To Be or Not To Be (Human With You)

      Если честно, Итэр не уверен, почему он вызвался на это добровольно.       "Потому что ты идиот, да ещё и мягкосердечный", — слышит он голос своей сестры, в её тоне одновременно и смешок, и разочарование. Сейчас он ярко представляет её, морщинку на её лбу, когда она покачала головой, улыбаясь, даже пока называла его дураком. Но когда он поворачивает голову, её тень исчезает, её тепло — не более чем фантомная боль в его боку. Странно, но в последнее время у него появилось гораздо больше воспоминаний о том, что она когда-то говорила ему — как будто наполовину зажившая рана из-за её отсутствия снова открылась.       К сожалению, слова Люмин — не более чем бесполезное напоминание, потому что жест доброй воли уже слетел с его губ. Итэр уже пристально смотрит на него, будто тот не пытался убить его несколько раз, а Нахида смотрит на Итэра так, будто он только что сотворил чудо. Когда его взгляд возвращается к ней, он может видеть слишком много мыслей, мелькающих за её широко раскрытыми глазами. И, если бы ему пришлось строить догадки, ни одна из них не предвещала бы ничего хорошего для его ближайшего будущего.       — По-моему, это потрясающая идея, — соглашается Нахида. Или, по крайней мере, это то, что Итэру кажется, она говорит. Он не может быть полностью уверен, потому что в тот же самый момент Паймон визжит напротив его уха в шоке и возмущении.       — Мы ни за что не возьмём этого... этого вредного МОНСТРА с собой! — требует она, и Итэр, поморщившись, отстраняется от неё.       — Громкость, — слабо напоминает он ей, потирая одно ухо, готовясь к остальной части тирады. Он не может посмотреть на вредного монстра, о котором идёт речь. Боится любого саркастически-самодовольного выражения, которое может быть на чужом лице.       — Мне кажется, моя громкость — это совершенно подходящий ответ на то, что ты говоришь! — настаивает Паймон, но её голос всё-таки становится немного тише. — Он ужасный человек, который не причинил нам ничего, кроме неприятностей, и убил множество людей, работая с Фатуи! Включая наших друзей, — раздражённо напоминает она ему и разводит руками, недоверчиво глядя на него. Её глаза ещё шире, чем обычно.       — Я в курсе, — отвечает Итэр, его тон тщательно контролируется. Очевидно, Паймон ожидала, что он выскажется полнее на эту тему, потому что, когда этого не происходит, она опускается немного ниже, будучи сбитой с толку. Но если он выразит словами то, что чувствует, ему придётся вспомнить каждую жестокость, с которой он столкнулся от рук Фатуи. Он не может заставить себя снова вспомнить, что потерял. Не может предоставить бывшему Сказителю такого удовольствия.       — Тогда почему мы—       — Мы ещё ничего не делаем, — напоминает ей Итэр. Он почти чувствует себя виноватым за то, насколько резок и краток его тон, за то, как раздражение сквозит в каждом выражении его лица, даже в каждом вздохе. — Странник имеет полное право отказаться идти с нами. Это была просто... мысль, — трудно сохранять самообладание, когда разум подсказывает ему, что это хороший поступок, правильный поступок, а сердце велит ему собрать все до последнего кусочка божественной силы, оставшихся в его слабеющем смертном теле, и зубами разорвать эту гадкую куклу на части.       Возможно, все эти дискуссии о божественности действовали ему на нервы гораздо сильнее, чем он хочет признать.       — Но это хорошая мысль, — повторяет Нахида, вытягивая руки ладонями вверх, как будто она держит между ними какой-то немного помятый фрукт. Лёгкий, хрупкий и нежный, как бутон розы, парящий в её объятиях. — Сердце Странника ново. Ему понадобится много нового опыта, чтобы закрепить его как действительно своё собственное. Да, никто не может получить Глаз Бога без тяжёлых последствий, но те даруются из-за убеждённости и амбиций. Действовать в соответствии с некоторыми из этих убеждений и строить новые амбиции — это лишь хорошо.       Когда Итэр бросает взгляд на Анемо Глаз Бога, невинно покоящийся на груди Странника, то почти хочет увидеть в нём какое-нибудь несовершенство. Трещину, царапину, что угодно, что может испортить идеальный блеск того, что ощущается как пощёчина. Но их нет. Это просто Глаз Бога, не больше и не меньше. Где-то там Бог посчитал Скарамуша достойным, и зная, что Венти, вероятно, в данный момент напивается в какой-нибудь таверне до потери сознания, ПОНЯТИЯ не имея о том, как его выбор носителя Глаза Бога вызывает в Итэре такое смятение? Этого почти достаточно, чтобы отправить Итэра обратно в Мондштадт и самолично заставить того протрезветь. Но... это означало бы признать, что его это беспокоит. И он скорее десять раз подряд умрёт от руки хиличурла, размахивающего палкой, чем проявит слабость перед Сказителем.       ...Перед человеком, которого он только что пригласил присоединиться к нему в своих путешествиях. Человеком, смотрящим на него так, словно видит его насквозь.       "Мягкосердечный", — снова шепчет Люмин в его голове, и Итэр ловит себя на том, что вынужден согласиться, во всех смыслах.       Но когда Странник наконец подаёт голос, это, естественно, происходит в его обычном протяжном, скучающем тоне, будто он делает им какое-то большое одолжение, удостаивая их своими словами.       — Поскольку в данный момент Буер не нуждается в услугах моей персоны, я не вижу практической причины отказываться, — начинает он, скрещивая руки на груди. Когда он запрокидывает голову, чтобы посмотреть на Итэра сверху вниз, его шляпа образует своеобразный ореол за его головой. — Но я также не вижу реальной причины соглашаться. Скажите мне: зачем предлагать, когда мне так откровенно не рады? Я не обижаюсь, я более чем заслужил ваше недоверие. Но, несмотря на это, мне любопытно. Зачем изначально притворяться, что приглашаете меня с собой?       — Мы не приглашаем тебя, — снова подчёркивает Паймон, но Итэр поднимает руку, чтобы прервать её. Она хмурится. Обычно Итэр довольствуется тем, что позволяет ей вести большую часть разговоров, и его внезапная склонность не соглашаться с ней явно ей не нравится.       — Потому что мне скучно, а тебе некуда податься, — говорит Итэр до того, как кто-либо другой успевает сказать ещё какую-нибудь глупость, которая напомнит ему о том, как он устал от всей этой ситуации. Сумеру истощил его терпение, не говоря уже о психических способностях к драматизму, и как бы сильно он ни обожал Нахиду, он может выдержать только определённое количество всего этого, прежде чем сорвётся. С него хватит временных петель во сне, которые длились дольше времени, чем он уже прожил или когда-либо проживёт. Ему нужен сон, отпуск и объятия его сестры, в любом порядке.       Его бесит, что Нахида смотрит на него так, будто понимает всё это. Но ещё больше его бесит, что Странник смотрит на него так же.       Когда он поворачивается, чтобы уйти, то не объявляет об этом, не пытается вежливо откланяться, как обычно. Он просто разворачивается и начинает идти. Честно говоря, он почти удивлён, что никто ничего не говорит, чтобы остановить его. С другой стороны, Нахида, вероятно, может чувствовать, насколько он измучен, даже если выражение его лица пока не выдало этого. В конце концов, именно она организовала временную петлю, которую они использовали, чтобы в конечном счёте победить ложного бога Скарамуша, и уже смирилась с тем, что они оба умрут десятками разных, ужасающих способов, пока не выиграют достаточно времени, чтобы найти стратегию. Хотя сама битва произошла несколько недель назад, она до сих пор цеплялась за мысли Итэра, как грех, словно чернила, расплывшиеся по белой бумаге. И Сказитель, переписав своё существование, даже несмотря на всё своё позёрство, не решается сказать что-либо, что действительно вызовет вспышку гнева.       Однако почему-то самое удивляющее молчание принадлежит Паймон. Но когда Итэр оглядывается через плечо — она там, как всегда, её губы надуто поджаты, пока она молча летит за ним.       Они почти добираются до своей маленькой комнаты, прежде чем она наконец начинает говорить.       — Ты сегодня был каким-то грубым, — комментирует она, и в её тоне достаточно легкомыслия, чтобы можно было съехать на шутку, если он плохо это воспримет. Но Итэр может только пожать плечами и вздохнуть. Он совершенно уверен, что она не помнит о временных петлях так, как он, и он не собирается говорить ничего, что могло бы заставить её вспомнить всё это сейчас, спустя недели постфактум.       — Я знаю, — признаёт он, шагая по очередной изогнутой дорожке. — Прости. Ты этого не заслужила. Я просто... на взводе.       Ему не нужно больше ничего говорить. Паймон, несмотря на всю свою пылкую натуру, прекрасно понимает его в такие тихие моменты, как этот, даже когда знает, что говорит он ей далеко не всё.       — Как только ты немного отдохнёшь, тебе станет лучше, — предлагает она, опережая его и открывая дверь в их временное жилище. — Хотя знаешь, если бы мы вдруг, ну не знаю, начали путешествовать с маньяком-убийцей, ты, наверное больше никогда бы не знал, что такое хороший отдых. Но это так, к слову.       — Спасибо, Паймон, — ворчит Итэр, садясь на край своей кровати. — Тигнари и Нахида и так уже достаточно докучают мне по поводу моего режима сна. Мне не нужно, чтобы ещё и ты это делала.       — Какой такой режим сна? — ворчит она в ответ, но успокаивается, когда он бросает на неё усталый взгляд. — Знаю, знаю, ты работаешь над этим. Прости, что опекаю.       Она выглядит почти такой же усталой, как и он, с поникшими плечами, когда уныло смотрит на него. Но это проходит в тот момент, когда он протягивает руку, и её крошечное тело врезается в него достаточно сильно, чтобы опрокинуть его назад. Он ворчит, но всё равно обнимает её, прижимая к своей груди, где она может уютно устроиться в его шарфе.       — Опекание мне на пользу, не волнуйся, — успокаивает он её. Он немного подвигается, чтобы забраться повыше на кровать, сбрасывает сапоги и вздыхает. — Но только до тех пор, пока ты разрешаешь мне немного опекать тебя.       — Идёт, — соглашается Паймон почти слишком быстро, и Итэр подавляет усталый смешок. Но его веселье мгновенно угасает, когда она продолжает. — Но... Путешественник, почему ты хочешь позвать Сказителя с нами? Это просто кажется... плохой идеей. Будто мы просим, чтобы нас зарезали во сне, или сдали Фатуи, или...       Итэр уже слышит, как разыгрывается её воображение от всех тех вещей, которые Странник теоретически мог бы с ними сделать, и именно это говорит ему, что ничто иное, как честность, не успокоит её навязчивые мысли.       — Посмотри на это так, — начинает он, жестикулируя свободной рукой, хотя Паймон всё равно не видит. — Если бы ты была кем-то создана для определённой цели, а затем тут же брошена, потому что "была недостаточно хороша", а затем потеряла всех, кто был тебе дорог, тебе лгали, манипулировали и экспериментировали над тобой... если бы с тобой случилось всё это, а потом тебе внезапно предложили второй шанс с новым началом... разве ты бы не хотела кого-нибудь, кто помог бы тебе собрать всё по кусочкам? Кого-нибудь, кто понимает, каково это — потерять всё и начать с самого начала?       Паймон долго молчит. Если честно, это необычно, и Итэр обнимает её немного крепче.       Когда она наконец подаёт голос, это тихий, неуверенный звук, и от этого у Итэра щемит в груди.       — Но этим кем-то обязательно должен быть ты? — шепчет она, и Итэр вздыхает.       — Кто, если не я? — только отвечает он, и на этом всё.       Когда в следующий раз Паймон издаёт звук, это несчастный вздох, бессознательный зов тела, которое умоляет об отдыхе. Это звук, к которому Итэр хорошо привык — наряду с ритмом её дыхания напротив его груди, шелестящему прикосновению, когда она снова и снова задевает его шарф. Он, однако, не расслабляется. Солнце ещё высоко в небе, голубое сияние полудня заливает комнату, и его тело всё ещё подёргивает от нервов, вызванных нахождением в одном помещении с человеком, который был центром одной из самых жалких битв в его жизни. Даже сейчас это преследует его. Сколько часов он провёл в петле сна? Сейчас всё это начинает расплываться, отголосок боли и брызги крови, как краска на камне. Но он знает, как то, что его сестра живёт и дышит где-то на этой планете, то, что каждое мгновение тянулось дольше, чем предыдущее. Даже если его разум забывает — тело помнит.       В тот момент, когда солнце начало приближаться к переломному моменту, а синева сменилась золотом, он почувствовал давление на свой разум. Присутствие, чужое, но всё же приятное, и Итэр не сопротивляется, когда сила Нахиды просачивается внутрь, обвивается вокруг его позвоночника, прижимается к затылку. Он знает, что это может показаться подавляющим, но его доверие к ней и её ласковой натуре превращает это в помощь, а не ловушку. Он позволяет ей зайти дальше, а затем, когда она предлагает это ощущение без слов, он даёт своим глазам закрыться.       Обратно в сон. Итэр боится его. Но он знает, что после всего, через что они прошли, она не приведёт его ни к чему, кроме самых нежных сновидений. Поэтому он следует за ней, и его тело, наконец, полностью расслабляется под одеялом.       Когда он открывает глаза, то снова находится у подножия Ирминсуля, залитый лавандовым и золотистым светом. Он удивлённо моргает, глядя на Нахиду, но она только смеётся, мотая головой.       — Мы не в Ирминсуле, не волнуйся, — уверяет она его. — Это просто наше общее воспоминание о нём. Мне здесь нравится, и я... честно говоря, не помню ничего другого, кроме этого места или Святилища. Я подумала, что здесь будет лучшее место для разговора. Если только... у тебя нет воспоминания, к которому ты бы хотел вернуться, пока мы всё обсуждаем?       Итэр обдумывает это, он правда обдумывает. Он видел тысячи пейзажей, каждый из которых был окутан красотой, несравнимой с предыдущими. Но в каждом из этих воспоминаний вид окрашен сердцебиением рядом с его собственным, лёгким, как лунные лучи, жизнерадостным и сладким. Он не хочет видеть, как выглядят эти места, когда он смотрит на них в одиночестве.       — Здесь нормально, — отвечает он, но чувствуя горький привкус во рту.       — Тогда, полагаю, я должна начать с вопроса... — она заламывает руки, опуская взгляд на белоснежные корни у себя под ногами. — Ты в порядке?       Итэр моргает.       — Весь бой был сном, — напоминает он ей. — Я не получил никаких реальных увечий, и у меня было достаточно времени, чтобы восстановиться, даже если бы они и были.       — И всё же разум может быть повреждён так же, как и тело, — возражает она, и в её тоне слышится стальная нотка. — Не думай, что я слепа к этому. Тебе не нужно перекрывать реку, чтобы испортить воду. Иногда подмешивание яда в поток ещё более смертоносно для тех, кто хотел бы плыть по его пути.       Она... думает, что его разум отравлен? Что его можно так легко сломать? Итэр смотрит на неё, его взгляд настороженный, и она вздыхает.       — Я попросила тебя о чём-то, чего не могла бы попросить ни у одного из моих других подданных, — объясняет она мягче. — Более слабого человека это свело бы с ума, и я знаю, что ты не уделил должного времени отдыху и восстановлению сил. Вот почему, прежде чем я попрошу тебя о чём-нибудь ещё, я должна знать. Ты в порядке?       Итэр не теряет бдительности, он чувствует себя странно загнанным в угол, несмотря на успокаивающие цвета небес вокруг него. Но в её глазах нет ничего, кроме беспокойства, и дерево, честное даже в подражании, не нашёптывает лжи. Поэтому он закрывает глаза, признавая поражение, и пожимает плечами.       — Я устал, — сдаётся он. — Но не сломался. Ещё немного времени, и я стану прежним собой. Я... привык к этому.       — Привык к чему из? — спрашивает Нахида тихо, печально. — Сражаться с богами? Или умирать?       Вопрос задан с искренней заботой о нём, но её понимание того, что на самом деле означают его слова, поражает до глубины души. Он не может смотреть на неё, не подтверждая её страхи, и не может отрицать их, не глядя на неё. Когда он вздыхает, то знает, что она всё равно услышала его ответ.       — Я знаю, что ты хочешь продолжить путь дальше, к Фонтейну. Но, если я могу попросить... и ради тебя, и ради меня, пожалуйста. Останься в Сумеру ещё немного. Отдохни разумом. Помоги мне найти здесь своё место. Я прискорбно лишена доверенных лиц, которым могу без колебаний и страха рассказать о своих проблемах. Да, это отчасти эгоистично, но мне кажется, тебе правда было бы полезно побыть здесь. И... люди восхищаются тобой. Наличие среди них сильной фигуры справедливости и героизма поможет им приспособиться.       — И ты можешь натравить на меня Сказителя, продолжая при этом присматривать за нами обоими, — добавляет Итэр на грани сарказма. Нахида извиняющимся тоном улыбается, и он знает, что раскрыл суть её просьбы. Остальные вещи тоже правда, но... что ж. Он может понять желание полностью сосредоточиться на любимом проекте.       — Он попросил отказаться от его старых имён, — тихо сообщает она ему, и это достаточно неожиданно, чтобы полностью привлечь внимание Итэра. — Пока просто Странник. Я предложила ему выбрать для себя настоящее имя, но... он показался странно нерешительным.       Итэр пожимает плечами, но смотрит на неё понимающе.       — Имена могут быть сокровенной вещью для некоторых людей, Буер, — указывает он, и она с улыбкой склоняет голову, смеясь.       — Ещё как могут, Путешественник.       Они погружаются в тишину, уютную, но задумчивую, и Итэр садится около неё в том месте, где корни переплетаются и соединяются вместе. Так он может прислониться спиной к возвышенности и смотреть в бесконечное небо.       — Прости, — шепчет Нахида через некоторое время. Когда Итэр переводит на неё взгляд, она почему-то выглядит ещё меньше, чем обычно. — Ты один из моих первых настоящих друзей, и всё же... почему-то я чувствую, что использую тебя, — она бесполезно жестикулирует, на редкость не находя слов, но Итэр просто похлопывает по месту рядом с собой. Когда она садится, медленно, очень осторожно, он просто улыбается.       — Поверь мне, Нахида, — обещает он тихо и решительно. — Если бы я не хотел, чтобы меня использовали, ты бы ничего от меня не получила. Всё, что я делал, было потому, что я этого хотел. Я доволен тем, что следую туда, куда ты мне указываешь. Когда я отправлюсь в Фонтейн, кто-нибудь другой укажет мне куда-нибудь. Это нормально. Ты не более и не менее жертва этого, чем я.       — Звучит... одиноко, — бормочет Нахида, и Итэр кивает. Это не совсем подходящее слово, они оба это знают, но достаточно близко.       — У меня есть Паймон, и я доволен этим. Она помогает мне не терять голову, когда всё становится трудным, — Нахида придвигается ближе, и Итэр позволяет ей прижаться к своему боку, обнимая её за плечи. Это настолько близко к тому, как утешать Паймон, и в то же время так не похоже на то, как подбадривать Люмин, что ему приходится постараться, что оставить позади его сжимающееся сердце.       — Ты более разговорчив, когда её нет поблизости, — задумчиво говорит Нахида, в её тоне сквозит некая идея, и Итэр слишком устал, чтобы осознать опасность того, что он не отрицает этого факта.       — Так легче.       Каким-то образом он может чувствовать пристальный взгляд Архонта на профиле своего лица, когда она смотрит вверх с того места, где надёжно прижалась к его боку. Но он больше ничего не говорит, и она тоже. Они просто сидят в дружеской тишине и позволяют сну разматываться вокруг них, его переплетение медленно распускается.       Итэр может побеспокоиться об остальном завтра. Каким-то образом он знает, что его сон будет долгим и без сновидений, и что Нахида будет рядом, чтобы разбудить его, когда взойдёт солнце. Даже когда его глаза закрываются, когда последние остатки сна исчезают, он может чувствовать её тепло рядом с собой, и это настолько близко к гораздо более знакомому теплу, что он почти может притвориться, что всё снова в порядке.