— Да будет вам! Всего раз, и обещаю я не стану докучать больше! — стоя посреди оживлённого проспекта в центре Мюнхена отчаянно упрашивал молодой Германия неприступную полячку. Та лишь тяжело вздохнула, устало закатив глаза.
— ФРГ, я не вижу смысла в этом походе. Посуди сам, к чему мне идти туда? — в свою очередь ответила Польша, плотнее закутываясь в пальто. Первые числа марта 1950 года выдались на редкость холодными и здесь — в Западной Германии. Она-то уж надеялась, что хоть погреется во время приёма, но нет, погода высказала обратное желание, погоняя ветром последние в этом сезоне снежинки по улочкам старого немецкого города. И чёрт её дёрнул дать согласие на приглашение молодого немца посетить чужой край аккурат в этот день, как будто мало ей душевных терзаний уже от одного только вида юного германца.
— Тогда просто составьте мне компанию! Прошу вас, — глянув в лицо девушки с надеждой предпринял новую попытку ФРГ, но, заметив, как неодобрительно дёрнулась её светлая бровь, поспешил добавить. — Я гарантирую приятный бонус, в случае согласия.
Бонус? Подкупить её собрался? Полячка фыркнула и приложила руку к груди, в ладонь тут же с трепетом и дрожью хлынуло тепло. «Ну, конечно, ты-то у нас тот ещё любитель всяких даров», — с негодованием Польша отстранила руку и сунула её в карман пальто. Прискорбной особенностью своей национальной реликвии она считала излишнюю страсть к подаркам и жадность. Последняя, как научил горький опыт, распространяется не только на вещи… А впрочем, что плохого в небольшом подарке? Тем более ради него нужно всего лишь сопроводить одну чрезвычайно приставучую республику на, как ни странно, городское кладбище.
— Что за бонус? — украдкой поинтересовалась Польша, самой кожей ощущая восторг молодого воплощения. Мда, ему ещё учиться и учиться контролировать свои эмоции, ходит как с душой нараспашку, и куда только старшие немцы смотрят? Насколько она помнит, в немецкой семье не принято давать реликвиям много свободы, но он, видимо, исключение из общих правил. А жаль, биение конкретно его реликвии до ужаса схоже с другой, с той, чьё дурманящее присутствие и обжигающе дыхание полячка так не хочет вспоминать. Неужели не мог
его отпрыск быть чуть менее похожим на
него? Даже пшеничные локоны и лазурный блеск глаз немца, — отличительные знаки их рода, — не спасали положения. Что есть цвет перед самой манерой взгляда?
— Да так, всего лишь могу подсуетиться и снизить кое-какие тарифы, если вы понимаете, о чём я, — как бы невзначай намекнул Герман, но Польша прекрасно чувствовала его внутренние радость и надежду. Ребёнок, что сказать. И почему пристал именно к ней? Эх, держаться бы подальше от фрицев, так нет, всё зачем-то она является на их землю. Видно судьба такая, не иначе.
— Снизишь тарифы и подпишешь льготы на моих условиях, тогда, возможно, я подумаю над твоим предложением, — с ленцой размяла плечи полячка, не понимая, зачем разрешает Германии себя уговаривать. Быть не может, что из-за желания навестить. Может, посмотреть, как отреагирует
его наследник на такой своеобразный ультиматум? ФРГ нахмурил брови, и сжал рукой одну из пуговиц своей бурой кожанки, приосанившись и недовольно сведя губы. Знал бы он, как сильно был похож на своего родителя в этот момент…
— Извините, госпожа Польша, но вы просите невозможного. Льготы сами по себе не выписываются, и вы должны это понимать, — изрёк ФРГ с гордым видом. «А душёнка-то дрожит, — с тёплой улыбкой на губах подумала полячка. — Нет. Всё таки, они разной масти…»
— Так и у меня желание идти с тобой само по себе не появится. Что делать будем? — задорно спросила девушка усмехнувшись и наклонив голову в сторону, слегка прищурившись. Отчего-то и ситуация, и сконфуженный Германия начинали веселить её. Парень растерял всю спесь, услышав последние слова девушки и осознав, что круг диалога замкнулся. Опять. Видимо, кроме как сдаться, у него не осталось выхода. Посмурнев, ФРГ собрался было извиниться за беспокойство, но был прерван не начав.
— Уже готов отступиться? А твои предки любое поражение считают позором… И вечно лезут, куда не надо… Что же, раз ты так стараешься выделиться, даже дарами заманиваешь, пожалуй, я прогуляюсь с тобой шутки ради. Да и к морозцу я уже пообвыкла, — с задором пояснила Польша. Раз уж молодой германец так сильно жаждет отвести её на могилу к своему покойному отцу, она исполнит эту прихоть. Немец ещё сам пожалеет, что привёл её туда. — Веди меня, чего встал столбом?
— Ох, конечно! Идёмте за мной! — просияв, Германия схватил полячку под локоть и бодрым шагом потащил не сопротивляющуюся девушку на кладбище, немало обрадованный собственной удаче, в то время как полячка, повиснув на чужом плече, раздумывала о том, что лучше бы её с таким рвением тянули в ресторан.
***
Городское кладбище встретило воплощений тишиной и загадочным духом, повисшим в воздухе. Герман замедлил шаг и отпустил Польшу, стоило им пересечь железные врата с оградой, и дальше со спокойствием и лёгким трепетом пошёл в самый конец ровных рядов могил. Полячка оглядывала округлые камни и кресты с присущим ей равнодушием, подмечая лишь красоту и ухоженность участка.
— Вы ведь, вроде как, знали моего отца… Каким он был? — нерешительно начал немец. Так вот к чему всё. Нашёл же у кого спрашивать. Польша фыркнула, обогнув очередную плиту с крестом.
— Самовлюблённым, истеричным, обезумевшим от власти тираном, зачахшим от собственной мании величия, — безразлично ответила девушка. — И не говори мне, что ожидал услышать от меня нечто иное.
ФРГ понимающе кивнул и замолчал, а через пару метров остановился перед небольшим надгробием под сосной, расположенном вдали от остальных. Польша подошла ближе и тоже уставилась на плиту: ничего примечательно, надгробие как надгробие, с крестом, вон и имя подписано.
«Здесь покоится Великогерманский Третий Рейх»
Хех, и даже никаких дополнительных слов, навроде «помним, скорбим», просто сам факт его нахождения здесь. Польша подумала, что поступила правильно, не придя на его похороны. Если даже надпись на плите такая скучная, наверное, и само погребение ничем особенным не выделялось. Да и не горела она желанием возвращаться тогда. Всё было кончено, не было более смысла в сентиментальностях.
— Сегодня — день, когда отца не стало. Десять лет со дня смерти. Я его самого смутно помню, мы мало виделись, он постоянно был занят на этой его чёртовой работе, но вот голос… Он всегда так ласково говорил со мной в детстве. Жаль я почти не запомнил слов, помню только, что тепло от них было. Мне жутко не хватало отца. Всегда, — тихо начал Германия, тоска принявшаяся сочится из него, как загустевшая смола, осадила полячку, не давая новым колкостям сорваться с языка. Юноша тихо шмыгнул носом и, достав небольшую флягу из внутреннего кармана пиджака, сделал несколько неуверенных глотков, после которых сморщился и, закрыв рот голой обветренной рукой, рвано выдохнул. Польша на это усмехнулась. Он же даже пить ещё не умеет, а уже хочет помянуть отца.
— Выпьете со мной? — неуверенно протянул он флягу.
— Мне дважды предлагать не нужно, — Польша лениво высунула руку из кармана пальто и приняла тару. Несколько глотков холодного бренди согрели её и сделали более мягкой и душевной. Всё же ей жаль этого парня… Даже очень.
— Знаешь, а ведь он любил тебя. Наверное, ты единственный человек во всём мире, которого он по-настоящему любил, — отстранённо добавила девушка, протянув тому маленькую шоколадку, чтобы тот закусил. ФРГ грустно улыбнулся и, приняв лакомство, закрыл глаза, а Польша всё не могла понять, что здесь забыла.
— Спасибо вам за эту откровенность. Видимо, правду мне говорил крёстный, что вы были с отцом в момент смерти. Почему? — повернувшись к девушке спросил парень. «Начинается…» — с неудовольствием отметила девушка про себя. Тот вшивый лис конечно не мог не растрепать об этих визитах Герману и всему свету заодно, не стоило и сомневаться в его умении держать слово. А ведь день шёл так хорошо…
— Это ложь, — ответила она немцу так же, как и всем, кто спрашивал. Её всегда злило это вмешательство в личное, особенно, когда она не хотела вспоминать. И вот опять. — Хочешь бесплатный совет? Не верь слухам, тем более не верь Веймару. Он не то воплощение, чьи слова стоят хотя бы песчинки внимания.
— И всё-таки, что связывало вас с отцом? — робко спросил юноша, подойдя поближе, пропустив укол в сторону дяди мимо ушей.
— Обоюдная ненависть, — резко отозвалась Польша. ФРГ грузно выдохнул. Он знал, что ответ будет примерно таким, но всё равно испытал разочарование.
— Откуда же тогда вам известно, что он любил меня? — решил зайти с другой стороны германец. Воспоминания пронеслись стремительно перед глазами полячки, в них отчаянные крики, детские слезы и тёмные, как мрак, глаза, полные ужаса и благодарности. Слишком запоминающиеся…
— Я это видела, — неохотно призналась девушка, ещё пытаясь бороться с мыслями и взволнованной дрожью реликвии, рефлекторно тихонько позвавшей другую, в глупой надежде на ответ. Да, для «безделицы» эта потеря оказалась почти непереносимой, артефакт мучил своим горем полячку ещё долго… Слава небесам, со временем всё же умолк, смирился. Пустое занятие — скорбить по мертвецу, печально, что полуразумной реликвии этого не объяснишь. А противиться памяти тем временем с каждой секундой получалось всё хуже и хуже, Польша не желая того вновь вспоминала события давно ушедших лет. Она вновь вспоминала Рейха.
***
