Ничто никогда раньше не казалось таким пугающим.
Никогда прежде от чего-то неживого не исходила подобная аура. Никогда не было чувства, будто у неодушевленного предмета есть руки, способные схватить и душить до потери сознания. Никогда не казалось, будто он сам удаляется все дальше и дальше от неподвижно стоящего перед ним человека.
Отступая назад шаг за шагом, он отдалялся все дальше и дальше с каждым вдохом и каждой проносящейся в голове мыслью.
Мир словно погрузился во тьму. Да, действительно наступила ночь, заключившая его в прохладные объятия на ближайшие несколько часов, но эта тьма была совсем другой.
Это был тот мрак, который возникает от чрезмерных размышлений. Давление и сомнения, которые следуют за самоуничижением.
С каждой секундой промедления, с каждой секундой, проведенной в нерешительности, мир становился все темнее и темнее, а неодушевленный предмет, внезапно отрастивший себе ноги, убегал все дальше за пределы досягаемости.
Дверь.
Сонхва стоял перед ней на расстоянии вытянутой руки, окруженный с обеих сторон светом фонарей. Стоял, замерев в беспорядке снаружи комнаты; над головой пролетела птица, но стук собственного сердца заглушил ее крик.
Руки были сжаты в кулаки, зрение помутилось от яркого света — он задавался вопросом, не сделает ли он ситуацию еще хуже для команды. В голове ревели предупреждающие сигналы, мозг подсказывал, что это плохая идея, что ему стоит вернуться в свою комнату и забыть о ней.
Но в то же время Сонхва не мог справиться с чувством, которое сидело глубоко внутри и не позволяло ему уйти.
Не просто так он стоял здесь посреди ночи, а не мирно лежал в своей постели. Не просто так он прошел мимо Ёсана, чтобы оказаться у этой двери, и не просто так пират сказал, что дверь
не заперта.
Ёсан и его молчаливое понимание… Сонхва начинало сводить с ума то, что блондин будто бы знал все обо всех, каждую мысль и каждое сомнение. Сонхва раньше слышал о людях, которые утверждали, что умеют читать чужие мысли, обладают даром, позволяющим им заглядывать в головы других. Он надеялся, что Ёсан не из таких — Сонхва не хотел, чтобы кто-то знал, что творится у него в мыслях. Даже он сам не горел желанием в них погружаться.
А дверь все продолжала внушать ужас. Сонхва никогда не думал, что она на такое способна.
Будто огромная пропасть, единственный барьер, разделявший его и человека по ту сторону.
Коснувшись пальцами ручки двери, он сжал челюсти. По телу тут же прошелся разряд тока.
Дверь приоткрылась, Сонхва, затаив дыхание, потянул ее на себя, и в этот момент ему показалось, будто на нее навалилась вся тяжесть этого мира. С каждым движением страх заполнял его сердце, но неугасающее любопытство продолжало толкать его вперед.
В комнате, как и всегда, царил полумрак. Свет свечей окрасил все вокруг в золотистый оттенок, тени плясали по углам, когда легкие порывы ветра, проникающего сквозь щели в дереве, заставляли пламя трепетать. В темноте ночи представшая взгляду комната показалась очень теплой, успокаивающей.
Правда, длилось это ощущение недолго.
Ночная тишина временами звучала жутко, и ничто в ней не помогало Сонхва отвлечься от дурных мыслей. Ничто не мешало ему забредать мыслями туда, куда не следовало бы, и думать о том, о чем он никогда бы не подумал. Дверь точно была отперта. Если у Сонхва и оставались какие-то сомнения в том, ждали ли его в этом месте, то, когда Ёсан указал ему на это, они быстро развеялись, не оставив места для сопротивления.
Но стоило взгляду Сонхва упасть на тяжелое, неподвижное тело, почти полностью обнаженное и лежащее на потрепанной постели, он с трудом смог найти в себе силы шагнуть в комнату.
Дверь со скрипом закрылась за его спиной.
Сонхва не стал говорить о своем присутствии — Уён и так знал, кто пришел.
Он понял это по тому, как напряглись мышцы на спине юноши, в следующую секунду расслабившись на выдохе. Вряд ли такую неловкость в действиях шпиона мог вызвать кто-то другой.
Сонхва не отходил от двери, почти касаясь ее спиной, и не мог оторвать взгляда от чужого израненного тела. Уён лежал на животе, его спина была открыта ночному воздуху. Никто из них не произнес ни слова, даже когда глаза юного шпиона распахнулись, глядя в ответ пронзительно и дерзко, так, как умел только он. Сонхва позволял ему рассматривать себя, чувствуя, как чужой взгляд прожигает дыры в его собственном теле, а сам не мог сдвинуться с места, уставившись на раны, покрывавшие спину юноши.
До этого он видел их лишь однажды, прямо перед тем, как они причалили в первом попавшемся порту. Тогда разорванная рубашка все еще скрывала истинный ужас его увечий, поэтому Сонхва не мог видеть всех последствий того дня, когда Уёна затащили под воду на том проклятом острове.
Но сейчас на нем не было порванной, пропитанной кровью ткани. Сонхва не был уверен в том, что именно ожидал увидеть, но, подойдя ближе, поразился.
— Зачем ты пришел? — Уён первым нарушил тишину. Его голос звучал уже лучше, намного лучше, но все еще оставался напряженным и тихим. Казалось, будто у него саднит горло.
Сонхва не ответил. Он не мог сказать, зачем пришел, потому что сам не был в этом уверен.
Вместо этого он подошел к кровати, ступая тяжелыми ботинками по деревянным доскам пола, не отрывая глаз от спины юноши.
Эти раны напомнили ему о Чонхо, но все же были другими. У Чонхо, казалось, на спине были сотни следов от несправедливого наказания, сотни открытых ран от ударов плетью — у Уёна же их было всего четыре.
Следы от когтей.
Острых, как лезвие, когтей; наверняка оставленных той самой сиреной, что утянула Уёна под воду, вцепившись в его спину, и попыталась раскромсать на части, но не успела.
Рана начиналась между лопатками и заканчивалась у самой поясницы. Теперь, когда кровь отмыли, Сонхва мог видеть, насколько глубоко сирена вонзила свои когти. В некоторых местах виднелся след от пятого когтя, вцепившегося в плоть шпиона и разорвавшего ее.
Ему захотелось потрогать чужую спину — раны зашили, потому что они были
слишком глубокими, без этого Уён бы попросту умер от потери крови. Сонхва хотелось протянуть руку и коснуться смуглой кожи, почувствовать, как шпион вздрогнет под его пальцами, и узнать, не принесет ли это боли.
Но его руки продолжали безвольно висеть, несмотря на сильное желание протянуть их к Уёну.
На грудь давила тяжесть, пока он продолжал смотреть вниз на юного шпиона. Когда Сонхва думал о том, что будет чувствовать, если Уён вдруг серьезно пострадает, он и не предполагал, что будет чувствовать себя так. Он не мог заставить себя испытывать ни капли злорадства или превосходства, глядя на человека, который лежал на кровати с едва не унесшими его жизнь ранениями и в любой момент мог окончательно слиться с тенями.
Сонхва не ощущал ни малейшей радости от того, что такой великий пират, как Уён, чуть не лишился жизни из-за слабости своего сознания.
— Почему ты так на меня смотришь? — снова раздался голос Уёна. Его глаза были открыты, но смотрели они не на Сонхва.
— Как? — его тон очень точно совпал с тоном юного шпиона.
— Ты не смотришь на меня, как на слабого, — Уён произнес слова, которые Сонхва совсем не ожидал услышать. — Подобные раны — это не то, чем стоит восхищаться.
— Ты думал, я буду смотреть на тебя как-то иначе? — спросил Сонхва, не решаясь сдвинуться с места.
Мышцы Уёна вновь напряглись, но он не подал виду, что это причинило ему боль. Сонхва наблюдал за тем, как юноша поднял руки вверх, чтобы положить на них голову, как кожа под швами натянулась. Он услышал собственный шумный вдох, когда покрытые синяками участки спины Уёна, казалось, начали гореть от этого движения.
Чем дольше он наблюдал за ним, тем сильнее скручивало живот. За время своего пребывания в пиратской команде Сонхва видел множество ужасных, жестоких вещей, видел, как гниет плоть и как легко разваливается на части. Он знал, сколько крови может вытечь из всего одной раны — смертельной или нет. Он видел, в каком состоянии была спина Чонхо, как со временем позеленела ее часть. Но даже раны наемника не вызывали у Сонхва тех чувств, которые он испытывал сейчас, глядя на Уёна.
Он чувствовал такую пустоту внутри.
— Я знал, что ты придешь, — наконец принялся отвечать Уён, встретившись взглядом с Сонхва, — но я не ожидал, что ты будешь смотреть на мою спину с таким благоговением, особенно после того, что случилось.
Сонхва поджал губы.
— Из-за тебя мы все чуть не погибли.
К его удивлению, рот юного шпиона растянулся в некоем подобии улыбки. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, пальцы, скрытые от чужих глаз, дрогнули. Казалось, он даже тихонько усмехнулся.
Сонхва рвано выдохнул. Чем дольше он смотрел на молодого пирата, тем крепче руки сжимались в кулаки.
Человек перед ним был, вне всякого сомнения, смертоносным. Уён излучал особую опасность: его скрытность и умение прятаться в тени даже днем, когда солнце ярко светило в небе, не имели себе равных. Самым страшным пиратом на корабле по многим объективным причинам считался Сан, безжалостный ассасин, не помнящий лиц тех, кого убил — но иногда Сонхва хотел оспорить этот факт.
Часто в глазах остальных настоящие способности Уёна оставались незамеченными из-за его нахального и громкого поведения. В сравнении с Минги или Саном, которые были опасными и до жути спокойными, юный шпион выглядел неопытным и даже легкомысленным, из-за чего те, кто плохо его знал, не воспринимали его всерьез. В Уёне не видели угрозы, и он всегда использовал это в своих интересах.
В их смертоносном дуэте Сан был тем, кто убивал, но именно Уён был тем, кто охотился. Сонхва считал, что быть
добычей намного страшнее, чем быть убитым. Когда Сан выслеживал свою цель, ему было все равно на обстоятельства. Его не волновало, увидит ли жертва его лицо перед смертью.
Уён был другим. Он сливался с тенями, становился с ними одним целым. Ему нравилось играть с добычей, которую он выслеживал. Они никогда не видели его — ни его появления, ни его ухода; он передвигался так тихо, что его невозможно было услышать, никто не мог знать, откуда он собирался появиться. Когда он преследовал кого-то или же если просто что-то крал, он всегда убеждался в том, что не оставил за собой следов. Делал он это намеренно или же нет, но Уён сводил своих жертв с ума.
Да, Уён был чрезмерно громким и грубым — и в то же время он был очень, очень
тихим.
Сонхва наконец пошевелился, схватил деревянный стул и отодвинул его от небольшого письменного стола, стоявшего вплотную к стене рядом с кроватью. Он придвинул его к себе и сел, закинув одну ногу на другую и откинувшись на спинку, а руки положил на коленях. Скрип стула был единственным звуком в этой комнате.
Глаза Уёна открылись, и Сонхва задался вопросом, каким сейчас видел его юный шпион.
— Что ты слышал? — спросил Сонхва, когда стало очевидно, что Уён не собирался ничего говорить сам. Наклонившись вперед, с отсутствием какого-либо выражения на лице, он наблюдал за Уёном, который, казалось, тоже следил за каждым его движением, изучая реакцию. — Я видел, как ты убежал, потому что что-то привлекло твое внимание. Я хочу знать, что такого ты мог услышать, чтобы подвергнуть свою жизнь и жизнь всей команды такой опасности.
Его слова прозвучали резче, чем он предполагал, но даже так они, казалось, не возымели особого воздействия на шпиона. Единственным признаком того, что ему удалось как-то задеть юношу, стало то, как его ноздри раздулись и в глазах что-то мелькнуло. Сонхва тут же пожалел, что задал этот вопрос. В воздухе между ними поселилось что-то, от чего ему захотелось встать и уйти прочь из этой комнаты.
Губы Уёна сжались в тонкую линию, а взгляд переместился на смятые простыни под собственным замершим телом.
— Что ты слышал? — повторил свой вопрос Сонхва.
Юный шпион снова посмотрел на него, но на этот раз его потемневший взгляд казался крайне измученным.
— Какое тебе до этого дело?
— Ответь на вопрос.
Брови юноши нахмурились, почти сойдясь у переносицы. На мгновение показалось, будто он собирался сесть, чтобы быть с Сонхва на одном уровне и начать разговор, который, вероятно, никто из них не хотел слушать, но по тому, как дрогнули мышцы, стало очевидно, что он не сможет пошевелиться, даже если захочет.
Сонхва задумался, ответит ли Уён вообще на его вопрос. С чего бы ему это делать? Зачем такому пирату, как Уён, отвечать на столь личный вопрос от такого человека, как Сонхва? Это было гиблое дело, но Сонхва должен был хотя бы попытаться. Теперь он понимал, зачем пришел — его сердце так же взывало к нему в ночь, подобную этой. Его звали душевные муки, звала потерянная душа, которая хотела быть найденной.
Но найти что-либо можно только тогда, когда оно само этого захочет, а Уён смотрел на него с такой чистой ненавистью и таким явным раздражением — что бы Сонхва ни сделал, юный шпион никогда не откроет перед ним свое сердце.
Только Сонхва собрался подняться со своего места и уйти, как Уён громко вздохнул и зажмурил глаза, словно это все причиняло ему невыносимую физическую боль.
— Я слышал, как мама звала меня, — произнес он настолько тихо, что Сонхва чуть не пропустил это мимо ушей.
Он не ожидал, что пират скажет что-то такое, и уж точно не был готов к тому, с какой силой эти слова ударят его под дых.
— Очень далеко, но я слышал ее голос, она была там. И отец тоже, я слышал, как они звали меня, умоляли вернуться домой, — продолжил он, не открывая глаз, но, казалось, его напряженное тело все больше расслаблялось. — Сначала это был шепот, как когда стоишь на берегу моря и слушаешь мелодию ветра. Но потом я услышал ее голос, ясный как день. Клянусь, она была там.
Сонхва опустился обратно на стул, воздух покинул легкие. Он не решался вдохнуть.
— Я не видел их.. но я не мог снова проигнорировать их зов. Один раз учишься на своих ошибках, а потом обещаешь никогда больше их не совершать. Я обязан был увидеть ее снова, — он медленно открыл глаза, и Сонхва увидел в них сожаление. — Но как бы далеко я ни бежал, я не мог ее найти. Зов становился все тише и тише, исчезая, подобно волне, коснувшейся тебя лишь на долю секунды.
На мгновение губы пирата изогнулись в издевательской усмешке.
— Какой же я идиот. Как глупо было думать, что мои родители действительно могли оказаться там. Как будто после стольких лет я так и не смог смириться с тем, что их больше нет на этом свете, — из его горла вырвался очередной смешок. — Я просто забыл их голоса. И в очередной раз вспомнил, почему я — самое слабое звено на «Судьбе».
Сонхва понял, что Уён хотел перевернуться, чтобы не встречаться с ним взглядом. Кожа юноши покрылась мурашками от стыда, от позора, от неловкости, но из-за полученных травм он не мог сбежать от чужого пристального взгляда.
Услышав ответ, Сонхва почувствовал, как грудь сдавило еще сильнее. Юный шпион поделился с ним тем, что Сонхва никогда не рассчитывал услышать, особенно учитывая ненависть, которую испытывал к нему пират.
Возможно, он сделал это только потому, что единственным человеком, которого он ненавидел сильнее Сонхва, был он сам.
— Твои родители, — начал Сонхва, сам поразившись звучанию собственного голоса, — что с ними произошло?
Пират вновь посмотрел на него и хмыкнул. Уён был вне себя от злости, но Сонхва слишком хорошо знал этот мрачный взгляд, чтобы поверить в то, что юноша злился на него — он понимал, что это была лишь спрятанная глубоко внутри боль, не находившая выхода.
— Какая разница? Из всех людей на свете тебя это должно волновать меньше всего.
Сонхва стиснул зубы.
— Тебе обязательно огрызаться на каждое мое слово? — горло будто сдавило.
Шпион уставился прямо на него, его лицо покраснело, но, вопреки ожиданиям Сонхва, он на него не сорвался. Он лишь слегка шевельнулся, и на лице тут же отразилась боль.
— Они были крестьянами, — заговорил он, и Сонхва едва мог поверить своим ушам, — оба происходили из очень длинного крестьянского рода. Именно этому их учили с самого детства — как пасти скот и овец да как растить урожай. Их никогда не учили читать и писать, зато вместо этого они могли определить, когда созрели арбузы, по стуку по их кожуре или по вкусу молока сказать, родит ли корова двойню.
— Так твои родители не были пиратами? — спросил Сонхва, понимая, что его удивленный взгляд наверняка оскорбил юношу. — И как же ты?..
— Ты никогда не затыкаешься, да? — усмехнулся Уён с отчетливым раздражением в голосе.
Сонхва поджал губы и подавил в себе желание накричать на юношу.
— Мои родители были хорошими и честными людьми, они и мухи бы не обидели, даже если бы захотели. Их сердца были чистыми, незапятнанными, такими добрыми, что это причиняло боль им самим, — голос Уёна звучал мрачнее, чем Сонхва ожидал. Огоньки горящих свечей затрепетали, тьма, окружавшая их, перестала быть жуткой. — Они помогали каждому, кто к ним приходил, отдавали все, что могли, и даже то, с чем расставаться было тяжело, лишь бы выручить тех, кому повезло меньше. Помню, смотрел в окно и видел, как мама отдавала последний хлеб семье, в которой было пятеро или шестеро голодающих детей. Помню, как стоял на вершине холма и провожал взглядом отца, который отправился в далекий город, чтобы кому-то что-то починить. Я не видел его по несколько дней, но он все равно постоянно куда-то уезжал по доброте душевной.
Сонхва попытался представить, каким был Уён в детстве, представить маленького мальчика с темными волосами и надутыми губками, стоящего на зеленой траве на вершине холма и наблюдающего за тем, как его отец уходит неизвестно на сколько дней. Попытался представить женщину, его мать, стоящую рядом; ее платье и фартук испачкались во время приготовления ужина у печи. Вот она протянула руку, чтобы успокаивающе взъерошить мягкие волосы мальчика. На самом деле, трудно было вообразить такую милую сцену с невинным маленьким ребенком, потому что сейчас Сонхва смотрел на взрослого мужчину, ставшего пиратом и носящего звание лучшего шпиона, но он что-то упускал. Ничто в пирате не напоминало маленького крестьянского мальчика, хорошего, нежного, душой открытого к миру.
От этого в груди Сонхва поселилась болезненная тревога.
— Но в этом мире за доброту не платят, даже ты это наверняка понимаешь, — медленно продолжил Уён. — Хорошие поступки в прошлом не помогут тебе в беде. И неважно, хороший ты человек или нет — перед лицом коварной силы доброта не значит ничего.
Сонхва тихо выдохнул.
— Что случилось с твоими родителями?
Юный шпион наморщил нос, словно воспоминания преследовали его и заставляли говорить правду.
— Я помню, как проснулся от громких криков на причале, криков мужчин, которых я никогда раньше не слышал. Я всегда был любопытным ребенком, поэтому тут же выскользнул из дома, чтобы посмотреть. Солнце лишь немного выглядывало из-за горизонта, но я увидел корабль, который врезался в острые скалы прямо за нашим семейным причалом, где мы обычно рыбу ловили, — быстро заговорил Уён. У него был хорошо подвешен язык, он умел говорить и всегда был самым громким на корабле и не только. Но Сонхва никогда раньше не слышал, чтобы он говорил так много. Особенно с ним. — Я присел в траве, поскольку был достаточно маленьким, чтобы спрятаться в ней, и стал наблюдать за происходящим. Эти люди оказались пиратами, которые пытались оторваться от преследовавшего их флота. Корабль сильно пострадал, его точно нельзя было починить… Повсюду был огонь, паника… Многие из их команды были ранены и нуждались в помощи. Мои родители, конечно, тоже проснулись из-за шума, и отец бросился их спасать, невзирая на то, что эти люди были грязными, недостойными пиратами. Преступниками.
Сонхва представил перед глазами эту сцену, и постепенно пробелы в истории юного шпиона начали заполняться. Он видел утес, видел ударившийся о камни старый пиратский корабль. Он даже мог разглядеть яркие искры и языки пламени, охватившие судно, и, если приложить усилия, мог услышать крики перепуганных людей.
Он наблюдал за ними с травянистой вершины холма. Пока Уён с горечью в голосе рассказывал свою историю, Сонхва действительно оказался в том дне. Он стоял там, чувствовал, как ветер щекочет открытые участки кожи, и знал, что, если посмотрит вниз, сможет увидеть маленького мальчика, прячущегося в траве.
Сонхва даже мог почувствовать исходящий от огня жар, и нос наморщился от неприятного запаха дыма.
— Но что он один мог сделать для целой команды? Ничего.
Лицо Уёна становилось все более несчастным, пока не стало совершенно пустым.
Сонхва чуть было не кивнул головой в знак согласия. Один человек не сможет помочь всем. Интересно, знал ли об этом отец Уёна? А может, ему было все равно, потому что он руководствовался своими инстинктами? Сонхва задавался вопросом, понимал ли отец Уёна, в какой опасности бы оказался, если бы его поймали.
Сонхва прекрасно знал, какая участь ждала подобных ему людей, протянувших руку помощи пиратам. Он много раз имел с ними дело — всегда против своей воли, но такова была его работа как наследного принца, отвечавшего за проведение Церемонии Золотой Розы и решавшего, кому суждено жить, а кому — умереть.
— Я часто думаю о том, сколько дней тот военный корабль преследовал их… может, даже несколько недель. Уверен, ты в курсе, что задача флота — поймать и потопить пиратов любой ценой, — голос Уёна дрожал от эмоций, которые Сонхва не мог уловить. Это пугало, потому что Сонхва никогда не думал, что Уён покажет ему какую-либо уязвимую часть себя. Честно говоря, он не был уверен, как ему стоило себя вести в подобной ситуации, особенно если его опасения по поводу развития истории окажутся верны. — Даже когда они увидели полностью уничтоженный пиратский корабль и людей, в панике пытающихся убежать от огня, они не остановились. Флот продолжал палить из пушек, запускать огненные шары, пытаясь полностью сжечь корабль. Мирное утро превратилось в кровавую бойню.
Сонхва затаил дыхание: сцену, представшую перед глазами, залило кровью. Он мог только предполагать, как это все выглядело для совсем юного и невинного крестьянского мальчика, ничего не знавшего об ужасах войны.
— Мне было девять, когда я увидел взрыв корабля. Сильный запах пороха подсказывал, что он загорелся и разнес судно изнутри, — Уён говорил так спокойно, словно не вытаскивал из головы самые болезненные воспоминания. Но его глаза припухли, взгляд был таким отрешенным, физически он был не здесь, не в комнате с Сонхва. — Мой отец был там, на корабле, когда произошел взрыв, он просто не мог выжить. Тогда мама начала звать меня, кричала, пыталась меня найти. Я до сих пор помню этот ужас в ее голосе, помню нараставшую с каждым криком панику. Никогда не смогу забыть. Но я был так напуган, я не мог пошевелиться... Я не явился на зов матери, поэтому она, видимо, решила, что я из любопытства пошел за отцом на корабль, и направилась туда.
Сонхва почувствовал, как сердце ушло в пятки, когда представил эту сцену. Он слышал крик перепуганной матери, пытающейся найти своего убежавшего ребенка в дыме жестокой расправы. Он попытался прочувствовать весь ужас, страх, отчаяние — хотел понять, что пережил Уён в тот день.
— К тому моменту, как она добралась до причала, там уже почти ничего не осталось, но, по всей видимости, именно тогда с военного корабля, бросившего якорь неподалеку, прибыли люди, чтобы оценить повреждения и поймать выживших пиратов, — Уён закрыл глаза и напрягся от нахлынувших воспоминаний. — Офицеры флота наверняка решили, что она пиратка, как бы она ни пыталась доказать свою невиновность — она оказалась на месте преступления рядом с пиратским кораблем. Королевские особы не отличаются снисходительностью, их жажда крови и власти сильнее правды и справедливости.
Сонхва почувствовал злость и боль, исходившую от тела Уёна. Он видел, как юный шпион боролся с собой, пытаясь вытащить из головы воспоминания, которые долгие годы подавлял. Его потряхивало, и Сонхва захотелось протянуть руку, чтобы попытаться хоть как-то успокоить пирата — еще одно чувство, которое он не ожидал испытать по отношению к Уёну.
— Ее арестовали вместе с парочкой выживших пиратов. Это был последний раз, когда я видел ее, — Уён выдохнул, подобно дракону, медленно открыв покрасневшие глаза, и посмотрел на Сонхва. — Скорее всего, ее забрали в королевство, откуда были родом военные офицеры, и казнили на месте. Наверняка к вечеру же того дня ее бездыханное тело лежало в луже крови. Она умерла, гадая, какая судьба встретила ее любимого мужа и ребенка.
Желудок болезненно сжался, когда перед глазами появился образ казненной матери. Невинная женщина, любящая жена, жестоко и несправедливо лишенная жизни. Она умерла, даже не зная, живо ли ее дитя, не зная, что ее добрый и верный муж уже покинул этот мир. От этой мысли у Сонхва сдавило горло.
Он вернулся к образу холма, поросшего травой, в которой прятался мальчик — как новорожденный жеребенок, ждущий возвращения матери. Сонхва стоял рядом с ним, легкие заполнил запах пепла и пороха, а в небо взметнулось огромное облако черного дыма. Тихий рассвет, битва уже окончена. Он почти чувствовал дрожь ребенка, настолько напуганного, что он не мог пошевелиться даже спустя несколько часов после того, как военный корабль поднял якорь.
Плакал ли Уён в тот день, сидя в высокой траве в полном одиночестве, видя, как в считанные минуты у него забрали обоих родителей? Продолжал ли он звать их после того, как их не стало? Спустился ли к докам, куда прибило остатки корабля, чтобы попытаться найти отца? Плакал ли он от осознания, что больше никогда не сможет ощутить тепло объятий своей матери?
— Аристократы все одинаковые — жадные до власти. Они будут бороться за нее, чего бы им это ни стоило. Вы не цените человеческую жизнь, не видите в нас равных и никогда не увидите. У вас же есть блестящая корона на макушке, так какая вам разница на то, что у ваших людей нет даже крошки хлеба? Вам важны шикарные балы и еда от лучших поваров, которой можно было бы прокормить все королевство. Вы смотрите на простых людей как на свиней и обращаетесь с нами, как со свиньями, — выплюнул Уён, но от того, как дрогнул его голос, стало больнее, чем от его слов. Сонхва почувствовал, как начало щипать глаза и голова пошла кругом. — Вы можете убить нас не моргнув и глазом. Вот кто мы для вас — скот!
Сонхва даже не заметил, как заплакал. Не понял, в какой момент щеки стали влажными от соленых слез, пока не увидел, как расширились глаза Уёна. Шпион тут же отвел взгляд в сторону, будто ему стало по какой-то причине стыдно за себя.
— Мне пришлось научиться выживать в одиночку. Этот мир не предназначен для сироток, особенно там, где я вырос. Никто о них не заботится, для них нет места и нет еды — всего этого едва хватает на нуждающиеся семьи. Я каждый день боролся за свою жизнь, научился воровать, чтоб не сдохнуть. Привык к тому, чтобы терпеть боль от побоев и наказаний, потому что иногда меня все же ловили; а чтобы этого не происходило, я должен был научиться вести себя тихо. От этого зависела моя жизнь. Торговцам на рынке было все равно, что у меня нет ни матери, ни отца, они плевали мне в лицо и прогоняли. Они не давали мне ни буханки хлеба, ни хотя бы яблока — жадность, как болезнь, поражает всех. В их глазах я был бродячим котом, клянчащим объедки.
Сонхва отвернулся, на мгновение зажмурив глаза, но все же заставил себя снова посмотреть на Уёна. В груди все горело от открывшейся ему правды — он поймал себя на мысли, что, возможно, было бы лучше ему ее не знать.
Чем дольше он смотрел на Уёна, смотрел по-настоящему, глубоко — тем отчетливее видел оставленные на его теле шрамы. Некоторые были совсем свежие, другие — старые, уже затянувшиеся. Бесчисленное множество потемневших следов покрывало всю его спину и плечи, спускаясь вниз по рукам, они доходили до самых запястий. Сонхва знал, что даже те участки кожи, что сейчас были ему не видны, все равно были усеяны шрамами.
Сонхва с болью в сердце размышлял о том, какие из этих следов юный шпион получил, будучи совсем еще мальчишкой. Этот ребенок подвергался ужасным побоям, но он был сильным. Он вырос, научился давать отпор и бороться за себя, а не просто терпеть удары. То, что Уён смог выжить, было настоящим чудом, и Сонхва не хотел знать, через что ему пришлось пройти, чтобы быть сейчас здесь.
Но ему было интересно, каким был Уён до того рокового дня. Часто ли он улыбался, громко ли смеялся? Сонхва думал о том, какие у него, должно быть, были круглые мягкие щечки, каким игривым и очаровательным ребенком он был. Он представил, как семья Уёна собиралась за ужином вместе, как его мама заботилась о нем, когда он только родился, как отец держал его на руках, когда Уён был слишком маленьким, чтобы ходить.
Был ли Уён сейчас таким же любопытным, как в детстве? И вообще, как сильно он поменялся с тех пор? И каким бы он был, если бы тем утром не произошло трагедии? Стал бы он тогда пиратом или продолжил бы родительское дело?
— В тот день я поклялся ненавидеть всех членов королевских семей, всех аристократов. Не важно, кто они, даже если они вообще из другого королевства. Все они одинаковые, даже ты не настолько слепой, чтобы этого не заметить. Уверен, ты в курсе обо всех ужасах, которые творятся… ты же не понаслышке об этом знаешь, да? Вы все делаете одно и то же, убиваете людей, как свиней и коров на скотобойне. Вы не задумываясь разлучаете счастливые семьи, а остальных оставляете умирать в страхе и одиночестве.
Сонхва прижал руку к животу, его лицо побледнело, кожа покрылась испариной. Ему еще никогда не было так мерзко от самого себя, он никогда не чувствовал себя таким виноватым.
— Вы делаете из этого шоу, убиваете ради развлечения. Проводите церемонии и празднества, красиво наряжаетесь, только чтобы посмотреть, как прольется чужая кровь. Пиратство было объявлено преступлением из-за ужасов, которые оно вызывало — убийства, грабежи, уничтожение целых городов. Пираты угрожали всему хорошему, что было, — голос Уёна становился все тише. Гнев покинул его тело и забрал с собой остаток сил. Он казался полностью поверженным, и от этого сердце Сонхва разрывалось на части. Чем дольше он смотрел на сломленного пирата, тем отчетливее видел на его месте испуганного ребенка, забытого всеми и оставленного в этом большом жестоком мире. — Короли оправдываются тем, что пиратство запрещено законом, поэтому они могут убивать, когда захочется. Но ответь-ка мне вот на что: что такого делают пираты, чего не делают аристократы?
Сонхва даже не пришлось ничего говорить. Они оба знали ответ.
— И когда мой
капитан, человек, который спас меня и подарил шанс на новую жизнь, дал мне возможность увидеть красоту в этом уродливом мире, вернулся с тобой… Ты даже представить не можешь, что творилось у меня в голове. Не прикидывайся дураком, Пак Сонхва, твое имя известно всем, нравится тебе это или нет. Но Хонджун — мой капитан, я жизнь за него готов отдать. Он тот, за кем стоит идти хоть на край света, идти сквозь огонь и шторм; он знает, какова на вкус свобода, и он жаждет ее. Он подарил нам всем шанс на жизнь, не осуждая за наше прошлое, за то, кем мы были до того, как стали частью «Судьбы». Я доверяю ему больше, чем самому себе, — в голосе Уёна не было сомнений, Сонхва чувствовал силу, исходящую от его слов. — Я не мог ненавидеть его, даже когда он привел на борт наследного принца ужасного королевства и представил его нам как нового члена команды. Но я мог ненавидеть
тебя — мы все могли. Я поклялся, что сделаю все возможное, чтобы избавиться от тебя, но не убить своими руками, потому что это бы причинило боль моему капитану.
Сонхва понял, что не мог разорвать напряженный зрительный контакт, и не удивился боли, которая расцвела во всем теле от этих слов.
— Я никогда не испытывал такой ненависти, как в тот день, когда увидел тебя. Я просто ждал того момента, когда ты выдашь капитана и покажешь свою истинную сущность. Я следил за тобой, как ястреб, чтобы убедиться, что никого на этом корабле не постигнет та же участь, какая ждала людей в замке под твоим надзором. Я никак не мог понять, как мой капитан попал в твою ловушку, мне было страшно видеть, как ты смог обвести вокруг пальца такого сильного человека. Я даже ревновал — он смотрит на тебя так, как раньше смотрел на
меня и всех остальных. Ты сбил Великого короля пиратов с пути, забрал его у нас, всего за один год. Никогда прежде я не видел его таким нежным, тем более с членом королевской семьи.
Сонхва почувствовал, как, сидя на стуле, опустился ниже; внутренние смущение и стыд овладели его телом, а Уён все продолжал вываливать на него обидную правду, которую он не хотел слышать.
— Но, — Уён глубоко вдохнул и прикрыл глаза всего на мгновение. После этого его взгляд стал совершенно другим, казалось, он уже жалел о том, что собирался сказать. — Я так хотел ненавидеть тебя… но я не могу.
Глаза Сонхва распахнулись от удивления. Он не мог поверить словам юного шпиона.
Уён отвернулся. Его лицо вспыхнуло алым цветом.
— Как бы я ни пытался, чем больше времени я провожу с тобой, тем сложнее тебя ненавидеть. Я искал в тебе любые изъяны, лишь бы в голове все оставалось на своих местах. Но это сложно, особенно когда ты смотришь так, будто предпочел бы страдать самому за проступки других людей. Всем ясно, что у тебя доброе сердце, что ты хороший человек, несмотря на титул, тянущийся за тобой шлейфом. Кто вообще променяет роскошь на лохмотья? Какой человек оставит свой королевский титул, чтобы последовать за незнакомыми пиратами? И еще хуже — какой
принц прыгнет в пруд, полный пожирающих людей чудовищ, чтобы спасти какого-то жалкого пирата? — Уён смотрел на него с прищуром, но в его взгляде не было обвинения. Он внимательно за ним наблюдал. — Ради чего? Уважения? Верности? Преданности? Товарищества? Что это еще могло быть… любовь?
Сонхва почувствовал, как закружилась голова, а сердце, сорвавшись на бег, едва не выскочило из груди.
— Уён…
— Когда я чуть не умер, как раз перед тем, как ты спас меня, я думал о том, каково это — наконец снова встретиться с родителями. Но я испугался: что они обо мне подумают, когда увидят, кем я стал? Не потому, что я стал пиратом, а потому, что позволил ревности и злости управлять своим сердцем. Они воспитывали меня не так, они желали мне лучшего. В тот момент я понял, что должен стать сыном, которым они смогут гордиться. Я должен перестать лицемерить… должен измениться, прежде чем снова встречусь с ними. Не думаю, что смогу вынести разочарование на их лицах из-за того, как я обращался с невинным человеком, который был добр ко мне, просто потому, что когда-то мне сделали больно и я не смог избавиться от собственных страхов, — почти прошептал шпион, будто эти слова причиняли ему физическую боль. Его взгляд напряженно поймал взгляд Сонхва, и всего на мгновение на его лице появилось такое выражение, какого старший никогда раньше не видел. — Перед смертью ты многому учишься. И видишь истину в ее окончательном виде.
Сонхва не дышал так долго, что тело начало кричать. Давление было невыносимым, не было никакого облегчения. Сонхва чувствовал себя погребенным заживо под взглядом Уёна, и выбраться было невозможно.
Но, как и появилось, это чувство исчезло. Уён отвел взгляд, Сонхва увидел, как напряглись его плечи, когда он вжался лицом в пуховую подушку. Комната на долгое время погрузилась в молчание. Снаружи тихо дул ветер, пели в ночной темноте сверчки. Сонхва сжимал руки с такой силой, что на ладонях остались следы от ногтей, и, осознав это, медленно разжал пальцы, чувствуя, как отступает слабая боль.
Сонхва судорожно вдохнул, пробежавшись взглядом по телу Уёна. Он дрожал. Глаза юного шпиона были зажмурены, словно что-то тяжелое и болезненное не давало ему покоя, он боролся со своими эмоциями. Вид того, как юноша ведет с самим с собой войну из-за чего-то, чего Сонхва никогда не узнать, вселял в его сердце легкую тревогу.
Сверчки продолжали стрекотать, атмосфера становилась все менее напряженной, а вот Уён, казалось, все больше поддавался собственной боли. Сонхва заметил, как юноша начал плакать: как слезы хлынули из глаз, как он прикусил нижнюю губу, чтобы она не дрожала, как руки сжались в кулаки. Как рваная кожа на его спине содрогалась от каждого всхлипа, одолевающего его слабое тело.
Пират больше не казался грозным. Он впервые выглядел на свой возраст — юно, напуганно; Уён будто окончательно погрузился в собственные страхи и печаль. Шпион скрывал множество вещей, слишком многое держал в себе, не позволяя эмоциям увидеть свет, и Сонхва задумался, сколько на самом деле мыслей мучают Уёна, когда он лежит в одиночестве в покачивающемся гамаке под палубой корабля.
Сонхва долгое время не шевелился. Он не знал, что должен был делать, и хотя он не мог отрицать ту боль, которая наполнила его грудь с признанием Уёна, он также не мог отрицать и облегчение, которое последовало за этим.
У него появилась надежда.
Сонхва медленно, на онемевших ногах поднялся со стула, наблюдая за беззвучно плачущим в постели пиратом. Он замер на секунду, глядя вниз на юношу, поджал губы и покачал головой. Моргнул пару раз, сердце учащенно забилось, а затем ноги сами понесли его к ведру, стоявшему на столе и наполненному водой. Рядом лежали тряпки всех форм и размеров, некоторые были пропитаны кровью и находились в стороне, подальше от чистых. Сонхва взял чистую тряпку, опустил ее в ведро. Холодная вода, поглотившая его руку, едва не вывела его из оцепенения.
Недолго думая, он вернулся к Уёну, и, забыв о стуле, сел на край кровати. Эмоции полностью завладели юношей: он продолжал плакать, по щекам и запястьям, в которые он уткнулся, текли жгучие слезы, и хотя он не издал ни звука, Сонхва знал, что боль, которую он так старался подавить, была слишком сильной.
На нем не было привычной банданы, поэтому темные волосы с легкостью помогли ему спрятать лицо. Сонхва почти никогда не видел Уёна без нее, она будто была его частью, всегда повязанная на лбу с торчащим узелком на затылке.
Сонхва протянул не занятую мокрой тряпкой руку и очень аккуратно убрал волосы с лица Уёна, легко заправляя пряди за покрасневшие уши. Это прикосновение было таким нежным, что Сонхва почти почувствовал разряд тока, пробежавший в кончиках пальцев. Ему было интересно, испытывал ли Уён то же самое.
Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков. Сонхва осторожно убрал все прядки, закрывающие лицо Уёна, надеясь, что это поможет ему легче дышать и, возможно, успокоиться. Наконец, он прижал холодную тряпку к чужой шее, другой рукой продолжая водить по волосам юноши.
Они оказались на удивление очень мягкими на ощупь.
— Что ты делаешь? — первым заговорил пират. Его голос звучал так натянуто, будто он изо всех сил пытался не разрыдаться снова.
Он не открывал глаз — Сонхва знал, что юноша попросту не сможет, и нисколько не возражал.
— Если прижать холодную ткань к этому месту, это может помочь успокоиться. Я узнал это от одной из служанок в замке, — ответил Сонхва, перебирая пальцами чужие волосы. Он внимательно наблюдал за Уёном, пытаясь понять, не делает ли он только хуже своими действиями, но, по всей видимости, юный шпион не имел ничего против его теплых прикосновений. — Да и нежная рука никогда не повредит.
Казалось, после этих слов на Уёна нахлынула очередная волна беззвучных слез.
— Ты не обязан это делать, — только и сказал он дрожащим голосом. — Я сам справлюсь.
Сонхва почти улыбнулся.
— Я знаю, — прошептал он.
Уён очень глубоко вдохнул и задержал дыхание. В сердце Сонхва снова появилась тяжесть, но вместо печали он почувствовал глубокую привязанность. Он будто видел его насквозь, впервые мог понять и почувствовать мысли Уёна.
Сидя на краю кровати, ласковыми прикосновениями пытаясь облегчить чужую боль, Сонхва думал о том, когда в последний раз кто-то так нежно заботился об Уёне. Когда в последний раз к нему прикасались вот так?
Он склонил голову, пальцы дрогнули, потому что догадывался, но не хотел об этом задумываться.
— Ты напоминаешь мне мою маму.
Это признание прозвучало так тихо, что Сонхва чуть было не пропустил его. Но он услышал, понял его, хотя, казалось, эти слова вызвали у Уёна лишь новый поток слез. Сонхва решил, что это была та эмоциональная разрядка, которую Уён, вероятно, никогда себе не позволял. И хотя из них двоих именно Уён был тем, у кого все горело изнутри, Сонхва не мог не зажмуриться от слов пирата.
В них было столько печали, что она была почти непреодолимой.
— Нежные руки, мягкий голос, даже твоя терпеливость, — брови Уёна наконец расслабились, тело будто растаяло на кровати. Дыхание перестало быть таким затрудненным, но все еще оставалось прерывистым. Неосознанно Сонхва придвинулся ближе к нему. — Как бы она на меня ни злилась, она всегда продолжала заботиться обо мне. У нее было поистине материнское сердце. И почему ты всегда напоминаешь мне ее?
Сонхва решил не отвечать. В любом случае, подходящего ответа не было, и он подумал, что Уён не будет возражать, если его вопрос останется риторическим.
— Я не заслуживаю такого отношения после всего, что сделал.
— Расслабься, — прошептал Сонхва, надавливая кончиками пальцев на затылок юноши.
Тот ничего больше не говорил, и Сонхва тоже молчал. Он так и сидел в тишине, наблюдая за тем, как пират медленно погружался в легкую дрему. Сидел, прислонившись спиной к небольшому изголовью кровати, и рассеянно перебирал пальцами мягкие волосы Уёна, глядя на него и действительно видя в нем юношу, который всего лишь пытался найти свой путь в жизни.
Сонхва не отходил от него до тех пор, пока не убедился, что Уён не проснется до восхода солнца, когда Ёсан снова его навестит. Когда в тряпке уже ничего не осталось, Сонхва поднялся и положил ее на стол. В последний раз взглянул на окровавленную ткань, потемневшую и окрасившуюся в грязный темно-красный цвет. Некоторые из этих тряпок уже высохли, другие — нет, и, чтобы отмыть стол от всех пятен, потребуется много времени и сил.
Он еще раз оглянулся на Уёна, наблюдая, как от ровного дыхания поднимается и опускается его обнаженная спина, изуродованная когтями сирены. В кои-то веки он выглядел умиротворенным, свободным от всех переживаний и стыда. Ступая очень тихо, Сонхва подошел к самому краю кровати и посмотрел на Уёна.
Когда юный шпион спал, его губы казались пухлее. Ресницы то и дело подрагивали, как и пальцы. Щеки и кончики ушей слегка порозовели; если прислушаться, можно было различить тихий храп. Несмотря на множество старых шрамов, разбросанных по всему телу, Уён все равно выглядел очень юно, особенно сейчас, когда крепко спал, прижавшись щекой к подушке.
Сонхва наконец выдохнул. Сердце снова забилось в привычном ритме.
Уён был прекрасен.
Когда Сонхва в кои-то веки вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, он еще долго простоял на месте, прислонившись спиной к деревянной поверхности. В голове не было никаких мыслей, и он смог почувствовать легкие порывы ветра и услышать, каким громким стало пение сверчков. Он стоял, обхватив себя руками, и смотрел во двор гостиницы, в которой они остановились, а потом поднял взгляд вверх, надеясь отыскать луну, которая стала совсем неразличимой на ночном небе.
Он глубоко вдохнул, пытаясь осмыслить все, что произошло, но это было бессмысленно.
Голова поникла, колени ослабли, но он не позволил себе опуститься на землю, потому что знал, что после этого просто не сможет подняться на ноги. Он прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на ночном ветре, обдувающем тело и охлаждающем разгоряченный разум.
— Как все прошло?
Глаза Сонхва мгновенно распахнулись, сердце пропустило удар, и все внимание переключилось на голос, выбивший его из колеи.
Капитан сидел на перилах, соединявших два больших деревянных столба, что поддерживали крышу над ними. При виде Хонджуна Сонхва снова расслабился. В пальцах мужчина держал трубку, с одного конца которой струился дым. Он поднес ее к губам и затянулся, и Сонхва увидел, как вспыхнули красные и оранжевые угольки.
Выпустив дым изо рта, Хонджун вопросительно и мягко посмотрел на Сонхва, и только тогда тот поднял на него взгляд.
— Как долго ты тут сидишь? — спросил Сонхва, обнаружив себя рядом с капитаном.
— Кто знает, — прозвучал ответ. С каждым произнесенным словом из его рта вырывались облачка дыма. Сонхва знал, что все равно не получит желаемого ответа, поэтому не стал продолжать тему.
— Почему ты здесь?
Вместо того чтобы рассердиться, капитан лишь поднял бровь и тихонько усмехнулся. Он опять поднес трубку к губам и прислонился спиной к деревянному столбу.
— А почему бы и нет? Разве плохо, что я проявляю любопытство, когда два члена моей команды с не самыми лучшими отношениями внезапно оказываются наедине в одной комнате?
— Ничего не произошло, — быстро произнес Сонхва.
— Я знаю, — трубка снова вспыхнула.
Больше никто из них ничего не сказал. Они продолжали стоять в тишине на протяжении еще долгого времени. Хонджун курил, а Сонхва, скрестив руки на груди, морщил нос от запаха каждый раз, когда он выдыхал в ночной воздух танцующее облачко дыма.
В этот раз это было легко.
Но вот настал момент, когда Хонджун, выдохнув в последний раз и взмахнув перед лицом, чтобы разогнать дым, соскользнул с перил и посмотрел сперва во двор, а затем в темное ночное небо. Сонхва наблюдал за ним в собственном уютном оцепенении.
— Пойдем спать, — сказал капитан, скорее приказывая, чем предлагая, но Сонхва это не смутило.
Он не задумываясь последовал за ним, тело само двигалось, будто его магнитом тянуло воссоединиться со своей второй половинкой. Спать — это хорошо, сон — это умиротворение. Возможно теперь, после всего случившегося, он наконец сможет уснуть.
Пересекая двор, чтобы уйти в свою комнату, Сонхва что-то заметил. Что-то привлекло его внимание. В тенях, среди поющих в ночи сверчков и жучков, будто что-то пряталось. Он чувствовал тихое, безмолвное, неподвижное присутствие, смешавшееся с темнотой ночи. Сонхва привлекло белое пятно, отражавшее свет стоявшего неподалеку фонаря.
Он остановился на полпути, вглядываясь в угол, который казался темнее остальных.
— Что такое? — спросил Хонджун приглушенным голосом, когда заметил, что Сонхва замер.
Подул ветер. Сонхва молчал, устремив взгляд на тень двора. Но, моргнув, обнаружил, что мелькнувшего белого блика уже не было.
— Ничего, — последовал ответ спустя несколько мгновений. Сонхва повернулся на пятках и поспешил к капитану. — Все в порядке.
Хонджун прищурился, но не стал задавать лишних вопросов. Окинув быстрым взглядом открытый двор и не заметив ничего необычного, капитан решил оставить эту ситуацию и, тряхнув головой, повел их обоих в комнаты.
Сонхва был благодарен ему за это.
—~—
Порт, принявший их в трудную минуту, был очень небольшим.
Но в нем было все необходимое — самое главное, были медикаменты. Сонхва видел порты намного больше, кишащие людьми и магазинчиками, и отчасти ему даже нравился вид переполненного рынка. Но раны Уёна не оставили им выбора, поэтому как только капитан увидел порт, они пришвартовались в нем. Не теряя ни минуты он доставил Уёна в место, где ему могли помочь.
Сонхва наблюдал за происходящим в легком оцепенении. Его собственные раны были обработаны, ничего серьезного, в отличие от Уёна, который не приходил в себя, пока не оказался ничком на кровати. Сонхва потерял сознание из-за шока от встречи с сиреной и смертельной опасности от возможности утонуть. Он едва не захлебнулся, выплевывал воду, давясь воздухом, и изо всех сил стараясь дышать, пока его легкие будто горели огнем.
Но он видел панику, охватившую команду, и сам поддался ей, когда услышал глубокий голос капитана, кричавших, что этих островов нет на карте. Действительно, это место было отмечено только на том клочке бумаги, за которым они так долго охотились, рискуя жизнью. Других ориентиров на нем почти не было, эта карта не имела ничего общего ни с теми, что были развешаны по стенам каюты Хонджуна, ни с теми, что были разбросаны по всему его столу.
В общем, они понятия не имели, где находились.
На поиски порта ушло два дня, и то это было настоящим чудом, потому что наткнулись они на него случайно.
Все это время Сан провел в попытках определить их местоположение. Он смотрел на звезды, искал что угодно, что могло бы помочь им, и переносил все свои наблюдения на карту, чтобы как можно скорее найти любой ближайший порт. Но он был сам не свой, Сонхва понял это по его поведению. Наемный убийца, всегда делавший свою работу идеально, с трудом справлялся с привычными задачами. Как штурман корабля Сан никогда не испытывал проблем с определением их местонахождения, он мог с легкостью построить кратчайший путь до любой цели. Большую часть своей работы он делал в тени и никогда не ошибался.
Но он все равно продолжал бороться.
Его руки дрожали, взгляд метался из стороны в сторону, он смотрел в карту, которую знал как свои пять пальцев, так, будто она была пустой. Тяжело было видеть его таким, и хоть Сонхва понятия не имел о том, какой Сан на самом деле, да и в целом мало что о нем знал, он с легкостью мог сказать, что бесчувственный ассасин все же
что-то чувствовал. Было в характере Сана что-то удивительное. Он никогда особо не разговаривал с Сонхва, кроме той ночи, когда рассказывал ему о Черных Вратах — он был человеком действия и словами не разбрасывался. Он был скрытным и пугающим, полностью соответствовал образу наемного убийцы.
Но в то же время в нем определенно было что-то большее.
К счастью, они добрались до места, в котором могли подождать, пока Уён поправится. Капитан на руках отнес юношу в гостиницу, даже не заботясь о том, было ли в округе что-либо, представляющие для них опасность. Команда шла за ними по оставленному на земле кровавому следу, а Минги в первую ночь остался на корабле. Хонджун потребовал отдельную комнату для юного шпиона, готов был даже приставить пистолет к виску хозяина двора, чтобы добиться своего. А получив ключ, тут же умчался с полубессознательным юношей на руках.
После этого Сонхва еще долгое время его не видел.
С момента его разговора с Уёном прошло уже несколько дней, два или три, и больше Сонхва его не навещал. Вместо этого он проводил время в порту, пряча лицо под тенью капюшона, и покупал припасы, которые, по словам Ёсана, были им нужны. Сонхва старался достать все, будь то еда или медикаменты, время от времени даже заглядывал на рынок, чтобы понять, сколько денег уйдет на ремонт корабля, поскольку тот серьезно пострадал в битве с сиренами.
Хонджун сказал ему не беспокоиться о деньгах, сказал, что все будет в порядке.
Как-то так получилось, что Сонхва обнаружил себя сидящим на полуразрушенной каменной стене и наблюдающим за тем, как Юнхо и Минги под жарким солнцем ремонтируют палубу. Плотником на корабле был Уён, но пока он был не в состоянии заниматься чем-либо, так что двое гигантов изо всех сил старались его подменить. Они причалили вдалеке от других кораблей, что оказалось очень кстати — им не пришлось особо переживать о том, что их кто-то узнает. Хотя Сонхва задавался вопросом, могло ли это вообще стать проблемой в таком маленьком порту.
Они работали быстро и очень умело; пропитанные потом рубашки уже давно были отброшены в сторону. Сонхва даже поднялся на палубу, чтобы предложить свою помощь, и пусть он понятия не имел, что делать, он был готов научиться. Вот только стоило ему лишь заявить о своем присутствии, как двое высоких мужчин поднялись на ноги и практически окружили его, чтобы выслушать — в общем, Сонхва решил, что лучше просто понаблюдать за ними издалека.
Когда старший помощник и исколотый татуировками Минги, оба покрытые потом, с прилипшими ко лбу волосами и вздутыми от тяжелой работы венами на руках, посмотрели на него сверху вниз, дышать стало тяжело. С бешено колотящимся сердцем Сонхва развернулся и, махнув рукой и извинившись на беспокойство, вернулся к каменной стене, на которой сидел.
Чуть погодя к нему присоединился Ёсан, сел рядом, закинув одну ногу на другую. Они находились на окраине города, поэтому оба скинули капюшоны, чтобы не свалиться от жары. Ёсан первым повернулся к Сонхва, смотрел внимательно за тем, как тот наблюдал за мужчинами, рубящими на палубе «Судьбы» дрова, чтобы позже залатать ими дыры в корпусе корабля.
— Их была целая стая, — громко произнес пират. Было в его глубоком голосе что-то такое, что Сонхва мог слушать вечно.
Он сразу же понял, о чем тот говорил.
— После того, как мы подняли тебя на палубу, сотни из них подобрались к кораблю. Они забирались друг на друга, шипели и царапались, не обращая внимания больше ни на что, — Ёсан повернулся лицом к океану. — Их было так много, я не думал, что нам удастся выбраться живыми. Это было ужасное зрелище, но в то же время они казались такими прекрасными. Тот краткий миг, когда они присматриваются к жертве и их лица расслаблены и ничего не выражают — волшебен. Но стоит им почуять запах крови, как они тут же меняются. Это страшно.
Сонхва моргнул, вспомнив сирену, которая чуть не вытянула его из их маленькой лодки.
— Мне подходит это имя, — размышлял Ёсан вслух, тихонько усмехаясь. — Чувствую себя идиотом из-за того, что даже не подумал о своем кулоне.
— Я так не думаю, — поспешил заметить Сонхва. На лице блондина отразилось замешательство, но не успел он спросить, как Сонхва пустился в объяснения. — Имя, имею в виду. Красота и величественность в точку, конечно, но, хоть ты и пират, ты далеко не такой жестокий и кровожадный, как они. А насчет кулона: не думаю, что кому-то из нас вообще могло прийти это в голову. Я даже не знал, что это была чешуя сирены, пока Минги не сказал. Да и тем более, ты же все-таки человек, а не сирена.
— У Минги глаз наметан на всякие мелочи, порой он вообще кажется чудным, а еще знает много бесполезных фактов. Возможно, мне не стоит себя за это корить, я ведь просто увидел на рынке красивый кулон, даже не знал, что покупаю, — рассеянно произнес Ёсан, но вскоре на его лице появилась нахальная ухмылка, и он повернулся к Сонхва. — Ты не считаешь меня страшным, ха? Ты просто не видел, каким страшным я могу быть в постели.
Сонхва недоуменно склонил голову набок.
— Но я видел тебя в постели, мы спим рядом. Ты же не храпишь, как Юнхо.
Выражение лица Ёсана можно было назвать комичным, но Сонхва все равно пребывал в замешательстве.
— Это не… — начал было блондин, остановившись на полуслове, словно искал подходящее объяснение своей шутке. — Я не это имел в виду.
— Тогда что?
Пират откинулся назад, уперевшись ладонями в стену, на которой они сидели. Сонхва никогда не видел, чтобы Ёсан пребывал в таком смятении — обычно он был уверен в каждом своем слове и действии и никогда не стеснялся поддразнить других людей. Но в этот момент, сидя в тени дерева, дарившего хоть какое-то спасение от палящего солнца, пират просто не мог подобрать слов.
— Уверен, ты достаточно развлекался с капитаном, чтобы понять, о чем я, — заключил Ёсан.
Сонхва потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить слова пирата и понять, что именно он пытался до него донести, не используя при этом никаких вульгарных выражений. Когда до него все-таки дошло, его глаза распахнулись, а лицо мгновенно залил румянец. В том, что его щеки покраснели, легко можно было обвинить знойную жару, но Ёсан, увидев его неожиданную реакцию, все равно не удержался от легкого смешка.
— Я понял, — выпалил Сонхва и тут же отвел взгляд в сторону, пытаясь скрыть покрасневшее лицо и слишком явно отразившееся на нем смущение.
— Здесь нечего стыдиться, это же вполне естественно, — голос Ёсана звучал нежно и мягко. Его тон был не слишком серьезным, в нем даже слышался легкий намек на улыбку, но Сонхва все равно понял, что пират пытался его успокоить. — Очень нормально и очень полезно.
— Хонджун тоже говорил мне об этом много раз, и я ему верю, — честно признался Сонхва. — Но…
Он уставился на свои ноги, на запачканные в грязи ботинки, и стукнул каблуками друг о друга, почувствовав на себе взгляд Ёсана.
— Но?
Сердце Сонхва так и норовило выскочить из груди. Он сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в ладонях. Ему не хотелось сильно погружаться в этот вопрос, но по какой-то причине говорить с Ёсаном было легко. Он даже не представлял, как можно затронуть эту тему, например, с Уёном или, упаси боже, с самим капитаном. Набравшись смелости, он посмотрел на пирата, не сводившего с него глаз. Ёсан так и сидел, оперевшись на руки, и чем дольше Сонхва рассматривал его, тем дольше его взгляд останавливался на рубашке, которую он никогда не завязывал и которая обнажала бóльшую часть крепкой загорелой груди. Странно было не видеть на ней украшения — Хонджун спрятал кулон под замок где-то в каюте, и даже Сонхва не знал, где именно.
Он вдруг осознал, что его очень легко отвлечь.
— Мы занимались…
этим всего один раз. И поцеловал он меня тоже всего раз. Он отдалился, что-то изменилось, — слова лились с его губ, как вода. — Это нормально?
На самом деле, он не очень хотел задавать этот вопрос. Пусть он и не имел большого опыта, в глубине души все равно понимал, что нормальным это точно не было. Озвучив свои сомнения, он, в конце концов, должен был смириться с ответом, который ожидал услышать. Одно дело — знать правду, и совершенно другое — услышать ее вслух, а затем столкнуться с ней лицом к лицу.
Он внимательно следил за выражением лица Ёсана, пытаясь найти хоть один намек на ответ. Казалось, мужчина слегка растерялся, его брови нахмурились, будто он никогда раньше о подобном не слышал. Ёсан открыл было рот, но тут же закрыл, словно обдумывал то, что собирался сказать.
— Знаешь, — начал он осторожно с тяжелым вздохом, — на этом корабле все друг с другом спали. Это обычное дело для большинства команд, особенно если они неделями находятся вместе в замкнутом пространстве. Через какое-то время все к этому привыкают и все друг с другом делятся, не заводя определенных партнеров — это доступно каждому. Если чувствуешь потребность, просто хватаешь первого, кто согласится, и удовлетворяешь ее. Мы ничем не отличаемся от других, но за годы, проведенные вместе, может появиться человек, к которому тебя будет особенно тянуть. Уён и Сан — отличный тому пример, или же я со старпомом в самом начале. А еще есть такие, как Минги, кто вообще редко испытывает сексуальное влечение. Он говорит, ему больше нравится рисовать.
Сонхва внимательно слушал, чувствуя, как пальцы впились в жесткий камень.
Ёсан остановился на секунду, а потом заговорил снова, осторожно подбирая слова.
— Капитан раньше был таким же, как мы. Ему никогда не была близка идея безбрачия. Еще до того, как я присоединился к команде, мне рассказывали, что он ведет довольно активную жизнь, — блондин пристально смотрел на Сонхва, чувствуя, что тема, которую они подняли, была довольно щекотливой. — Поэтому я удивился, когда ты сказал, что он такой… отстраненный с тобой. И при этом не позволяет остальным попробовать. Это эгоистично, на мой взгляд.
У Сонхва глаза чуть из орбит не вылетели, но прежде, чем он успел подумать и открыть рот для ответа, мужчина снова заговорил.
— Капитан всегда был странным. Если ты переживаешь о том, что сделал что-то не так, то в этом я сомневаюсь, но не забывай о том, какую силу несет в себе простой вопрос.
В словах блондина определенно был смысл, и Сонхва прекрасно это понимал. Возможно, его нерешительность и нежелание задавать столь важные вопросы объяснялась тем, что, еще будучи принцем, он всегда сталкивался только с раздражением отца и советников. Не было никаких обсуждений, лишь презрительные взгляды и недовольство в голосе. Пока его жизнь была прикована к драгоценной короне, в подобных вопросах не было смысла. Но сейчас все было иначе, сейчас все должно было быть по-другому — в конце концов, Хонджун не был его отцом. Но все же, переведя взгляд на корабль, где продолжали тяжело трудиться Минги и Юнхо, он тяжело вздохнул. Всего одна мысль пришла ему на ум.
Не сейчас.
Когда Сонхва наконец поднял взгляд, чтобы ответить как-нибудь Ёсану, что-то вдалеке привлекло его внимание. Он прищурился, чтобы солнце не так сильно слепило, и разглядел силуэты двух человек. Ему потребовалось время, чтобы понять: по мощеной дорожке за пределами порта действительно ковыляли Уён и Сан.
Шпион скинул капюшон, в то время как одежда Сана закрывала его с головы до кончиков пальцев. Сонхва догадался, что это были они, только по тому, как держался ассасин — прямая осанка, плечи расправлены, а голова слегка наклонена вниз, словно он очень внимательно
следил за чем-то. Он ведь и в самом деле это делал, наблюдал за чем-то — точнее, кем-то — очень пристально по той же причине, по которой сердце Сонхва ушло в пятки. Уён уже встал на ноги и мог двигаться.
В полуденный зной Уён, спотыкаясь обо все подряд и согнувшись в талии так, что это было заметно даже издалека, пытался ходить.
Выражение лица Сонхва, должно быть, стало достаточно удивленным, чтобы Ёсан проследовал за его взглядом, но вид юного шпиона его нисколько не поразил. Судя по всему, спустя столь незначительное для восстановления время двигаться у Уёна получалось с трудом: пот капал с его носа, волосы облепили лоб, он едва не упал на колени. Сан позади него не сдвинулся с места.
— Что он делает? — Сонхва поднялся на ноги. Глядя на Уёна, до изнеможения борющегося со своими травмами, он почувствовал, как в жилах застыла непривычная обеспокоенность. — Он не должен был вставать…
Он уж было хотел броситься к пирату, чтобы тот не рухнул коленями на раскаленные камни, но Ёсан схватил его за руку и дернул обратно.
Сердце наполнилось страхом и какой-то жгучей болью. Не успел Сонхва возмутиться, как хватка на руке усилилась.
— Что толку от хромого пирата? — тихо спросил Ёсан, переводя взгляд на дорогу, по которой шли его товарищи.
— Но…
Ёсан снова повернулся к нему. В его глазах кружилась тьма, от которой Сонхва захотелось отпрянуть назад.
— Если Уён не сможет быстро поправиться, он станет обузой.
— Несколько дней назад его едва не разорвало на части, он же чуть не утонул, — попытался возразить Сонхва, не сводя глаз со шпиона, который, казалось, не продвинулся ни на шаг. — Он так только еще больше себя покалечит!
— Ты, видимо, до сих пор ничего не знаешь о пиратах? Если не можешь оправиться от ран и становишься беспомощным, на корабле тебе нет места. В таком состоянии он не сможет постоять за себя, не принесет никакой пользы в охоте за сокровищами, да даже шторм может с легкостью выбросить его за борт, — прервал его Ёсан и отвернулся, еще сильнее впившись в чужую руку. — В океане пираты должны уметь залечивать даже самые серьезные раны в течение нескольких дней, иначе приносят слишком много проблем. Ходить под парусом должны только те, кто может принести пользу, независимо от того, кем является. Так было всегда.
Сонхва сжал губы, в горле встал тугой ком.
— Тогда, — собственный голос звучал натянуто, он пытался не обращать внимания на сломленного Уёна, в конечном итоге все-таки упавшего на колени, — если он не сможет твердо стоять на ногах, то…
— Если к тому моменту, когда мы спустим паруса, он не докажет, что может продолжить путь, то нам придется оставить его здесь, — закончил Ёсан вместо него. Он сделал глубокий вдох, грудь наполнилась воздухом. — Ради нашей и его собственной безопасности.
Сонхва не мог поверить своим ушам. Как они могут вот так просто оставить своего товарища? Ёсан выглядел и говорил так, будто его это не касалось. Будто тот, о ком он говорил, был для него чужим человеком… Если бы только он изо всех сил не отказывался смотреть на дорогу, зажмурившись, когда ушей достигли крики боли и разочарования юного шпиона, то Сонхва решил бы, что Ёсану действительно плевать на то, что с ним случится.
— Свою работу я сделал, теперь все зависит от него самого, от того, как он будет бороться с этим и как научится справляться со своим телом. Такова жизнь пирата, — тяжело произнес Ёсан, поразив Сонхва в самое сердце. В его словах не было надежды. — Он знает, что должен сделать, и он должен сделать это в одиночку. Если тебе отрезали руку в пылу сражения, это не значит, что твой путь и твоя битва окончены. Это значит, что ты должен взять меч в другую руку и вонзить его в сердце врага.
Несмотря на жару, Сонхва сковал холод. Он едва не дрожал, слыша полные отчаяния крики, доносившиеся со стороны дороги. Сонхва не мог не думать о том, что чувствовал в этот момент Уён, стоя на сбитых о камни коленях, хватаясь за бока в попытке унять пронизывающую позвоночник боль. Ему было интересно, понимал ли юный шпион, какой опасности себя подвергал, был ли он напуган, паниковал ли из-за того, что его ноги могут перестать работать, а тело просто развалится на части.
Сонхва задавался вопросом, считал ли Уён такое решение справедливым.
Боялся ли, что его снова бросят? Собирался ли, превозмогая боль, пока швы не разойдутся, а пот не превратится в кровь, пересилить себя ради того, чтобы увидеть еще один восход солнца с палубы «Судьбы»?
Шея Ёсана напряглась, губы были сжаты так плотно, что аж побелели. Сонхва не замечал, что чужие пальцы буквально впились в его руку, пока не посмотрел вниз, и в ту же секунду плечо пронзила острая боль. Но он не сдвинулся с места, не мог постоять за себя — тело не слушалось.
В очередной раз Сонхва напомнил себе, что этот мир жесток и несправедлив.
После некоторого молчания блондин наконец встал и, отпустив чужую руку, накинул капюшон себе на голову. Его движения были достаточно резкими, чтобы прервать размышления Сонхва. Боль снова заполнила его грудь.
Пару секунд Ёсан стоял сгорбившись, а затем оглянулся через плечо.
— Такова жизнь пирата, — только и сказал он, прежде чем двинулся прочь, избегая дороги, на которой Уён изо всех сил старался подняться на ноги.
Сонхва смотрел вслед быстро шагающему прочь пирату, видел, как его плащ развевался на ветру, и чувствовал себя совершенно беспомощным. Его дыхание участилось, а руки, лежавшие до этого на коленях, сцепились в замок.
В последний раз посмотрев на Уёна, на трясущихся ногах поднявшегося с земли и обхватившего себя руками, Сонхва видел на его месте лишь маленького мальчика — ребенка, который упал и поцарапал коленку, а рядом не было матери, которая могла бы его утешить. Уён мог быть лучшим в мире шпионом, известным и внушающим страх пиратом, но под всем этим Сонхва видел напуганного, дрожащего от ужаса ребенка, умоляющего не оставлять его одного в этом огромном мире.
Позади него все так и стоял Сан. Он не сдвинулся ни на сантиметр, но его напряженное тело говорило само за себя.
Сонхва подумал о том, больно ли ему было видеть юного шпиона таким. Мог ли Сан вообще дышать, глядя на его мучения?
Не в силах больше выносить это, Сонхва перевел взгляд на корабль, где старший помощник и оружейник чинили палубу. Но даже они прекратили работу, поднялись и повернулись в сторону холма, откуда доносились крики Уёна.
Конечно, они тоже это услышали.
Сонхва увидел, как Минги опустил голову и, отшвырнув в сторону кусок дерева, спустился в трюм. Юнхо остался на палубе, он был напряжен, но не так, как Сан. Старпом, казалось, внимательно прислушался к звукам, но затем его голова тоже поникла.
Сонхва снова задумался: знали ли они, что происходит? Знали ли Юнхо и Минги, что Уён был готов разорваться на части, только чтобы его не бросили снова?
Он потряс головой, пытаясь отбросить эти мысли. Потянувшись за спину, он натянул капюшон и почувствовал, как этим действием будто спрятался от всего жестокого мира.
Но даже это не помогло спрятаться от образа Уёна, который давился слезами, кричал, стоя посреди дороги. Его рубашка сзади пропиталась кровью, на лице отразился страх вперемешку с невыносимой болью. Он не мог спрятаться от мысли, что даже после всего произошедшего юный шпион, стоя на подкашивающихся ногах, осознавал: на этом его путешествие может закончиться.
—~—
Три дня спустя вся команда собралась в таверне.
Заведение принадлежало тому же постоялому двору, в котором они в спешке остановились. В нем было не слишком многолюдно, но всегда наблюдался постоянный поток посетителей, приходивших выпить после тяжелого дня.
Пираты расположились за круглым столом, в центре которого стоял фонарь. Капюшоны полностью скрывали их лица, невозможно было понять, кто есть кто, за исключением, разве что, капитана, чьи темные волосы выбивались из-под ткани плаща. Никто не проронил ни слова, слушая болтовню посетителей вокруг: истории, передаваемые из уст в уста, старые и новые сказки.
Старший помощник был единственным, кто крутил в руках кружку эля, остальные же сидели неподвижно, скрестив руки на груди, и ждали новостей. Ассасин то и дело втыкал в стол острие своего кинжала, оставляя на дереве неизгладимые следы.
Сонхва почти не чувствовал ног.
Появление капитана означало, что решение уже было принято. Через несколько мгновений они узнают, присоединится ли Уён к ним утром, когда команда будет покидать порт. Напряжение было велико, это было несложно заметить. Сонхва почти понимал причину, по которой дела обстояли именно так, а не иначе, но все равно не мог смириться с этой жестокостью. Пусть у него и были определенные разногласия с юным шпионом, он не мог притворяться, что после того разговора их отношения не изменились.
Негласно, конечно, но все стало по-другому.
«Зачем позволять ему идти с нами, зная, что он, вероятно, погибнет в первой же схватке и подставит под удар других, если он может прожить долгую и спокойную жизнь на суше?»
Эти слова звенели в его ушах с того дня, как он увидел страдания Уёна на дороге. Сонхва не мог вспомнить, кто именно сказал ему их и что он ответил, но точно помнил, что они прозвучали так, будто горели огнем в чужом горле.
Было очевидно, что никто из них не хотел бросать Уёна — они были слишком к нему привязаны. Для каждого из них оставить его здесь значило оставить и часть своего сердца. Но из страха за его безопасность, а еще за безопасность других членов экипажа и были придуманы эти правила.
Ёсан был прав, такова жизнь пирата. Даже капитан снова и снова повторял, что жизнь, которой они жили, несправедлива и жестока.
Хонджун не проронил ни слова с тех пор, как сел за стол, и чем дольше тянулась тишина, тем сильнее Сонхва начинал опасаться худшего.
— Хватит этого безумия, — наконец заговорил старпом, едва не ударив пустой кружкой по столу. — Что ты решил?
Сонхва впился ногтями в бедра: напряжение от этого только усилилось.
Хонджун слегка задрал голову, из-под капюшона показалась лишь нижняя часть лица, но так ничего и не ответил.
— Что он должен был сделать? Чтобы доказать, что может продолжить путь, — спросил Сонхва, отчаянно стараясь унять внутреннюю тревогу.
— Бой на мечах, — ответил блондин. — Уён должен был нанести удар капитану. Мы все проходили через это, чтобы стать частью «Судьбы».
Глаза Сонхва расширились, хоть он и понимал, что никто не увидит его реакции. Он тут же перевел взгляд на капитана, сидевшего на противоположной стороне стола, и в голове всплыли сразу сотни вопросов.
Но ни один из них не вырвался наружу, голос отказывался подчиняться. Он с трудом мог представить, чтобы юный шпион в таком состоянии справился с этим заданием. Хонджун, может, казался и не слишком грозным из-за роста, но его точно нельзя было недооценивать. Его не просто так называли одним из величайших пиратов всех веков, да и известный каждому титул нельзя было воспринимать легкомысленно, хотя, казалось, сам капитан не считал себя достойным такого громкого имени.
Хонджун мог быть дьяволом в обличии дракона, если хотел, особенно с мечом в руках.
Но прежде чем Сонхва успел открыть рот, Хонджун откинулся на своем стуле и, подняв руки, скинул с головы капюшон.
Все слова замерли на языке, когда Сан вонзил в стол кинжал, и теперь из деревянной поверхности торчала только его рукоять.
Капитан безмолвно показал свое решение.
На его скуле красовался порез, явно оставленный мечом. Не слишком глубокий, но чистый, острый след лезвия.
— Он хочет продолжить путь с нами и осознает все риски. Завтра мы покинем порт и отправимся к следующей цели, — заговорил капитан после того, как остальные, явно почувствовав облегчение, откинулись на спинки своих стульев.
— К людоедам?
— Ага, в земли людоедов и великанов. Нам предстоит долгое путешествие, так что подготовьтесь как следует, — Хонджун коротко кивнул, а затем окинул взглядом старшего помощника и ассасина. — Юнхо, Сан, закончите с припасами до утра и возвращайтесь в гостиницу.
Старший помощник решительно кивнул, Сан выдернул нож из стола. Сонхва знал, что на этом разговор, в общем-то, закончился. Капитан поднялся со своего места, и остальные члены команды последовали за ним на выход. На улице их встретила ночная прохлада. Она ощущалась намного приятнее, чем душный, спертый воздух внутри таверны, к тому же легкий ветерок помогал справиться с жаром, появившимся под плащами и капюшонами.
Сан и Юнхо отделились от группы и скрылись из виду в тени зданий. Сонхва даже не услышал их шагов.
Он остановился, чтобы еще раз взглянуть на главную дорогу, полюбоваться отблесками луны на устилавших улицу булыжниках. Дорога пролегала от таверны прямо к причалу, шла через довольно крутой склон, из-за чего Сонхва задумался, как справлялись жители порта в дождливые месяцы.
В какой-то мере это завораживало: он видел вдалеке волны, разбивающиеся о причал и корабли. Но, окинув взглядом раскинувшуюся сцену, он снова заметил что-то в тени. Вспышка белого, отражение лунного света. Она исчезла так же быстро, как появилась — лишь размытые очертания, будто она не имела формы, как если бы мимо зданий пробежал человек.
Сонхва замечал это уже в четвертый раз, и чем дольше они оставались в порту, тем чаще это происходило. Первый раз — когда увидел что-то в углу гостиницы после ночного разговора с Уёном. До третьего раза он ничего не говорил остальным, но, казалось, никто особо не обращал внимания на его переживания. Юнхо даже подшучивал над ним, мол, ему просто мерещится, поскольку мозг еще не оправился от того, что чуть не утонул.
Но когда он снова увидел вдалеке вспышку света, сразу после этого исчезнувшую навсегда, он всем нутром почувствовал, что ему это не просто мерещится. Страх поселился в каждой косточке — он чувствовал себя
добычей.
Кто-то следил за ним.
— Сонхва.
Он чуть не подпрыгнул на месте, волосы на затылке встали дыбом. Он обернулся, положив руку на рукоять меча, привязанного к поясу. Но, увидев капитана, на сердце сразу стало легче.
— Ты все еще здесь? — спросил Сонхва, изо всех сил стараясь избавиться от не покидавшей его внутренней тревоги.
Вместо ответа капитан лишь наклонил голову набок, а затем кивнул в сторону.
— Пойдем со мной.
Кто он такой, чтобы игнорировать желания капитана?
Он беспрекословно последовал за ним, как и всегда. На мгновение ему показалось, что Хонджун решил прогуляться с ним по городу, но скоро стало ясно, что конечной остановкой была их гостиница. Сонхва молча поднялся за ним наверх и, когда они остановились перед дверью в комнату старшего, Хонджун замер, не поворачиваясь к нему лицом.
Сонхва нахмурился, но прежде, чем он успел спросить, что происходит, капитан обернулся к нему, взял его за руку и крепко сжал ее в своей.
— Ты думаешь, мы ужасные? — спросил он осторожно. Сонхва показалось, что капитан боялся услышать ответ.
— Что?
— Ты считаешь нас чудовищами из-за того, как мы себя ведем? Из-за наших правил?
Сонхва проглотил вставший в горле тяжелый ком.
— Это просто пиратская жизнь, — только и смог сказать он. — Есть вещи, которые я не могу и вряд ли когда-нибудь смогу понять, но это не значит, что я считаю вас чудовищами.
Хонджун кивнул, будто соглашаясь с таким ответом.
— Ты думаешь, я плохой человек? Плохой капитан? — последовал новый вопрос. Его голос звучал так тихо, что Сонхва с трудом мог его узнать.
— Нет, — мягко ответил он.
И это была чистая правда.
Хонджун неотрывно смотрел на него, выжигая взглядом дыры в его сердце. Может, он не верил ему, может, капитан испытывал какое-то чувство вины, не позволявшее поверить словам Сонхва. Что-то точно не давало ему покоя, что-то тщательное скрываемое, и Сонхва не мог понять, что именно.
— Ты ранил его? — задал он вопрос, и Хонджун сразу догадался.
— Не-а, — без колебаний ответил капитан. — Я и пальцем его не тронул.
Сонхва легонько кивнул.
— Тогда поверь, я не считаю тебя плохим человеком или плохим капитаном, Хонджун.
Сонхва заметил, как в мягком свете фонарей расширились зрачки Хонджуна, и с бешено колотящимся сердцем наблюдал, как, поднеся его руку к своим губам, мужчина оставил невесомый поцелуй на тыльной стороне его ладони.
— Если я правильно помню, так это делается при королевском дворе.
От этих слов сердце Сонхва подпрыгнуло в груди.
— Да… — выдохнул он, когда капитан поцеловал каждую костяшку его пальцев.
— Рад, что помню, — улыбнулся он, прижимаясь губами к коже Сонхва. Затем он встал прямо и отпустил чужую руку. — Доброй ночи, Сонхва.
Так он остался один в коридоре. Рука горела разноцветным пламенем, пока он смотрел на удаляющуюся фигуру капитана, вскоре исчезнувшую за углом.
В эту ночь Сонхва уснул, держа у груди поцелованную Хонджуном руку. Он прижимал ладонь к сердцу, отчаянно пытаясь успокоить его бешеный ритм и отдохнуть. Кожа горела, плавилась прямо на костях. Комната, казалось, вспыхивала ярким красным цветом, когда он вспоминал одновременно нежное и грубое прикосновение хонджуновых губ к его коже — он не мог справиться с желанием ощутить большее.
Уют и чувство безопасности расцвели внутри, словно в самых болезненных уголках его сердца распустился прекрасный цветок.
Сонхва наконец смог успокоиться и уснуть, крепко прижимая к груди благословенную руку.
Но в этом покое Сонхва обнаружил, что оказался совсем в другом месте.
Его окружала тьма. Он был совсем один, босыми ногами стоял в ледяной воде. Во тьме этой не было просвета, как и в бесконечном небе над головой — куполе, накрывшем все, что находилось внутри. Вокруг была лишь пустота, не было даже того чувства, что Сонхва изо всех сил пытался ощутить. Здесь не было ветра, но кожа на руках и горле покрылась инеем.
Было холодно, даже морозно.
Стояла мертвая тишина, не было слышно даже плеска воды под ногами. Ничего. Будто кто-то закрыл ему уши. Или же он попросту лишился слуха. Казалось, что необъятный простор, окружавший его, стал еще больше. Сонхва чувствовал себя песчинкой на давно забытом пляже.
Но он шел вперед, потому что чувствовал, что должен идти. Хоть он знал, что позади ничего не было, но его не покидало желание обернуться — вот только он не мог, поэтому и продолжал путь. Казалось, прошли уже сотни лет, а он все брел и брел в этом огромном куполе тьмы. Может, он даже ходил кругами — вода под ногами рябила так, будто он только что здесь
побывал.
И только спустя какое-то время Сонхва обнаружил, что в этом небытии было еще что-то. Именно оно создавало рябь на воде, посылало в его сторону мягкие волны.
Он был не один.
Еще шаг — и с вершины купола на воду словно опустился маяк, заливший светом бесконечное море вокруг.
Сердце Сонхва заколотилось одновременно от страха и удивления, когда его взгляд упал на огромное темное существо, лежащее в воде.
Дракон.
Черный дракон с торчащим из тела копьем. Огромные чешуйки и мощные крылья, опустившиеся в ледяную воду — он все еще был жив. Темная кровь смешалась с водой, и, подойдя ближе, он увидел, что копье пронзило тело дракона насквозь. Существо же не шелохнулось от страха, лишь закрыло глаза. Казалось, силы покидали его.
Абсолютная покорность.
Огонь, горевший внутри него, угасал; всполохи ярко-оранжевого пламени, проглядывавшего даже сквозь черную чешую, становились все слабее, оставляя после себя лишь тьму. Ноздри дракона тяжело раздувались, в огромной пасти виднелись острые зубы, хвост обвил тело в попытке защититься.
Дракон умирал.
Сонхва почувствовал, что его собственную шею тоже начало жечь, будто ее проткнули чем-то острым. Дышать становилось все труднее, жуткая боль распространялась по телу. Он упал на колени, царапая ногтями собственное горло, пытаясь облегчить боль и снова начать дышать, и заметил, что те места, которые целовал Хонджун, приобрели гнилостный черный цвет.
Словно яд.
Он барахтался в воде, боль не утихала, к ней лишь присоединилась паника. Он захлебывался собственными беззвучными криками. Никто не мог его услышать, даже он сам. Ему казалось, что он умирает — невыносимая жгучая боль, его сжигают заживо.
Сонхва не знал, как именно смог проснуться — или что именно его разбудило — но, вынырнув из страшного кошмара, он обнаружил, что мир перед глазами кружится от громких криков. Он не сразу сообразил, где находился — в гостинице, в комнате, в своей кровати. Вот только дверь была открыта нараспашку, и, судя по звуку, рядом с ним кто-то врезался в стену.
Сонхва рывком сел, чуть не запутавшись в тонких простынях, и увидел перед собой человека, с ног до головы облаченного в черное.
В тот же миг все его тело охватил ужас, из горла вырвался какой-то задушенный вскрик, когда он заметил, что из шеи этого человека торчал нож.
Не прошло и секунды, как тело с тяжелым грохотом упало на пол, и в комнату ворвались Юнхо и Хонджун, оба с оружием наготове. В тусклом свете они выглядели ужасающе — глаза горели жаждой крови. По всей видимости, Минги тоже был здесь: его крупная фигура оставалась в дверном проеме, едва не упираясь лбом в верхнюю раму.
Взгляд Сонхва упал на лежащее на полу мертвое тело и лужу крови, растекавшуюся с каждой секундой все больше. Он почувствовал, как его начала бить дрожь, а потом заметил, что позади человека в черном стоял кто-то, с чьего ножа на пол капала темно-красная жидкость.
Сан.
— Что произошло? — грубым выкриком потребовал Хонджун, оглядывая комнату в поисках других скрытых опасностей. Меч в его руках отражал лунный свет из окна, и Сонхва смог разглядеть в его глазах чистую ярость. — Что, черт побери, здесь произошло?
— Я увидел, как он забирался на здание, когда мы возвращались с Юнхо. И последовал за ним, — преспокойно ответил Сан, опустив глаза на безжизненное тело и вдавив ботинок в его плечо. — Он долго прождал снаружи комнаты Сонхва. И попытался его убить.
— Есть кто-то еще? — спросил старший помощник, нахмурившись.
— Не-а, — ответил Сан, подняв нож, и невозмутимо вытер кровь о рубашку, будто это было каким-то пустяком. — Он был один.
Капитан угрюмо положил меч на пол и сам опустился на колени возле мертвеца, сдернул с его лица маску и посмотрел на Сонхва, замершего на кровати.
— Ты его знаешь? — в его глазах горело пламя.
Сонхва опустил взгляд на лицо этого человека. Не обращая внимания на кровь, перепачкавшую подбородок и щеку наемника, он изо всех сил постарался вспомнить, знал ли его раньше. Но этот человек был совершенно ему незнаком, в этом он мог не сомневаться. Он даже приблизительно никого ему не напоминал.
— Нет… Боюсь, я никогда не видел его раньше, — тихо ответил он. Горло ужасно болело. Он потянулся к шее, ощупал пальцами слишком чувствительную к прикосновениям кожу и вздрогнул, резко отдернув руки.
Взгляд Хонджуна мгновенно смягчился, от горевшей огнем ярости не осталось и следа. Отпустив мертвеца, он подошел к Сонхва, и его руки замерли в воздухе, словно он боялся до него дотронуться.
— Где болит? Он тебя ранил?
Сонхва почувствовал, как сердце в груди болезненно сжалось.
— Я в порядке, — прошептал он, отвернувшись от капитана. — Отделался легким испугом.
Он понимал, что Хонджуна такой ответ совсем не устраивал, но капитан, похоже, не собирался настаивать. Вместо этого он обратился к своему старпому, который, казалось, все еще был на взводе.
— Убери его отсюда, не хочу больше видеть его лицо, — последовал приказ капитана, окинувшего ледяным взглядом труп.
Присев на корточки, Юнхо схватил мертвеца за руки и взвалил его себе на плечи. С легкостью выпрямившись, он взглянул сперва на Сонхва, а затем уставился на Хонджуна.
— Как думаешь, что это было, капитан?
— Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что это один из тех наемников, о которых говорил мальчишка. Может, он и не врал, — пробормотал Хонджун, сжимая в руках простыни с такой силой, что они могли бы с легкостью порваться.
— Чонхо говорил, что пока они не нападали, — Юнхо плотно сжал губы.
— Ну, очевидно. Нам повезло, что никто серьезно не пострадал, — темные глаза Хонджуна снова засветились от сдерживаемой внутри ярости. — Поторопись и избавься от него, пока этого не сделал я.
— Есть, капитан.
С этими словами Юнхо развернулся на пятках, чтобы разобраться с трупом человека, едва не лишившего Сонхва жизни. Но прежде, чем покинуть комнату, он быстро обернулся и, положив руку на плечо Минги, вытолкнул его из прохода.
— Мы все еще собираемся поднять якорь утром?
— Ага, если дела действительно обстоят так, то нам еще важнее продолжать двигаться вперед, а не бездействовать. Если они уже готовы к нападению, то нам потребуется больше людей, — ответил капитан, встав с кровати и убрав меч в ножны. — Мы сделаем остановку, а затем продолжим путь.
Юнхо, видимо, сразу все понял, поскольку лишь кивнул головой, вполне удовлетворенный ответом.
— Есть, капитан.
Старпом ушел, за ним последовал и второй гигант. Сонхва видел, как исчезли в коридоре их тени, и поймал себя на мысли, что в их присутствии чувствовал себя в большей безопасности.
— Я могу побыть здесь и понаблюдать, — произнес Сан и посмотрел на капитана, на лице которого не отразилось ни единой эмоции.
— Не-а, — покачал головой Хонджун. Сев обратно на кровать, он очень осторожно взял Сонхва за руку и ободряюще сжал ее. — На ночь я останусь с ним.
Блаженное прикосновение.
Сонхва моргнул несколько раз в недоумении, и, хотя страх все еще бурлил где-то внутри, а голова и горло пульсировали от боли, он не мог побороть желание понять.
— Куда мы тогда отправимся, если не поплывем напрямую?
Губы Хонджуна разомкнулись, он посмотрел на Сана, который, даже не прилагая к этому усилий, практически сливался с темнотой комнаты. Затем снова перевел чуть ли не извиняющийся взгляд на Сонхва.
По какой-то причине это напугало Сонхва даже больше, чем то, что произошло каких-то несколько минут назад.
— На Тортугу.
