочитал сам заниматься их подготовкой. Сонхва уважал его решение. Ветра почти не было — Сонхва боялся, что его будет недостаточно, чтобы подтолкнуть их к причалу, но бросив быстрый взгляд на квартердек, где за большим штурвалом стоял укутанный в свое драгоценное меховое пальто Хонджун, он не увидел ни малейшего беспокойства, поэтому решил, что это не станет проблемой. Пока Юнхо был занят беготней и проверял, готова ли команда и достаточно ли они вооружены, краем глаза Сонхва заметил Минги, стоявшего посреди палубы совершенно неподвижно. Его глаза были закрыты, руки скрещены на груди и напряжены; он выглядел так, словно прислушивался к окружавшим их звукам. Брови сошлись на переносице — верный признак крайней сосредоточенности, которая давалась ему с трудом, когда Юнхо продолжал болтать рядом с ним. С тех пор как они погрузились во мрак, воздух стал значительно теплее. Сонхва подумал, что если жара не спадет, то пальто, которое он прихватил с собой после того, как Хонджун ушел, ему не понадобится. Стало не только теплее — видимость ухудшилась настолько, что с трудом можно было что-либо разглядеть. Часто Сонхва задумывался о том, каково это — быть птицей и парить в небе среди огромных облаков, гадал, какие они на ощупь и на что похоже это чувство, и в этот момент он поймал себя на мысли, что, должно быть, из всего, что он когда-либо сможет испытать, это ощущение было самым близким к полету сквозь облака. — Ты, похоже, до смерти напуган. Сонхва напрягся, но затем так же быстро расслабился. Он заметил, как Ёсан подошел к нему пару мгновений назад — блондин на ходу заправлял в штаны свою вычурную рубашку с оборками на рукавах. Он старался не обращать на него внимания, зная, что, скорее всего, тот пришел его подразнить, но если Ёсан хотел, чтобы его заметили, то с этим ничего нельзя было поделать. И хоть его слова были сами по себе немного насмешливыми, Сонхва с удивлением обнаружил, что в тоне Ёсана насмешки не было. Он повернулся, чтобы посмотреть на стоявшего рядом мужчину — лицо Ёсана приобрело здоровый оттенок, в ушах сверкали украшения. — Если я соглашусь с тобой, ты будешь надо мной смеяться? — Не-а, — к удивлению Сонхва, Ёсан покачал головой, — не в таком месте. Передвигаться в этих водах достаточно тяжело, скалы вокруг только и ждут подходящего момента, чтобы насадить на себя корабль. Сонхва несколько раз моргнул и вновь посмотрел на Хонджуна: его руки крепко держали штурвал, и всё внимание было направлено на управление судном. — Я вижу, как с твоего лица сошли все краски, — отметил Ёсан. — Не бойся, Уён вернулся в гнездо. Он помогает капитану ориентироваться, он видит всё. Сонхва перевел взгляд на лестницу, где всё еще сидел Сан; от скользящего по лезвию камня время от времени разлетались искры. Как и сказал Ёсан, Уёна там уже не было. Это не должно было удивлять — все-таки бесшумное передвижение было специализацией юного шпиона, но то, как хорошо он справлялся с этой задачей, каждый раз заставало Сонхва врасплох. Он не услышал ни звука, а ведь воронье гнездо было прямо у него над головой. Сонхва хмыкнул и, развернувшись на каблуках, стал смотреть вперед, пока корабль медленно приближался к тому, что скрывалось во тьме, но что всё еще было невозможно разглядеть. — Это правда пугает, — признался он, на коже выступил тонкий слой пота, и стоило ему подумать об этом, он скривился, — и эта темнота мне не нравится. Я никогда не был в подобном месте. — Конечно, не был, ты ведь, в конце концов, был принцем. Самое страшное, с чем тебе пришлось столкнуться — это угроза войны, причем войны, в которой тебе бы даже не пришлось участвовать, учитывая твой статус, — сказал Ёсан, даже не взглянув на Сонхва. Вместо этого он смотрел вперед, куда указывал бушприт. Казалось, что-то вдалеке привлекло внимание светловолосого пирата. Эти слова вызвали у Сонхва противоречивые чувства — они ни в коей мере не отражали действительность, но то, как они были сказаны — без толики злобы — заставило его уставиться на Ёсана с пустым выражением лица, пока он пытался придумать, что на это ответить. — Но опять же, я должен помнить, что никто из нас не может решать, кем рождаться, — продолжил тот прежде, чем Сонхва смог открыть рот и сказать, что Ёсан не имеет ни малейшего понятия о том, через что ему пришлось пройти. Его слова вновь ввели Сонхва в замешательство: он не ожидал услышать подобное из его уст. — Я должен помнить, что ты не выбирал жизнь в роскоши и богатстве, что появился на свет без права голоса. Как и я не имел возможности выбрать, где родиться. Это не моя и не твоя вина, что мне приходилось носить лохмотья, а тебе — великолепные мантии, расшитые тончайшими нитями. Сонхва казалось, что он перестал чувствовать собственные ноги; казалось, что он видит сон. Прищурившись, он смотрел на блондина, изучая его лицо и плотно сжатые губы. Даже в полумраке теней казалось, что он сияет мистической красотой, от которой Сонхва не мог оторвать глаз. — Не твоя вина, что твою макушку венчала золотая корона, а у меня над головой не было ничего, что могло бы спасти от дождя, — пробормотал Ёсан вскоре. — Как бы мне этого ни хотелось, это было бы неправильно с моей стороны. Я ничего не знаю о королевской жизни, кроме привилегий, о которых так часто говорят все вокруг, но если я хочу, чтобы люди не приравнивали меня к шлюхам, полагаю, мне следует научиться не судить других людей и избавиться от этого двуличия. Наконец, Ёсан повернулся, чтобы встретиться взглядом с Сонхва; его зрачки расширились из-за темноты и, возможно, скрытого страха от возвращение в это место. От него исходила мощь — и Сонхва только начал осознавать, насколько же Ёсан был сильным. Месяцы болезни подкосили его дух, но сейчас, когда он излечился и восстановился, ничто не могло сломить окружавшую его ауру. — Я скажу это всего один-единственный раз, слышишь? Я не буду повторяться, — он подошел ближе, в его глазах искрилось пламя, а Сонхва стоял прямо, собрав все силы, чтобы не отступить назад. Он кивнул и затаил дыхание, когда Ёсан огляделся по сторонам, а затем уставился на него. — Что бы они ни говорили, что бы я ни говорил, насмешки и жестокие замечания — всё это исходит из зависти. Не могу говорить за всех и утверждать, что причина кроется только в ней, но, клянусь, когда сталкиваешься с подобным, зависть затуманивает сердце и рассудок. Сонхва почувствовал, как его горло перехватило, когда он попытался проглотить тугой ком; по позвоночнику пробежала мелкая дрожь, когда эти слова слетели с губ пирата. — Почему ты говоришь мне это? — Потому что, — Ёсан сделал еще шаг — он был так близко, что Сонхва кожей чувствовал тепло его дыхания, — капитан выбрал тебя. Он отправился искать тебя, заявил, что ты принадлежишь ему. Я уважаю капитана больше, чем кого-либо другого, и он никогда не выбирает никого просто так. Сердце Сонхва бешено застучало в груди, и он чуть не подавился собственной слюной. — Принадлежу?.. Ёсан замолчал и, прищурив глаза, принялся вглядываться в лицо Сонхва, словно изучая его. Вдруг он резко отстранился, на губах заиграла дразнящая ухмылка. Он скрестил руки на груди, открыв этим движением прекрасный вид на свою подвеску. — А ты не так умен, как красив, да? Сонхва прикусил язык — слова пирата выбили почву у него из-под ног. Но прежде, чем он успел что-то сказать или хотя бы открыть рот, Ёсан уже посмотрел вверх, вытянув шею, демонстрируя острые линии челюсти, и указал рукой туда, куда был направлен его взгляд. — Взгляни наверх, маленький принц, ты не пожалеешь. Глаза Сонхва проследовали туда, куда показывал Ёсан, и когда корабль с жутким скрипом прополз дальше, он понял, что именно должен был увидеть. Воздух покинул сжавшиеся легкие, и Сонхва почувствовал себя самым крошечным существом из когда-либо бродивших по земле. — Добро пожаловать в Черные Врата, — пробормотал Ёсан. С губ Сонхва сорвался выдох, его глаза распахнулись еще шире, когда судно медленно проплыло под одним из самых гигантских сооружений, что ему когда-либо доводилось видеть. По высоте оно вполне могло сравниться с высотой дворца, и, несомненно, именно это Сонхва и ожидал увидеть, хоть совершенно не был к этому готов. Это действительно были ворота — двери из темного металла толщиной в полметра, возвышающиеся над водой на сотню метров и исчезающие под ней, наверное, еще на несколько десятков. Вершина была едва видна: перила с огромными шипами ограждали дорожку, ведущую через все врата к похожей на кирпичную кабину пристройке в самом центре. Как только корабль оказался под ними, Сонхва смог увидеть, насколько массивными были темные каменные стены, к которым были прикреплены края ворот. 
Он мог только представить, сколько огневой мощи должно понадобиться, чтобы прорваться через врата такой величины, когда они закрыты — и на мгновение в голове мелькнула мысль, что это попросту невозможно. — С этой высоты сбросили стражников, — Ёсан подошел ближе и положил руку Сонхва на поясницу, и от этого прикосновения старший невольно напрягся. Блондин вновь указал вверх, и взгляд Сонхва устремился к месту на вершине ворот, где выстроились в ряд уже давно сгоревшие факелы. — Прямо на скалы внизу. С тех пор никто не зажигал факелы и маяки, всё погрузилось в кромешную тьму. Ходят слухи, что Черные Врата прокляты, что души тех стражников кишат вокруг и накладывают печати на корабли больных на голову пиратов, что решаются пройти через ворота, обрекая их на то, что ждет у причала. — И что же их там ждет? — выдохнул Сонхва, с трудом отрывая взгляд от ворот и устремляя его вперед; по коже поползли мурашки, когда он увидел развернувшуюся перед ним сцену. — Ничего, что может тебе понравиться, принцушка, — тихо произнес Ёсан, еще сильнее прижимая ладонь к спине Сонхва и придвигаясь сзади, чтобы прошептать ему в самое ухо. — У тебя есть всего несколько минут, чтобы подготовиться, прежде чем мы пришвартуемся. Мы уже достигли гавани, дороги назад нет. Сонхва с трудом осознавал, что говорил Ёсан: его взгляд был прикован к городу, который он наконец смог увидеть. Окруженный со всех сторон острыми, как бритва, скалами — из него не было выхода, кроме оставшихся позади ворот. Всё вокруг было мрачным и туманным, и лишь несколько горящих в городе желтых фонарей пробивались сквозь дымку, придавая ему почти призрачный вид. Сонхва он напомнил кладбище. Здесь на самом деле не росли ни травы, ни деревья — были только темные камни, не поддерживающие никакой жизни в удивительно маленьком городишке, покоящемся в ущелье между вырывающимися из-под земли скалами, будто поймавшими всех и вся в ловушку. Не щебетали птицы, не было даже воронов, которые, казалось, были способны выжить в любых условиях, и единственным звуком был плеск воды, рассекаемой килем корабля. — Осторожнее, не смотри в воду, — прошептал Ёсан. — Говорят, что там, глубоко внизу, обитают змеи, которые только и ждут того момента, когда любопытный моряк решит заглянуть в эту темную бездну. Сонхва сглотнул, сердце стучало о грудную клетку. Он попробовал задержать дыхание, но это, казалось, причиняло еще большую боль, чем попытки дышать жарким дымом, наполнившим воздух. — Тебе придется спрятать свое лицо; сомневаюсь, что кто-то тебя узнает, но я не готов идти на такие риски. Королевских особ здесь не жалуют, и никого не волнует, считаешь ты себя принцем или нет, — продолжил Ёсан, достав откуда-то ткань и вложив ее в дрожащую руку Сонхва. — Как только мы причалим, я проведу нас в город. Если хочешь выжить не отходи от меня ни на шаг. Хонджун оставит Минги охранять корабль — он сильный и сможет о себе позаботиться, а потом, зная капитана, мы разделимся, чтобы быстрее найти карту. Сонхва оглянулся через плечо: Сан уже закончил возиться с оружием и просто сидел, прислонившись к ступенькам, в кошачьих глазах отражалась угроза; Минги не двинулся с места, хотя сейчас его глаза были широко открыты — а старпом стоял рядом, непринужденно шепча ему что-то, что Сонхва расслышать не мог. Но ощущение чужой руки на пояснице вырвало его из собственных мыслей, когда блондин дернул его за рубашку назад, почти прижимая вплотную к своему телу; его горячее дыхание коснулось уха Сонхва. — Как только мы причалим, эти испуганные глазки должны исчезнуть. Из того, что Хонджун рассказывал мне о тебе, я знаю: ты умеешь смотреть на людей так, что они замирают под твоим взглядом. Здесь, если ты будешь выглядеть напуганным, тебя съедят живьем, так что не давай им повода обратить на тебя внимание. Понял? Сонхва только начал осознавать безнадежность ситуации; где-то вдалеке тихо заиграли метафорические барабаны. Ему казалось, что он идет на войну, сердце колотилось так громко, что его стук отдавался эхом в ушах. От удара темной воды о борт корабля уши заложило, а причал становился отчетливее и ближе с каждой секундой. Времени на подготовку не оставалось — слова Ёсана снова и снова звучали в его голове, пока он смотрел на ярко пылающие и возвышающиеся над доками факелы. На причале ничего не было, кроме нескольких небольших судов, привязанных вдалеке. Очевидно, они уже долгие годы не выходили в море: древесину почти до неузнаваемости разъело. — Подготовиться к швартовке! — Сонхва услышал раздавшийся сверху крик капитана: его голос был глубоким и властным, а он сам крутил в руках штурвал. — Поднять паруса и приковать корабль цепью! Сонхва глубоко вдохнул, задержал дыхание на пару мгновений и выдохнул. Ткань в его руке была удивительно мягкой, не похожей на грубый материал одежд, которые они все носили. Он провел по ней пальцами — ткань была глубокого синего цвета, казавшегося черным в окружавшей их тьме. Было так жарко, что Сонхва подумывал использовать ее для того, чтобы вытереть пот со лба, но решил все-таки не делать этого, поэтому просто повязал ее вокруг нижней половины лица. Это было странно, но внутри него будто что-то щелкнуло. Жгучий огонь, почти напоминающий ненависть. С закрывающей нос и губы тканью Сонхва почувствовал себя совершенно другим человеком. Он чуть не застыл на месте от охватившей тело волны облегчения, сердце замедлило свой бег, пока он наблюдал, как засуетилась команда, стоило им наконец встать у причала. Сонхва внимательно наблюдал за тем, как подвязывают паруса, как Юнхо перепрыгнул через борт с толстыми канатами в руках, чтобы привязать корабль к столбам на причале. Руки Сонхва больше не тряслись — он следовал за остальными членами команды, которые выталкивали трап, чтобы сойти с палубы. Он положил руку на бедро, где находился его меч, и приятное ощущение металла успокоило еще больше, пока он оглядывал развернувшуюся перед ними всеми сцену. Порывистый ветер выл в ночи подобно призраку, и когда Сонхва наконец ступил на скрипучие доски причала, он почувствовал, как дрожат его ноги. Было в этом месте что-то совершенно зловещее. Сонхва не нужно было вглядываться, чтобы увидеть, как тьма кружила вокруг них, пытаясь утянуть своими лапищами на остров. Он почти чувствовал их у себя на плечах — вцепившись когтями в ткань одежды, они толкали его вперед. Ёсан оказался прав: Хонджун попросил Минги остаться и стеречь корабль. Сонхва поймал себя на мысли, что, хоть Минги действительно был суровым и сильным, он вряд ли сможет справиться с пятью или более разбойниками или ворами. Однако он и не видел его во всей красе — судя по рассказам, начало или конец которых удавалось услышать Сонхва, он вполне мог ошибаться. Оглянувшись через плечо, он увидел Минги. Тот уверенно стоял на бортике, держась рукой за тросы, и неотрывно смотрел на уходящих товарищей, пока ветер доносил до него серный запах с острова. Метафорические барабаны становились всё громче по мере их пути. Сонхва в жизни не видел такого длинного причала, но подумал, что, вероятно, здесь было мелководье, и единственное место, пригодное для того, чтобы пришвартовать такое большое судно, как «Судьба», находилось далеко в гавани. Как только они подошли к суше, Сонхва тут же оказался в центре их группы: крепкие руки потянули его к середине, прямо перед шедшими в хвосте Саном и Уёном. Он был рад всё это время идти сзади, ведь был достаточно высоким, чтобы видеть дорогу поверх голов остальных членов команды, кроме, разве что, старшего помощника, и счел довольно грубым то, как Уён дернул его и закрыл его в узком пространстве. Но как только Сонхва развернулся, чтобы высказать всё младшему в лицо, впереди, где их процессию вел Хонджун, поднялся такой шум, что все слова исчезли с языка, и желание отругать Уёна уменьшилось до размера песчинки на берегу. Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть, и как только Сонхва увидел, что произошло, сердце тут же болезненно сжалось. Он почти инстинктивно ступил вперед, но остановился, когда Юнхо загородил ему дорогу. Перед ними стояло трое мужчин: все выглядели так, словно год не мылись, а рваная одежда была вся покрыта пятнами, и Сонхва не хотел знать, чего именно. Они были высокими и широкоплечими и держали в руках оружие, которым закрыли команде дальнейшую дорогу на материк. Один из них стоял ближе, чем остальные — глубокий шрам, проходивший над его правым глазом, казалось, полностью лишил его зрения, и если бы Сонхва присмотрелся, то заметил бы, что у мужчины отсутствовало также и несколько пальцев. Он скользнул взглядом по его руке, крепко сжимающей оружие, и именно тот факт, что острие меча почти упиралось в горло капитана, заставил его подорваться на месте. Но Хонджун стоял так, словно меч был не более чем хрупкой игрушкой, и, хоть капитан был сильно ниже, он производил большее впечатление. Сонхва не видел его лица, но предположил, что с мечом у горла уголки губ Хонджуна изогнулись в жуткой ухмылке, которую Сонхва доводилось видеть всего пару раз. — Что тебя сюда привело? — заговорил первым мужчина с таким сильным акцентом, что Сонхва с трудом удавалось его понимать. — Какие дела есть у Великого короля пиратов в подобном месте? Никогда не думал, что увижу тебя вновь после того раза. — Мои дела — это мои дела, тебя они не касаются, — ответил Хонджун, подавшись вперед так, что острие еще сильнее прижалось к коже его шеи. — Уйди, пока я тебя не выпотрошил. Мужчина лишь рассмеялся, его глаза сузились. Сонхва чувствовал нарастающее между ними двумя напряжение — оно было настолько удушающим, что ему отчаянно захотелось сорвать с лица затруднявшую дыхание ткань. Этих двоих явно связывала какая-то история — и, судя по всему, не такая хорошая, как хотелось бы Сонхва.   Затянувшееся молчание было мучительным. Хонджун и этот мужчина уставились друг на друга в неком противостоянии, вели безмолвный разговор, суть которого никто больше не мог уловить. Перемена в лице мужчины была единственным свидетельством того, что Хонджун выводил его из себя; не помогало и то, что капитан не отстранялся от прижатого к его незащищенной шее меча. Сонхва понял, что Юнхо, стоявшему рядом, стало неспокойно — его взгляд метался по сторонам в поисках любых признаков назревающей драки и лучшего плана действий, если она неизбежна. Его тревога передалась и Сонхва: пальцы снова начало мелко потряхивать, а тело изнывало от необходимости что-то предпринять. К счастью, прежде, чем ситуация стала еще хуже, сквозь стоявших впереди товарищей протолкнулся Ёсан. Тяжелой и уверенной походкой он подошел к столпившимся мужчинам и оттолкнул тупой конец меча от шеи Хонджуна. Глаза Сонхва расширились от резкости действий светловолосого пирата: когда Ёсан бросил короткий взгляд на взбешенного мужчину, в нем отчетливо читалось раздражение. — Ничего подобного не произойдет, кровопролитие ни к чему, — произнес Ёсан, прижав ладонь к груди Хонджуна, чтобы оттолкнуть его назад. — Хватит на сегодня, не думаешь? Мужчина, казалось, на секунду замешкался, злость на его лице сменилась недоверием, и, молниеносно двинувшись вперед, он свободной рукой схватил Ёсана за челюсть. У Сонхва живот свело от этого действия, но потом, поняв, что мужчина скорее рассматривает блондина, чем пытается причинить ему вред, он тяжело сглотнул. Ёсан позволил ему наклонить свою голову из стороны в сторону, а в следующее мгновение губы мужчины приоткрылись, брови комично взлетели вверх, и он убрал руку с чужого лица. — Да вы шутите! Не ожидал встретить тебя здесь, думал, твоя маленькая пиратская команда будет держать тебя под замком, — тон его голоса стал веселее, словно он разговаривал с другом. — Чем я обязан удовольствию снова видеть здесь Сирену? Сирена. — Подумал, что мы можем снова заглянуть в таверну, можно сказать, я тосковал по дому, — Сонхва никогда не слышал такой сладости в голосе Ёсана. Очевидно, это было лишь притворство, но, казалось, мужчина, к которому тот обращался, абсолютно не заметил этого и попался на удочку. — А-а, станцуешь для нас снова? Вопрос чуть не заставил Сонхва пошатнуться — но, к его удивлению, Ёсана это, казалось, не заботило, а даже если и заботило, то он умело смог это скрыть. — Я могу, если ты любезно попросишь и заплатишь хорошую сумму, — прошептал тот, и хотя он стоял спиной к своей команде, Сонхва почти смог представить чарующий взгляд Ёсана. — А что насчет остальных пиратов? — мужчина указал на них мечом, но глаз от тела Ёсана так и не оторвал. — Они с тобой? — Ага. Если ты хоть пальцем их тронешь, то отвечать будешь передо мной. Мужчина приподнял бровь, и, наконец переведя взгляд с блондина на остальных, скривил губы в ненавистном Сонхва жестоком оскале. Он оттолкнул Ёсана в сторону и прошел по причалу, обойдя их, осматривая каждого из них с головы до ног. Сонхва чувствовал на себе его жаркий взгляд, который задержался на нем явно дольше, чем следовало. Пальцы Сонхва крепко сжались, глаза сузились до тонкой щели и потемнели, когда мужчина встал напротив, глядя на него сверху вниз таким взглядом, словно он был не более чем выброшенной на берег рыбёшкой. — В прошлый раз его с вами не было, — произнес мужчина, протянув к нему руку и сжав пальцами его подбородок, заставляя его поднять голову. Их взгляды встретились — Сонхва мог поклясться, что обезумел в этот момент, но лишь сильнее впился ногтями в голую кожу собственных ладоней. — Боже, боже, эти глаза. Такая сила и свирепость, он кажется опасным. Не так ли? Ёсан, в то же мгновение оказавшийся рядом, обхватил пальцами запястье мужчины и отдернул его руку от лица Сонхва. Ткань закрывала его раздувающиеся ноздри, но Сонхва показалось, что мужчина услышал его тяжелое дыхание, потому что вновь посмотрел на него, изучая единственным оставшимся глазом, будто знал наверняка, что Сонхва хранил свои секреты. — Новенький, — просто ответил Ёсан. Его тон теперь звучал немного напряженнее, но у него отлично получалось сохранять соблазнительный вид. Он провел пальцами вверх и вниз по руке мужчины. — Танцор, блистательный танцор с другого острова. Ты знаешь, к ним нельзя прикасаться, пока не заплатишь. — Ага, но когда нас это останавливало? — усмехнулся тот. Было в этой усмешке что-то мерзкое и коварное, а затем он стряхнул руку Ёсана со своей и вернулся к двум другим мужчинам, вступившим в грубую безмолвную перепалку с Хонджуном. У капитана было непонятное выражение: он не был в ярости, не был расстроен, но был очевидно раздражен от того, что его вывели из себя. По его темному затуманенному взгляду Сонхва понял, что он недоволен — еще немного, и капитан будет готов сделать шаг, о котором они все пожалеют. — Сегодня тихо, никто не высовывается — даже на рынке пусто, — внезапно прервал тишину мужчина, закидывая меч себе на плечо, — возможно, вам повезет, и на вас никто не будет охотиться. Казалось странным то, как быстро он потерял к ним всякий интерес: лениво осмотрев их группу, он отвел взгляд куда-то в сторону, словно они ему неожиданно наскучили. Сонхва нисколько не возражал — он был бы рад оказаться как можно дальше от этой компашки, потому что чем дольше они стояли здесь, на причале, тем сильнее ему хотелось воткнуть меч в грудь этого человека. Ёсан сказал ему что-то еще, но Сонхва не уловил, что именно. Казалось, мужчине это понравилось, и не успел он опомниться, как эти трое исчезли в окружающей их тьме, быстро покинув причал и скрывшись в тенях города. Пальцы Сонхва непроизвольно дернулись, потому что всё это было слишком просто. Ёсан обещал провести их в город, казалось, он был хорошо известен в этих кругах и никто не хотел убить его и, к счастью, членов его команды тоже. Он чувствовал себя так, будто ему в уши налили воды: все звуки были приглушенными, когда Хонджун, казалось, просто рявкнул приказ, и все двинулись за ним. Как только они достигли берега, капитан развернулся к команде и бросил на них быстрый взгляд — его глаза все еще пылали огнем, словно он был в ярости. Сонхва всегда находил необычным и почти забавным то, как длинные вьющиеся волосы Хонджуна придавали ему вид сумасшедшего, когда он был разозлен. Сколько бы он их ни укладывал, каким-то образом капитану всегда удавалось их взъерошить и спутать. — Две группы, мы с Ёсаном их возглавляем, — единственное, что он сказал. Он положил руки на бедра и осмотрел своих людей, будто выбирал, кого взять с собой. — Сонхва… — Он пойдет со мной, — прервал его Ёсан, обхватив Сонхва за плечо и притянув его к себе, когда Хонджун, казалось, сделал шаг вперед, чтобы забрать его с собой. На его лице появилось довольно интересное выражение: по тому, как сверкнули его глаза и дрогнули губы, Сонхва мог сказать, что он не был этому рад. Но Ёсан, казалось, совсем не боялся капитана, его взгляд был уверенным, а пальцы крепко сжимали руку Сонхва. На мгновение воцарилась тишина, пока они смотрели друг на друга — очередной бессловесный диалог. Хонджун сделал еще шаг, но Ёсан лишь прижал Сонхва ближе к себе и, прищурившись и пристально глядя на него, наклонил голову набок. — Будет лучше, если он останется со мной. Хонджун бросил гневный взгляд, но ничего не сказал. Напряжение было слишком ощутимым, и Сонхва вновь захотелось сорвать с лица ткань и позволить себе свободно дышать. — Я беру Уёна и Юнхо, ты можешь взять Сана. Со мной они будут в безопасности, — в голосе Ёсана каким-то образом идеально сочетались настойчивость и уважение к капитану, — и ты это знаешь. Сейчас не время для подобного поведения. Сонхва заметил, как сжались челюсти Хонджуна, как напряглись его мышцы, придавая ему вид человека, обладавшего дикой природой дракона. Он был уверен, что капитан собирался сказать что-то еще и продолжить спор, но он этого не сделал. Казалось, Хонджун целую вечность стоял неподвижно, прежде чем крутанулся на каблуках и, схватив за ткань рубашки юного ассасина, дернул его вперед. — Один выстрел, и вы возвращаетесь на корабль, ясно? Ёсан огляделся по сторонам, а затем покачал головой. — Во время нашего пребывания здесь прозвучит много выстрелов, так что пусть лучше будет три подряд. — Ага. Капитан согласился легким кивком головы, его пальцы крепче вцепились в рубашку Сана, и он потащил его прочь, не дав сказать ни слова. Сонхва наблюдал за их удаляющимися фигурами; странное давление сковало грудь, когда в голове наконец прояснились события этой ночи. Он видел, как развевается длинное меховое пальто Хонджуна, и часть его задавалась вопросом, знал ли тот вообще, куда идет — но он решил, что наверняка они с Ёсаном уже коротко обсудили, какие районы города им предстоит обойти. Хонджун планировал всё тайно, всегда продумывал действия на три шага вперед, даже когда они этого от него не ждали. Их капитану нравилось играть — обводить людей вокруг пальца, заставляя их думать, что он попался в их ловушку, когда на самом деле он лишь развлекался, подыгрывал, выжидая самый подходящий момент для кривой ухмылки, от которой у нападавшего вся спина покроется мурашками. — Мы осмотрим западную часть города, где располагаются все рынки. Хонджун и Сан проверят таверны, в основном для того, чтобы раздобыть больше информации. По наводке Уёна мы лишь добрались до этого места, настоящая работа только начинается, — пробормотал Ёсан, отпустив руку Сонхва, несомненно, оставив на ней следы, которые тот обнаружит в следующий раз, когда будет принимать ванну. — Не издавайте ни звука, вы знаете правила. Уён и Юнхо накинули на головы капюшоны своих плащей, почти наполовину закрывающие их лица. Не то, чтобы им необходимо было скрывать свои личности, в отличие от Сонхва, но так им было легче спрятаться в темноте. Одежда отлично помогала прятать оружие, словно его у них и не было, и в случае нападения это станет сюрпризом для их врагов. Сонхва оглядывался по сторонам, смотрел на плещущуюся у причала воду, пока взгляд Ёсана метался по переулкам вокруг. Он заметил, как прищурились глаза блондина, пламя факелов отбрасывало на его лицо тени, подчеркивая его природную привлекательность, которая, казалось, манила всех, кто проходил мимо. Уён раскачивался на пятках взад-вперед, будто он нервничал, но Сонхва прекрасно знал, что юный шпион был взволнован, даже почти счастлив оказаться в таком опасном месте. Оно было для него игровой площадкой, где он мог бегать по крышам, старательно скрываясь от тех, кто его преследовал — тех, кого он только что обокрал. «Я краду только у тех, кто этого заслуживает». Он вспомнил слова Уёна, сказанные ему давным-давно, когда Сонхва подметил, как хорошо у него получается выполнять свою работу. Это были одни из первых слов, которые адресовал ему юный шпион, и Сонхва казалось забавным то, что тот счел важным непременно донести до старшего эту деталь — «только у тех, кто этого заслуживает». Грубый толчок пальцами в спину заставил Сонхва вернуться из собственных мыслей. Он обернулся через плечо и увидел позади старшего помощника, непринужденно подталкивающего его, а Ёсан с Уёном были уже в десяти шагах впереди. — Шевелись, — пробормотал Юнхо, но сам не сдвинулся с места, очевидно, ожидая, пока Сонхва пойдет первым, — и больше не отставай. Сонхва пришлось прикусить язык, чтобы изо рта не вырвались ругательства — так отчаянно он хотел выплеснуть на старпома свою злость, но сдержался. Вместо этого он сжал пальцы в кулаки и шумно выдохнул, надеясь, что Юнхо решит оставить его в покое, так как его ярость стремилась вырваться наружу с той самой секунды, как они ступили на причал. Не произнеся ни слова, Сонхва последовал за быстро уходящими Ёсаном и Уёном. Стояла такая страшная жара, на лбу уже выступили капли пота, и Сонхва знал, что через пару часов его рубашка промокнет насквозь. Он этой мысли по коже поползли мурашки: ему было безумно тяжело привыкнуть к отсутствию чистоты на корабле, и, если быть честным, Сонхва до сих пор не мог с этим смириться. Он понимал, что это нормально и они мало что могли с этим сделать, когда неделями торчали в море, но это не помогало ему справиться с той болью, когда одежда начинала хрустеть от прикосновений. Он следовал за Ёсаном по нескольким разным проулкам: некоторые были узкими настолько, что приходилось протискиваться по одному, а некоторые — такими широкими, что четверо могли идти бок о бок. Насколько Сонхва мог судить, здесь не было дорог как таковых — только ряды зданий и ветхих домов без крыш. Это напоминало ему яблоневые рощи, которые когда-то росли в его королевстве: сотни выстроившихся в линию деревьев на лугах — вот на что был похож город. Как бы Сонхва ни старался идти вровень с блондином и юным шпионом, Юнхо все равно всегда оставался позади. Его присутствие настораживало и действовало на нервы, даже если Сонхва знал, что он не причинит ему никакого вреда — старпом обладал аурой, которая могла напугать любого, если он того пожелает. Вчетвером они двигались поразительно тихо даже для Сонхва, который обладал легкой поступью и никогда не создавал много шума, шагая в туфлях на каблуке по коридорам замка. Когда они прошли глубже, город оказался достаточно большим, но ничего особенного в нем не было. Он был изрядно потрепан — то и дело на пути встречались разрушенные дома, рухнувшие и завалившие собой переулки — и уже только этот вид давал Сонхва представление о том, что это было за место. По улицам не бродило ни единой живой души, не было даже бездомных собак и кошек — никого. Город казался безжизненным. Он даже не заметил, как они добрались до пункта назначения, пока Ёсан не сказал ему об этом. Сонхва бы никогда в жизни не подумал, что узкая дорога с полуразрушенными прилавками и протухшей едой или сломанными товарами может быть городским рынком. От этого зрелища желудок болезненно скрутило, а в голову ударила тяжесть. Возможно, это было чувство жалости — оно выжигало дыры в его груди, пока он шел мимо продуктов, лежащих на земле или в закрытых деревянных ящиках. В голове промелькнули образы голодных плачущих детей, умоляющих хотя бы о крошках какой-нибудь еды, которой родители не могли их обеспечить. Теперь он понял, почему преступность была так распространена — в подобной ситуации единственным способом выжить было бы сражаться насмерть за какое-то жалкое яблоко. Сан был прав: из-за облаков здесь царила кромешная тьма, казалось, что уже наступила ночь, хотя день только начался, и, разумеется, без единого лучика света люди не могли выращивать собственные культуры, чтобы прокормить себя. Это значило, что они должны были полагаться на поставки продовольствия из других мест, и Сонхва по опыту знал, что ничего хорошего из этого не выходило. Грузовые суда всегда приходили с опозданием, и даже если они были заполнены едой, была велика вероятность того, что часть ее испортилась во время пути. Сонхва гадал, отправляют ли сюда вообще суда с продовольствием, учитывая репутацию и название города, — и могут ли жители себе это позволить. Ему говорили, что здесь нет законов, что никто даже не попытается спасти их, если они попадут в беду. Никакого сострадания, никакой справедливости — таковы были правила Черных Врат. Здесь могло произойти всё что угодно. Каждый сам за себя. — Здесь никого нет, — пробормотал Сонхва Ёсану, когда, после долгих поисков среди заброшенных магазинов и прилавков, они остановились в очередном переулке. Он сгорбился, пот стекал по его лицу и шее, и жара становилась всё невыносимее. Уён прислонился к кирпичной стене здания, а Юнхо стоял у входа в переулок, скрестив руки на груди. Ёсан повернулся посмотреть на Сонхва, сидя напротив него в тесном пространстве, и утвердительно кивнул. — В этом городе хоть кто-нибудь живет? — Ага, — произнес Ёсан тихо, но так, чтобы Сонхва мог его слышать, — ты удивишься тому, как много здесь людей. Казалось, эта фраза привела Сонхва в еще большее замешательство. — Они сидят в тавернах, напиваются вдрызг до беспамятства, — заговорил Уён, должно быть, уловив негодование старшего, — меня всегда забавляло, что большая часть их скудных богатств уходит на эль. Похоже, это всё, что их волнует. Сонхва посмотрел на него, прищурившись, но ничего не сказал. — Когда мы впервые здесь оказались, то подумали, что это город-призрак. Хонджун выслеживал одного человека, и наши зацепки привели нас сюда, — продолжил Уён, тяжело вздохнув, позволив телу сползти немного вниз по стене. — Мы не встретили ни одной живой души, пока не заявились в таверну. Такое странное место, нам казалось, что в нем прячется какое-то зло. Не нужно быть заклинателем духов, чтобы знать, что там ошиваются всякие загадочные твари. — Капитан и Сан направились туда, — сказал Сонхва, — в самое опасное место — и их всего двое? — Расслабься, принцушка, — Ёсан закатил глаза. — Капитан бы и в одиночку справился, а так с ним еще и Сан. С ними ничего не случится, так что не грузи свою хорошенькую головушку. Сонхва моргнул, а затем тяжело вздохнул. — Так жарко, — выдохнул Уён, в конце концов, драматично рухнув на землю — ему нравилось устраивать спектакли. Капюшон упал с его головы, и Сонхва увидел, что он тоже сильно вспотел: длинные волосы были влажными, и повязка, которую он носил, без сомнения, тоже промокла насквозь. — Я и забыл, как здесь ужасно. Без понятия, как ты выжил. Его слова, разумеется, были адресованы Ёсану, и по тому, какой раздраженный взгляд тот кинул на юного шпиона, Сонхва понял, что он его услышал. — У меня не было выбора, — выплюнул он в ответ жестким, но не расстроенным тоном. — Ты не можешь просто покинуть это место, особенно если родился здесь. У тебя нет никаких знаний о внешнем мире за пределами тумана, никаких связей — ничего. Остается только сидеть в ловушке, пока кто-нибудь за тобой не придет. — Я знаю. — Тогда перестань говорить глупости. Рухнувшая фигура Уёна, казалось, каким-то образом подтверждала слова Ёсана, но больше они друг другу ничего не сказали — Юнхо ступил в темный переулок. Лицо его было мрачным, плащ струился за спиной. Сонхва повернулся, чтобы посмотреть на него, но Юнхо не обратил на него никакого внимание, вместо этого глядя на Ёсана; всё его тело говорило о том, насколько он был обеспокоенным. — Здесь ничего нет, — медленно сказал он. — На рынке — да, — уточнил Ёсан, — но, может, она где-то в другом месте. — Вряд ли, — проворчал Юнхо. — Нам лучше уйти, вернуться на корабль и дождаться капитана с Саном. — Не-а, ты же знаешь: мы не можем. Мы искали в лучшем случае несколько часов. Свернутая карта может быть где угодно, но если мы будем искать в правильном месте, то найдем ее. — Чем дольше мы бездействуем, тем опаснее становится ситуация. — Нам нужно найти карту, — настаивал Ёсан. Он медленно поднялся на ноги, опираясь на стену позади себя, и глянул в проем переулка, где стояло несколько опрокинутых ящиков со сгнившими яблоками. — Капитан будет недоволен, если мы сдадимся так рано. — У меня кожу покалывает, здесь небезопасно. — На этом острове нигде не безопасно, — Ёсан снова закатил глаза. — Я вижу. — Если так сильно хочешь уйти, то иди и найди свернутую карту. — Погоди… свернутую? Ты уверен, что она свернута? — спросил Сонхва слабым голосом, и оба мужчины посмотрели на него. Юнхо поморщился и покачал головой. — Ничего ты не знаешь, — произнес он, нахмурив брови, — при продаже карты сворачивают, даже их куски. Сонхва не знал, что заставило его продолжить говорить, особенно после раздраженного взгляда Юнхо, но ничего не мог с собой поделать. От нетерпения он заерзал на месте, стараясь придать лицу как можно более убедительное выражение. — А что, если карту использовали в качестве украшения? При любых других обстоятельствах выражение, появившееся на лице Юнхо, можно было бы назвать комичным. — Зачем кто-то бы использовал ее как украшение? — старший помощник шагнул ближе к Сонхва, и тот заметил, как у него на шее вздулась вена. — Ты с ума сошел? Сейчас не время для шуток. — Я и не шучу, — осторожно ответил Сонхва, стараясь выдержать напряженный взгляд Юнхо. — Я говорю серьезно… И спросил только потому, что в моем королевстве карты часто вешали в качестве украшений. Старые, обгоревшие или те, которым недоставало каких-то частей — их помещали в рамы и украшали ими стены, часто их даже продавали в таком виде. Возможно, поэтому мы и не смогли ее найти, хотя обыскали уже половину западной части города. — Ты правда сошел с ума, — проворчал Юнхо, прижав пальцы к виску. — Пиратам и в голову не придет искать такую карту: если бы кто-то хотел спрятать ее от пиратов, то непременно сделал бы это так — и оставил на самом видном месте, — настаивал Сонхва, поднявшись на ноги, чтобы сравнять их силы и старший помощник перестал смотреть на него сверху вниз. — Может, тебе следует взглянуть на это под другим углом. — Заткнись! Юнхо двинулся вперед, словно собирался схватить Сонхва за рубашку и затеять драку, но неожиданно для всех Уён резко вскочил на ноги, распахнул глаза так широко, что это тут же остановило старпома от дальнейших порывов жестокости. Все уставились на юного шпиона — он шагнул к Ёсану, даже не побеспокоившись о том, чтобы накинуть на голову капюшон. Он указал на блондина, нахмурившись, его рот открылся и закрылся несколько раз, а затем он ткнул пальцем в его плечо. — Повтори-ка, как называется таверна, в которой ты работал? — осторожно спросил он. — «Чешуя Сирены», — ответил блондин, настороженно глядя на юного шпиона, — а что? Уён молчал минуту, лицо приняло расслабленное выражение. Казалось, он принимал мысленное решение. Он отнял палец от чужого тела и накинул капюшон на голову. — Не уходите, — пробормотал он, глянув на Юнхо, а затем протиснулся между ними, — я скоро вернусь. Юный шпион вынырнул из проулка и завернул направо, полностью исчезнув из их поля зрения. Сонхва пытался прислушаться к звукам шагов, когда Уён убегал, но была абсолютная тишина. — Уён… — Юнхо попытался дотянуться до него, но не успел. Старший помощник застыл на месте, а затем вздохнул и покачал головой. Его плечи опустились, голова поникла; похоже, он был сильно перенапряжен. — Ненавижу, когда он так делает. — Ты уже должен был привыкнуть, — Ёсан тоже покачал головой и опустился обратно на землю, подтянув колени к груди, — это его работа. — Я никогда не смогу к этому привыкнуть. После этих слов Юнхо отошел, возвращаясь на свое прежнее место, и прислонился плечом к краю здания, вероятно, чтобы продолжить следить за обстановкой. Сонхва наблюдал за ним, застыв на несколько мгновений в попытке понять, что на самом деле происходит в голове старшего помощника. Их разговор прервался в ту же секунду, как исчез Уён, и Сонхва знал, что пытаться снова поднять эту тему бесполезно. Временами Юнхо был разумным и рассудительным, а временами — абсолютно нет. И сейчас, очевидно, был именно такой случай. Сонхва протянул руку, чтобы смахнуть пот со лба, и вздрогнул от того, насколько же было мокрым всё его тело. Как бы он ни пытался вытереть его, легче не становилось. Это ужасно раздражало, от жары и влажности кружилась голова, и Сонхва больше всего на свете хотелось уйти отсюда и прыгнуть в холодные воды океана ко всем морским чудовищам и прочим существам, что там обитают. — Остров раньше был вулканом, — тихо произнес Ёсан, с пониманием глядя на то, как Сонхва яростно обтирал лицо и шею. — Говорят, извержение было таким сильным, что оно уничтожило большую его часть. Всё, что осталось — это заполнившийся водой кратер. Так что, считай, сейчас ты сидишь прямо в чреве вулкана. Сонхва ощутил, как у него дернулся глаз, и внезапно он почувствовал себя очень, очень маленьким. Выражение лица Ёсана стало еще серьезнее. — Вокруг нас сплошные скалы, острые, как бритва, но, если бы ты смог забраться на них и посмотреть, что находится за ними, ты бы увидел другую часть острова… остывшие лавовые поля, создавшие здесь сушу. Сонхва удивленно приоткрыл рот и огляделся. Правда, это было бессмысленно — их окружали высокие здания, не позволявшие увидеть скалы, о которых говорил Ёсан. — Там живут люди? — Ага, много. Но мы никогда не пересекались с ними, мы живем в совершенно разных мирах, — ответил Ёсан, глядя вдаль. — Судя по тому, что говорят люди, они цивилизованнее, хотя невозможно знать наверняка. Я никогда там не был и не хочу. Это место мне походит больше. — Тебе тяжело? Я имею в виду, снова оказаться здесь, учитывая твое прошлое и все остальное? — Сонхва был не в силах остановить слетевший с языка вопрос. Ёсан приподнял бровь. — Не-а, не думаю. — Правда? — Ага, — подтвердил Ёсан. — А ты, кажется, этому удивлен. — Я просто подумал, что… — Вряд ли. Я занимался тем, чем зарабатывал на жизнь, по собственному выбору. Мне не нужно было быть, как говорит Уён, танцором, но я принял это решение, чтобы перестать носить лохмотья и спать на улице, гадая, проснусь ли вообще утром. Мне дали ночлег, и это была лучшая плата из всех, что можно было получить в подобном месте. Я ни о чем не жалею, — спокойно размышлял Ёсан, словно его умиляли вопросы Сонхва. — То, как тот мужчина назвал тебя… Сирена, правильно? — Ага, так меня звали. Сказали, что мне подходит — манящий взгляд, которым я вытягивал деньги из чужих карманов, был смертельно опасным. Мою привлекательность часто сравнивали с сиренами, но, к счастью, люди, с которыми я спал, просыпались на следующее утро, в отличие от моряков, ставших жертвами зова этих существ. — Ох, — выдохнул Сонхва, сложив руки на коленях. Несколько секунд Ёсан смотрел на него, прищурившись. Взгляд его стал пристальным, но затем заметно смягчился. — Я человек, — усмехнулся он, наклонив голову, когда глаза Сонхва расширились еще больше. — Это был просто псевдоним, не более. — Ясно, — пробормотал Сонхва, на мгновение почувствовав бурлящее в животе разочарование. — Я просто подумал, что… может быть… ну, ты понимаешь. Ёсан тихонько хмыкнул, откинувшись на кирпичную стену. — Многие так думают, я не удивлен. Светловолосый пират посмотрел в сторону стоявшего неподалеку Юнхо, который, по всей видимости, затерялся в своем собственном мирке, успокоился и прикрыл глаза. Хоть Ёсан и утверждал, что возвращение в это место ничуть его не беспокоит, Сонхва думал о том, насколько это было правдой. Он позволил себе совсем недолго изучить его взглядом и заметил, как напрягались его лицо и мышцы шеи, стоило каким-то звукам вдалеке нарушить тишину. Он наблюдал за ним какое-то время — за его дыханием и движениями, когда Ёсан пытался устроиться поудобнее в ожидании возвращения внезапно исчезнувшего Уёна. Всё, что знал Сонхва о Ёсане до того, как они оказались в этом месте — тот был сиротой. В каком возрасте он остался один, старший не знал и знать не хотел. То, что ребенок смог выжить и пройти такой путь, было само по себе удивительным, потому что мало кто на такое способен. Ёсан говорил, что ему приходилось принимать тяжелые решения, чтобы жить в месте, в котором он никогда не хотел, и Сонхва, наблюдавший за его трепещущими то и дело ресницами, задавался вопросом, через что же ему пришлось пройти для того, чтобы суметь выжить. Он с трудом мог представить Ёсана до невозможности грязным, живущим на улице и носящим лохмотья. С трудом, потому что сейчас он, прекрасный и величественный, держался гордо. Ёсан знал себе цену и следил за тем, чтобы все вокруг об этом знали. И хотя временами он был с ним груб, срывался на него и заставлял его чувствовать себя ничтожным и бесполезным — Сонхва был рад, что Ёсан не потерял себя, что обрел свое призвание, что Хонджун нашел его и принял в свою команду. Как происходил этот обмен, Сонхва, правда, помнил смутно, но в конечном итоге он был счастлив, что Ёсан смог выбраться из этой адской дыры. Тихонько вздохнув, Сонхва снова прислонился головой к стене. Из-за темноты неба над ними создавалось ощущение, что черные тучи были предвестниками шторма. Как долго он должен сидеть в тени города, прежде чем обитавшие здесь призраки схватят его за ноги и утащат за собой в ад? Он гадал, сколько пройдет времени, прежде чем их обнаружат, и сколько еще продлится тишина. По ощущениям, они просидели так несколько часов, и Сонхва в какой-то момент даже прикрыл глаза. Было в этом городе что-то гипнотическое, усыпляющее. Чем дольше он сидел, чем сонливее становился — тем сильнее духота, казалось, отступала на второй план. Веки стали слишком тяжелыми, и он больше не мог продолжать держать глаза открытыми. Ёсан, по всей видимости, тоже пал жертвой сна, а вот Юнхо все еще стоял на ногах, отчаянно ожидая возвращения Уёна. Часы. Минуты. Было невозможно сказать, сколько прошло времени, особенно из-за отсутствия в небе солнца. Поэтому Сонхва позволил себе провалиться в сон, несмотря на предупреждение в голове, говорящее о том, что спать — последнее, что он должен был делать в такой ситуации. Его тело будто знало что-то, чего не знало его сознание. Он отстраненно подумал о том, повезло ли Хонджуну и Сану или они тоже остались с пустыми руками. От них ничего не было слышно, даже призыва вернуться на корабль — так что либо они все еще были в поиске, либо их уже убили, утопив все звуки в мрачной пустоте. От этой мысли кровь стыла в жилах — Хонджун уже мог быть мертв, хладнокровно убит, а Сонхва даже не узнает об этом, если не наткнется на тело. Должно быть, действительно прошло порядка нескольких часов, прежде чем тишина была нарушена. Короткий звук, будто кто-то на большой скорости резко остановился, заставил Сонхва рывком подняться на ноги и осмотреть всё вокруг широко раскрытыми туманными глазами. И Ёсан проснулся: он, как зеркальное отражение Сонхва, тоже вскочил на ноги и потянулся рукой к запрятанному оружию. — Уён… Краем глаза Сонхва увидел, как двинулся Юнхо. Его большое тело закрывало собой другое, поменьше, стоящее прямо напротив него, и, стоило старшему помощнику произнести чужое имя, Сонхва догадался, кто это был. Он испугался, что Уён был ранен — голос Юнхо звучал отчаянно и встревоженно, но стоило Сонхва посмотреть получше, он увидел, что юный шпион был в прекрасном состоянии — ни единой царапины. — Где ты был? — В «Чешуе Сирены», — непринужденно ответил шпион с чеширской улыбкой на губах. — Зачем ты туда пошел? — спросил Ёсан, потирая глаза, а затем скрестив руки на груди. Улыбка Уёна стала только шире. Он был слишком горд собой, и Сонхва понял, что случилось что-то важное и значимое. — Я должен был кое-что проверить, слова принца пробудили во мне какое-то воспоминание или что-то в этом роде, — тщательно подбирая слова, ответил он. Его взгляд метнулся к Сонхва, стоявшему на несколько шагов позади Юнхо. — Знаю, прошло уже много лет с тех пор, как мы были здесь, но я не мог не вспомнить одну деталь, которая все это время не давала мне покоя. — Выкладывай уже. — Какой ты нетерпеливый, — Уён уставился на мужчину, отчего тот закатил глаза. Шпион, громко вздохнув, потянулся рукой под плащ и замер в таком положении. Сонхва внимательно за ним наблюдал. — Я помню, как сидел за столом, когда впервые встретил Ёсана. Помню, потому что мы выслеживали человека, который нужен был капитану — но тогда я отвлекся. В этой таверне всегда были странные декорации: старые мечи, пистолеты, веревки, цепи, законсервированные животные и рыбы… тело сирены… Сонхва нахмурил брови и осторожно приоткрыл губы. Тело сирены? — Но ничто из этого меня не интересовало — я с большим удовольствием рассматривал обои, ну, или то, что должно было ими быть, — продолжил Уён как ни в чем не бывало, а Сонхва зациклился на мысли о том, что в таверне была сирена. — Это было похоже на карты, в основном фальшивые, развешенные так, чтобы закрывать пулевые отверстия в стенах, оставшиеся от постоянно вспыхивающих драк. Вот я и подумал, что не мешало бы проверить, а вдруг… Сонхва вышел из-за спины Юнхо в тот момент, когда Уён пошевелился, медленно доставая то, что все это время прятал за плащом. Стоило старшему помощнику увидеть предмет в руках Уёна, он тут же напрягся. Сонхва услышал, как Юнхо шумно втянул носом воздух. — Это?.. — пробормотал Ёсан, шагнув вперед, словно не мог поверить своим глазам. — Часть карты? — подхватил Уён, глядя вниз на свернутую бумагу, радостно лежащую в его открытой ладони, пока юный шпион гордо показывал ее своим товарищам. — Да, она! Была приколота к стене прямо за телом сирены, в конце концов, она и вправду оказалась украшением. Уён перевел взгляд на Сонхва и ухмыльнулся. — Может, ты и не совсем бесполезен, — сказал он, но прежде, чем Сонхва успел открыть рот и ответить, поднял руку и продолжил. — Не говори ничего, иначе я передумаю. Сонхва уж было собрался бросить пару грубостей о том, что именно благодаря ему юный шпион смог найти то, что они так долго искали — но вдруг вдалеке раздался шум, от которого они все застыли на месте. Никто из них не шевельнулся — они даже не дышали, пытаясь услышать еще что-нибудь. Сонхва заметил, как напряглось тело Уёна и помрачнело его лицо, когда стали отчетливо слышны крики, а затем последовал оглушительный выстрел, отдавшийся эхом в ушах Сонхва. От громкости звука и бушующего в крови адреналина он подскочил на месте, ноги начали трястись. Юнхо же стоял ровно, уставившись на выглядевшего виноватым юного шпиона. Еще один выстрел пронзил тишину темного города. — Что ты сделал? — мигом спросил старпом, его голос больше не был таким тихим, как раньше. — Ничего! — Вот дерьмо! — потянувшись вперед, он схватил Уёна за ткань свободной рубашки и притянул ближе. — Рассказывай, что ты натворил! — Ввязался в драку… я не виноват! — шпион, казалось, моментально сдался под грубой хваткой и злостью первого помощника, выражение его лица тут же сменилось с виноватого на испуганное. — Какой-то мужик врезался в меня, вылил на себя всю свою выпивку… и взбесился! — И теперь он тебя преследует? — вмешался Ёсан, отпихивая Юнхо от Уёна, вместо этого заглядывая в лицо младшего. — Сколько их? — Человек десять… он привел своих дружков. Прогремел очередной выстрел. Теперь он прозвучал близко. Слишком. Выкрики становились всё громче и громче, отражались от кирпичных стен, становясь ближе с каждой секундой. — Нам нужно убираться отсюда, — выдавил Сонхва, пытаясь заставить остальных сдвинуться с места. — Кто-нибудь, сделайте три выстрела! — Нет! — закричал Юнхо. — Это выдаст нас, нужно сматываться отсюда! Бегите к кораблю! У Сонхва даже не было времени возразить — старпом схватил его и почти швырнул обратно в переулок. В кромешной тьме было сложно что-либо увидеть, но невозможно было не услышать щелчок пистолета. Юнхо достал свое оружие, и Ёсан с Уёном последовали его примеру. Следующий выстрел прозвучал, казалось, совсем рядом с рынком, и Сонхва смог расслышать слова, которые выкрикивали мужчины. Звук их сапог, стучавших по булыжнику, был таким громким, что выдавал их местонахождение. Он не стал ждать ни секундой дольше и помчался по переулку, наступая в лужи воды, изо всех сил стараясь не бежать по прямой. В какой-то момент Уён и Ёсан обогнали его, ведя его по запутанному лабиринту дорог, из которого, казалось, не было правильного выхода. Крики позади не прекращались — преследователи Уёна не собирались отступать, гнались за ними по пятам, и Сонхва мог поклясться, что спиной чувствовал их горящие взгляды. Всё это время ему казалось, что кто-то за ним наблюдает, но сейчас это ощущение было сильнее, чем когда-либо. Дышать стало тяжело, легкие горели с каждым вдохом, но он продолжал вслепую бежать, надеясь, что не потеряет из виду своих товарищей. Он понятия не имел, куда пропал Юнхо, но судя по выстрелу, прогремевшему в воздухе вместе с криками, Сонхва догадался, куда тот делся. Он всегда был самоотверженным — пытался выиграть им время ценой собственной жизни. В крови кипел адреналин, зрение становилось все более расплывчатым, и переулки, казалось, смыкались вокруг него. Перед глазами всё двигалось, словно мир начал вращаться с бешеной скоростью; он чувствовал головокружение и с трудом мог дышать. В последнюю минуту Сонхва решился сорвать с лица ткань, наконец позволяя себе сделать глубокий вдох, в котором так отчаянно нуждалось его тело. Он продолжал бежать так быстро, как только мог, время от времени резко сворачивая за угол и почти врезаясь в сваленные в кучу пустые ящики. Сонхва окончательно потерял из виду Уёна и Ёсана после того, как случайно свернул не туда, но он слишком боялся за собственную жизнь, чтобы остановиться и развернуться. Он был предоставлен сам себе, мчался по переулкам и мог поклясться, что чувствовал, как кто-то или что-то почти наступает ему на пятки, готовое схватить и утянуть его во тьму. Запах соли становился все сильнее, поэтому он слепо доверился своим ощущениям, не способный сейчас довериться голове из-за бешено колотящегося сердца. Обогнув угол, он увидел в конце проулка выход — яркий свет исходил от выстроившихся вдоль причала факелов. Сердце заметалось в груди, едва не разорвавшись от этого вида. Он рванул вперед, чуть было не споткнувшись о собственные ноги и бесполезно валявшуюся посреди дороги сломанную трубу. Но Сонхва не был готов к тому, что в этот момент его схватят и затащат обратно в переулок. Он никого не видел и даже не слышал, но, кем бы ни был этот человек, он вцепился в него железной хваткой и держал, пока Сонхва на пределе сил бился в его руках, пытаясь вырваться. Он наклонился, чтобы впиться зубами в руку этого человека, но помогло это лишь на мгновение, и его тут же снова схватили. Они оба боролись, неестественно выкручивая собственные тела. В какой-то момент Сонхва впечатал человека спиной в кучу бочек, опрокинув их и рассыпав их содержимое по всей улице. Чудом Сонхва, ухватившись за чужие руки, смог оторвать их от себя и пнуть нападавшего в колено — наконец-то создавая дистанцию между ними — но мужчина, дернувшись вперед, вцепился в его рубашку, разрывая ткань резким движением, и навалился на Сонхва всем телом, припечатав его к стене. Удар выбил из легких Сонхва весь воздух, изо рта вырвался задушенный и жалкий хрип. Каждую следующую секунду он ждал, что его пронзит лезвие, ожидал почувствовать жгучую боль от пули — но ничего не происходило. Тьма окружила его, и даже этот человек с ног до головы был одет в черную облегающую одежду, а лицо его закрывала черная маска, полностью скрывающая его личность. Находясь в сознании лишь наполовину, Сонхва почувствовал, как что-то легло в его руку, а после — вес чужого тела исчез. Сонхва медленно моргнул, его пальцы сжались на чем-то, что ощущалось как бумага, и человек отступил. В конце переулка внезапно раздался шум, и преследователь тут же бросился в противоположную сторону. Сонхва не успел опомниться — затылок пульсировал, зрение помутилось, а перед ним уже появился другой человек, схвативший его за рубашку и грубо швырнувший прочь из переулка. — О чем ты только думал? Врезался в бочки и выдал свое местоположение! Юнхо. — Что ты здесь делаешь? — Сонхва, наконец восстановив равновесие, рванул за старпомом, несмотря на затруднявшее бег головокружение. — Ты должен быть с остальными! — Неважно! — крикнул Юнхо через плечо, резко свернув налево, покинув переулок и выйдя на дорогу, идущую вдоль причала. От ударившего в нос запаха морской соли голова Сонхва разболелась еще сильнее, и он спотыкался о собственные ноги. Сонхва увидел, как Юнхо поднял пистолет и как ни в чем не бывало выпустил три оглушительных выстрела в небо — три красные вспышки, от которых у Сонхва зазвенело в ушах, как от церковных колоколов в королевстве. Вдалеке Сонхва почти смог разглядеть «Судьбу». Она до сих пор непринужденно стояла у причала, не готовая к тому, что ей предстояло. Юнхо бежал быстрее, чем мог Сонхва, головная боль усиливалась, он почти не мог дышать. Но как только Юнхо показалось, что он оторвался слишком далеко, из-за угла вылетел крупный мужчина и врезался в старшего помощника, с грохотом сбивая того с ног на землю. Всё случилось в мгновение ока — мужчина, стоя над Юнхо, вдавил ботинок ему в спину и направил меч на старпома, не способного осознать, что только что произошло. Но Сонхва знал… понимал, что сейчас случится. Сердце заколотилось, адреналин бурлил в полную силу, когда он широкими шагами помчался к ним, пока вся жизнь Юнхо проносилась у того перед глазами. Это был вопрос доли секунды. — Юнхо! Пронзительный крик, казалось, выиграл для старшего помощника несколько секунд до того, как меч проткнул бы его горло насквозь — внимание мужчины переключилось на Сонхва, который подлетел к ним и, не задумываясь, схватился за лезвие меча, тут же впившееся в голую ладонь и прорезавшее кожу. Руку прожгло жгучей болью, по нервной системе будто прошелся электрический разряд, когда он оттолкнул меч от Юнхо. С помощью собственного тела Сонхва сбросил мужчину со старшего помощника, создавая между ними небольшую дистанцию. Они оба потеряли равновесие, и Сонхва не отдавал себе отчета, когда достал из ножен собственный меч. Вес оружия в крепко сжимавшей рукоять ладони был таким знакомым и мощным — рванув вперед, он вонзил лезвие в мужчину, оступившегося и упавшего навзничь. Звук, вырвавшийся из его тела, был нечеловеческим, и лицо Сонхва покраснело от вспыхнувшей под кожей ненависти. Раздался ужасающий хруст. От воспоминания о том, каково это — отнимать чужую жизнь, желудок скрутило. Он прокрутил меч в руке, и мужчина издал болезненный крик. Тяжелый металлический запах наполнил воздух, и Сонхва не сразу понял, насколько сильно кровоточит и болит его рука, пока голова не закружилась с новой силой. Он чувствовал дрожь в ногах, пульсацию в пальцах, посылающих волны боли вверх по руке. Он быстро обернулся, пока его тело еще его слушалось, и увидел Юнхо, с трудом поднимающегося на ноги. Доставшийся ему удар был очень мощным, но медлить было нельзя. — Шевелись! Быстрее! — Сонхва схватил его за руку, чтобы помочь подняться с земли. И как только ему удалось поставить Юнхо на ноги, они из последних сил двинулись к причалу. Древесина под подошвой ощущалась странно, Сонхва казалось, будто она в любой момент могла провалиться. Боль в голове и руке почти ослепляла, но звуки знакомых голосов впереди заставляли его продолжать идти. Пламя факелов опаляло жаром, и только вид полностью готового корабля со спущенными парусами и уже открепленными цепями давал Сонхва определенного рода надежду, что они доберутся до него. Он не мог точно сказать, гнались ли за ними до сих пор, но — бросив взгляд на сидящего на бортике Минги с длинной винтовкой в руках, на его бицепсы, напрягающиеся от веса оружия, когда он уверенно направлял ствол туда, где они с Юнхо мчались к судну — Сонхва понял, что преследователи были у них на хвосте. Мелькнула вспышка света, следом раздался громкий звук, давший Сонхва понять, что Минги спустил курок, а затем последовало еще два выстрела. Минги сидел непринужденно, откинув волосы назад, его татуировки мерцали от того, насколько мокрым было его тело, когда он делал один выстрел за другим, легко справляясь с отдачей оружия. — Скорей! Погнали! Сонхва не знал, кто произнес эти слова — стук собственного сердца в ушах был таким оглушающим, что он не смог разобрать, чей это был голос. Но это было неважно. Важно было лишь то, что он успел забраться на трап, все еще ожидавший их, когда прозвучала очередная серия выстрелов, и Сонхва мог поклясться, что от каждого из них сотрясался весь корабль. Сонхва почувствовал, как Юнхо подтолкнул его сзади — они оба чуть не споткнулись на трапе, прежде чем наконец ввалились на судно, и сразу же множество рук подхватили их и оттащили в более безопасное место. Сонхва позволил просто тянуть себя, голова раскалывалась, и он несомненно заляпал кровью всю палубу. — Спустить последний парус! Поднять трап и развернуть штурвал! Выкрики были такими громкими, что отдавались болезненным звоном в ушах. Сонхва подтащили к ящикам и оставили там, чтобы немедленно исполнить прозвучавшие приказы. Он изо всех сил старался дышать, от разносящейся по кораблю вибрации от выстрелов Минги всё его тело покалывало. Он делал все возможное, чтобы не закрывать глаза и смотреть на черные паруса, поймавшие ветер, когда корабль развернулся, громко скрипя в знак протеста против таких резких движений. Делал все возможное, чтобы оставаться в сознании — адреналин иссяк, когда он оказался в безопасности на главной палубе судна, которое, как он молился, уже отходило в гавань. Грудь сдавила тяжесть, и он больше не смог держать глаза открытыми — стук в голове был нестерпимым, рука онемела. Паруса начали вращаться по кругу, подобно облакам, предзнаменующим торнадо. Вдалеке раздавалось еще больше громких команд, но с каждой секундой они становились все тише и тише — как конец мелодии, затухание инструментов. Декрещендо жизни. Когда Сонхва снова открыл глаза, ему казалось, что черные паруса над ним становились все больше и больше, от ощущения жаркого воздуха, омывающего его лицо, тошнило еще сильнее. Он молча, с горящей глоткой, наблюдал за продолжавшими расти парусами, пока единственным цветом, который он мог различить, не стал черный. Тьма поглотила мир.

—~—

Крики чаек привели Сонхва в сознание. Пронзительные голоса летающих над кораблем птиц заставили Сонхва проснуться и испугаться до полусмерти. Его сердце болезненно стучало в груди, пока он, осознав, что находится в безопасности, отчаянно пытался успокоиться. Он не ожидал увидеть яркие лучи солнца, но был более чем благодарен тому, что его больше не скрывали зловещие, темные тучи. Его тело невероятно ослабло: он лежал, прислонившись к деревянному ящику, и пытался понять, на месте ли его рука или он потерял ее. Прохладный морской бриз, обдувавший его тело, придал ему уверенности, и Сонхва посмотрел вниз — его рука покоилась у него на коленях, и облегченно вздохнул. Она горела от малейшего движения, и он не мог даже представить, что попытается ей пошевелить. Ладонь была туго обвязана тканью, уже почти полностью пропитавшейся кровью. Его одежда тоже была испачкана, и если бы его голова сейчас не грозила расколоться на две части, он бы точно был больше обеспокоен количеством крови, которое потерял. Он попробовал пошевелить пальцами ног и был рад обнаружить, что они тоже двигаются и он все еще может их чувствовать. Сонхва попытался сжать другую руку, но странный хруст привлек его внимание. Он бросил короткий взгляд вправо и увидел, что занимало его ладонь. При виде листа бумаги изо рта Сонхва вырвался звук — что-то между хрипом и стоном от боли — и он выронил скомканный, запятнанный кровью лист. Голова закружилась еще сильнее, чем прежде, в висках запульсировало, когда он посмотрел на лежащую на коленях бумагу. — О, капитан, он очнулся! Судя по громкости, это был возглас Уёна. Но Сонхва не слишком беспокоили крики, как и то, что капитану сообщили о его пробуждении после того, как он позорно потерял сознание. Намного больше его беспокоила надпись на бумаге, которую он едва смог разобрать. Он решил, что это всего лишь обман зрения — это было попросту невозможно. Чем больше Сонхва думал об этом, тем сильнее болела голова и скручивало живот, тем хуже было всему его телу. Он отдаленно слышал приближающиеся шаги, но все, что он мог сейчас сделать — это смотреть вниз на лист бумаги. Это никак не могло быть правдой. Бросив последний взгляд на смятый и порванный клочок бумаги, Сонхва убедился, что он не ошибся и то, что он увидел, действительно там написано. Он закрыл глаза и прислонился затылком к ящику позади. В голове ярким предупреждением пронеслось имя Соджун, а затем вращающийся мир снова погрузился во мрак.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.