Смеялись боги...

Юри умерла. Просто споткнулась. Просто кончились силы. Просто не выдержал организм после родов. Они даже не дошли до убежища... Юри умерла. Не услышав его слов, не почувствовав его поцелуя... Она упала в холодный, белоснежный, свежевыпавший горный снег, не ответила на его крик и не сделала больше ни единого вздоха. Будто все три сестры – богини из древних легенд – одновременно щелкнули старинными медными ножницами, и нити оборвались. А он остался с ее детьми. И детьми чудовища. Это было сюрреалистично. Он не хотел этого. И для него, Фуджимото Широ, это был чуть ли не худший конец. Но постепенно мир шел мимо него, люди жили, и жил он сам. Вставал с колен. Он решил бороться, пусть и было тяжело. Невыносимо - видеть старые лица, пожимать знакомым руки и объяснять к тому же, что за детей он усыновил. Непривычно - обустраивать старый монастырь и еще более - учиться растить близнецов. Младший - обычный ребенок, слабый, вечно простужающийся и громко плачущий, стоит чему-то пойти не так. Старший - тоже обычный без всяких демонических сил, плачущий еще громче, с невероятно быстрым метаболизмом, будящий своего брата и не умеющий контролировать силу. Из-за последнего Широ казалось, будто на его шею повесили не двух детей, а четырех сразу. А потом... Постепенно, когда ремонт в монастыре закончили, а с документами разобрались, когда Широ вот-вот, почти привык к бессонным ночам и вечным подгузникам, когда прошло полтора года с того самого страшного дня, в который все в его жизни оборвалось и рухнуло в бездну, и чудовища в ней, скаля свои зубы, взирали прямо на него, случилось что-то... странное. Однажды утром Рин стоял у зеркала и просто смотрел в него, его темные у корней волосы отросли немного, но кончики были еще светлыми, однако смотрел он именно на темные локоны, и такое удивление было во взгляде ребенка... казалось, он поражен увиденным. Широ присел перед ним на корточки и постарался, как можно беззаботнее улыбнуться, спросил: - Что такое, а, Рин? И ребенок, годовалый ребенок, еще не умеющий толком ходить, опираясь о стенку ручкой, перевел на него такой же недоуменный, но осмысленный, понимающий каждое слово взгляд и покачал головой. После этого Рин стал тихим, много оглядывался, вслушивался в каждое слово, хмурился. Он не вел себя, как маленький ребенок, но не был похож и на взрослого, пусть осознанность и ум во взгляде говорили об обратном. Некоторое время он даже был пассивным, просто смотрел в одну точку, и Широ задумался не пригласить ли Мефисто, потому что для пусть и маленького, но ранее энергичного Рина такое поведение было неестественным. А потом будто произошел взрыв, и Фуджимото, оказавшись сторонним наблюдателем, смотрел на разбитое окно, порванные шторы, кровь, льющуюся из пореза на щеке, сломанные в щепки стулья, и слушал тяжелое дыхание двухлетнего мальчика после яростного крика, взгляд, полный ненависти, был направлен в стену... Тогда он успокоился. Ничего необычного не произошло - демоническая природа прорывается сквозь человеческий контроль. Все по плану. Он успокаивал себя. Просто успокаивал. В конце концов, такие перепады просто унаследованы. И также регулярны. И пусть изначально, увидев эту картину, он был шокирован, с годами эпизоды стали происходить все реже и реже. Широ полюбил близнецов, как родных, и снова себя успокаивал - у него получалось воспитывать ребенка. Последнее, кроме остального, звучало как ложь. Ребенок вырос сообразительным, умным, - он даже бы сказал серьезным, - и любой другой отец широко бы улыбнулся, хлопнул его по плечу и сказал: - Так замечательно, Широ! - уголки губ еще чуть приподнялись бы вверх, и он бы добавил уже тише. - Да и приемный к тому же, вдвойне повезло, что близнецы проблем не доставляют! Широ бы, будь все чуть иначе, тоже гордо бы улыбнулся и хлопнул бы по плечу в ответ. Но иначе не было, и наученный горьким опытом он подмечал и молчаливость, и хмурые брови, и скорость, с которой "усваивались" знания, а "присмотр" за братом был вообще отдельной темой. Порывы ярости все же сохранились - сломанная рука у подростка, который разбил очки Юкио, заживала до сих пор, а сам Рин так и не извинился. Несмотря на все беседы с Широ, несмотря на все разъяснения и от воспитателя, Рин тогда хмуро посмотрел на него и просто ответил: - Не в первый раз лезут. Вот и все. Что за "вот и все" - он так ответа и не добился, только устало потер переносицу и напомнил себе еще раз почитать на ночь детям книжку про правила доброты и обязательно отвести на благотворительную ярмарку. Рин не был агрессивным к родным и друзьям, не было больше той слепой ярости и ненависти, что три года назад, но некоторое сходство... его все же тревожило, и руки после каждой встречи с не по детски серьезным взглядом опускались все быстрее. Перед глазами был бог демонов, сидящий на горе книг. У Рина не было того взгляда скучающего властителя, но он был поразительно равнодушен к окружающим, не входящим в круг его близких. Да и близких было немного. Он, да Юкио. Младшие священники в храме проходили по разряду... Широ даже не знал какому, потому что Рин их слушал. Принимал во внимание их слова, даже оставался вежливым. Но их мнение не было для него важным. И даже это можно было считать верхом теплоты. Потому что с остальными он вёл себя ещё хуже. То есть не хуже, а... Никак. Широ однажды видел, как на старшего сына кричал учитель. Не из-за плохих оценок, не из-за поведения - потому что к поведению, когда он уже подрос и вспышки гнева уменьшились, придраться было сложно. Но именно его равнодушие бесило окружающих. И именно оно было причиной придирок учителя. Рин молчал и не реагировал, словно перед ним стоит пустое место. И лишь когда учитель схватил его за отворот школьного пиджака, опустил ладонь на руку мужчины, отцепляя от себя. Спокойно, выверено. Учитель был неправ. Но у учителя остался синяк на запястье. Рин соблюдал установленные правила, хорошо учился, послушно помогал в храме наравне с братом. И был ко всему равнодушен. Ему ничего не было интересно, он воспринимал всё как необходимые, рутинные обязанности. Они его даже не злили. Ему не было лень. Ему было просто всё-рав-но. И это равнодушие пугало. Он никогда не проявлял агрессию первым, если она была направлена на него. Но если кто-то нападал, отвечал жестоко и расчётливо. Прямолинейно. Сломанные руки, разбитые носы. И спокойный взгляд голубых глаз. Когда его снова ругали - могли кричать, могли не кричать. Реакция была одинаковая. Казалось, разверзнись под ним земля, он никуда не побежит и с места даже не сдвинется. Однако за брата он беспокоился - если так можно было сказать. Не сильно волновался, но и глаз не спускал, присматривал и заступался... и с каждым годом становился все отчужденнее. А Юкио и сам стал избегать старшего, углубившись в изучение демонов. Кажется, он почувствовал себя увереннее, однако и тревога его возросла, опаска. Чем к большему количеству данных он получал доступ, тем больше вопросов задавал, и не на все из них Широ мог дать ответы. Казалось, он терял контроль над ситуацией, и семья, даже такая, и вовсе переставала постепенно быть семьей. Рин хорошо учился, даже не столько прилежно, сколько ему просто многое удавалось сразу. После выпуска из средней школы, он тут же подал документы на языковое направление в Академию Истинного Креста, и их пути с Юкио разошлись окончательно. - Я присмотрю за ним, - пообещал Фель без улыбки. За последние пятнадцать лет Широ не увидел ни одной синей искры, хотя печать давно должна была пасть - Король Времени тоже опасался взрыва. Через пятнадцать лет глас Сатаны стал звучать все тише и неувереннее. Казалось, он все меньше и меньше наблюдал за стороной Мефисто, а потом пропал и вовсе. В тот день в Ширатори Рейджи вселился в демон, и он пришел к воротам монастыря. Ширатори долго кричал ругательства и оскорбления, но защиту переступить не смел. За ним равнодушно наблюдал Рин из окна своей комнаты, набирая номер служб правопорядка. С трудом его отговорил Юкио, а потом и прибыли экзорцисты. Сатана окончательно потерял интерес к возможному сосуду - безразличному и непоколебимому. Такого не заденешь - не вселишься. Широ бы стоило радоваться. Но он почему-то не мог. Что-то было не так. Что-то... знать бы что.