***
Это чудо, что коридоры пусты, когда они возвращаются домой, а значит поблизости нет бодрствующей Илии, которая могла бы расспросить Гаона о залитом кровью лице. В коленях все еще чувствуется слабость, и он немного преувеличивает ее, гадая, как далеко Ёхан зайдет со своей невысказанной нежностью. Рука старшего обнимает за талию, направляя в ванную, а Гаон все еще задается вопросом, как далеко он сможет его завести. Парень знает, что это избегание; он только что стал свидетелем последствий самоубийства, и он весь в крови Гёнхи, так что распалить Кан Ёхана — имеющий право на существование способ отвлечься. Тем не менее, старший не сдается. Однако, вспоминая, как тот ухаживал за Гаоном после взрыва, возможно, это не должно вызывать удивления. Гаон демонстрирует трясущиеся руки, дрожащие слишком сильно, чтобы самостоятельно расстегнуть испорченную рубашку. Ёхан, то ли потому, что потакает ему, то ли из искреннего беспокойства, ловко справляется с этим, пока полы рубашки не оказываются полностью распахнуты. Медленно, разворачивая Гаона как конфету, старший снимает вещь с плеч, задевая ногтями чужую татуировку, когда руки спускаются. Рубашка падает на пол с мягким шорохом, и руки Ёхана продолжают двигаться ниже и ниже, пока не останавливаются на талии. — Нужна помощь с ремнем, Гаон? — спрашивает, дерзко наклоняя голову, что ударом в живот поражает каждый раз, как бы сильно он ни привык к этому. — Или твои руки справятся сами? Мозг Гаона на секунду отключается, и пальцы Ёхана вцепляются в петли для ремня, притягивая ближе, когда младший полностью осознает вопрос. Кровь стучит в ушах, лицо вспыхивает от возможного подтекста. Не то чтобы Ёхану не приходилось раздевать его раньше, но это было необходимо, когда Гаон был без сознания. Сейчас парень полностью осознает себя, поэтому предложение старшего помочь снять брюки звучит совершенно по-другому. Хватая Ёхана за запястья, паникуя по нескольким разным причинам, Гаон качает головой, бормоча что-то бессвязное о том, что он сам может справиться со своим собственным ремнем. Тем не менее, руки старшего задерживаются на мгновение, прежде чем он, наконец, отступает назад. — Я должен сжечь их, — говорит Ёхан, поднимая рубашку с пола и глядя выжидающе, предположительно, когда Гаон закончит раздеваться. Чего, независимо от того, что старший считает нормальным между ними, тот решительно делать не собирается. — Стесняешься? — спрашивает, пока младший стоит, застыв. — Хочешь, чтобы я снова подождал снаружи, Гаон? — добавляет неохотно. Отрывистый кивок, и Ёхан, к облегчению, уходит. Стоит заметить, не без затянувшегося разглядывания обнаженного торса Гаона, но тот обнаруживает, что не особо удивлен. Для этого есть подходящее слово — для того, как младший чувствует себя рядом с Ёханом. Некая неустроенность, что-то извивающееся под его кожей, магнетическое притяжение, которое продолжает увлекать Гаона ближе, ближе, ближе. Для этого есть слово — для этого. Гаон не признается в этом.***
Гаон жалеет, что не напился, когда лакей Ёхана отвозит его домой. Алкоголь был бы хорошим предлогом для того, чтобы накричать на тех мужчин, что хотели сфотографироваться, компрометируя его общественный имидж. На самом деле, он даже не выпил достаточно соджу, чтобы почувствовать ее воздействие, и язвительность была вызвана скорее вспыльчивостью, чем опьянением. И быть пьяным было бы благословением сейчас, когда он входит в кабинет Ёхана. Гаону было бы чертовски наплевать на все. Старший всегда выглядит обезоруживающе хорошо в уединении своего собственного дома. Волосы не уложены и свободно падают на лоб, одет он в один из тех вычурных халатов, которые предпочитает, хотя, по крайней мере, сегодня вечером под ним виднеется рубашка. Этот дом — строго ограниченное пространство, где ему не нужно так сильно наряжаться, не нужно возводить так много стен, хотя он все еще загораживается от Гаона и Илии. Однако меньше, чем раньше, что младший считает значительным достижением. — Ты здесь, — замечает Ёхан. Он что-то читает или лишь делает вид, что читает, и на мгновение поднимает глаза, когда Гаон входит в комнату. Какая-то часть младшего желает, чтобы Ёхан просто снова прижал его к стене. Он уверен, что это было бы менее некомфортно, чем стоять у его стола после всего случившегося, ожидая быть пойманным, сгорая от этого. — Да, — Гаон ждет, ждет. — Я слышал, ты навестил Юн Сухён, — начинает спокойно, но Ёхан часто начинает спокойно, а потом внезапно тебя хватают за горло, бьют кувалдой по твоей дорогой машине, присуждают тюремный срок, когда ты ожидал выйти сухим из воды. — Ты собираешься ходить к Юн Сухён, когда на тебе так много глаз? — вот оно, напряжение растет, проявляются цвета. — Ты что, сошел с ума? И наконец поднимает глаза. Этот взгляд проникает в самую душу Гаона, и даже спадающие на лицо волосы и повседневная одежда не могут полностью смягчить его. — Почему? — подначивает. Он хочет, чтобы тот встал, хочет, чтобы Ёхан смотрел ему прямо в лицо на расстоянии всего десятка сантиметров, как они всегда делают, когда ссорятся. В этом есть какой-то трепет. И еще кое-что, та эмоция, в которой Гаон не хочет признаваться. — Боитесь, что я мог сорвать ваш план? И старший швыряет книгу, которую, возможно, читал, на стол. Он встает, на нервах кричит на Гаона, и это волнует. Преодолевая расстояние, обходя свой стол, Ёхан оказывается прямо перед младшим, прежде чем тот заставляет себя перестать пялиться на кричащего мужчину и действительно прислушаться. — Как долго мне еще наблюдать за тем, как ты играешься в семью? — Ёхан спрашивает, кричит, глядя на Гаона сверху вниз, словно все-таки собирается снова его задушить. Это иронично, правда. Старший обвиняет Гаона из-за игры в семью с Сухён, в то время как тот буквально живет в доме Ёхана, отказывая девушке в более живой компании. Как бы ему ни хотелось посмеяться над дерзостью главного судьи, младшего это тоже злит. Он дал Ёхану все. Он позволил ему переделать его мягкой глиной в ту версию Гаона, которая ему нужна, потому что младший хочет быть тем, кто нужен Ёхану, к кому тот пришел бы. И он стал ей, его впустили в близкий круг обшарить карманы мертвой женщины без единой подсказки лишь ради похвалы, и старший все еще сомневается в его преданности. — Я тоже поставил на карту все, — парирует Гаон, обожженный словами Ёхана и откровенно демонстрирующий это. — Вы хоть представляете, что я чувствую, помогая вам? Ты хоть представляешь, что я чувствую к тому, кем становлюсь для тебя? Как сильно меня это пугает, как больно, когда ты даже не признаешь мою жертву? — Каким монстром я становлюсь? — спрашивает Гаон и мечтает сожалеть об этом, об этом становлении. Он знает, что Ёхан в некотором смысле монстр. Знает, что только другой монстр может стоять на его уровне, быть ему равным, и Гаон жаждет встать рядом с Ёханом и его опустошающей силой. Рука на его плече, шее, щеке. Гаон дрожит. Хочет большего. Хочет всего. — Это может быть тяжело, — говорит старший, и его уши краснеют, как будто что-то в этом ему тоже нравится, — Но ничего не поделаешь. Действительно, Гаону ничем нельзя помочь. Профессор Мин пробовал, и младший оставил его глотать пыль за все его усилия. Сухён пыталась искупить его всю их жизнь, но Гаон никогда по-настоящему не поддавался влиянию ее добродетели. Он отталкивал ее годами, и это чудо, что ей потребовалось так много времени, чтобы сорваться. Ему следовало бы больше заботиться о том, чтобы вот так изолировать себя, намеренно исключить себя отовсюду, кроме орбиты Кан Ёхана, отказаться от мира ради частички внимания этого человека, дабы завладеть его взглядом. Но все, на чем он может сосредоточиться, это то, как большой палец старшего касается его шеи, мягко контрастируя с пальцами, впивающимися в плечо, будто он боится, что Гаон убежит, что это будет последней каплей, после которой тот сломается. — Сегодня ко мне приходила твоя подруга детства, — признается Ёхан. Младший ожидал этого. Он достаточно хорошо знает темперамент Сухён, чтобы заявить, что даже после того, как она дала пощечину Гаону и велела ему убираться из ее жизни, лучшая подруга все равно будет глупо пытаться спасти его от его собственной желанной судьбы. — Говорит, что, если я не остановлюсь, она арестует меня. Как будто она может. Ее босс под контролем Кан Ёхана, и более могущественные силы, чем Сухён, пытались свергнуть его раньше. — Если ты хочешь спасти мир, — говорит старший, его глаза сияют с мощностью, которую он обычно приберегает для прямого эфира, руки тянут за куртку Гаона с силой, которая вполне может порвать ее, — Вычеркни Юн Сухён из своей жизни. Он трясет младшего, выдвигая свой ультиматум. — Ты не можешь помогать мне и водиться с ней одновременно. Гаон знает, что все шло к этому. Он заботится о Сухён, действительно заботится, так, как ты не можешь не заботиться о ком-то, кого знаешь всю свою жизнь. Но, тем не менее, Гаон уже был тем, кто готов был заколоть До Ёнчуна много лет назад в погоне за личной справедливостью. Сейчас он тот, кто душил До Ёнчуна с намерением убить, кто хотел перерезать ему горло и смотреть, как тот истекает кровью, сдерживаемый только большой преданностью Ёхану, делу, за которое стоит Ёхан. Старший улыбается — маленькая, настороженная улыбка — и ждет. Гаон мог бы разбить его вдребезги, внезапно осознает он, если бы захотел. Если бы ушел, если бы вырвал себя с мясом из жизни Ёхана и дома, который Ёхан позволил Гаону вырезать для них, доска за доской. Независимо от того, скольких людей старший поймал в свои сети, он не позволил никому, кроме Гаона, поймать его в ответ. Младший поднимает свою руку к груди Ёхана и чувствует, как громко бьется чужое сердце. Он думает о том, что мог бы взять это сердце и раскрошить его. Это пьянящее осознание — такая большая власть над кем-то настолько непостижимо сильным. — Как долго мне еще ждать, — спрашивает Гаон в ответ, — Чтобы вы поняли, что я «играл в семью» не с Сухён, сэр? В глазах Ёхана мелькает нескрываемое облегчение, плечи опускаются вместе с этим. — Гаон- Палец, приложенный ко рту старшего, заставляет его замолчать. И Ёхан позволяет, что довольно удивительно, губы изгибаются в улыбке, которую Гаон хочет поглотить. — Для кого, — продолжает младший, — я готовил, Кан Ёхан? В чьем доме я спал, чью одежду я носил целыми днями? Кого я вижу изо дня в день, утром и ночью? Спросите себя снова, с кем я играл в семью, сэр, и придумайте менее неловкий ответ. Убирая палец, Гаон наблюдает за соблазнительным изгибом губ Ёхана, ожидая ответа. Рука старшего все еще на его плече, хотя хватка ослабла, большой палец все еще касается обнаженной кожи над воротником. — Понравилось носить мою одежду? — спрашивает, отвечая вопросом на вопрос. Гаон не знает, чего ожидал. От правды не убежишь. — Да. Как бы он ни отрицал это, младший точно знает, что хочет от Ёхана, и теперь, когда тот озвучивает одно из желаний, он не видит ничего постыдного в своей честности. Гаону понравилось носить одежду старшего, и он определенно будет носить ее снова, если у него спросить. Ёхан проницателен; Гаон совершенно уверен, что тот уже знает, что младший хочет его. Даже если бы он этого не знал, то в любом случае узнал бы достаточно скоро. Возможно, он знал это еще до того, как Гаон сам начал осознавать. Действительно ли Гаон был так очевиден для всех, кроме самого себя? — Полагаю, это глупо, — признает старший. Он подходит ближе, достаточно близко, чтобы их грудные клетки оказались почти вплотную друг к другу. Рука Гаона стиснута между ними, все еще прижатая к сердцу напротив, он не стремится освободить ее. — Но у меня просто кровь закипает при мысли, что ты можешь выбрать ее. — Она просила меня выбрать ее с самого детства, — отвечает, и невозможно представить, как сильно сжимается челюсть Ёхана от этой мысли. Это заставляет Гаона дрожать, и старший, должно быть, чувствует дрожь чужого тела своим. — Но я никогда этого не делал, ни разу. — Значит, ты выбрал меня? — прямо спрашивает Ёхан. Его голос звучит уверенно, но глаза рассказывают совершенно другую историю. Прошло много времени, если это вообще когда-либо случалось, с тех пор как Кан Ёхан был чьим-то первым выбором. Его рука движется вверх, еще выше, и он снова обхватывает лицо Гаона ладонями, пальцы грубее, чем должны быть при таком привилегированном образе жизни. Гаону это нравится. — Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. — Я сделал свой выбор, — младший внимательно вглядывается в Ёхана, потому что, если он прыгает в эту пропасть, он хочет быть чертовски уверен, что делает это не в одиночку. Он отказывается быть единственным, кто рискует. Теперь мяч на стороне Ёхана. Вдох. Два, три, четыре, и старший наклоняется ближе, еще ближе. Его рука скользит к волосам Гаона, путает их, тянет. Затем Ёхан целует его, и младший окончательно забывает, как дышать. Потому что для этого есть подходящее слово — для того, как младший чувствует себя рядом с Ёханом. Некая неустроенность, что-то извивающееся под его кожей, магнетическое притяжение, которое продолжает увлекать Гаона ближе, ближе, ближе. Для этого есть слово — для этого: желание. Гаон хотел его с самого начала и с тех же пор отрицает это. Но теперь, каким-то невероятным образом, Ёхан тоже хочет его.***
Это не первый раз, когда Ёхан толкает Гаона на кровать: это было довольно частым явлением, пока тот не выходил из дома и намеревался бродить повсюду, несмотря на свои травмы. Однако в настоящем контексте младший далек от того, чтобы сопротивляться. На этот раз, вместо того чтобы опуститься на колени рядом с Гаоном для обработки его ран, Ёхан падает вместе с ним, держась за чужой воротник. Куртка младшего валяется на полу, сброшенная еще до того, как они добрались до кровати, и половина пуговиц на его рубашке лопается при приземлении, разлетаясь во все стороны. Ёхан смеется тем спятившим смехом, что ему о-господи-как-сильно идет, и полностью расстегивает рубашку, на этот раз целенаправленно. — Она была новой, — жалуется Гаон раздраженным и совершенно неубедительным тоном. Бедро Ёхана зажато между ног младшего, и так он точно может сказать, насколько тому нравится, как Ёхан обращается с ним. — А я-то думал, тебе нравится носить мою одежду... — старший хмыкает, двигая руками вниз по телу Гаона в медленном наэлектризованном контакте. Они достигают ремня, и младший не делает ничего, чтобы остановить продвижение. — Нужна помощь в этот раз? Откинувшись на подушки, Гаон смотрит вниз на останавливающий сердце вид Кан Ёхана, стоящего на коленях между его бедер, пальцы ныряют под ремень подразнить чувствительную кожу. — Ну, — дрожит, делая вид, что обдумывает предложение, — Если не возражаете. — О, поверь мне, — отвечает старший. Прижимается в поцелуе к животу Гаона, непристойно облизывая его языком. Тот вздрагивает, напрягается. — Не возражаю. Ёхан не утруждает себя тем, чтобы раздевать младшего постепенно, настроение слишком напряженное для такой осторожной близости. Белье Гаона стягивается вместе с брюками. Будучи полностью обнаженным, младший игнорирует побуждение спрятаться под одеялом, предпочитая в свою очередь хвататься за одежду Ёхана, находя совершенно несправедливым, что тот все еще одет. Однако у него это не слишком хорошо получается, на этот раз руки действительно дрожат, и поэтому старший откидывается, чтобы раздеться, отбрасывая каждый предмет одежды куда-то в сторону как совершенно не нужный. Вряд ли это можно назвать стриптизом, учитывая, что ни у кого из них сейчас нет терпения дразниться. Тем не менее, Гаон все равно наслаждается шоу. Младший, как и половина нации, посвятил немало времени тому, чтобы представить, как мог бы выглядеть член Кан Ёхана. Сначала он объяснял это праздным любопытством и пытался игнорировать после того, как понял, что интерес был далеко не случайным. Однако, в отличие от винных тетушек, пускающих слюни перед экранами своих телевизоров, Гаон уже довольно давно находится в непосредственной близости от старшего (и его члена), учитывая склонность Ёхана вечно лезть ему в лицо. И прямо сейчас младший ничего так сильно не хочет, как наблюдать эту картину дальше, потому что вид настоящего обнаженного Ёхана намного лучше, чем представлялось в воображении. — Гаон. Парень моргает, медленно. Позволяет своему взгляду вернуться к раздражающе идеальному лицу. Даже со всем своим умом Ёхан не смог бы продвинуться так далеко без своей чертовски богоподобной внешности, Гаон уверен. Это не жестокий комментарий, просто наблюдение; у младшего тоже не было бы своей работы без симпатичного личика. — Да? — Ты пялишься, — указывает, самодовольство волнами исходит от него. Снова придвигается ближе, склоняясь над ним. Его член трется о голое бедро Гаона, размазывая предэякулят по чужой коже. Помечает. Гаон сдерживает смущенный стон, который грозит вырваться на свободу. — Как и вы, сэр, — парирует младший, хотя внимание Ёхана сосредоточено не на всем теле, а лишь на распухших от поцелуев губах напротив. — Вы собираетесь продолжать пялиться на мой рот или уже положите туда что-то, а? — это вызов, и Гаон надеется, что справится с ним. — Ты такой чертовски непослушный, знаешь это? — Ёхан стискивает зубы, будто он не прижимается, не трется своим членом об обнаженное тело Гаона, будто не смотрит на него сверху вниз как на нечто, что нужно поглотить, завладеть, уничтожить. — Я такой, каким вы хотите меня видеть, сэр, — отвечает младший, вылепленный, перерожденный, его. Он стал другим человеком с тех пор, как встретил Ёхана. Или, скорее, он наконец-то стал тем, кем ему было суждено было стать с тех пор, как он купил тот нож много лет назад. — Так что, думаю, вам это нравится. Старший проталкивает три пальца Гаону в рот, эффективно заставляя того замолчать. Вызывающе он стонет на них, просовывает язык между, дразнит костяшки зубами, когда Ёхан намеренно вводит пальцы глубже, прижимая язык. — Ты невыносим, Ким Гаон. Он посасывает пальцы, и старший ругается так, будто вместо них там находится его член. Гаон хотел бы, чтобы это было так. Его собственный член упирается в живот, нетронутый и ноющий от этого. Младший протягивает к нему руку, но Ёхан немедленно замечает попытку и пресекает ее. Очевидно, он намерен заставить Гаона ждать. К сожалению, Гаон оказывается невероятно увлеченным этим. Ёхан с каждой секундой становится все горячее, и это опасно для здоровья. — Ты сказал, — замечает главный судья небрежно, как бы между делом, трахая рот Гаона пальцами. Медленно, обдуманно, влажно. Младший пускает слюни, и его даже не волнует беспорядок. — Что поставил на карту все ради меня. Моргая, не совсем уверенный, к чему тот клонит, Гаон кивает. Он не может говорить по очевидным причинам, но уверен, что выражение лица говорит за него. Во всем этом чувствуется неистовство, отчаяние, взрыв накопившегося напряжения, и все же Ёхан не спешит торопиться. — Если подумать, — продолжает старший тем же небрежным тоном, — Ты действительно отказался от всего ради меня. Поначалу даже я не думал, что смогу так глубоко вовлечь тебя в свое дело. Не тебя, устанавливающего жучки в моем офисе и прячущегося по углам. Гаон мог бы извиниться за это, но его рот все еще полон. К тому же ему очень понравилось, как его ударили о книжный шкаф. Так что он не так уж сильно сожалеет. — Но теперь ты у меня в руках, не так ли? — младший дрожит, когда Ёхан наклоняется ближе, опираясь на свободную руку, пока они не оказываются лицом к лицу. Следующие слова Гаон ощущает всей кожей. — Я должен вознаградить тебя за твою жертву. С энтузиазмом, насколько это возможно для человека, у которого рот набит чужими пальцами, парень кивает. Он шел на жертвы, совсем не ожидая, что они приведут его сюда, но, конечно, сейчас он точно не собирается жаловаться на вознаграждение за них. Не тогда, когда награда предполагает, что они обнажены. Вместо того, чтобы вытереть руку о простыни, когда мужчина достает влажные пальцы из чужого рта, Ёхан обхватывает ими член Гаона, и неожиданный контакт вызывает сдавленный стон, смущающе громкий. Старший заглушает его, развязно целуя. Гаон тоже пытается коснуться чужого члена, но теперь его руки прижаты над головой, свободная рука Ёхана держит его за оба запястья. — Веди себя хорошо, договорились? — спрашивает, когда Гаон проверяет силу чужой хватки и обнаруживает, что все еще прижат. Это неоправданно горячо, когда тебя держат вот так по милости Ёхана. — Вам правда нравится, когда я веду себя хорошо? — Гаон кусается, пользуясь ослабевшей рукой старшего. Ёхан отпускает чужой член, чего парень, честно говоря, ожидал, после своей выходки. — Вы знаете, что я не такой, Кан Ёхан. Вы убедились в этом. Старший улыбается, и это редкая настоящая улыбка, красивая и мимолетная. — Я хочу, чтобы ты выбрал быть таким для меня, — отвечает. Проводя большим пальцем по влажной головке члена Гаона, Ёхан смеется над вырвавшимся стоном. — Ты ведешь себя хорошо, даже когда я разрушил твою глупую наивность? От этого еще слаще. У младшего слышно перехватывает дыхание, и когда ему удается выдохнуть, это звучит потерянно и жалко. — Договорились, — говорит слабо, вся борьба покинула его. Сейчас Гаон ничего так не хочет, как быть хорошим для него. — Я буду вести себя хорошо, если вы этого хотите. — Отлично, — рот Ёхана у его шеи, и когда чужие зубы впиваются в нее, младший выгибается навстречу со стоном. Он практически клеймит его, оставляя след, который не сойдет несколько дней, и стилисты суда в прямом эфире возненавидят Гаона за это, сочтут какой-то безымянной связью, усложняющей их работу. Зная Ёхана, он, вероятно, тоже будет стоять там и отчитывать, просто чтобы посмотреть, как в глазах напротив растет негодование, с которым тот ничего не сможет поделать при свидетелях. Поэтому он лицемерит, пока умоляет: — Пожалуйста, еще, — и почти рыдает, когда Ёхан спускается к ключице, снова прикусывая. По крайней мере, это легко скроется под официальной одеждой, хотя ему крышка, если кто-нибудь застукает его с расстегнутой верхней пуговицей. Старший тоже не останавливается на достигнутом, двигаясь губами вниз по торсу Гаона, пока не касается выступающей косточки. Даже с освобожденными запястьями младший не осмеливается прикоснуться. — Ты симпатичный здесь, — замечает Ёхан, в тоне меньше снисходительной похвалы, больше простой констатации фактов. Для Гаона это значит гораздо больше, чем бессмысленные слова, означает все. Самый разыскиваемый человек в стране, и его идеальное лицо рядом с членом Гаона. Самый горячий мужчина, которого Гаон, черт, когда-либо видел, и тот называет член младшего красивым. — Что вы собираетесь с этим делать, сэр? — спрашивает, отчасти просто чтобы показаться капризным, отчасти потому, что чувствует, что умрет без большего. Ёхан хватает его за талию и придвигает свой самодовольный рот так близко, что можно лишь немного оторваться от кровати и легко коснуться его в тягучем поцелуе. Гаон наблюдает, как собственный член подрагивает в чужой руке, истекая предэякулятом, раскрасневшийся и отчаянно твердый. — Для меня это не звучит как «пожалуйста», Ким Гаон, — отвечает Ёхан, и младший понимает, что тот хочет заставить его умолять. Он обдумывает это целых пять секунд, взвешивая свою гордость и перспективу члена во рту Кан Ёхана. Достаточно очевидный выбор. — Пожалуйста, сэр? — Гаон говорит быстро; очевидно, слишком быстро, потому что старший выглядит невыносимо довольным собой. Будто он только что выиграл еще одно дело, где ответчиком было достоинство Гаона. Однако торжество выглядит так горячо на лице Ёхана, что Гаон просто не может перестать умолять, повторяя «пожалуйста, пожалуйста» снова и снова, пока тот не сжалится над ним. И как он делает практически со всем, за что берется в жизни, старший дополняет собой окружающее их пространство так, что все вокруг выглядит просто невероятно хорошо. Эти острые скулы, подчеркнутые впалыми щеками, эти прелестные губы, растянутые в потрясающей улыбке. Гаон никогда никого так сильно не хотел. Он перепробовал все и вся, пока учился в университете, к большому огорчению Сухён, но ни один из этих опытов не сравнится с Ёханом. С языком Кан Ёхана, дразнящим чувствительную головку его члена, Гаона вряд ли можно винить за то, как он выгибается навстречу чужим прикосновениям. Старший вжимает его в матрас, оставляя синяки на бедрах, и смеется, когда грубое обращение заставляет того хныкать. — Тебе нравится, когда я груб, да? — Да, — признается, голос звучит сдавленно и с придыханием. Отчасти кажется, что он притворяется, но это просто то, как Ёхан влияет на него. — Это чудо, что нам потребовалось так много времени, чтобы сделать это- Я чуть не кончал каждый раз, когда вы прижимали меня к чему-то, честно. — Даже в тот первый раз, когда я поймал тебя в своем кабинете? — старшего явно забавляет затруднительное положение Гаона, и тот даже не может найти в себе силы злиться по этому поводу. Быть смущенным Ёханом само по себе довольно сексуально. — Даже тогда, — подтверждает Гаон. — Особенно когда вы вот так проводите руками по моей рубашке. Я пытался убедить себя, что это просто выброс адреналина. — Мило. Будто не в силах остановить себя после признания младшего в том, как долго тот его хотел, Ёхан опускается ртом на чужой член, прямо по основание, словно ему есть что доказывать. Может быть, он хочет показать Гаону, что тот вне всяких сомнений принял правильное решение: выбрал его и выбрал все, что этот выбор влечет за собой. Не зная, что делать со своими трясущимися руками, и догадываясь, что Ёхану, вероятно, не понравятся впивающиеся в кожу головы пальцы, младший цепляется за простыни так, что костяшки пальцев белеют. Гаон часто видит, как люди бросаются на шею главного судьи на этих пафосных вечеринках для богатых людей, и открывшаяся перед ним картина — все, о чем он сможет думать в эти моменты, начиная с сегодняшнего дня. Люди падают в ноги ради секунды его времени, ради улыбки, которая не достигает его глаз. А Гаон знает, как выглядит Кан Ёхан, покачивающийся на его члене. Черт. Сколько бы заплатила нация за подобное зрелище? Он даже не позволял себе представить это, вот что самое безумное. Даже в те ночи до переезда сюда, когда он должен был успокоиться, выпив слишком много соджу, и дрочил в душе, вспоминая руки Ёхана на своей коже. Даже тогда он не осмеливался думать о том, что старший отсасывает у него. Наоборот — конечно, вполне возможно для пьяного Гаона в состоянии кризиса. Но так? Он никогда не ожидал, что гордость Ёхана позволит это. Волосы старшего все еще спадают на глаза, и когда он смотрит на Гаона сквозь ресницы, это настолько обезоруживающе, настолько непохоже на то, что видят в нем другие, что младший кончает ему в горло прямо там и в тот же момент. Однако он не отталкивает Ёхана; мысль о том, чтобы сделать это, непостижима. Вместо этого он извивается на простынях, выдыхая имя мужчины как молитву, и старший справляется с последствиями, глотая, прежде чем Гаон потеряет последнюю нить самообладания. — Можно... — младший давится стоном, когда Ёхан гладит его особенно чувствительный сейчас член, — Я тоже хочу сделать вам приятно. — О, правда? — отвечает, будто это какой-то сюрприз. Ёхан ползет обратно вверх по телу Гаона, и когда целует его, Гаон пробует себя на чужом языке. Намеренно жестко старший прижимается ближе, сталкивая их члены друг с другом, будто они какие-то подростки, слишком отчаявшиеся, чтобы трахаться нормально. — И что именно ты предлагаешь, Ким Гаон? — Все, что угодно, — обещает Гаон так быстро, что выглядит жалко. — Сегодня не та ночь, когда я хотел бы воспользоваться твоим предложением всеми возможными способами, — размышляет Ёхан, снова посмеиваясь над чужим отчаянием. Опуская руку между раздвинутых бедер Гаона, старший прижимает подушечку большого пальца к его дырочке — невысказанное обещание, от которого пульс парня учащается. — Но у нас есть время для этого. — Да. Ёхан не просит о заверении, но Гаон знает, что ему это нужно. — У нас есть время для всего, что вы захотите со мной сделать, Кан Ёхан. То, как он смотрел на Гаона в своем кабинете, когда осознавал, что тот может уйти... Об этом невыносимо думать. — Чего вы хотите от меня сейчас? — Полагаю, у тебя здесь есть смазка? — спрашивает, потому что совершенно нормально предполагать, что Гаону так комфортно в его доме, что он привез и это тоже. Он прав. — Да. На самом деле у младшего еще не было возможности ей воспользоваться, он был слишком сбит с толку небрежным отношением Ёхана к общественному обычаю стучать, прежде чем войти в чью-то спальню, а также слишком напуган, чтобы признаться самому себе, что ему нравится мысль о том, как его ловят на подобных непотребствах. — Во внутреннем кармане моей дорожной сумки. Отстранившись, Ёхан спускает ноги с кровати, чтобы встать. — Будь умницей и перевернись для меня, хорошо, Гаон? Без вопросов, парень немедленно прислушивается к просьбе. Он больше не лежит животом вверх, но чувствует себя гораздо более незащищенным, не в состоянии видеть старшего через всю комнату, не вытягивая при этом шею до боли. Кровать прогибается, когда Ёхан возвращается на нее, предположительно, со смазкой в руке, и Гаону приходится сопротивляться инстинктивному желанию изогнуться навстречу, зная, что это станет очередным поводом потянуть время. Он чувствует себя подвешенным между двумя чувствами: желанием, протянувшимся искрящим проводом, и неопределенностью, окружающей их, пока он ждет следующего шага Ёхана. — Пожалуйста. Ну же, сэр, пожалуйста. — Ты гораздо более нуждающийся в постели, чем я ожидал, — замечает старший, и похоже, это его забавляет. Гаон может представить выражение его лица, даже не видя его. Затем руки опускаются на бедра, грубо хватая и приподнимая, и парень оказывается на четвереньках, Ёхан прижимается ближе, потираясь. — И вы нежнее, чем я ожидал, — парирует Гаон, толкаясь назад. Член Ёхана, трущийся о него, — самая сладкая форма мучения, потому что, как бы ни было бесспорно сексуально быть желанным старшим вот так, Гаон предпочел бы чувствовать его член совсем в другом месте. Ёхан притягивает его, прижимаясь грудью к спине. Прикусывает мочку уха достаточно сильно, чтобы обеспечить жжение, прежде чем заговорить, голос звучит громче от их близости: — Разве у мужчины не может быть диапазона, Ким Гаон? Будет грубо, просто подожди. Гаон не хочет ждать, но знает, что озвучивание этого только заставит Ёхана тянуть дольше. Пыхтя, он кладет голову на сложенные руки, лицом вниз, задницей вверх, и ждет, когда старший что-нибудь с этим сделает. К счастью, терпение Ёхана, похоже, тоже на исходе. Это понятно, учитывая, что до сих пор к его члену почти не прикасались, но Гаон все равно не позволил бы старшему дразнить его еще дольше. По крайней мере, сегодня. Слышно, как за спиной щелкает крышка. Это предупреждение, что получает парень, прежде чем вздрагивает от незнакомого ощущения холодной смазки, растекающейся по внутренней стороне бедер. Ёхан пользуется возможностью и хватает его так, надеется Гаон, что останутся синяки в форме пальцев, ослабляя хватку только тогда, когда чужие бедра смыкаются вместе. Затем раздается хлюпанье от того, как мужчина смазывает свой член, прежде чем бутылка отбрасывается в сторону. — Ты дашь мне все, что я захочу, верно? — повторяет предложение младшего. — Верно. Гаон прижимает свои скользкие бедра друг к другу, ожидая. Даже сейчас он ждет. — Ну же, сэр. Пожалуйста, Кан Ёхан, возьми от меня то, что хочешь. Руки старшего снова находят чужие бедра, пальцы лишь слегка липкие от смазки — должно быть, он вытер их о простыни для удобства Гаона, учитывая, что тот уже достаточно покрыт вязкой субстанцией. Эта забота интересно контрастирует с тем, как ногти Ёхана теперь впиваются в мягкую кожу, держа парня так крепко, что становится больно. Именно этого Гаон и хотел с самого начала. И вот оно, наконец-то. Старший рывком толкается в узкое пространство между бедер Гаона до упора, будто не может не торопиться. Младший надеется, что Ёхан чувствует себя слишком хорошо, чтобы замедлиться сейчас. И, хотя он знает, что это укрепит уверенность Ёхана в его нуждающейся натуре, Гаон все равно спрашивает: — Как оно? — Идеально, — старший отвечает, отстраняясь, чтобы толкнуться снова, и стонет. — Ты чертовски идеален для меня, Ким Гаон. И, черт возьми, его голос дрожит. Глаза Гаона закатываются, как от похвалы, так и от того, как член Ёхана прижимается к его собственному, когда тот трахает его бедра. Похоже, старший нуждался отчаяннее, чем показывал. Он поверил Гаону на слово, когда тот просил его взять то, что он хочет, и теперь Ёхан гонится за своим удовольствием со все нарастающей интенсивностью. Они достигли той точки отличного секса, когда ни один из них не в силах сохранять одинаковый темп, старший стонет, едва разборчиво ругаясь при каждом втором вдохе, Гаон тяжело дышит под ним, и все это прерывается резкими шлепками по коже каждый раз, когда Ёхан качается вперед. Рука находит затылок младшего, прижимая его к кровати точно так же, как когда он вонзил нож в стол у самого лица Гаона. На этот раз вместо лакированного дуба дорогие простыни, но принуждение остается таким же возбуждающим, усиливаемым всем остальным, что происходит сейчас. Свободной рукой Ёхан дотягивается до передней части чужих бедер, обхватывает этими идеальными пальцами влажный член Гаона и скользит по нему в такт собственным толчкам. Конечно... Гордость старшего никогда бы не позволила ему кончить первым, если только он не планировал этого. Значит, он, должно быть, близок, чтобы вот так торопить Гаона. Унизительно, но именно мысль о конце Ёхана, а не о своем собственном скором облегчении, заставляет младшего стонать громче, когда мужчина втрахивает его в матрас. Но Ёхану необязательно знать эту конкретную смущающую деталь. Не то чтобы Гаон вообще хочет спасти себя от смущения, учитывая, что, приближаясь к кульминации, он отстраненно, сквозь затуманенный похотью туман, обнаруживает себя спрашивающим разрешения. (Ёхан, похоже, тоже этого не ожидал, хотя безусловно кажется довольным развитием событий, издавая самодовольный смешок, прежде чем разрешить.) Когда Гаон изливается, на его губах звучит имя старшего, он выдыхает «спасибо, спасибо», пока портит дорогие простыни. Дрожа, он податливо расслабляется в объятиях Ёхана, постанывая от перевозбуждения, пока тот добивается своего собственного освобождения. Даже если бедра болят, даже если голова Гаона кружится, он все еще сжимается вокруг члена старшего, отчаянно желая довести его до конца тоже. — Черт, Гаон, — стонет Ёхан таким сломанным голосом, что истощенный член младшего отважно делает усилие, чтобы кончить снова при звуке этого. Наконец, он, похоже, достигает своего предела. Крепко прижатый к Гаону, Ёхан тянет его вверх, чтобы впиться зубами в плечо, когда кончает, член отчаянно пульсирует между бедер младшего. Они прижимаются друг к другу, сплетая конечности, покрытые смазкой и собственной спермой. Гаон уверен, что ощущение всего этого на его обнаженном теле достаточно скоро превратится в неприятное, но прямо сейчас он наслаждается. В конце концов, это неопровержимое доказательство, наряду с отметинами от укусов, засосами и синяками в форме пальцев, расцветающими на его коже, что Кан Ёхан хочет его таким.***
Позже, приняв душ и испытав еще два более легких оргазма, Гаон ложится к Ёхану в постель, поверх простыней, которые мужчина сменил, пока младший заканчивал вытираться полотенцем. Это риск — спать вместе в буквальном смысле этого слова, когда Илия или мисс Джи могут ворваться утром. В конце концов, даже если дверь будет заперта, у мисс Джи есть полный набор ключей, и Гаон не советует отрицать, что Илия знает, как вскрывать замки. Тем не менее, ни один из них не хочет оставаться один сегодня. Ёхан, может, и не озвучивает этого, но то же чувство облегчения, что и в кабинете, пронизывает выражение его лица, будто часть его ожидала, что Гаон сбежит, как только они закончат трахаться. Так что риск быть разоблаченными стоит того. Потому что это означает, что младший получит самое приятное — рука Ёхана обнимает его, притягивая ближе, чем он когда-либо позволял находиться своим бывшим любовникам. — Останешься? — бросает старший в темноту. Возможно, так проще, когда ни один из них не в состоянии видеть уязвимые места другого. — Если ты будешь рядом со мной слишком долго, Ким Гаон, возможно, я никогда больше не смогу отпустить тебя. Ты ведь знаешь это? — Знаю. Младший прижимается спиной к Ёхану, тянется вверх, чтобы ухватиться за чужое предплечье, что покоится прямо над сердцем Гаона. Вдыхает, выдыхает, медленно и удовлетворенно. — Я рассчитываю на это.