Записки журналистки

Сегодня сладкий сон отпустил меня после шестого будильника. Сначала я ещё не понимала чётко ни где я, ни сколько времени. Когда же сознание опустилось, я едва не взвыла. До начала моего рабочего дня остался всего лишь час. По заснеженной Москве и пробкам добраться до редакции "Вечерней Москвы" было просто нереально. Я вылетела из постели как ужаленная и начала судорожно собирать свои вещи, в беспорядке разбросанные по комнате. Я относилась к тем женщинам, которые всё всегда носят с собой и просто обожают сумки. Это пошло у меня от мамы, которая из всех вещей любила только три: туфли, сумки и кошельки, и меняла их как перчатки. Так же и я, когда бродила по магазинам, рассматривала в основном те же три вещи. На работу я всегда ходила с большой сумкой из замши, в которую вмещалось всё. Я всегда с собой таскала разные ненужные на чужой взгляд вещи, а для меня просто незаменимые. К ним относились календарики, запасные пуговки со мини швейным набором, записные книжки, брелки, довольно внушительная косметичка с лекарствами, кремами и косметикой, несколько (на выбор) флакончиков духов, рисуночки Стеши и, наконец, маленькая иконка. Сейчас все эти вещи валялись в разных местах моей комнаты, и мой сонный мозг даже не помнил, почему. Когда я собрала сумку я была уверена, что половину всего забыла. Но сейчас медлить было нельзя, поэтому решила прямиком отправиться будить дочь. Когда я вошла в маленькую комнату Стеши, моим глазам стало больно, до того она была пёстрая и неприятная для взгляда после сна. Да ещё и на белой тумбе возле кровати дочки горел ночник, свет которого после приятной темноты моей комнаты бил в глаза. Моя дочь, которой было всего три года, жутко боялась темноты и разных монстров. И оказываться на целую ночь в тёмной комнате отказывалась наотрез, поднимаю ужасающий крик. Сколько раз я клялась себе сходить в её садик и серьёзно поговорить с воспитательницей, что бы Стешка не тащила всю детсадовскую дурь домой? К сожалению, каждый из них я забывала о своих намерениях, закручиваясь в делах и так не поговорив с воспитательницей Стеши. Я вообще не любила детей никогда. Они всегда мне казались глупыми, раздражающими и бесполезными. Поэтому я совершенно не была намеренна иметь детей, ни в двадцать четыре (столько мне сейчас), ни в двадцать семь и когда-либо потом. Я вообще не хотела детей. Да, о супруге я думала и в подростковом возрасте мечтала о "чистой и искренней" любви. Но где-то на втором курсе института мои представления перевернулись и я вообще решила не создавать семью. Конечно, мои родители от этого пришли в ужас, и был крупный скандал, но я настояла на своём и съехала от родителей в съёмную квартиру. А потом в моей жизни появился один человек, который мне понравился. Нет, я даже думать не собиралась о создании семьи или рождении детей, нет. То было просто мимолётное увлечение и у него, и у меня. Но что-то пошло не так и появилась Стеша. Мы с моим парнем мирно расстались и дочка по мирному договору осталась у меня на руках. Я не думаю, что являюсь хорошей матерью, слишком меня выбешивают и раздражают глупые детские выходки, но я очень старалась не быть совсем настоящим монстром. На дочь я почти не ругалась, но и редко выделяла ей достаточно внимания. Но Стеша не знала отказа ни в чём, и я всегда тут же исполняла все материальные мечты дочки. Когда я начала работать и зарабатывать деньги (и не малые), мы с дочерью переехали в свою трёхкомнатную квартиру в центре Москвы. Честно говоря, квартирой я своей горжусь. Она находится на пятом этаже семиэтажного нового дома, очень просторная и светлая. Дизайнером квартиры стала я сама, и квартира стала просто потрясающей. Когда Стеше исполнилось два с половиной года, она захотела переделать свою комнату, и мне пришлось сделать там косметический ремонт, от чего она, собственно, и стала такой яркой и безвкусной. Стеша, - я потрясла девочку за плечо. - Скорее вставай, мама проспала, и если ты не поднимешься, её... - я осеклась. - Её лишат премии и ты получишь на новый год меньше подарков, чем хотела, - поправилась я. Стешка бы не слишком напугалась, если бы я сказала, что меня будут ругать или убьют, а вот возможная потеря подарков, которая затрагивала её интересы, произвела впечатление, как я и рассчитывала. Всё же дети - эгоистичные создания... Стеша недовольно что-то буркнула, но встала сразу, и пожелала доброго утра, на что я ответила горькой усмешкой. - Быстро одевайся сама, у меня ещё куча дел, а тебе надо когда-то учится, ты взрослая девочка, - оставив дочь сидящей на кровати я пошла в ванную, где, даже не принимая душ, сразу стала чистить зубы, поглядывая на своё отражение сразу в нескольких зеркалах. Моя ванная была наверное самой красивой комнатой в квартире. Она была целиком зеркальная. Зеркальными плитами был выложен тёплый пол, зеркальной плиткой был выложен потолок, все окна были увешаны зеркалами с полупрозрачными узорами из бабочек. Оставшиеся участки стен, что были не закрыты зеркалами, были выложены другой плиткой, нежно-голубого оттенка с едва заметными переходами в зелёный, жёлтый и розовый. Их украшали блестящие контуры ирисов. Я стояла, и любовалась плиткой, как вдруг... Выключился свет. Почти одновременно с моим "охом" раздался испуганный крик дочки: "Мамочка!". - Я здесь, Стешенька, тут просто свет поломался, и всё... Возьми телефон из моей комнаты, посвети фонариком, - ответила я, выходя из ванной вся в пене, и ощупью пробираясь в кухню, где в ящике стола, кажется, должны были лежать свечи. Так и есть, спустя минуты я наконец-то их отыскала, и, чиркнув спичкой, зажгла. Ко мне подбежал мой ребёнок, и от страха прижался к ногам. - Стеша, не мешайся, ради Бога, - слегка раздраженно сказала я, вместо того, что бы успокоить дочку. - Мама, мне страшно, - прошептала девочка, - темно. - Пойдём, я дам тебе телефон с фонариком, - взяв дочь за руку, я прошла в свою комнату и вытряхнула красивый белый айфончик из сумки. - На, - сказала я, протягивая Стешке телефон с включёным фонариком. - И быстро одевайся! - девочка засуетилась, собирая одежду, раскиданную по всей комнате, ну точно в меня пошла, такая же неряха. Войдя наконец в кухню я заварила себе кофе растворимый, нормальный я, увы, без электричества сварить не смогла бы. Кофе растворимый - жуткое пойло, которое просто омерзительно пить, когда ты привык к нормальному кофе из кофеварки. Но делать нечего, и обжигающий напиток я выпила в рекордно быстрое время, за какую-то минуту. Понимая, что краситься сейчас не имеет смысла, от снега, который валил за окном всё равно всё смажется, я стало спешно одеваться. В полутьме, при свете свечи я почти ничего не видела, и поначалу стала натягивать колготки не той стороной. Затем я перепутала грязную кофту с чистой, и мне пришлось переодеваться. Стеша тоже, как на зло, не могла справиться с пуговками на кофте, и мне пришлось потратить пять минут своей жизни, что бы наощупь их застегнуть. Когда мы, кое-как одетые, уже стояли у порога, дочка вспомнила, что оставила письмо дедушке Морозу, которое мы вчера весь вечер вместе сочиняли и писали, у себя на столе. Я прыгала в Стешкину комнату на одной ноге, которая была без сапога, и в её разноцветном хламе, ничего не видя, ещё добрых пять минут искала письмо. Когда же мы, наконец-то, вышли на улицу и я принялась расчищать машину, до моей работы оставалось двадцать минут. Без пятнадцати восемь мы сели в машину и... Логично, она не завелась. А на что я собственно рассчитывала после тридцатиградусного мороза, который ударил в ночь? Позабыв, что на заднем сидении сидит ребёнок, и несколько минут просто орала матом, проклиная всё: погоду, новый год, подарки, машину, себя, электриков, которые выключили свет в такое неподходящее время, Стешину кофту... В чувство я пришла лишь тогда, когда притихшая доченька робко спросила: - Мама, а что такое ***? - Это? - замялась я, мне стало очень стыдно перед дочерью. - Ну это такое слово... Которое никто не употребляет. - Почему? - тут же полюбопытствовала она. - Эм... - снова зависла я. Ну не говорить же дочке, что это очень плохое слово, а то она о матери подумает что-нибудь. - Потому что оно очень старое, и заменено другим, - выкрутилась я, вспомнив уроки русского в школе. - Каким? - не отставала девочка. - Собакой, - ответила я тоном, который ясно говорил, что пора замолчать. - А почему ты сказала его, если его никто не у-по-треб-ля-ет? - выговорила-таки сложное новое слово Стеша. - Потому что мне можно всё, - весомо сказала я, и, предупреждая следующий вопрос дочери, для которого она уже открыла рот, спешно добавила: - А тебе нельзя. - Ясно, - ответила Стешка. - Пойдём ножками? -Куда деваться, - сказала я, вылезая из машины и вытаскивая девочку вместе с вещами.