Врата Бальдура - Baldur’s Gate (новеллизация)

      Глава 8              Имоен с детства мечтала отправиться в далекое путешествие. Шагать вперед по дороге, зарабатывая себе на хлеб и кров приключениями. Бывают же на свете не слишком рисковые, даже веселые приключения? От чересчур трудных контрактов можно просто отказываться. На то вообще-то они и вольные наемники, чтобы самим решать, какой заказ брать, а какой нет.       И вдруг на тебе, завертелась эта карусель с железным кризисом! Трактирщик Винтроп много рассказывал приемной девчонке про купленную стражу, купленных чиновников, купленное правосудие. Имоен размышляла: «Зуб даю: у того, кто подстроил железный кризис, куплено все и вся. И если Линх будет под него копать, кончит в тюрьме!»       Утром, после ночевки в «Веселом Жонглере», Имоен улучила минутку, чтобы поговорить на эту тему с Линхом.       – Надо сматываться, старик! Поверь, так для всех будет лучше.       До боли сдвинув брови, парень изо всех сил размышлял. Ему одинаково хотелось сделать две вещи. Бежать с Побережья Мечей, чтобы больше не навлекать опасность на тех, кто с ним рядом. И остаться, чтобы дать сдачи за все, что уже накипело на душе.       Почему-то остальные ждали, что он решит. Линх начинал понимать: он невольно стал связующим звеном для своего маленького отряда. Рашеманская ведьма и ее могучий телохранитель дали слово защищать его, пока за ним охотятся наемные убийцы. Халид с Джахейрой были назначены Линху в опекуны согласно завещанию его отца. (Имоен подкалывала: «Разве ты не должен называть их дядей и тетей?»).       К счастью, у Линха появилась отсрочка на размышление. Куда бы они в конце концов ни направились – выуживать в Ларсвуде неведомого Райкена или просто в бега – сперва нужно было привести в порядок свое дорожное хозяйство. Недостача ощущалась во всем, чего ни хватись: от запаса сухарей в дорогу до чистого белья.       Однако нынче в карманах у шестерых искателей приключений уверенно звенела монета, а закупиться по полной можно было совсем неподалеку – на круглогодичной ярмарке близ Нашкеля. Туда они для начала и выдвинулись.              Маленькая компания покинул Берегост без каких бы то ни было сюрпризов…       Впрочем, прямо на пороге трактира к ним засеменила крошечная женщина-гном. Пожилая носатая гномиха с седыми, собранными в тугой узел волосами, в старомодном платье, всплеснула руками и затараторила скрипучим голоском:       – Ох, неужто это те самые неустрашимые наемники, что спасли Нашкель от нашествия пауков? Мне только что рассказала о вас соседка. Просто чудо, что вы заглянули в наши края. Меня зовут Ландрин, и ко мне в дом, представьте себе, забрались огромные пауки! Ради всего святого, не возьметесь ли вы за умеренную плату избавить меня от них?       Джахейра подозрительно сощурилась, вслушиваясь во взволнованную речь колоритной старушки.       – Огромные пауки в доме?       – Небось каждый с целую сливу! – заверила Ландрин. – Да я на собственную кухню нос показать боюсь, так и не стряпавши сегодня.       – Д-дорогая, – обратился к Джахейре Халид. – Не все готовы так близко соприкасаться с п-природой, как ты. По крайней мере, не с п-пауками. Не могла бы ты какими-нибудь д-друидскими методами уговорить их покинуть дом этой почтенной хозяйки?       Выслушав просьбу мужа, Джахейра со вздохом кивнула:       – Хорошо, я уберу пауков, – и перевела взгляд на Ландрин. – Мне понадобится веник.       Этому незначительному происшествию суждено было превратиться в одну из городских легенд Берегоста. Старая гномиха Ландрин до конца своих дней любила вспоминать, как в ее доме завелись ужасные гигантские пауки, и ей даже пришлось нанимать целый отряд наемников, чтобы отвоевать свою кухню.       В Берегосте остался чародей Ксан. Желал он того или нет, лунный эльф по-прежнему был связан миссией, возложенной на него Эвереской: собирать сведения о политической ситуации, вызванной железным кризисом на Побережье Мечей.              Пестрый ярмарочный городок раскинулся к востоку от Нашкеля. Парадокс, но процветанию ярмарки способствовала нужда. В кризисный год немало семей докатились до распродажи своего имущества. Ярмарка с утра до ночи кишела народом, здесь перемешались горожане и сельчане, торговцы, барды, шулера и карманники, нищие и зеваки. Многие приезжали не на один день, поэтому вокруг ярмарочной площади образовался целый разношерстный поселок: там горели костры, готовили пищу, спали – кто в собственных телегах, кто в палатках, кто прямо на земле.       И если глаз посетителей ярмарки поражала пестрота красок, то в ноздри била пестрота запахов: неповторимое ощущение, когда слева несется аромат жаренного на вертеле мяса, а справа – коровьего навоза, который привезли продавать на удобрения.       На невысоких деревянных подмостках и прямо в толпе среди зрителей выступали актеры. Линх остановился, чтобы поглазеть, и тут же к нему прицепился фигляр в шутовском наряде. Фигляр принялся корчить тупые, свирепые гримасы, передразнивая выражение лица Линха.       Этот урок Линх выучил с детства: что, увидев его впервые, люди чаще всего ведут себя враждебно. Так было еще в Кэндлкипе. Когда Линх мальчишкой появлялся поблизости от ферм, фермеры, бывало, спускали собак на «орочьего ублюдка». Линх с криком убегал и карабкаться на дерево. Для него это не прошло совсем бесследно: Линх до сих пор боялся собак, по крайней мере, встретив чужую собаку не на привязи, осторожно обходил ее по дуге.       Но кэндлкипские фермеры, наверное, уже не помнили ничего такого. Если бы их спросили о Линхе, они бы поклялись, что здесь его все любят и не пропустят мимо калитки без гостинца: обязательно дадут груш, яблок, вишен, еще теплого пирога. И так оно тоже было, только позже. Позже Линху нравилось проводить на фермах много времени, помогая в каких-нибудь сельских работах.       Сейчас Линх удивился бы, если бы на людной ярмарке не нашлось никого, кто вздумал бы его подразнить, поэтому просто не обратил никакого внимания на назойливые выходки шута.       Имоен посоветовала разделиться, чтобы быстрее сделать покупки. Пусть Минск ищет себе меч, Джахейра обойдет травников и зельеваров, а сама Имоен возьмется за закупку всякого дорожного барахла. У Винтропа она уже не раз самостоятельно закупала запасы для трактира.              Приемная дочь трактирщика собиралась хорошенько присмотреться к ценам, к тому же ей было интересно сновать по торговым рядам.       В толпе дурачили простаков напёрсточники, надрывали глотки торговцы и зазывалы:       – Кому свежие овощи, свежие овощи?!       – Ткани, нитки, пряжа!       – Только сегодня проездом из Калимпорта! Великий иллюзионист Квейл – чудеса, которых не смогут повторить маги!       Наконец Имоен уломала на скидку бакалейщика, пообещав взять в его лавке сразу и соль, и чай, и крупу, и сухари, и мыло.       Покупки Линх сложил в свой дорожный мешок.       – Посетите палатку Зеки! – внезапно завопил кто-то прямо над ухом. – Невиданное зрелище за одну монету – как есть настоящая каменная баба!       – Каменная баба? – подняла брови Имоен.       – Это такие огромные идолы в Бескрайних Степях, их высекают кочевники из туйганской орды, – порывшись в своих библиотечных знаниях, сообщил Линх.       Потратить всего три медных монетки, чтобы посмотреть, что это за штука – Имоен не могла преодолеть такой соблазн. Третья монетка была уплачена за Халида. Джахейра отправила своего мужа с ними на всякий случай.       Конопатый владелец диковинки Зека гостеприимно раздвинул полог. Посреди палатки в свете двух масляных ламп стояло изваяние женщины в человеческий рост.       На ней была толстая рубаха навыпуск и широкие штаны, заправленные в сапоги с отворотами. Растрепанные густые волосы разметались по плечам, перехваченные ремешком вокруг лба.       Руки статуи были сжаты в кулаки, голова слегка наклонена. С одной стороны пояса у женщины висели трубка и кисет, а с другой стороны – фляжка.       – Это правда туйганский идол? – усомнилась Имоен.       – Не-а, – ответил Линх. – Обычная скульптура.       Зека, вошедший следом за своими гостями, обиженно возразил:       – Как же, скульптура-мультура! Самая настоящая баба, зуб даю. Ее маг превратил в статую.       Линх быстро обернулся к нему:       – Заколдованный человек? Ты нарочно так говоришь, чтобы завлечь публику?       – У нас без обмана! – возмутился Зека. – Сам проверь! У меня есть магический свиток для снятия окаменения: дашь пятьсот золотых – можешь ее расколдовать.       Имоен язвительно фыркнула:       – Пятьсот! Да в любой магической лавке такой свиток не дороже, чем полтораста.       – Плевать, – парировал Зека. – Это моя статуя. Если хочешь ее… э-ээ… раскаменить, то выкупи у меня, ясно?       Вдруг Линх сказал таким голосом, какого раньше Имоен никогда у него не слышала:       – Ты рабовладелец.       – Она уже такая и продавалась, – оправдался Зека. – Для меня эта баба – просто статуя.       – Ты купил женщину и за деньги показываешь ее на ярмарке! – не слушая, продолжал Линх. – Тебя спасает лишь то, что ты не смог бы дать мне сдачи. Только поэтому у тебя еще целы все зубы, не сломан нос и не сворочена челюсть.       Еще в Кэндлкипе Линх слышал, что в мире встречается всякое зло, но сейчас его до глубины души поразила обыденность, с которой оно творилось: прямо на ярмарке, на глазах у людей, за грошовую плату!       У Зеки задрожали поджилки, но за свое имущество он все еще готов был бороться.       – Орочье отребье! Я сейчас стражу позову!       В ответ Линх лишь хмыкнул, не разжимая губ. Но теперь Зека совершенно отчетливо ощутил, что запахло горелым.       – Быстрее зови стражу! – крикнула ему Имоен и тут же поправилась. – Нет, сперва отдай мне свиток. А теперь живо беги! Потому что ты уже достукался, тебе точно пора смываться.        Ловко обшарив Зеку и вытащив у него свернутый в трубку пергамент, Имоен подтолкнула его к выходу. Владелец статуи метеором вылетел из палатки.              Свитки вроде того, что держала в руках Имоен, широко использовались во всем Фаэруне с целью сгладить разницу между магами и обычными людьми. Эти особые свитки были написаны на всеобщем языке, сила заключалась непосредственно в пергаменте и чернилах, поэтому, когда она высвобождалась, свиток рассыпался в прах. Зато самый обыкновенный человек имел удовольствие за собственные деньги произнести то или иное заклинание.       – Что если этот н-негодяй действительно приведет с-стражу? – обеспокоенно спросил Халид.       – Не такой он дурак, – махнула рукой Имоен. – Если сюда придет стража, она увидит уже не статую, а живую женщину. Между прочим, работорговля правда запрещена!       И, развернув свиток, Имоен с важным видом прочла:       – Та-ак… «Если этот камень раньше был плотью, да обернется он плотью вновь!»        Раздался сухой трескучий звук, словно изваяние начало разрушаться, его даже окутала пыль. Ожившая статуя, закашлявшись, схватилась за кисет, дрожащими руками набила трубку, прикурила от огонька лампы и глубоко затянулись. Палатка мгновенно пропахла крепчайшим табаком.              «Каменную бабу» в действительности звали Бранвен из Норхейма – сурового северного полуострова. Еще в детстве Бранвен ощутила призвание стать священницей.       Женщины в Норхейме не допускались к священству, это считалось занятием для мужчин. Зато в отношении морского дела у местных не было никаких предубеждений, и совсем юной девушкой Бранвен ушла в плавание матросом. Сбежав в очередном порту, она вступила в одну из западных церквей Темпуса, Бога Войны, где и была возведена в священнический сан.       С тех пор Бранвен носила цвета Темпуса – коричневую одежду с пурпурным поясом – и не один год прослужила корабельным священником. Сейчас она направлялась во Врата Бальдура, чтобы в тамошнем порту снова наняться на судно.       По дороге Бранвен присоединилась к шайке солдат удачи, но повернула против них, когда те вздумали ограбить торговца. На беду, в шайке оказался маг, который обратил Бранвен в камень.       Ей не терпелось узнать, где она очутилась. Линх предложил выйти из палатки, чтобы Бранвен сама могла увидеть веселую суматоху ярмарки.              Однако рассказать толком про ярмарку Линх не успел, потому что, стоило ему выйти наружу, как его самым бесцеремонным образом оборвали:       – Там, наверху! Ты же Линх, верно, из Кэндлкипа? И не надо пудрить мне мозги, что я обознался: как будто тут есть еще кто-нибудь, с кем тебя можно спутать!       Линх пошарил взглядом в толпе и обнаружил шагавшего к нему дварфа. Как и положено его народу, дварф был приземист и смотрел на Линха, задрав голову: «Там, наверху!»       – Только не говори, что ты охотник за головами! – с подозрением предупредила дварфа Имоен.       – Хо-хо-хо, сразу быка за рога? – раскатисто засмеялся тот. – Ну, я слыхал, что на парня объявлена охота. И, сдается мне, он день и ночь ломает голову, кому перешел дорожку!       – А ты знаешь, кому? – Линх почувствовал, как у него сильно забилось сердце. – Скажешь мне?       Дварф усмехнулся в бороду:       – Почему бы и не сказать? Правда, я знаю не все, но достаточно, чтобы ты кое-что понял.        У Линха нетерпеливо вырвалось:       – Мм?!       – Отойдем в сторонку, мальчик, – ответил на это дварф. – Тут толчея.       Имоен всплеснула руками:       – Не верь ему, Линх! Он заманит тебя в безлюдное место в засаду. Почему нельзя поговорить здесь?       – Почему я не хочу разбалтывать секреты на базарной площади? – сам себя спросил дварф и насмешливо добавил. – Может, так и есть. Может, там засада. Но я вас на веревке не тащу. Забудьте, если, по-вашему, оно того не стоит.       – Подожди! – остановил его Линх и обернулся к Халиду и Имоен. – Я должен выяснить, кто мне угрожает.       Недавно Линх размышлял, что похож на пешку в начале шахматной партии: она со всех сторон под боем и со всех сторон под защитой, но сама по себе ничем не ценна, а лишь временно служит для развития других фигур. Сначала Линх не любил шахматы. В детстве он огорчался, что конь ходит буквой «Г», слон только наискосок, а пешка – лишь вперед на одну клетку (кроме самого первого хода). Почему им нельзя ходить, как хотят? Однако Горион считал эту игру полезной, и Линх постарался научиться. В шахматах оказалась и хорошая для него сторона: слабый там мог побить сильного, например, пешка ферзя, Линху это нравилось.       Сейчас Линху пришло на ум, что он не на доске, и вправе возвращаться назад, сворачивать туда и сюда, не вынужден слепо служить черному либо белому королю. Он мог бы что-нибудь изменить, если бы разобрался, что происходит.       – Хорошо, но один ты никуда не п-пойдешь, – решительно произнес Халид.        – Это уж как вам угодно, – заметил дварф. – Айда за мной!              Местечко он выбрал действительно укромное. От ярмарки его отделяла тенистая роща. Под ее зеленой сенью, конечно, не преминули разместиться телеги, костры и палатки, но с той, с ярмарочной стороны. Сюда лишь долетал запах дыма и готовившейся еды, а в траве трещали кузнечики, заглушая базарную шумиху.       – Меня зовут Морвин, – останавливаясь, прогудел дварф. – И Морвин не какое-нибудь там брехло, так что слушай.       – Кто он? – нетерпеливо бросил Линх.       – Имени его я не знаю. Я имел дела только с Тазоком – здоровенный полуогр – но он сказал, что «хозяин» спит и видит, как бы грохнуть Линха. Тебя надо достать из-под земли, не упустить, не дать уйти, понимаешь? В общем, Тазок велел гнаться за тобой до самых Истерзанных Земель, если, конечно, тебя туда понесет. Поэтому он и нанял нас. Я к тому, что мы – лучшая шайка охотников за головами в этой части Побережья. Давайте, ребята, выходите, пора работать! – махнул рукой дварф.       С трех концов поляны показались три вооруженные фигуры. Морвин представил их:       – Вот этот неразговорчивый тип – Молкар, мастер клинка. Я – Морвин, он – Молкар, прошу не путать.       – Заткнись, – процедил Молкар сквозь зубы.       – Следующий – Дракар, молится аду и ест на завтрак младенцев, – продолжал Морвин. – И, наконец, Халакан, чернокнижник и мизантроп. Что ж, Линх, я все тебе рассказал, и ставки таковы: если ты с этим сумеешь уйти живым, ты выиграл.       – Завязывай, – повторил угрюмый Молкар.       Настал самый подходящий момент кинуться друг на друга. Но тут под чьей-то ногой громко хрустнула ветка, и своей раскачивающейся моряцкой походкой на поляну вышла Бранвен.       – Эй, на палубе! – прокуренным хриплым голосом окликнула она. – Не люблю лезть в чужие дела, но когда четверо дерутся против троих, это гневит Темпуса. Со мной нас будет четыре на четыре.       – Откуда взялась эта стерва? – высокомерно спросил «пожиратель младенцев» Дракар.       – Тебя не касается, крыса трюмная, – сплюнув себе под ноги, ответила грубиянка Бранвен. – Сейчас я тебя так прокляну, что даже твой призрак еще тысячу лет будет сраться в штаны.              Опытный Халид бросился на Халакана, заставляя волшебника накладывать защиты на себя самого. Своей магией Халакан отводил удары соперника, оставаясь невредимым, но и не успевал пустить в ход боевые заклинания.       «Мастер клинка» Молкар поступил точно так же, напав на Линха и заставив его выхватить молот, вместо того чтобы читать молитвы.       Бранвен сцепилась с Дракаром, и между ними завязался типичный поединок двух жрецов, осыпавших друг друга проклятьями.       Мгновение дварф Морвин колебался, кому помочь: кинуться выручать своего мага или поспешить разобраться с Линхом, потому что как-никак вся эта вечеринка ради него. Но Имоен словно из-под земли выросла перед дварфом:       – Привет! Хочешь, чтобы девчонка тебя отпинала? Да-да, конечно же, я тебя не уважаю. Настолько, что могу плюнуть тебе в бороду! Интересно, что ты будешь с этим делать?       – Что-ооо? – взревел Морвин, на глазах багровея.       Если бы кому-нибудь вздумалось представить расы Фаэруна в виде собак, то дварфы, несомненно, были бы бойцовыми псами: приземистыми, плотными, почти без шеи, с литыми мускулами. Морвин бросился за дерзкой девчонкой, в точности как собака бросается за белкой. Но длинные ноги Имоен несли ее гораздо быстрее, чем крепкие коротенькие ноги дварфа, вдобавок одетого в кольчугу.       Имоен старалась не слишком отрываться: Морвин не должен был терять надежды вот-вот ее проучить. Впрочем, тот твердо решил взять девчушку измором, упорно гоняя вокруг поляны.       И все-таки Морвину удалось обмануть ее бдительность. Имоен слишком поздно заметила, что он оттеснил ее стене густого кустарника. Чтобы не уткнуться в кусты, девушке понадобилось бы теперь проскользнуть мимо взбешенного дварфа. Но Морвин не собирался оставлять ей лазейку.       – Что, думала, не догоню, длинноногая? – злорадно пропыхтел он, разворачивая в воздухе тяжелый топор.              Имоен обмерла. Ее учеба с Динахейр не успела продвинуться так далеко, чтобы она могла пустить в ход хоть самую маломальскую магию. А махать кинжальчиком перед разъяренным дворфом – это явно была гиблая идея…       Морвин уже готовился прихлопнуть нахальную девочку, как муху, когда она крикнула:       – Ах ты так? Ну тогда на!.. – и выхватив из кармана мешочек, вытряхнула его прямо в разгоряченное лицо дварфа.       Морвин зажмурился, но было поздно, жжение в глазах на некоторое время ослепило его, он тер их кулаками и без остановки чихал.       Имоен стрелой пронеслась мимо, мысленно поздравляя себя, что выпросила у Минска пачку «чихательного порошка», который следопыт использовал, чтобы отбить нюх гноллам. «Бу прав, мудро было добавить сюда молотого калимшанского перца!»                            Очутившись на безопасном расстоянии, Имоен окинула взглядом поле – точнее, поляну – сражения, и увидела картину, на которую согласна была бы смотреть еще и еще. Молот Бассилуса, зачарованный на вдвое более мощный удар, вдобавок направляемый тяжелой рукой Линха, выбил меч у угрюмого Молкара, да так, что клинок, повертевшись в воздухе, отлетел прямо в рощу.       – Скажи своим подельникам, чтобы сдавались! – с угрозой потребовал Линх.       Молкар огляделся. Он увидел, что Дракара нигде нет, и что отказывать какое-либо сопротивление способны лишь Халакан и Морвин, успевший протереть глаза и отплеваться.       Проглотив унижение, Молкар процедил сквозь зубы:       – Ваша взяла… Морвин, брось топор. Баста, Халакан!       Четверка головорезов осознала, что их дело швах.       – Отлично! Ваша посудина дала течь. Шлюпки на воду и гребите отсюда, – подытожила Бранвен, снова любовно набивая свою короткую черную трубку.       – Что с Дракаром? – сумрачно спросил ее Молкар.       – Его внезапно хватил удар, – хмыкнула жрица Темпуса и указала подбородком в ту сторону, где в траве растянулся сраженный ее крепким проклятьем противник.              Наполнив сумку всевозможными лекарственными средствами, Джахейра испытала чувство глубокого удовлетворения.        Их с Халидом миссия состояла в том, чтобы защищать сына Гориона. С самого начала Джахейра не питала иллюзии, что им предстоит всего лишь присматривать за книжным юношей, воспитанном при библиотеке. Ее предупредили, что впереди борьба не на жизнь, а на смерть.       Заранее предполагалось также, что Линх будет обо всем осведомлен, поскольку Горион сам расскажет ему правду.       Когда Горион погиб, Джахейра с Халидом были уже на Побережье Мечей, без связи со своими «влиятельными друзьями». Они не могли спросить, следует ли им вместо Гориона раскрыть Линху глаза или лучше оставить его в неведении?       Джахейра предлагала сделать это на свой риск, поскольку осведомленность Линха входила в изначальный план. Однако ее осторожный и всегда внимательный к деталям супруг возразил:       – Нам точно неизвестно, ч-что именно Горион с-собирался ему сказать. Вдобавок, с-согласись, громадная разница – получить т-такую ужасную весть от отца, вместе с его п-поддержкой, или от чужих л-людей.       По мнению Халида, трудно было угадать, как отразится на поведении Линха раскрытие истины. Он в ином свете увидит себя и всю свою жизнь. Возможно, почувствует сомнения: действительно ли Горион заботился о нем либо просто намеревался использовать? Возможно, это приведет к протесту и бунту, что вполне понятно для человека, проклятого безо всякой вины. Или сломит его дух, лишив самой жажды жизни.       По меньшей мере, Горион знал характер своего воспитанника: как с ним говорить – в лоб или издалека, утешать или орать в лицо «соберись, возьми себя в руки!»       По этим соображениям Халид посоветовал жене немного выждать.              Сделав покупки, Джахейра немного прогулялась по ярмарке и наткнулась на двоих рашеми. Оказалось, что Минск обзавелся помятым и потертым, но все еще прочным дорожным доспехом и двуручным мечом. Его выбор удивил Джахейру: уж очень неподходящее это было снаряжение для следопыта, привыкшего красться по лесным тропам. Но Минск напомнил, что отправился в паломничество, чтобы в Рашемане заслужить право вступить в братство берсерков. Рашеми был не только хорошим охотником, но и грозным воином, – действительно завидным приобретением для любого отряда бродячих наемников.       Втроем они направились в закусочную, служившую условленным местом встречи.              В просторных шатрах, раскинутых по всей ярмарочной площади, желающие могли найти выпивку и снедь. Здесь же резались в карты, и сюда же подтягивались барды, ожидая заказа на песню.       Бранвен собиралась проставиться. Забавно, но превративший ее в каменную статую маг тем самым помешал своей шайке обчистить ее карманы: ведь и одежда, и табак, и золото Бранвен тоже превратились в камень. Само собой, как только она ожила, все ее вещи оказались расколдованы.       – Эй, дружище, – сказала Бранвен владельцу харчевни. – Сегодня ты угощаешь моих приятелей. Принеси им то, что они хотят, а мне плесни-ка чего покрепче!       За столом Имоен рассказала, как они спасли священницу Темпуса и как отколошматили шайку охотников за головами. Маленький отряд был озабочен новым нападением и странным признанием Морвина: что заказчик готов преследовать Линха хоть до самых Истерзанных Земель. Но день близился к концу, и все жаждали отдыха. Так что, несмотря на тревогу, пирушка начинала набирать обороты.       Бранвен поведала, что сбережения ей больше не нужны. Недавно ей стало ясно ее истинное призвание в служении Темпусу.       – Слыхали, экспедиция Корделла открыла Новый Свет? Неведомый континент Мацтику, полный тайн и загадочных рас! – от одних слов об этом у Бранвен захватило дух. – Я отправляюсь туда миссионером, проповедовать слово Темпуса среди дикарей.       Линх нахмурился. Он не мог взять в толк, зачем аборигенам Мацтики может понадобиться слово Бога Войны? Но у Бранвен был готов ответ на этот вопрос.       – Амн для колонизации Мацтики выслал свой Золотой Легион. Голые дикари дерутся против закованных в латы конкистадоров! Потому я и хочу основать церковь Темпуса на Мацтике, чтобы научить туземцев использовать современное оружие и военную тактику.       – Вот как! – изумился Линх. – Я всегда думал, Темпус за тех, кто сильнее.       – Духом, дружище, духом! – воскликнула Бранвен. – Если ты в льняной накидке, со щитом, плетенным из веток, идешь против стальной брони, если с сотней бьешься против тысячи, если ты ранен и изможден, а враг сыт и здоров, Темпус благословляет тебя.       – Гхм… – смутился Линх.        В глубине души он недолюбливал некоторых богов, даже считавшихся милостивыми и благими. Так, Хельм – Страж Порядка, Неусыпный блюститель закона – в его представлении был «солдафоном». Современные законы запрещают рабовладение, вот Хельм и освобождает рабов, а было бы рабство дозволено – он бы усердно ловил беглецов и подавлял восстания. Кстати, поговаривали, что священники Золотого Легиона – хельмиты.       Торм – Бог Чести и Долга – в общем Линху нравился: тем, что требовал от своих рыцарей заступаться за всех попавших в беду. Но рыцарями Торма могли становиться лишь расово чистые люди знатного рода. Это не очень задевало самого Линха, человека нечистой расы и незнатного: он ведь и так не хотел становиться рыцарем. Однако доктрина Торма казалась ему недалекой и противоречивой: как можно говорить о заступничестве за всех, но самому предпочитать избранных?       Были у Линха сомнения и насчет Темпуса. Разве не нелепо творить себе кумира из войны? Но он был тронут словами Бранвен.       Заметив его замешательство, Бренвен рассмеялась:       – Ты же ильматари, да? Как по мне, у тебя крепкие кулаки. Ничего, добро должно быть с кулаками. На душе светлее, когда свирепому мяснику бьет морду тихий книгочей-ильматари, а не наоборот.       Бранвен легко нашла общий язык со всей компанией: может быть, она научилась этому в плаваниях, где команде на корабле месяцами приходится друг друга терпеть. Так или иначе, с ее участием вскоре завязался веселый и шумный застольный разговор.       Впрочем, шумно было повсюду. В конце ярмарочного дня люд набился в шатры-забегаловки, чтобы поставить друг другу магарыч, обмыть встречу со знакомым, опрокинуть на посошок. Вокруг стоял гомон, не в лад звучали обрывки песен, доносилась грубая брань. Потом кто-то еще и заплатил барду, который перекрыл этот гвалт энергичными ударами по струнам и сильным голосом.       Лакомившаяся твердым засахаренным печеньем Имоен быстро догрызла последний кусочек и тоже предложила спеть. Ей всю жизнь нравились суматоха и гам, когда каждый делает, что взбредет в голову, и никто на это не обращает внимания. Тогда Бранвен предложила выучить старинную песню Норхейма. В ней говорилось примерно следующее: «Девяносто девять мертвецов стерегут сундук сокровищ. Ты глотаешь из фляги и убиваешь одного. Йо-хо-хо, девяносто восемь мертвецов стерегут сундук сокровищ…» Причем, прогорланив «ты глотаешь из фляги», надо было действительно отхлебнуть из кружки.       Минск выпустил на стол своего хомяка и насыпал перед ним горсть семечек. Бу тут же схватил одну передними лапками и, тряся усиками, принялся быстро лущить.       – Мимими! – умилилась Имоен, которой уже надоело петь про мертвецов. – Можно мне тоже завести себе хомячка? Или лучше белую мышь? Интересно, тут на ярмарке есть белые мышки?       Тем временем на площадке перед шатром заиграла танцевальная музыка, и Имоен махнула рукой:       – Ладно, сидите, а я пошла танцевать.              Широкий полог шатра был распахнут, и со своего места за столом Линх мог видеть, как Имоен выскочила на площадку, и тут же словно из-под земли рядом нарисовался статный молодой человек.       У Линха открылся рот. Он никогда еще не смотрел на Имоен, как на взрослую девушку, а только как на старую подружку, подкладывавшую ему лягушек в карман. Какое отношение имел к ней молодой человек, было для Линха неразрешимой загадкой. Но те уже через миг отплясывали друг с другом, вполне довольные собой.       Назад девушка вернулась раскрасневшаяся и уставшая, и с жадностью поднесла ко рту свою кружку с потеплевшим пивом.       Тут Минск стал вызывать Линха побороться на руках. Остальным понравилась эта идея, на самом деле каждый из этой компании хоть раз да задавался вопросом, кто из двоих необыкновенных силачей сильнее?       Но оказалось, это животрепещущий вопрос и для всей ярмарочной публики. Едва окружающие заметили, что предстоит такое редкое зрелище, они набились в шатер, со всех сторон обступили стол и начали делать ставки.       Симпатии зрителей разделились. Великан с мужественным лицом и экзотической боевой раскраской на бритой голове против угрюмого парня с черной толстой косой и орочьми клыками. Казалось, что оба сейчас друг друга просто сломают.       Халид вызвался следить за соблюдением правил: чтобы в задоре рукоборцы не отрывали локти от стола, не помогали себе всем телом и так далее. Линх с Минском сцепили пальцы в замок, и битва началась.        Линху чудилось, повалить одной рукой дерево было бы легче, от напряжения он оскалил рот, обнажая клыки. Рашеми, весь побагровев, давил так, что вот-вот хрустнут кости. И все же никому не удавалось взять верх, а зрители вокруг вопили во все горло, болея за свою ставку.       Внезапно непоколебимая, как скала, рука Минска дрогнула. Линх на какие-то сотые доли оказался сильнее. Будь Минск моложе, будь на нем меньше шрамов, возможно, он и одолел бы. Однако сейчас его двадцатилетний, еще ни разу не битый соперник имел перевес.       Рашеманский богатырь отчаянно напряг мышцы, нипочем не желая сдаваться. Линх все понял… понял все очень хорошо... и ослабил хватку. Минск рывком прижал к столу его ладонь, шумно выдохнул и тут же расплылся в добродушной улыбке. Публика галдела, приветствуя победителя и ворча на Линха, который слил чьи-то ставки.       – Линх почти ровня Минску! – великодушно заступился за него рашеми. – Еще чуть-чуть, и он бы пересилил.       Имоен подумала, что день у них сегодня прошел, как по учебнику искателя приключений (вздумай кто-нибудь сочинить такой учебник). Они спасли жертву злого мага, обращенную в камень, потом подрались, потом пировали, горланили песни и состязались на толпу зрителей. Но начинало смеркаться, этот день подошел к концу.       Впрочем, ночлег бродячей компании тоже выглядел живописно. Они нашли свободное место у ручья и разбили бивуак. Стоянка из прочных, купленных еще сегодня палаток получилась уютной и смотрелась надежно даже на случай непогоды. Разделив между собой ночные дежурства, маленький отряд наконец погрузился в сон.