Зависимость

      Начало осени 1940 года выдалось морозным. На дорогах и деревьях лежал тонким слоем серебристый иней, на фоне которого мелькающие в окне автомобиля однотипные серые дома только навевали тоску. Польша наблюдала за унылым Берлинским пейзажем, пока её везли в личном экипаже прямо в нацистское логово, где ей по новому уставу нужно было работать под руководством Рейха. В кармане пальто она с лёгким раздражением сжала письмо, которое ей вручили ещё в Варшаве. Она помнила лицо Речи Посполитой, в тот момент, когда сообщила тому о своём отъезде. Ох, как он был опечален и зол… Он страшно боялся отпускать дочь в стан врага, но делать было нечего, кодекс есть кодекс, и Речь, примирившись с судьбой, отдал дочери письмо, с просьбой прочитать его, когда та покинет родные земли. И, раскрыв его на границе, Польша чуть не проронила пару слезинок, стоило ей дочитать последние строчки. Реликвия грузно дрогнула в груди, вторя общей печали, но мимолётной слабости не удалось подкосить внешнюю собранность и серьёзность. Нельзя терять лицо, особенно перед нацистами. Полячка убрала письмо, мысленно и духовно питаясь нужной энергией, любовью, поддержкой и теплотой, исходившей от письма в сжатой руке, успокаивая единовременно и себя, и растревоженный артефакт в груди. Несмотря на внешнюю суровость, её отец был очень ранимым романтиком в душе, он даже не раз задавался вопросом: «В кого моя дочь такая льдинка?» Но вопрос его всегда оставался без ответа, хотя стоило догадаться, что это у Польши от матери, о которой сам РП мало что знал. Красавица, подарившая тому чудную дочурку. На этом всё.       Прибыв в пункт назначения, Польша скептически окинула изучающим взглядом массивное белокаменное здание, на котором красовалась нацистская символика. Возникло спонтанное желание взять чемодан и уехать обратно. Но такой роскоши она позволить себе не могла, хотя бы потому что привёзшие её сюда немцы вряд ли поддержат эту идею. Нужно идти. Как бы мерзко ни было находиться в окружении моральных уродов.       С каждым шагом по дорогому мраморному полу Польша собирала на себе ненужные заинтересованные взгляды чиновников и прочих немцев в отвратительной серой форме, работавших здесь. Чувствуют, что она не немка и недоумевают, что она тут забыла? Ох, она и сама не знает, на кой чёрт тут бродит по коридорам в поисках злосчастного кабинета местного крысиного короля. Когда же нужный был найден, она глубоко вздохнула и на выдохе постучалась в дубовую дверь, охраняемую с двух сторон молчаливыми часовыми с автоматами, внимательно следившими за ней, и, не посчитав нужным дождаться разрешения, вошла, проигнорировав взгляды караульщиков, перекладывая чемодан в другую руку.       Оказавшись в хорошо освещённом и просторном кабинете, где стоял плотный почти тошнотворный запах крепкого кофе, Польша сразу заприметила Третьего Рейха в кресле за рабочим столом под окном, читающего какой-то документ и, судя по всему, пьющему тот самый свежезаваренный кофе. Польша ненавидела этот напиток всем сердцем.       Короткие чёрные волосы немца были строго собраны и идеально зализаны назад, глаза темнее ночной мглы внимательно всматривались в текст. Идеально выглаженная рубашка с прикреплённым к ней начищенным железным крестом, брюки с ровными стрелками и расстёгнутый на две верхних пуговицы чёрный китель. Тонкие белые перчатки на кистях. Фуражка, чистая и поблёскивающая серебряными черепом и орлом на свету возлежала подле него на стопке каких-то бумаг. На самом столе из примечательного расположились только настольная лампа, кипы макулатуры, папок, справочников и канцелярские принадлежности всех видов, сложенные в специальную подставку. Прочий кабинет, будто желая соответствовать нормативам всего здания в целом выглядел также неестественно лощёно и строго, сплошные стеллажи и ровные ряды справочников. Единственное, что привлекло внимание полячки во всей этой сухости — чёрно-белая фотография какого-то маленького ребенка в рамке, разместившаяся на полке одного из стеллажей аккурат между книг. С её позиции, к сожалению, было не разглядеть, что именно за ребенок то был, однако фотокарточка эта сильно выбивалась из общей угнетающей атмосферы комнаты.       — Добрый день, — напряжённую тишину внезапно разорвал, чего греха таить, приятный баритон мужчины. Польша столкнулась с его пронизывающим «бездонным» взглядом, от чего в груди реликвия задрожала в неком нетерпении… это такой страх? Но Польша ещё никогда не ощущала подобного…       — Я получила письмо. Я здесь, — коротко и холодно бросила полячка, принявшись в свою очередь «сверлить» немца в ответ. Её дерзость и низкий, но всё ещё по женски мягкий голос в свою очередь вызвали заинтересованный отклик внутри немца. Приятная вибрация пробежалась по органам грудной клетки и Третий почти дёрнулся, но вовремя успел удержать себя. Это ещё что такое?! Для полного счастья ему только внезапно взбесившейся реликвии и не хватало! Причём из-за кого? Из-за какой-то славянки!       — Ни здрасьте, ни до свидания, хорошо же вас, поляков, учат этикету на родине, — проворчал Рейх, поднимаясь с места. Нужно просто покончить с этим. Польша на его придирку лишь гордо подняла голову, благо рост позволял спокойно смотреть собеседнику в лицо. Здороваться с ним, как же, может ещё поклон земной отвесить?       — Попрошу ближе к сути, — продолжала гнуть свою линию полячка в надежде как можно быстрее получить свою чёртову работу и покинуть это место, — Вы, немцы, ведь отличаетесь исполнительностью? Так возьмите и исполните своё дело, наконец.       — Ох, как мы заговорили! — не мог проигнорировать поддёвку Рейх, приближаясь к напряжённой девушке. — С каких это пор слуги смеют скалить зубы на хозяев? Тебе бы лучше помалкивать, поверь, я не тот, кого стоит злить.       Мужчина приблизился вплотную к полячке, заставляя ту задрать голову ещё чуть выше, чтобы продолжать сверлить его лицо взглядом, и взглянул на неё свысока, испытывая странный мандраж из-за разошедшейся реликвии.       — Итак, прежде всего, начиная с сегодняшнего дня, ты, завидев меня, должна поздороваться и склонить голову, пока я не разрешу тебе её поднять, а потом также попросить разрешения идти. Бродить без толку по территории моей центральной администрации — запрещено. Болтать с другими работниками, вроде тебя — запрещено. Если что-то понадобится, можешь обратиться к охране. Беспокоить меня без уважительной причины — запрещено, — Третий прервался и как-то неестественно отошёл в сторону близстоящего стеллажа с документацией, вытащив оттуда полненькую папку тёмно-серого цвета, а затем вернулся обратно к девушке и протянул ей с чрезвычайно довольным собой выражением. — Возьми. Первый лист — твой новый адрес проживания. Это соседний дом. На выходе из администрации тебя будут ждать часовые. Им приказано сопроводить тебя до новой квартиры. Я надеюсь, ты понимаешь, что в таком деле лучше обойтись без ваших польских фокусов. На том же листе с другой стороны — номер рабочего кабинета. Спустишься вниз к регистратуре — тебе выдадут оба ключа. Просто покажи регистратору лист, на нём моя печать. Твой рабочий день начинается ровно в шесть, а заканчивается в десять. Быть на работе вовремя — твоя основная обязанность, опоздаешь или самовольно уйдёшь раньше срока — пеняй на себя. В папке вся необходимая документация на сегодняшний день. Ты должна разобрать её к одиннадцати часам. Это ясно? — окончив монолог, уточнил мужчина вопросительно наклонив голову. Полячка ничего не ответила, лишь прищурилась. Он придурок? Должно быть, не похоже это на неудачную шутку.       — Ах, да. Когда отвечаешь мне, ты должна говорить только вслух и оканчивать свою фразу, обращаясь ко мне не иначе как «герр Третий Рейх». Теперь попробуй ответить снова, но правильно, — гаденько ухмыльнувшись добавил Третий. Польша, дождавшись окончания чужого потока бреда, сдержанно улыбнулась в ответ и прошла к креслу, на которое аккуратно положила чемодан, после открыла и достала толстую книгу и пару более тонких папок. Рейх изогнул бровь, недовольно проследив за каждым движением девушки.       — Насколько я знаю, Великогерманский Третий Рейх, — Польша сделала акцент на полном имени мужчины, медленно приблизившись к тому, не отводя пристального взгляда, но ощутив, как реликвия снова встрепенулась, тактично отошла к столу, — Вы можете диктовать правила, только если они напрямую связаны с моей работой. В остальном я вольна делать и говорить так, как посчитаю нужным. К тому же я вижу, что Вам следует заново прочитать свод международных законов и правил, в которых говориться, что разговаривать между собой государствам, пусть даже потерявшим независимость и своё положение на карте, не запрещено. Плюс ко всему моё положение не ниже вашего, Третий Рейх, как может показаться с первого взгляда. Будьте любезны и ко мне обращаться на «Вы», раз Вы приверженец этики, — Польша положила талмуд на рабочий стол мужчины и взглянула в недовольные и горящие глаза немца, который испытал острый укол разочарования от сорванной уловки. А ведь так хотелось поглумиться над поверженной полячкой… Он скрипя зубами прошёл к рабочему месту, заложив руки за спину. Его выводила из себя ситуация, в которой он оказался в невыгодной позиции, да ещё перед кем? Вот же всезнайка чёртова… Он-то надеялся, что восточноевропейские страны тупы достаточно, чтобы не утруждать себя чтением кодекса, но просчитался и теперь вдобавок ко всему выглядит глупо в глазах этой польской мегеры. Стоит пометить для себя быть более осмотрительным рядом с ней. Есть нечто неуловимое в её фигуре и ауре, особенно в ауре. Реликвия снова настойчиво задрожала в груди и немец со злостью сжал пальцы в кулаки. «Не смей мешать мне, безделица!» — мысленно гаркнул он на артефакт, прекрасно зная, что тот не слышит мыслей. Реликвия, однако, всё же затихла, чему Третий был несказанно рад. Он обязательно выяснит причину её поведения позже, а пока…       — Вы можете идти, Польша, приступайте к работе, — Рейх почти прорычал каждое слово, спешно переведя внимание на толстую и увесистую книгу правил. Какой позор… Неужели эта нахалка знает всё наизусть? Если так, то Рейху придется разработать новую стратегию поведения с ней, а это очередная лишняя морока! Почему эта девчонка не может просто следовать указам, как другие женщины? Однажды он завоюет весь мир и сможет сам устанавливать правила и тогда уже посмотрит, как будет острить чопорная полячка.       — Конечно, я уже ухожу, герр Рейх, — Польша сдержано улыбнулась и, вложив талмуд обратно в чемодан, покинула кабинет с выражением победителя. Ох, как же ей хотелось задушить этого немца прямо там. Ну что за самодур? Сам придумал какие-то правила, сам же ей их пытался навязать. Это же просто смешно. Он думает, она глупа? Думает, Польша будет терпеть его выходки? Плохо думает, выходит.       В регистратуре тучная немка смерила Польшу презрительным взглядом, когда протягивала ключи, но ничего не сказала, да и Польша не хотела ничего знать. Хотя предположила, что это из-за её одежды, которая сильно отличалась от монотонной и скучной формы арийцев. Как минимум брюки и рубашка сразу выделялись на фоне одинаковых прямых юбок, хотя этих женщин Польша могла бы и пожалеть, ведь они не могут сменить юбку на брюки, но, к несчастью, славянка не выделялась жалостью к другим, поэтому просто взяла ключи, поставила подпись в бумагах и поспешила на улицу, где её уже ждали. Часовые действительно молча проводили её до квартиры, которая оказалась весьма неплохим жилищем с окнами, выходящими на площадь. Хотя неприятный запах сырости и плесени вызывал отвращение. Главное кровать была не раскладушкой, а вполне хорошим двухместным ложем с уже чистым постельным бельём. Польша только поставила чемодан у камода, решив расчесать короткие белые волосы у зеркала, как обратила внимание на огромные настенные часы. Будь проклят этот нацист со своим рабочим графиком…       Рабочий кабинет оказался меньше и более скромно обставленным, нежели рабочее помещение Рейха, но отсутствие противного запаха кофе и поганого нацистского языка сделало эту комнату прекрасным местом для работы. И Польша без лишних расшаркиваний сняла пальто и сразу приступила к ознакомлению с серой папкой. Оказывается, ей нужно заниматься анализом информации, связанной с её людьми и землями, а потом делать отчёты, на основе полученной информации. Звучит просто, но когда Польша приступила к чтению бумаг, она отложила лист, чтобы потереть глаза и унять внутреннее раздражение. Осознав, что просто массажем тут не обойтись, она достала из кармана пальто упаковку сигарет и закурила, продолжая пытаться читать. Но всё написано настолько хаотично и на невыносимо корявом польском и немецком, что будь она учителем, поставила бы неуд за такое. Почему важные данные поступают на клочках мятой бумаги, залитой чернилами и смазанной тушью? Неужели это немцы решили так усложнить ей работу? Но на кой чёрт им это нужно? Стоит позже уточнить у Третьего Рейха, что это такое.       Когда же с горем пополам Польша составила отчёт, время уже начало поджимать и славянка решила поспешить, чтобы потом уже уйти и наконец отдохнуть и поесть после дороги. Да и глаза ужасно болели, после попыток разобрать невнятный почерк и смазанные цифры. Как бы ей потом не пришлось носить очки, после такой работы.       У кабинета её встретили уже другие охранники. Видимо, произошла смена караула. Не успела Польша постучать в злосчастную дверь, как та открылась и из кабинета вышла молодая румяная девица, судорожно поправляя пшеничные волосы и галстук, который был почти развязанный и болтался на шее. Польша свела брови, когда девушка спешно прошмыгнула мимо неё, со страхом глянув на часовых. Республика без труда догадалась, чем она таким интересным занималась в рабочее время в кабинете Рейха. Славянка даже заходить расхотела: ещё любоваться чужой похотливой рожей… Но зайти пришлось, и, к большому удивлению, Рейх сидел за рабочим столом абсолютно сосредоточенный и вовсе не растрёпанный, разве что более раздражённый. Всё такой же с иголочки, словно он вообще больше не двигался с их последнего разговора. Третий Рейх не поднимая глаз постучал пальцем по краю стола, намекая на то, чтобы Польша просто положила бумаги и молча ушла, но у той были другие планы. Что странно, пальцы главного нациста всё также были обёрнуты в белые перчатки. Он даже пишет в них? Сумасброд. «Вероятно, просто прячет уродства, — лениво отметила девушка. — Это ясно, как день.»       Стоило Польше приблизиться к сосредоточенному на написании чего-то Рейху, в груди реликвия заныла с большей силой. Тело словно пронзило током и неприятным спазмом. Рейх, ощутив то же самое, дёрнулся и отложил ручку, переводя на ту недовольный взгляд. Он теперь всегда будет ощущать физический дискомфорт в радиусе метра от этой полячки?       — Положите бумаги и уходите, если у теб… У Вас нет ко мне никаких вопросов, — Рейх, сжав челюсть и прищурясь, изучил внешний вид Польши. Кажется, и ему тоже резали глаза брюки, которые было намного лучше видно без пальто. Да и исходящий от Польши запах табака заставил испытать особое отвращение. «Мало того, что наглая, так ещё и дымит, как паровоз», — с негодованием отметил Рейх, ощутив сердцем мелкую дрожь восхищённого артефакта. Стоп. Восхищённого…?       — У меня есть вопросы к источнику информации, который Вы мне выдали. Почему бумаги в отвратительном состоянии? — Польша положила на стол готовый отчёт, а рядом залитый на половину мятый клочок жёлтой бумаги, который Польше так и не удалось расшифровать. Рейх отвлёкся от внешнего вида девушки и ненормальных позывов реликвии, опустив глаза на бумаги, на задворках разума с удручением и завистью отмечая витые вены и жилы, мужественно и статно выпирающие на её кистях. Лицо его озарилось усмешкой, стоило ознакомиться с документами.       — Польша, Вам стоит спросить это не у меня, а у своих людей, которые присылают нам документы в таком виде. Насколько я понял, это такой способ протеста. Не стоит беспокоиться, я решил данную проблему с Вашим прибытием, — Рейх смял несчастную бумагу и бросил в мусорное ведро. Польша же сжала одну руку в кулак, почувствовав одновременно и некую гордость за поляков, и злость за то, что они усложнили ей работу.       — У меня больше нет вопросов, — Польша уже хотела развернуться и уйти, как Рейх её остановил.       — Польша, если не хотите ощущать на себе косые взгляды работниц, то советую носить форму. Думаю, юбка сделает вашу фигуру утончённее, — Рейх произнес это с некой издёвкой, стараясь заглушить те непонятные чувства, что вызывал в нём внешний вид девушки. Польша, не теряя холодного и сдержанного настроя, уже у двери обернулась к Рейху.       — У меня к вам ответное предложение: отменить женскую форму. Пожалейте немок, которым неудобно одеваться на ходу, выбегая из вашего кабинета, — под презрительный и оскорблённый взгляд Рейха Польша развернулась обратно и собиралась было выйти из кабинета, но столкнулась с кем-то в дверях.       — Мда… Славяне не умеют следить за дорогой, кто бы сомневался, — изрёк сверху глухой давящий на уши голос. Полячка вынужденно остановилась и подняла голову. Взгляд тут же зацепился за серые «мышиные» глазки высокого полного мужчины среднего возраста в сюртуке, источающие нечто неуловимо омерзительное, отчего Польша сморщилась, предусмотрительно отступив на пару шагов. — Или это конкретно вам, фрау, настолько нет дела до происходящего вокруг?       — Конечно, герр, вы правы. Мне абсолютно нет дела до того, что происходит с нацистами, — монотонно ответила полячка, заприметив секундный блеск раздражения в глазах незнакомца, быстро натянувшего на пухлые щёки фальшивую улыбку. «Он определённо ворует детей», — устало оценила образ вошедшего девушка. Реликвия в груди тоже недовольно скуксилась, посылая волну мурашек по телу от неприятия.       — Вот как. Нисколько не сомневался в этом, фрау. Это даже очень хорошо — идеального слугу личная жизнь хозяина не должна интересовать, — философски изрёк мужчина, горделиво положив одну руку на брюхо. Польша едва усмехнулась, но не успела уколоть в ответ.       — НСДАП, если вы окончили знакомство, я бы хотел узнать, зачем ты явился, — внезапно вклинился в разговор Рейх, снова уткнувшийся в бумаги. «НСДАП? Этот мутный тип ещё и главенствующая партия?» — Польша снова присмотрелась к вошедшему. Действительно, от него исходила аура, говорящая о принадлежности к государственному аппарату Рейха. И как она сразу не заметила? Хотя, за той отвратной атмосферой, что следует по пятам за этим толстяком разглядеть что-либо действительно непросто.       — Да, мой фюрер, вы правы, незачем тратить время на вещи, не заслуживающие и толики внимания, — партия поднял голову и вальяжно прошёл вперёд к рабочему столу, освобождая проход к двери, успев на ходу шепнуть полячке в спину: «Ещё поболтаем, тупая унтерменш». Как он её назвал? Польша оскорблённо застыла, незаметно вцепившись глазами в каштановый затылок наглеца, забывшего своё место. С каких это пор обыкновенная партия смеет позволять себе такое в сторону, на минуту, воплощения государства? Рейх похоже этого не услышал, или только сделал вид? Если он пособничает нахальству партии, то следуя кодексу его ожидает строгое наказание. Однако, пока ей нечего предъявить Третьему, НСДАП произнёс фразу на грани слышимости… Ни Рейх, ни НСДАП, между тем, на неё больше глаз не поднимали, увлечённые разговором.       — …Мой фюрер, я видел девчонку спешно покинувшую ваш кабинет. Её вид навёл меня на мысль о несанкционированном досмотре, — начал вдруг партия, передав своей стране очередные бумаги и лукаво прищурившись.Третий спокойно кивнул и не отрываясь от письма приподнял над столом небольшую тёмно-зелёную книгу за авторством известного американского писателя. Польша недоумённо вздёрнула брови, приглядевшись. Досмотр из-за детской книжки?       — Пыталась скрыть под одеждой запрещённую литературу. Вероятно не ожидала, что сегодня я приглашу её с отчётом, планировала отнести домой, — спокойно произнёс Рейх, положив сборник обратно на стол. Полячка не сдержала смешка.       — Надо же. Какие опасные должно быть сказки, — не могла оставить без комментариев такое-то шоу девушка. НСДАП и Третий одновременно хмуро глянули в её сторону, но партия быстро вновь натянул на лицо выражение добродушного пастыря и снисходительно улыбнулся, оглядев полячку, как кусок мяса.       — Чего и требовалось ожидать от славянки. Видите ли, фрау, не вам в обиду будет сказано, но у разных государств оказывается имеют место быть разные законы. Автор данного опуса пишет не только посредственные небылицы для ребятишек, но и пропагандистские статьи, не удовлетворяющие требованиям немецкой цензуры. Поэтому все его так называемые шедевры находятся под запретом, — закончил мужчина нарочито поучительно, растягивая слова, как будто объяснял прописные истины дошколёнку, чем заставил полячку просто содрогнуться от отвращения. Вот же гадюшник… Собрались два гада в одной комнате — один гаже другого… И как только она могла проиграть им в войне?       — Как хорошо, что нашёлся человек, который смог пояснить мне за местные законы. Мне ведь так важно знать их все, — с иронией парировала Польша. Так значит, никаких развратных сцен здесь не происходило? Как скучно этот фриц живёт.       — Хватит паясничать. Важно не важно, однако, если уж вы, Польша, чтите кодекс, то должны знать, что за несоблюдение наших законов — вам придется платить штраф. И я имею право самостоятельно решить в каком конкретно размере. Так что пеняйте на себя, если я вдруг узнаю, что вы храните у себя нечто подобное, — Рейх для наглядности постучал пальцем по обложке книги. Польша фыркнула.       — Не волнуйтесь. Не узнаете, — раздражающе уверенно и с тенью улыбки на губах ответила девушка, на что Третий закатил глаза, а партия саркастично цыкнул.       — Я выдал нарушительнице предупреждение. Проследи, чтобы она вовремя написала объяснительную, — обратился Рейх опять к партии, видимо осознав, что бороться с польским нравом невозможно, на что тот вдруг возмущённо поднял брови. — А Вы можете идти, Польша. Новый комплект вам выдадут завтра в шесть часов утра на регистратуре. И попрошу без опозданий.       — Всего доброго, — сухо попрощалась девушка и спешно покинула кабинет. Только оказавшись за его дверьми она вновь вспомнила о дерзких словах зарвавшейся партии. «Ты прав, щегол, ещё поговорим», — мрачно усмехнулась она, под недоумёнными взглядами часовых.       В то же время, НСДАП, убедившись, что славянка вышла, немедленно навис над Рейхом, старательно выводящим буквы на листах бесчисленных бумаг.       — Я извиняюсь, мой фюрер, вы просто позволили той негодяйке уйти с предупреждением? Пронос запрещённой литературы должен караться как минимум обыском и домашним арестом, — грубовато подверг критике решение начальника партия. Рейх тяжело вздохнул, но продолжил письмо.       — Сказки это не дискредитирующие нашу власть статьи. На первый раз можно и спустить с рук, — НСДАП недовольно поджал губы, неодобрительно насупившись.       — Гм… Вот так общество и сгнивает изнутри. Сперва вы смотрите на мелкие проступки людей сквозь пальцы, потом также начнёте поступать и с более серёзными происшествиями, а что дальше? Поддержите государственный переворот? — распалившись предположил партия, расхаживая по кабинету из стороны в сторону. — Закон есть закон, мой фюрер, его нарушение должно караться по всей строгости…       — Та женщина принесла извенения. Да, она пыталась скрыть запрещёнку, но это было сугубо из-за страха. Наши граждане ещё не привыкли к запрету конкретно этого автора. Во многих семьях остались его книги. Нет смысла наказывать её жёстче, тем более… За сборник детских рассказов, — спокойно закончил Третий, ощутив при этом неприятный укол вины перед партией. Реликвия от того недовольно вздрогнула, что Третий как всегда проигнорировал. Дано ли неблагодарной безделице знать, что перед ней стоит их спаситель?       — Как знаете, мой фюрер, как знаете. Время покажет, как для вас обернется это решение, — с видом умудрёного опытом наставника, НСДАП гордо покинул кабинет, оставив Рейха одного с ворохом смешанных чувств.       Уже вальяжно спускаясь по мраморной лестнице главного входа администрации, партия с лёгкой улыбкой прокручивал в голове диалог с Третьим Рейхом и с гордостью подмечал, как он ловко подцепил страну на крючок. Даже несмотря на нахальную фрау, чей длинный язычок явно выводил Рейха из себя, партия смог ловко выкрутить ситуацию в свою пользу. Прекрасно! Он как и всегда блестяще повесил интригу. НСДАП готов биться об заклад, что Рейх сейчас пребывает в глубоких раздумьях после сказанных им слов и, конечно, сомневается в собственных решениях, склоняясь к мнению авторитета. Вот и хорошо. Пусть фюрер поварится немного в этом котле, а затем рабочая партия вернётся, чтобы снять крышку и достать оттуда желаемую мысль. Вот уж чем идеален Рейх, так это своей склонностью к рефлексии… Кстати, та славянка, что была в его кабинете… Польша, кажется? Эта девица вызвала неподдельный интерес у НСДАП’а. Всё же не каждый день можно встретить столь экстравагантную особу, да с таким длинным языком, что смела грубить даже учитывая свой проигрыш и новое положение. Всё же покорные и кроткие немки быстро надоедали и не будоражили мужчину, от чего тот откровенно скучал, а тут ему, вероятно за старания, снизошла высокая блондинка с характером и гордостью. Такую только воспитывать и приручать. Его даже ни капли не смущал тот факт, что она является выше его по статусу. Это не столь важно, ведь здесь и сейчас последнее слово за ним. Ох, партия бы прямо в кабинете прижал рабыню к стенке, сжав тоненькие ручки до хруста, наблюдая испуг и смущение полячки. Да, одна эта мысль вызывала на лице мужчины сытую улыбку и заставляла тело содрогаться от предвкушения. Оказавшись на тротуаре перед Рейхстагом партия оглянулся по сторонам, дабы насладиться видом вечернего Берлина, и на глаза ему тут же попалась знакомая женская фигура: Польша стояла у фонарного столба в нескольких метрах от крыльца и пыталась прикурить от постоянно гаснущей спички из-за ветра.       — Позволь помочь, — Партия в мгновение ока оказался рядом и как истинный джентельмен помог даме прикурить, заслонив руками спичку и дав, наконец, Польше глубоко затянуться. Выдохнув клуб сизого дыма, Польша окинула партию тяжёлым взглядом. Он думает, она забыла его слова? Тогда он последний идиот.       — Если мне не изменяет память, а она мне никогда не изменяет, то именно вы ранее говорили, что на меня не стоит тратить время. И на «Ты» я с вами не переходила, — выпрямившись и спрятав свободную руку в карман, Польша неспешно зашагала в сторону своей квартиры, а Партия, задорно усмехнувшись, пошёл рядом. Всё же он погорячился, наговорив лишнего в первую встречу. Только усложнил самому себе задачу в успешном соблазнении.       — У Вас действительно прекрасная память. Но не стоит воспринимать все слова близко к сердцу, милая. Иногда девушке стоит пропустить некоторые слова мужчины мимо ушей, — елейно продолжил партия, подходя всё ближе и ближе, но Польша продолжала держать дистанцию, глубоко затягиваясь, сводя брови и не понимая причину такой смены поведения НСДАП.       — Вы думаете, что Я должна пропускать мимо ушей оскорбительные фразы? Я прекрасно слышала, что именно вы сказали шёпотом, НСДАП, и более такого не спущу с рук. Если забыли своё место, многоуважаемая партия, то я напомню, — Польша стальным тоном отчеканила каждое слово с напором, встав напротив напряжённого, но всё ещё улыбающегося НСДАП.       — Ох, милая, Вам придётся привыкнуть к тому, что здесь моё положение выше вашего. Как минимум по той простой причине, что я немецкий мужчина, а вы польская женщина, а уже партия или государство — вторично. Особенно сейчас, когда власть сменилась, — мужчина игриво наклонился к славянке и, поправив той прядь волос, прошептал на ухо: «Будешь послушной — получишь милость, о какой не мечтала.» От мерзкого, словно жужжание мухи, голоса, польша поморщившись отпрянула и без замедления зарядила нахалу хлёсткую пощёчину по пухлой щеке, да такую, что звук хлопка привлёк внимание мимо проходящих людей. Партия сверкнув глазами разгневанно посмотрел на Польшу, приложив к покрасневшей щеке руку.       — Слушай внимательно, похотливая ты свинья, ещё раз проявишь такое неуважение и я лично застрелю тебя. Пущу пулю в твоё свиное рыло и всем будет всё равно. Рейх не защитит тебя. Ты меня понял? И только попробуй увязаться за мной. Умрёшь сегодня же, — уходя от закипающего немца, Польша говорила громко, но всё ещё вполне сдержанно и холодно, чтобы окружающие услышали. И ведь действительно проходящая мимо пожилая пара неодобрительно покосилась на партию, которого внутри распирало от злости. Да как эта жалкая сука-унтерменш посмела ему отказать, да ещё и ударила, опозорив публично?! Он это запомнит и в следующий раз заставит эту польскую мразь ползать у него в ногах, как подобает всем выходцам из ничтожных рас. Ну, ничего, партия ещё выдрессирует её и обратит в послушную псину, наподобие Рейха, чтобы и слово поперёк вставить боялась, тварь.

***

      Попав наконец в квартиру, Польша раздражённо стянула с себя пальто и туфли, всё ещё ощущая дрожь в руках и холод по телу после случая на улице. Свинья! Настоящая нацистская скотина! Никакими словами нельзя было передать тот уровень отвращения, который испытала Польша за один только вечер.       Достав из чемодана свёрток с печеньем, поскольку другой еды не было, а идти ужинать в кафе не было ни сил, ни желания, Польша села на кухне за стол и принялась жевать имбирную выпечку, запивая её холодной водой и чувствуя себя ужасно усталой и взвинченной. Ещё и ощущение одиночества в пустой, чужой и тихой квартире заставило начать тосковать по отцу. По его ласковому голосу, по совместному ужину под хорошее кино или музыку. От мыслей о доме реликвия тоже начала дрожать, доставляя девушке новую порцию физической и моральной боли. Ох, будь она более сентиментальной, то расплакалась бы, но увы, реветь она ненавидела, да и просто показывать свои переживания как-то не хотелось. Незачем. Её никто не будет жалеть на вражеской территории. За сим, девушка решила не вгонять себя в тоску сильнее и отправилась спать. И лежа в прохладной постели Польше казалось, что хуже уже и быть не может, но тогда она даже представить не могла, что приготовила ей злодейка-судьба.