В каждой прожитой жизни.

— Я скучаю, — вместо приветствия. — Я тоже.       Намджун откидывается на подушку и трёт глаза. Он пытается сосредоточиться на голосе, необходимость слышать который выжигает душу до тлеющих углей, сжимает эти угли и создаёт давлением алмаз, в центре которого пульсирует яркой искрой тоска. Сейчас у него есть только этот мягкий, тихий, такой родной мелодичный голос, и от этого хочется крушить всё вокруг, но он только крепче сжимает телефон. — Я тоже, Джин-и, я тоже скучаю, — голос Намджуна хриплый и усталый, Джин прижимает руку к сердцу и пытается успокоить нахлынувшее отчаянье.       В комнате темно, горит лишь тусклый ночник над кроватью, и Намджун, не фокусируясь ни на чём, бросает взгляд на стену со множеством фото в рамках. Ему не нужно видеть, он прекрасно знает, что на них. На фото Джин, и Намджун с Джином, они улыбаются, всегда улыбаются, ведь там, на этих фото, они рядом. — Как ты, Наму? Я читал, что ты был в храме и тот монах всё вывалил прессе, мне так жаль… Они никогда не успокоятся, не дадут нам жить нормальной жизнью. И инстаграм… — Джин-и, ты не должен об этом думать, забудь, пожалуйста, — перебивает Намджун, он старается звучать мягко, хотя у самого скулы сводит от ярости, но он не доставит Джину беспокойства. — Это всё не важно, слышишь? И храм, и инстаграм, дневник… Я вообще просто хотел, чтобы кто-то ещё знал, как мне плохо без тебя, а они надумали как всегда херни всякой. Но это не важно, когда-нибудь я увезу тебя далеко, туда, где на нас не будут смотреть как на что-то неправильное, где на нас если и будут смотреть, то как на просто прохожих, ты мне веришь? — Верю, но кто нас отпустит? — теперь Намджун слышит, как Джин улыбается, и злость его отпускает. — А мы начнём с отпуска. Мы объездим столько мест, сколько сможем, и обязательно найдем своё. Купим дом, заведём ферму летяг, если захочешь. Всё, что ты захочешь, Джин-и, а всё, чего хочу я, — это ты.       Джин смеётся, и Намджун трескается на тысячу острых осколков и снова собирается в целое, наполненное бессилием и печалью. — Я оставил тебе подарок, и мы должны открыть его вдвоём минуты через две. На самом деле — несколько. Тебе понравится, — вкрадчивый, дразнящий тон пускает по телу дрожь, и Намджун закрывает глаза и улыбается. — Ты шлёшь мне из армии нюдсы? — он тихо смеётся и тянется за планшетом, что лежит на прикроватной тумбочке. — Лучше. Открой почту, скачай файл и удали письмо, — Намджун обожает, когда в голосе Джина прорезаются командные нотки, он делает всё, что говорит старший, — удалил? — Да. — Теперь открывай.       Намджун запускает видеофайл: на экране его студия, камера установлена на столе с монитором и направлена на диван у стены, в кадре только диван и есть, Джин отодвинул кресло и столик перед съёмкой. — Что это, Джин-и? — Айщ, тихо, смотри, — ворчит и хмыкает.       На экране появляется Джин, и Намджун приоткрывает рот от удивления — Джин босой, без рубашки, в искусно порванных светлых джинсах. Он медленно проходится по комнате, останавливается в центре кадра и смотрит прямо Намджуну в душу — он не играет, не позирует, он сам по себе такой, когда они наедине: плавный, соблазнительный, томный и открытый. — Пауза, — неожиданно говорит Сокджин, и Намджун заставляет себя поставить видео на паузу, но взгляд от картинки оторвать не в силах. — Я хочу, чтобы ты разделся. Я не собираюсь сегодня ложиться спать без оргазма. — Fuck… — Намджун втягивает воздух сквозь зубы. — Как мы это сделаем? А если тебя застукают?       Как же Джин любит это дурацкое «fuck», которое у Намджуна проскальзывает часто и каждый раз звучит так горячо, что сердечный ритм сбоит. — Не переживай, у меня есть кое-какие привилегии, я же всемирный красавчик, — в голосе горечь, но Джин быстро берёт себя в руки. — Всё правда в порядке. Я предпочёл бы видеозвонок, но нельзя, зато есть защищённая линия, компания проверяла, конфиденциальность, все дела. — Ты мой красавчик, к чёрту мир, — Намджун звучит глухо, и Джин понимает, что тот избавляется от одежды.       Сокджину многого стоит разговаривать спокойно, шутить и не срываться от глухой тоски, которую ощутил некоторое время назад, ещё до ухода в армию. Всего их влияния не хватило на то, чтобы — нет, не на то, чтобы не пойти, — хотя бы просто сократить срок службы и подольше заниматься работой, которая приносит стране престиж и доход. Очень немаленький доход, но, несмотря на все старания компании, их просто долгое время кормили обещаниями — и в итоге срок не сократили.       Армия никого из них не пугала, это достойно и почётно, а вот такое долгое расставание с Намджуном пугало до чёртиков, но Джин верил и надеялся, что они справятся. Они должны справиться. — Я готов. Я не хочу, чтобы ты раздевался неизвестно где, это так бесит. — Я же сказал тебе не переживать, я в крошечной комнатке без окон, тут только телефон, двухместный диванчик и стол, дверь я заблокировал, но нас и так не побеспокоят. Включай.       Намджун снова запускает видео, он жадно вглядывается в такое любимое лицо — Джин так прекрасен… Джин всегда прекрасен для него, он мягко улыбается с экрана, заправляет отросшую прядь за ухо и говорит: — Намджун-а, привет. Хотя, если ты это смотришь, то я у тебя в телефоне сейчас, что ж, привет, Сокджин-Из-Армии.       Он смеётся. Смеётся так, как умеет только он, и Намджун чувствует ком в горле, что сдавливает и не даёт вздохнуть, но смех Джина настолько заразителен, настолько привычен, что он тоже издаёт тихий смешок. — Пф-ф… надо было переснять, несмешной я шутник, — фыркает Джин в телефоне, а Сокджин из видео продолжает: — Я знаю, что нам очень трудно и будет ещё труднее, но я очень хочу верить, что мы справимся. Боже, надеюсь, что я там сейчас не реву, — Сокджин на экране закатывает глаза, и Намджун уверен, что и Джин в телефоне делает то же самое. — Этот подарок для того, чтобы сегодняшний день был легче. Я уже попросил тебя раздеться? Надеюсь, что да, я так хочу тебя. — Что ты хочешь, чтобы я сделал, Джин-и?       Намджун немного раздваивается: он сейчас не уверен, у кого он это спрашивает, — у Сокджина, вздыхающего в его телефоне, или у Сокджина, что так соблазнительно улыбается с экрана и продолжает: — Я так люблю твои руки на моём теле, но ты пока не прикасайся к себе, ещё рано.       В кадре Сокджин обнимает себя за плечи, скрещивая руки; одна ладонь медленно движется вниз, он прикасается к груди, ласкает твёрдые соски, перекатывает их между пальцами, оглаживает рёбра, ведёт к животу и начинает мягко поглаживать; второй рукой синхронно и так же медленно ведёт вверх, пробегается лёгкими касаниями по ключицам; царапает короткими ногтями и сдавливает шею так, как это делает Намджун, и громко выдыхает, прикрыв глаза.       А Намджун как заворожённый следит за его руками, собственные ладони горят от желания самому ощутить тепло прикосновения к его телу, и он сжимает кулаки настолько сильно, до побелевших костяшек, что ещё чуть-чуть — и кожа под короткими ногтями лопнет.       В нескольких километрах от своего мужчины Джин сидит на полу, привалившись к стене, и вслушивается в порывистое, нервное дыхание, что раздаётся из динамика, — возбуждение накатывает волнами, но он тоже не прикасается к себе, он позволил себе только убрать ремень и расстегнуть пуговицу на форменных армейских брюках. Он вздрагивает, когда из динамика раздаётся его же голос: — Я хотел включить лампу Чонгука — ну, ту, с разноцветными звёздами, — но мне показалось, что это будет неправильно.       Сокджин с экрана улыбается лукаво, он смотрит на Намджуна понимающе — он уже тогда знал, что Намджуну, что всегда реагировал на Джина жадно и безудержно, будет сложно сдерживаться. Он мягко откатывает волну жажды глупыми шутками, и Намджун стонет «боже, какой ты жестокий» и расслабляется. Сокджин на пару секунд выходит из кадра и возвращается с маленьким пультом — он нажимает кнопку, и яркий свет становится не таким интенсивным, а где-то в стороне вспыхивает ещё один источник света, и свет этот мягкий: он переливается, дрожит, а ленивые, хаотичные всполохи облизывают смуглую кожу Сокджина, и это завораживает.       Джин в телефоне тихо смеётся, а Джин на экране становится полубоком и медленно, издевательски медленно оглаживает бока, расстёгивает джинсы. Они падают до щиколоток, Сокджин переступает ненужную одежду и предстаёт во всём своём обнажённом великолепии, отчего Намджун перестаёт дышать на несколько секунд.       Он впитывает в себя его образ. Джин включил дурацкую лампу, что имитирует огонь, и Намджун больше никогда в жизни не назовёт эту лампу дурацкой. Джин похож на античную статую, что рождена гением самого искусного мастера, но в сравнении статуя проигрывает по всем параметрам. — Я голый? — раздаётся из динамика телефона. — Да, Джинни, да, ты голый. Ты так прекрасен… — Хорошо, — Намджун слышит, как шуршит одежда, Джин вполголоса ругается. — Ненавижу эту форму… Смотри дальше.       Джин на экране, в мягких сполохах ненастоящего огня, снова нажимает кнопку пульта, и из динамиков льётся приглушенная музыка. Намджуну не нужно прислушиваться, чтобы разобрать слова, — он знает их наизусть. Песня-признание, песня-откровение. На последних строках Сокджин шёпотом подпевает с экрана планшета и из телефона, и от этого где-то под рёбрами щемит и тяжело стучит сердце. When I’m with you There is no one else I get heaven to myself When I’m with you There is no one else I feel this way I’ve never felt A life, a sparkle in your eyes Heaven comin’ through And I love you       Они смотрят друг на друга не отрываясь, и пусть это невозможно, но Намджун чувствует этот взгляд всем собой. Эта пауза, заполненная до краёв опостылевшей уже тоской, даёт время заменить тоску светлой печалью. Голос Джина ласкает горящее сердце Намджуна и окружает теплом, которое при взгляде на прекрасное обнажённое тело снова разгорается в жар, а музыка сменяется инструменталом.       Джин на экране поворачивается и предстаёт перед Намджуном во всей своей открытости, он поворачивается вокруг своей оси и останавливается — он возбуждён, его тело в отблесках мягкого света отдаёт золотом, на его теле нет волос, Джин этого не приемлет, его член плавно покачивается от движения, и рот Намджуна наполняется слюной, настолько сильно ему хочется сейчас ощутить вкус Сокджина.       Тот разворачивается спиной, открывая вид на округлые ягодицы, на которые Намджун готов молиться, и в пару шагов подходит к дивану, берёт с него телефон и что-то клацает. Камера едва слышно жужжит и кадр увеличивается, Джин смотрит в экран и кивает самому себе. — Ты ведь не трогал себя, Намджун-а? Сейчас можно, но не спеши, прошу, поласкай свою грудь, оближи средний и большой палец и сожми соски — не сильно, так, как я это делаю. Ох, Джуни, я так люблю облизывать, лизать и целовать твои соски, всего тебя…       Намджун подчиняется и едва слышно стонет от первого прикосновения, Джин из телефона вторит ему, он делает то же самое.       Джин на экране откладывает на пол телефон и берёт ранее не замеченный Намджуном тюбик смазки, выдавливает на ладонь, проводит скользкой рукой по члену и с облегчением выдыхает. Он не ласкает себя, он делает это сейчас, чтобы не отвлекаться потом. Снова выдавливает смазку и, повернувшись полубоком, устраивается на коленях на диване, широко разведя ноги. Он дразнящим движением заводит руку за спину и прикасается пальцами между ягодиц, не вводит их в себя, а только поглаживает гладкую и нежную кожу ануса.       Намджун видит потемневший взгляд Джина и мечется между его глазами и тонкими пальцами, что плавно, лениво даже, без проникновения ласкают вход. — Блять… Ты невыносимо прекрасен, сердце моё… — Прикоснись к своему члену, Джун-и. Представь, что это ты ласкаешь меня им, толкаешься, но не входишь, а только давишь и поглаживаешь… — оживает телефон, и Намджун сплёвывает на ладонь, касается себя и шипит сквозь зубы. — Возьми смазку, Намджун-а, просто протяни руку, она в твоей тумбочке, — Намджун ставит на паузу и делает, что ему говорят. Мог бы и сам догадаться, но рядом с Джином он забывает об очень многом.       Намджун распределяет смазку по напряжённому толстому члену, пару раз проводит сжатой ладонью по всей длине, немного подаваясь бёдрами навстречу движениям, и низко стонет от нарастающего удовольствия. — Как бы я хотел это увидеть, Джун-а, всё бы отдал… — Скоро, сердце моё, я сделаю всё, чтобы мы скоро увиделись, — он верит в это, и Джин тоже верит.       Намджун запускает видео, и Джин на экране гладит себя интенсивнее, надавливает, наконец проникает в себя сразу двумя пальцами и стонет протяжно и сладко. Из динамика так же стонет Джин, который не рядом, но всё же очень близко сейчас. Он так же обнажён, в такой же позе, и так же вводит в себя два пальца и мучительно медленно двигает ими.       Сокджин на экране покачивается в такт своим движениям, и Намджун подаётся бёдрами в том же ритме. — Я хотел взять игрушку, но сейчас у меня там, далеко от тебя, есть только мои пальцы, — Джин смотрит Намджуну прямо в глаза и старается насадиться на пальцы сильнее, достать глубже, он в сладкой муке хмурит брови и делает несколько плавных движений, и Намджун следует за ним.       Он обхватывает свой член скользкой от смазки ладонью и медленно, в такт с Джином, ведёт от головки до середины и обратно. Намджун всматривается в лицо Сокджина и представляет, что это он, Намджун, сейчас входит в желанное и жаждущее удовольствия тело.       Из динамика телефона тихо и как-то жалобно постанывает Сокджин, и у Намджуна снова двоится сознание. Крышу рвёт от того, насколько это остро ощущается — стоны Сокджина из телефона и его же стоны с экрана планшета, — Намджун готов кончить только от этих звуков. Он пережимает основание члена, чтоб отсрочить разрядку, он хочет продлить этот момент так долго, как сможет, но в этот раз долго не продержится.       Сокджин на экране меняет позу, не прекращая трахать себя пальцами, — он сгибает одну ногу и ставит с упором на стопу, стоит на одном колене, — теперь Намджун видит всё ещё лучше, ещё подробнее и откровеннее. Джин выгибается, насколько может, ускоряет движения внутри пальцами, а другой рукой обхватывает свой стоящий колом член и начинает надрачивать в таком же неспешном ритме. — Джуни… о-о-о-о… расскажи мне, чего ты хочешь сейчас… ах… мне нужен ты, а не пальцы… я так теку, стоит мне представить, что ты смотришь на меня, — голос Сокджина срывается, перемежается высокими стонами и приглушенными всхлипами.       Намджун чуть не начал говорить в экран планшета, это так глупо… — Хочу тебя, моё сокровище… Только тебя, чёрт, так хорошо и так недостаточно… добавь третий палец, мой хороший, — Джин в телефоне скулит и шепчет «да… боже, как хорошо». — Это я рядом с тобой, это я вхожу в тебя так, как ты любишь… это я ласкаю твой прекрасный член, и ты невыносимо сладко сжимаешься… и это так туго, так до безумия хорошо…       В крошечной комнатке Джин трахает себя пальцами, надрачивает, сдерживая себя от ускорения ритма, и жмурится, представляя, что это Намджун ласкает его. Это его большая ладонь сжимает член Джина, проходится большим пальцем по головке, размазывая естественную смазку, сжимает сильнее, на грани боли, и туго ведёт до основания и обратно. Они словно застывают в янтаре, так близко и одновременно так далеко друг от друга. Минуты тянутся, и в то же время несутся со скоростью света. Джин впитывает стоны Намджуна всем собой, а Намджун запечатляет перед глазами лицо Джина в этой муке на грани удовольствия. — Ох… Намджун-а-а-а… боже, я не могу, я сейчас кончу… — Джин в телефоне задушенно стонет на высокой ноте, вскрикивает и кончает, выплёскивая струи спермы себе на грудь в километрах от Намджуна.       Сокджин на экране дрожит, резко двигает рукой на члене и несколько раз максимально глубоко насаживается на пальцы. Вскрик вторит стону Намджуна, и он тоже кончает, пачкая обивку, и валится бессильно на диван. — Я почти, Джини… fuck… ты так прекрасен… мой драгоценный… да-а-а-а… — Намджун доводит себя одновременно с Сокджином, что тяжело дышит в телефоне, и с тем, что постанывает на диване его студии на экране.       Сперма мощными толчками выходит и растекается у него на груди, а Намджун не может перевести дыхание. В телефоне так же тяжело дышит Сокджин. Джин на экране поднимается на нетвёрдых ногах и убирает за собой, он смущённо посматривает в камеру, хотя чего стесняться сейчас, но это Джин, это его непостижимый, нежный и драгоценный Джин, он просто такой. Натянув джинсы, он становится перед экраном: — Я сейчас уже отключусь, спешу на наш с тобой ужин, а ты пока расскажи мне, понравилось ли тебе, — Джин подходит к камере, и экран гаснет.       Намджун улыбается — его мужчина просто невозможен, — вытирает себя, из динамика слышно, как щёлкает пряжка, Сокджин тоже оделся. — Джин-и, ты со мной? — Я тут. Тебе понравилось? — слышно, что Сокджин расслаблен, но слышно и то, что он волнуется. — Намджун-а, ты что-то чувствовал в тот вечер, наверное, той ночью ты любил меня так отчаянно и сладко, что я не мог сдерживать слёз. — Спасибо тебе, мой хороший. Спасибо за то, что дал снова почувствовать себя. Спасибо за этот подарок. Спасибо за то, что ты есть у меня. — И за оргазм? — в голосе теперь слышна улыбка. — И за оргазм, — Намджун мягко смеётся, и Джин кутается в этот смех, как в самое уютное в мире одеяло. — У нас ещё будет много таких, как и всего остального. — Намджун-а… — Джин замешкался, боясь задавать этот вопрос, но взял себя в руки. — Мы будем? После всего мы всё ещё будем? Из динамика едва слышится задушенный то ли полувсхлип, то ли полустон — у Намджуна сердце разрывается, он ненавидит этот момент, ненавидит то, что они сейчас не рядом и он не может утешить свою любовь. — Мы есть, Джин-и, мы есть и будем. — Твой, — шепчет Джин. — Твой, в каждой прожитой жизни и в каждой последующей, — выдыхает Намджун.