Хогсмид 1971 год.
Он ненавидит людей.
Особенно тех, что не умеют пить, не умеют спокойно есть и не кричать. Он бы мог их научить, но учить идиотов не его задача. Святая Моргана, а он хотел когда-то работать в Хогвартсе и учить непутевых детей, что до сих пор ковыряют в носу, как защищать себя.
Том раздражённо выдыхает, когда кто-то в очередной раз выкрикивает, и дотрагивается рукой до палочки, бросая простое Силенцио вокруг себя, пока бармен за стойкой пытается налить ему напиток.
Недоливает…
Он бы мог стереть того в порошок. Бросить в непутевого работника с сальной улыбкой Круциатус и наблюдать, как тот бы вопил на полу от боли, пока все косточки в теле медленно ломаются. Или простую Аваду… прямо в голову.
Нет…
Круциатус ему нравится больше.
Но он ничего не делает, обхватывая тонкими пальцами граненый стакан, который оставляет бармен, и отпивает, чувствуя жжение на языке. Он ведет плечами, шеей. Проминает затекшие мышцы.
Если бы он не забрался в Хогвартс, его бы сегодня здесь не было. Но мысль о том, чтобы спрятать самое запретное на видном месте, не давала ему покоя больше года.
А он любит играть с огнем. Даже слишком.
Кто в здравом уме захотел бы оказаться в баре на нижнем этаже Трех Метел в преддверии Нового Года. Нового года, что должен принести ему много интересного. Ценного.
Но это даже интересно. Интригующе. Смотреть на этих… этих животных, что называют себя волшебниками. Они вызывают отвращение.
Том не поворачивается, слыша звуки борьбы за спиной. Лишь приподнимает уголок губ, зная, что те дерутся как собаки. Их крики и ругань перекрывает его легкий купол спокойствия.
Но ничего.
Он просто продолжает пить свой бокал разбавленного огневиски, разжигая внутренний огонь, зная, что тот начинает медленно распыляться внутри, согревая.
Краем глаза замечает движение справа от себя и выпрямляется, когда кто-то садится буквально на соседнем стуле. Улыбается.
Тонкие пальцы с черными, как сама смерть, ногтями оттягивают черный капюшон, приспуская его. И девушка поворачивается. Том проводит языком по внутренней стороне щеки и ухмыляется.
Внимательно следит за тем, как девушка быстро облизывает губы, прежде чем коснуться его руки. Он чувствует власть. Видит уверенность вперемешку со страхом в черных слегка узковатых глазах.
— От Айгана Селвина, — шепчет девушка, и он улыбается.
— Неужели ко мне пришла плохая девочка? — с ухмылкой спрашивает он, зная, что за такой подарок Айган хочет повышения, но не получит. Не за нее. На Селвина другие планы. — И как тебя зовут?
— Найя…
— Та-аха се, — шипит он сквозь зубы, и приподнимает уголки губ, замечая легкий румянец на почти белых щеках девушки. — Ха-ша-те, Найя.
Он медленно встает с барного стула, не обращая ни на кого внимания, кроме девушки, чья кровь пропитана чернотой. Маледиктус, что стал драгоценным подарком и дополнением к его…
Возможно больше, чем коллекции.
Том протягивает руку, и Найя медленно кладет свою в раскрытую ладонь и поднимается со стула, так, что при движении ее капюшон полностью спадает, открывая всем черные, почти блестящие от тёплого света, волосы.
Она ниже него на голову. Меньше.
Это забавляет, пока она идет впереди него по направлению к деревянной лестнице. Он бы мог держать ее за руку, опустить ладонь на хрупкую спину, но наблюдать за ней со спины интересней.
И он не дает другим увидеть ее.
Они поднимаются на второй этаж, где расположены комнаты постояльцев. Проходят длинный коридор, доходя до конца, прежде чем он останавливается.
— Ты много знаешь, — констатирует он, касаясь палочкой дверной ручки, чтобы та открылась.
— Мистер Айган мне рассказал, — смотря на него снизу вверх произносит она и добавляет: — сэр…
Том цокает языком, смотря на еще совсем юную девушку, которую Айган отправил в логово зверя даже не озаботившись. И идиот действительно думал, что после этого что-то получит… После того как отправил несчастное создание прямиком к Дьяволу.
Он открывает дверь, пропуская ее вперед, и Найя быстро проходит внутрь. Том пару секунд ждет, прежде чем последовать за ней. Прикрывает дверь, почти касаясь лбом деревянной поверхности, пока накладывает защитные заклинания.
Пытается контролировать. Но ее легкое сэр… Он уже чувствует, как легко срывается красная нить с его палочки в сторону Селвина. Почти ощущает слово на языке.
Но поворачивается.
Замирает.
Найя сидит на слегка разведенных коленях прямо на одном из ковров. Ее голова опущена, а глаза прикрыты. Небольшая грудь часто поднимается и опускается, а соски выделяются темными ореолами на белоснежной коже.
Он ведет взглядом по черному пятну татуировки со змеей, что идет по правому бедру и заканчивается открытой пастью на тазовой косточке. Сглатывает.
— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, Найя. Ты знаешь? — тихо произносит он, делая пару шагов вперед. Аккуратно снимает толстое пальто, оставаясь лишь в темно-зеленом свитере и рубашке под ним.
Он подходит к ней, как охотник, что медленно движется к своей добыче. Присаживается подле нее на корточки. Дотрагивается указательным пальцем до подбородка и приподнимает его, заглядывая в черные зрачки.
— Скажи мне Найя, как ты оказалась у Айгана, — скрывая бурлящий внутри огонь, говорит он и проводит большим пальцем по розовым губам, срывая с них легкий вздох.
— Я-я-я, — ее голос трясет. Он чувствует, как она содрогается под его взглядом и опускает глаза. Том цыкает, заставляя опять смотреть на него. Только на него.
— Шшшш, — шепчет он. — Все хорошо, Ша-а?
Она неуверенно кивает. Легкий кивок, что значительно его расслабляет.
Его репутация насильника слишком завышена. Он предпочитает убивать. Болезненно и больно. Но не насиловать…
Хотя об этом знать всем необязательно.
Его вкусы специфичны. Он любит власть. Любит чувствовать ее над другими всегда и везде. И терпеть не может, когда кто-то хочет его задобрить, чтобы что-то получить.
И уж тем более ни тогда, когда ему подсылают такой прекрасный и чистый подарок. Хотя он бы все равно получил ее. Она похожа на него. Он знает, как с такими, как она, разговаривать, потому что черная магия внутри нее превращает ее в змею.
А он знает, как разговаривать со змеями. Еще с самого детства, когда к ним во двор заползла небольшая гадюка, а потом пару дней спала у него под кроватью.
Но самое главное:
он любит змей.
— Мистер Айган выкупил меня в лесной миле у Якитов, сэр. Сказал прийти сюда, сэр. Найти вас. Мне некуда больше идти, сэр, — он видит очертание слез в темных глазах. Смотрит, как одна все же скатывается по щеке, и он вытирает ее большим пальцем другой руки.
Подносит тот к своим губам и облизывает, чувствуя соленый привкус. Он любит слезы, но не эти. Любит мольбы, но…
— Ты хочешь остаться, Найя? Ты можешь быть моей. Стань ей, и тебе больше не надо будет никуда идти. Стань моей, и я дам тебе мир.
— Кто вы? — ее голос лишь шепот. Едва слышный в тишине комнаты. Наполненный шоком и интересом.
Том ухмыляется.
— Зови меня Лорд. Темный лорд.
***
Он поджигает кончик сигареты, зажимая тот между указательным и большим пальцем. Делает первую затяжку. Огонек на конце тлеет. Это весело. То, как он пришел к сигаретам, после того, как побывал у Джорджа Фейра, когда выпустился из Детского Дома.
Он помнит, как взял первую попавшуюся пачку дешевых сигарет, которые тот всегда курил будучи подростком. Том помнит, как те сладко прожигали кожу Фейра, пока тот кричал.
Это была месть.
Месть за шрамы на его руке, когда его компания удерживала руку Тома на месте, пока Джордж раскуривал сигарету, а потом прижигал кожу шестилетнего мальчика.
Том подносит сигарету к рту, обхватывая ту губами. Его губы растягиваются в улыбке, и он убирает сигарету в уголок рта, любуясь картиной перед ним.
Как красные веревки плотно обвивают девичье тело. Пережимают кожу, делая ту красноватой, пока она висит вниз головой напротив его кровати. Ее размеренное дыхание перекликается с треском дров в камине, что горит за спиной.
Он вытягивает руку вперед, соединяя указательный и средний палец и, без помощи палочки, заставляет красную веревку, что похожа на почти шелк при касании к коже, обвить черные волосы, что прикрывают розоватое лицо Найи, и убрать те.
Красная веревка обвивает волосы в тугой хвост и натягивается, оттягивая голову девушки назад, и Найя мычит от тягостного удовольствия. Он ухмыляется.
Найя не может пошевелить правой ногой, не натянув при этом голову. И не может пошевелить головой, не натянув ногу.
— Дыши, — заставляет он на выдохе, и девушка делает слабый вдох через нос. Выдыхает, приоткрыв розовые губы. — Хорошая девочка.
Том откидывается в кресле, убирая сигарету в руку. Голая спина встречается с обивкой дешевого кресла, которым располагает один из самых дорогих номеров в этом месте. И он ведет лопатками, на секунду вспоминая об этом.
Он медленно поднимается с кресла, выкидывая окурок от сигареты в камин, и ступает босыми ногами на ковер, подходя к подвешенной Найе. Обходит ее, бережно проходясь по ее телу кончиками пальцев, заставляя ее выгибать спину, отчего Найя шипит, потому что тело при этом натягивается.
— Ты только посмотри, как красиво извиваешься, — протягивает он, останавливаясь возле бедра с татуировкой.
Он обводит ее пальцем, прочерчивая очертания змеи, что обволакивает тело девушки как напоминание. Его губы опускаются, и он оставляет мягкий поцелуй на безупречной коже.
Ее дыхание от этого сбивается, и Том улыбается прямиком в нежную кожу девушки, что потеряла свою мать. Он проводит левой рукой по ее животу, доходя до переплетений веревки, что проходит между грудей. Чувствует ее дыхание под рукой. Медленное и размеренное. Потому что это успокаивает. Почти убаюкивает.
Том знает, как обращаться с веревками. Как убить ими и как достать величайшее удовольствие, что порой граничит с болью. И о Салазар, возможно, он все же поблагодарит Селвина за такой неожиданный подарок.
Возможно… но не факт.
Том зажимает правый сосок между большим и указательным пальцем и прокручивает. Улыбается, когда Найя издает тихий стон, а потом шипит, стоит ему сжать сосок сильнее.
С другим он проделывает то же самое. Для него это игра. Величайшее удовольствие. Смотреть на нее, связанную и доверившуюся ему. Как красные веревки обхватывают изгибы ее тела, и он может в любой момент изменить их.
Это кажется волшебным.
Почти нереальным.
***
Он мог бы трахнуть ее. Мог бы впечатать в не слишком мягкий матрас на кровати своим телом, вырывая крики боли и удовольствия.
Но когда она лежит на его груди, тихо плача в грудь и почти цепляясь руками за шею, Том лишь улыбается, смотря на огонь в камине, и поглаживает нежную кожу Найи, успокаивая.
Потому что ему не нужно трахать ее сейчас. Ему нужно
это. Нужно, чтобы она цеплялась за него, как за саму жизнь. Это величайшее удовольствие, о котором никто не знает.
И, когда ее всхлипы прекращаются, а голова спокойно лежит на его груди, он улыбается, зная, что она его. Навсегда. Насовсем.
