missing person.

       Тишина, распространившаяся вдоволь особняка, навивала за собой бархатную темноту, что окутала спальню Маринетт подобно покрывалу прежде, чем небесные глаза ухитрились привыкнуть к мраку, изучая акварельные картины, одиноко весящие вдоль пастельных стен. Порой разум, не выдерживая давящего безмолвия, что приросло к стенам и пропитало в округе воздух, выдавал различные, до крайностей несуразные, едва примечательные мысли и маловажные воспоминания, спутываясь подобно клубку нитей, заставляя Маринетт издать протяжный стон бессилия.        Ненавистное уединение наполняло её тело и врезалось в сознание со рвотным позывом, застрявшим в горле и не дававшим вздохнуть полной грудью. Изредка проезжающие машины, число которых Маринетт сумела бы пересчитать на пальцах одной руки, разрезали слух и являлись единственным напоминанием, что она не одна в столь большом мире, но данное чувство испарялось, словно под палящим солнцем, столь же мгновенно, как и зарождалось с трепетом в душе.        Приближающееся рычание очередного автомобиля заставил небесные глаза разлепиться, а брови сомкнуться на переносице, едва скрип тормозов и визг протертых шин прекратился у порога в её особняк. Потресканные губы, раскрасневшиеся от собственных укусов, слились в единую, тонкую линию, ощущая, как каждая клеточка тела инстинктивно напряглась, предвещая неладное.        Хлопок двери у водительского кресла, блокировка автомобиля, топот ботинок, более походящий на мужские туфли с низком каблуком, что отбил порог её особняка с последующим скрипом входной двери, — Маринетт улавливала каждое, пустяковое и мимолетное, звучание. Тревога, подступившая к горлу, изначально парализовала всё тело, доставляя неистовый страх от маловажного вздоха, но едва пребывание незваного гостя смешалось с желанным привкусом крови, Маринетт ухватилась кончиками пальцев за макетный нож, что мирно лежал поверх нескольких слоёв ткани, а её оголенные ступни соприкоснулись с металлической лестницей, ведущей на первый этаж.        Мысли, что пару мгновений назад доставляли Маринетт тошнотворное чувство одиночества, тотчас улетучились, едва властвующий адреналин смешался с кровью и затуманил разум. От широкого зрачка постепенно разливался алый оттенок, заполняя пеленой всю синеву её глубоких очей, подчеркивая неестественную белизну нежной кожи всплывающими венами, чей цвет переходил из кровавого в фиолетовый. Жемчужные клыки в одночасье разрезали десну и уперлись в собственную губу, неосознанно предвкушая сладость от вкуса людской крови.        Нога ступила на крайнюю ступеньку лестницы, отчетливо осознавая, что препятствующий угол скрывает за собой личность незваного гостя. Оголяя едва половину, искаженного жаждой, лица, Маринетт заострила взгляд на фигуре, чьё очертание расплывалось во властвующем мраке, и лишь лунный свет, просачивающийся через жалюзи, открывал вид на профиль лица. Затруднённое, чужое дыхание хаотично прерывало царствующую тишину, и, несмотря на уверенность в контроле, мимолетный вид вен, выпирающих на шее с сонной артерией, заставил голову отключиться, а тело действовать подобно изголодавшему хищнику.        Хрупкая фигура, несмотря на лживую беззащитность и неуловимую для взгляда скорость, прижала парня спиной к стене, лишь тот сумел среагировать на шелест и инстинктивно обернуться с бескорыстным намерением поприветствовать давнюю знакомую. Крепко удерживая парня ладонью, что плотно легла на широкой шее и сладостно сдавливала, наслаждаясь томными вздохами, вызванными нехваткой воздуха и острой болью, Маринетт восхищалась собственным, внутренним зверем, преподносящим ей абсолютную власть над жертвами, подобно беззащитным мышкам в лапах дикой кошки.        Через пелену кровавого оттенка, что лёг поверх очей подобно вуали, в ноздри ударил знакомый аромат мужского парфюма, с нотками мяты и цитрусов, заставляя затуманенный разум отрезветь, а непреодолимую жажду рухнуть у девичьих ног. С каждой секундой, мутность спадала с глаз, рассеиваясь в привычной синеве радужки, и, несмотря на властвующий в прихожей мрак, её взгляд упорно продолжал изучать размытые очертания его лица, но, едва на кратчайший миг, белокурая чёлка открыла взор на изумрудные глаза, сияющие в кромешной тьме, ладонь Маринетт отстранилась, словно обжигаясь бархатной кожи на его шее.        — Адриан? — нежным шепотом произнесла Маринетт, едва намериваясь скрыть дрожь в голосе, но тем самым выдала собственный ужас с потрохами.        — Я тоже рад тебя видеть, Принцесса, — сказал Адриан, непринужденно перехватывая костлявую руку в воздухе, дабы запечатать мимолетный поцелуй на тыльной стороне её ладони. Он опустил голову, желая сровнять учащенное дыхание, вызванное ярым адреналином, и утаить возбужденный блеск в изумрудных глазах, пока губы едва прикасались к её бархатной коже, оставляя от себя пылающий жар.        И хоть его глаза были прикрыты белокурой челкой, а корпус наклонен к девичьей руке, Адриан отчетливо улавливал, как хрупкие плечи содрогаются в желании наполнить воздухом легкие, а распахнутые губы безмолвно шевелятся, словно стараясь выдавить из женского стана приемлемый ответ на его внезапный визит.        Имея бы способность читать мысли, присущую Маринетт, то Адриан бы с гнутью осознал, что немой шок вызван далеко не наглостью, которая окутала его тело и могла бы выявиться в крови, не пятилетней обидой, несмотря на иные признаки, подтверждающие данную идею, и даже не глупыми шутками, сопровождающие Агреста на протяжении всей работы охотником.        — К-какого ч-чёрта, Агрест? — спросила Маринетт, наглядно и резко вырывая ладонь из цепких пальцев Адриана, решая спрятать за замешательством истинный ужас, но дрогнувший голос и неконтролируемое заикание разрушили желаемое впечатление.        Внутренний голос прискорбно напоминал её изначальные мотивы, заставляя Маринетт крепче сжать выбранное оружие, а в голове проигрывать пьянящее желание убить Адриана Агреста, в то время как в груди наполнялся ком зла на собственную природу хищника.        — Перемирие? Ммм, как тебе данная идея? — с лёгкостью и некоторой небрежностью, спросил Адриан, что, словно пропуская мимо глаз плачевное состояние девушки, перевëл неловкую ситуацию в нужное русло. Во тьме ночи, его глаза прорезал завораживающий блик, переливающегося в лучах луны, острия макетного ножа. Горестный смешок с трудом не сорвался с его уст, в то время как в душе застала едкая ирония. — Воу, хорошо, тогда временное перемирие?        Взгляд Адриана скользил по лезвию, извилисто движась по тонкой руке, что крепко сжимала нож и едва уловимо вздрагивала, изучая хрупкую фигуру, и переплетаясь с ней в зрительном контакте, терпеливо ожидания ответа. Небесные глаза словно искрились в царствующем мраке, скрывая за зеркальностью и холодностью противоречащих спектр эмоций, столь подробно описанный на детском личике, что данная картина доставляла Адриану восторг.        Сомнений в том, что на его нахальность, в виде неожиданного визита, Маринетт отреагировала крайне патетически — не было, как и более лучшей реакции, нежели тот душевный порыв, за которым победно наблюдали изумрудные глаза.        Присущая Адриану идеальная наглость крайне её возмущала, вызывая раздражение в районе грудной клетки и рвотного позыва в горле, едва Маринетт осознавала, что подобное поведение желает простить одному только Агресту. Не выдерживая зрительного натиска, девушка нахмурила брови и отвела взгляд, сохраняя молчаливость, но прерывая тоскливую тишину звонким ударом острия ножа о стеклянный стол.        Её изумление было вызвано отнюдь не внезапной встречей, а изначальным ужасом, вызванным собственной жаждой и инстинктом самосохранения, который вовсе улетучился, едва Адриан открыл рот, сообщая цель позднего прибытия.        — Перемирие, — гадко повторял внутренний голос, то и дело смеясь жгучей иронией. На кончике языка Маринетт ощущала горькую смесь обиды, от тона, в котором не находила сожаления, и раздражение, от рожденного цинизма, что пролез под его кожу, навеки прирастая к мужской плоти.        Тонкие пальцы нащупали включатель в стене, тотчас освещая комнату несколькими лампами, чьи лучи отдавали в желтоватый оттенкок, создавая интимную атмосферу по мере приглушенности света.        — Серьёзно? Заявился ко мне домой только ради перемирия? — чеканя каждое слово, словно вбивая в его светлую голову желание услышать правдивый ответ, Маринетт скользила по полу на носочках, окидывая широкую, расслабленную спину взглядом. Каждый сантиметр её тела горел, пылко ощущая под кожей горесть от его лживых слов, и упиваясь чувством предвещающего капкана, в виде парящего в воздухе подвоха, Маринетт остановила шаг у противоположного конца стеклянного стола, что разделял их тела на жалкий метр, опираясь на него руками и наклоняя корпус вперед.        Голова постепенно наполнялась ноющей болью, а разум допускал мысли, что стоящий напротив блондин — едва ли галлюцинация, вызванная постепенным схождением с ума, ведь уверовать в данный факт казалось куда проще, нежели принять сложившуюся ситуацию всерьёз.        — Так же серьёзно, как ты использовала в качестве оружия макетный нож, — протягивая слова в сладкой манере, Адриан словно пробовал собственный ответ на вкус, самодовольно расплываясь в зубастой улыбке. Изумрудные глаза напоминали адское пламя, в которых на углях танцевали азартные черти, готовые вырваться наружу и поглотить его фальшивую сдержанность.        Словно передразнивая деловитость и презрение девушки, Адриан уложил руки на спинке стула, скрещивая кисти и заглядывая в небесные глаза из под светлых ресниц. Он ощущал жар её хладной кожи и колкость языка во время безмолвия.        — Хорошо, — кратко ответила Маринетт, лживо, но столь показушно, желая закончить диалог. Плотно сжатая челюсть и сложенные в тонкую линию губы демонстрировали отвращение и незаинтересованность, но лишь служили преградой ядовитому языку и обширному словарному запасу из оскорблений, столь жаждущих вылиться в адрес Адриана Агреста. — Это всё?        — Мир, дружба, жвачка? — протягивая ей мизинчик, Адриан с трудом удерживал смех в груди от фальшивости спектакля, с двумя актерами в их лицах, притворством и иронией, что резало слух и зрение. Наблюдая за дивным закатом её глаз, парень ощутил холодность кожи, едва их ладони соприкоснулись, сплетая пальцы в знак примирения.        Презрение не покидало девичий разум, отчаянно требуя вкусить сладость его правдивых побуждений, намеренно участвуя в его игре, правила которой останутся неизвестными вплоть до окончания лживой сцены. Хрупкая рука желала отпрянуть, испытывая жар по всему телу от мимолетного прикосновения к его коже, но данный жест лишь заставил хриплый смешок вырваться из мужской груди. Сильнее сжимая тонкие пальцы, Адриан рывком притянул девушку к себе, с диким нахальством углубляя свой взгляд в её небесный омут и обжигая дыханием нежную кожу её щёк.        — Счастлив быть вашим другом, Принцесса, но... — Адриан сжал губы, отводя взгляд в сторону, подобно поведению провинившегося ребенка, столь театрально указывая на непреодолимую грусть в душе, несмотря на громкие сомнения Маринетт в том, что она вовсе у него присутствует. — Твой друг нуждается в помощи. Ты ведь не бросишь друга в беде? — последние слова доносятся из его мыслей, удерживая на устах ехидную, до безумия самодовольную, улыбку.        — Что ты задумал? — глубоко в сознании трепещёт данный вопрос, но губы остаются едва лишь приоткрыты в немом шоке, ведь слова застряли в горле большим комом, пока в её глазах разжигается огонь азарта, который заставляет ввязаться в более длительную игру Агреста. — Конечно не брошу, Адриан, что за глупости?        Её тон фальшив, подобно не чисто сыгранной ноте, пропитан иронией и сарказмом, но в бездне её глаз Адриан улавливает искры, отчаянно желающие превратиться в пожар, словно видит в ней собственный азарт, безумие и страсть.        — Новое дело, старые коллеги, — кратко отвечает Адриан, испытывая пьянящее чувство, от сей властвующей возбужденности девушки, и экстаз, вызванный нахальной близостью их тел. Упиваясь вдоволь манящим запахом женского парфюма, его руки перестают сжимать хрупкий стан, выпуская девичье тело из под пальцев, подобно протекающим ручьям ледяной воды. — Вновь допросы, теории и ты в обвиняемых. Не находишь в этом закономерность?        — Нет, как и юмора в твоих словах, — язвительно сказала Маринетт, недовольно скрещивая руки на груди, в меру насмешливости его тона и игривости в изумрудных глазах.        — Отнюдь, Принцесса, никакого юмора.        — Как и серьёзности.        — В любом случае, ты участвуешь в деле, и это не обсуждается, — сказал Адриан, демонстрируя непреклонность твердостью собственного тона и плотно сжатой челюстью.        Присущие ему, пренебрежительное отношения к личным границам не имело предела, но, столь изыскано завуалировать собственный цинизм, слетающими с уст вежливыми колкостями и учтивой язвительностью, а на прощание одарить нежной улыбкой и полными злобой глазами — данный фурор претил, восхищал и имел синоним — Адриан Агрест. Перемены его настроения раздражали до кожи костей, а противоречащие крайности одной сущности изумляли до рвотного позыва.        Приторная маска идеальности спадала с модельного личика, забывая на мгновенье о значимости нарочитых манер, самоконтроль растворялся в воздухе, оставляя токсины, и Маринетт с удовольствием назвала бы таковым его парфюм, что опьянял её разум, благодаря их непристойной близости.        — Не подумай, Принцесса, я не принимал решение за тебя, — хрипло произносит он, сокращая расстояние между их телами, от чего Маринетт шагает назад и врезается копчиком в стеклянный стол, но не смеет разрушить зрительный контакт, — Твои глаза, сияющие азартом, дали ответ. — доносится из его мыслей.

***

       Солнце выскальзывало из горизонта, ухитряясь окрасить небо завораживающими мириадами цветов, плавно переливающихся между собой, подобно акварели в ловких руках художника. Бледно-голубые глаза, с мелким зрачком в силу просачивающихся лучей, оглядывали безлюдные улочки Парижа, через тонкое стекло оконных рам, что спустя несколько мгновений будут наполнены хмурыми лицами и визгом проезжающих машин. Умиротворения царствовало в душе Луки Куффена, что, едва распахнут очи, прочистил горло согревающим зеленым чаем, не отрывая взгляд от живописной картины раннего утра.        Будучи любителем бодрствовать ночами, парня одолевала застрявшая в горле зевота, но горячий напиток яро освежал забитую мраком голову, а легкое покалывание под кожей, воедино с учащенным сердцебиением и дыханием, в очередной раз подтверждали его возбуждение перед насыщенным началом нового дня.        — С каких пор ты просыпаешься раньше жаворонка, мой мальчик? — осипший голос разрезал тишину, но Лука едва лишь натянул уголки губ, содрогаясь в немом смешке.        — Ученик превзошел учителя ещё полгода назад, Ван, — сказал Лука, лениво укладывая подбородок на собственное плечо и встречаясь лазурным взглядом с добродушным, пожилым мужчиной, что, удовлетворенный насмешливым ответом, сдерживал порыв хриплого смешка сжатой ладонью у носогубных складок.        — Видимо, у тебя воистину доброе утро. Поделишься радостью со стариком? — спросил Ван, усаживаясь за маленький кухонный стол.        Небольшая квартира на окраине Парижа нуждалась в капитальном ремонте, но кружащаяся атмосфера, что складывалась из потертых обоев, стопками старинных газет с пожелтевшей бумагой, и слегка сырым воздухом, пропитанным смесью хозяйственного мыла и сигаретного дыма, доставляли Луке неописуемый уют и радость глаз.        — Хах, я всё о том же, Ван Фу, — они вернулись, — завуалированно отвечает Лука, вновь вглядываясь в оттенки рассвета и ощущая тепло весеннего солнца на щеках.        — Может, она вернулась, Лука? — в той же манере загадочности, напоминает Ван с ехидной и самодовольной улыбкой на устах, — Отводя взгляд каждый раз, ты заставляешь меня уверовать в собственные теории. Расскажи мне о ней.        Лука глубоко вздыхает, отчаянно удивляясь его проницательности и сообразительности, но, несмотря на абсолютное доверие и клятвенное обещание не таить секретов, его язык связался в узел, словно разум шибко заразился безмолвием.        — Её волосы темны как небо в зимнюю ночь, а глаза светлы как в ранее утро, — едва слышимый шепот наполнил узкую кухню, но данные слова слетели с его уст небрежной правдой, и собственное откровение поразило Луку до глубины души.        Укладывая седую бороду поглаживающими движениями ладони, Ван Фу нахмурился, вкрадчиво осмысливая предложение и молчаливо изумляясь красноречивости парня. Не находя в себе достойного ответа, пожилой мужчина с громким вздохом поднимается на ноги, скрещивая пальцы за спиной.        — Идём, мальчик мой, нам следует поработать с прибывшими гостями. Иначе, не сносить нам голов.

***

       — Повторим ещё раз...        В очередной раз Маринетт убеждалась, что восхваление Альи как прирожденного гения своей профессии были не напрасны. Едва ли под безжалостную руку журналистки попала сама Маринетт, ведь назвать количество подобных «повторов» было невозможно, не говоря о нескончаемых вопросах, столь непринужденно вылетающих из уст шатенки.        — Алья, прошло пять лет. Ты всерьез думаешь, что, повторяя одну и ту же информацию, я вспомню что-либо ещё? — Спросила Маринетт, удерживая вмиг потяжелевшую голову руками, что опирались локтями о деревянный стол. Несмотря на властвующий вампиризм и невозможную физическую усталость, Маринетт искренне желала уткнуться лицом в прохладную подушку и вздремнуть. И даже седьмой стакан кофе не помогал данному желанию испариться до атомов.        — Ближайшие пару часов я — мадам Сезер, и мы, мадмуазель Дефонсе, будем обговаривать и повторять раз за разом тот вечер, который, между прочем, произошел на пять лет назад, а четыре года и девять месяцев назад. К тому же за последние два повтора у нас появились новые подробности: мадмуазель Зои Ли предлагала вам воду и находилась на улице без куртки.        Сидевшие рядом Адриан Агрест и Нино Лейф тяжко вздохнули, ощущая боль в спине, вызванную сутулостью и двухчасовым сидением в непримечательном кафе, где все четверо друзей дожидались конца смены пострадавшей. Отчаяние и безысходность наполняли разум, безжалостно напоминая сложность их работы. Но лишь часы указывали на прошедший час, неописуемый азарт порождал надежду, ведь следующей в лапах Альи Сезер суждено было стать Зои Ли.        Несмотря на ощущаемое потепление, весна продолжала о себе напоминать, окрашивая светлое небо иссиня-черными красками к семи часам, благодаря чему по всему кафе зажглись гирлянды с желтоватыми огоньками, не убранные с рождественских праздников, но дарующие уют и забытое в силу возраста, парящее в воздухе волшебство.        Холодные пальцы натянули вязаный нежно-розовый свитер по самые костяшки, а затем ухватились за слегка остывший бумажный стакан, вливая остатки горячего кофе в горло. Желая отвлечься от замкнутого круга, состоящего из допроса мадам Сезер, Маринетт соприкоснулась лопатками со спинкой алого кожаного дивана с последующим неприятным слуху звучанием. Тяжелые веки прикрыли синеву очей и постепенно обостренный слух улавливал различный посторонний шум: гул машин за окном, мимолетные мысли клиентов кафе, тихое пение пролетающих птиц, шелест опавших листьев, благодаря чему голос Альи доносился далеким эхом, а из головы ускользнули мысли.        — ... вы искали институт... мадемуазель Дефонсе, вы меня слушаете? — Алья недовольно оторвала взгляд от нескольких листов бумаги с подробными ответами подруги и, словно ища в себе способность испепелять взглядом, посмотрела на Маринетт исподлобья.        — Она устала повторять, как и мы устали это слушать, — констатировал факт Адриан, перекинув руку через спинку кожаного кресла. Белая рубашка излишне помялась за последние пару часов, рукава были засучены по локоть, оголяя выпирающие вены и незначительные раны, полученные в процессе работы. Намеренно указывая на душность их встречи, Адриан демонстративно оттянул ворот рубашки и несколько раз взмахнул ладонью, словно избавляясь от жары.        — А что же ты предложишь, Агрест? Это была твоя затея, — язвительно сказала Алья.        — Открыть новое дело?        — Раздуть из мухи слона. Серьезно, она назвала Маринетт госпожой, и что с того? Полагаться на твоё шестое чувство паршиво, — парировала Алья, поправляя очки указательным пальцем, ведь от ярой жестикуляции они изрядно стянулись на кончик носа. Она, слегка прищурившись, наблюдала за реакцией Адриана, что с удивляющей уверенностью приоткрыл губы, дабы ответить шатенке и продолжить словесную перепалку, но, издав едва уловимый звук, прикусил язык, а вся решительность и упорство уступили место унынию.        — Адриан чувствует некий подвох в данной ситуации, и я разделяю его мнение. Это исключительно личный интерес и побуждение, а от «нового дела» здесь едва ли название, — сказала Маринетт, продолжая прятать небесные глаза за веками. Её тон приобрёл грубые ноты и абсолютную серьезность, а непреклонность к критике собственных слов была выражена скрещенными руками под грудью.        Потерянность на лице Адриана растворилась столь же мгновенно, как и зародилась. Едва ли он уловил приятный слуху тембр, а её медовый голосок произносил слова в его поддержку. Не отводя взгляд от бровей, что по-детски сошлись на переносице, по его телу расплылось тепло, уголки губ слегка приподнялись, а в груди сладостью отдавала волна уверенности — Алья Сезер не сумеет парировать слова Маринетт Дюпен-Чен.       — Вы, мадам Сезер, не обязаны в этом участвовать. Но, оставаясь здесь, будьте добры, «раздувайте из мухи слона» вместе с нами, — небесный взгляд исподлобья устремился на шатенку, замечая в карие глазах смешанные чувства, в лице смятение, а в горле ком.        — Кхм, я на секунду, — откашлявшись от кома в горле, Алья встала изо стола, направляясь к выходу. Накинув пальто на плечи, в её голове проскользнули сотни незначительных мыслей, которые объединяла лишь обида, отдававшая слезами, что удерживали нижние веки, а на кончике языка застыла горесть. — На свежем воздухе станет легче, — думала Алья в мыслях.        Осознание переусердствования собственной напористости пришло мгновенно, и едва Алья перешагнула порог кафе, оставляя от себя аромат духов и звон колокольчика над дверью, лицо Маринетт озарило удивление вперемешку с сожалением и муками совести, а голове запел голос самобичевания. Лишь тогда измотанный, от того и молчаливый, Нино Лейф тяжко вздохнул, привлекая к себе внимание.        Мулат имел право негативно реагировать: злиться, ругаться, кричать, потешаться, глумиться. Маринетт без презрения приняла любой подобный отклик с его стороны, но её удивлению не было предела, когда Нино молча встал со стула, поправляя яркую, купленную в детском отделе, кепку и нежно ей улыбнулся.        — Всё нормально, в связи с обстоятельствами сегодня все на нервах. Я поговорю с ней, — сказал Нино, не имея в голосе ни единой капли злобы, а затем скрылся за дверьми кафе.        — Твою мать, — простонала под нос Маринетт. Её тонкие пальцы скользнули вдоль кожи головы, слегка царапая её ногтями и разделяя пряди иссиня-черных волос. Лоб смиренно соприкоснулся с деревянным столом меж собственных локтей. — Она возненавидит меня, — глухо отдавался голос Маринетт.        В блондинистой макушке воспылало желание провести по девичьей спине пальцами, скользя между выпирающих лопаток по тонкому позвоночнику. На подушечках он ощутил неприятное покалывание, едва рука потянулась к спине, но остановилась на полпути, словно боясь обжечься.        — Не думаю. Уж больно глупая причина прерывать дружбу длинною в пять лет, не находишь? — Сказал Адриан, укладывая руки перед собой на деревянной поверхности стола. Его тон обязывал настроить девушку на позитив, оставаясь словами на уровне знакомого, лишь бы не пересекать черту дозволенного. Адриан уложил подбородок на руки, придвинувшись к иссиня-черной макушке, чьё лицо оставалось прижато к столу.        — Алья чрезмерно импульсивная. Прямо сейчас она желает добить меня еще тремястами вопросами!        — Ай-ай-яй, лезть в голову подруги, как по мне, невежливо, Маринетт Дюпен-Чен, — с наигранным осуждением сказал Адриан, сдерживая ироничный смешок, вызванный возможными пытками журналистки. — По-моему, в импульсивности ты ей не уступаешь. Две минуты назад ты неплохо ей заткнула...        — Я лишь хотела показать, что это задание важно для тебя! — Сказала Маринетт, подняв голову, благодаря чему изумрудные глаза сумели насладиться пунцовыми щеками. — Безусловно, я перестаралась с упорством, но знаешь что? Говоря про невежливость, вспомни, кто ворвался ко мне домой глубокой ночью без приглашения и элементарного стука в дверь? Ты не подумал, что я не одна могла быть?        — А с кем же ты могла быть поздней ночью? — Расплываясь в ехидной улыбке, спросил Адриан.        — Какая к черту разница? Суть в том, что ты не имеешь права упрекать меня, зная о вежливости лишь название, — небесные глаза смущенно забегали из стороны в сторону, а пунцовые щёки потемнели на несколько тонов, приобретая бордовый оттенок.        — О Господи, Маринетт Дюпен-Чен, ты всегда краснеешь, говоря о сексе, или вновь была одинока предыдущие пять лет? — С каждой секундой нахальство в его голосе приобретало более насыщенные оттенки, а на устах застыл смех. Неописуемое удовлетворение наполняло тело Адриана, лишь застенчивость и замешательство разливалось на её девичьем лице красноватым отливом, а речь становилась менне уверенной и путанной.        — Пошел ты, Агрест, — зло произнесла Маринетт, сильнее хмуря брови и заметно морща нос. Её ровный тон, с некой серьезностью и грубостью, удивил Адриана, доставляя восхищение подобной сдержанной реакции, в отличии от всех предыдущих, благодаря чему его брови потянулись вверх, а губы, добавляя комичность лицу, сложились в трубочку.        Представляя в глубине сознания собственный вид, в горле Адриана застыл смешок, который с каждой секундой желал выплеснуться наружу, и последней каплей стального самоконтроля разрушился, едва ли серьезность Маринетт сменилась недоумением, вызванным его внезапной реакцией. Её губы плотно сжались, опуская уголки вниз, и тыльная сторона ладони прикрыла сдерживаемую улыбку, но тихий смешок, вырвавшийся наружу, заставил обоих шумно рассмеяться.        Недовольные клиенты, сидящие неподалеку, окинули пару грозными взглядами и, дабы выразить скрываемую агрессию, громко цокнули и плеснули в кулак, демонстративно привлекая внимание к собственной персоне.        — Зато теперь ты не выглядишь как человек, объевшийся лимонов, — прокомментировал Адриан, вытирая пальцем слезу, что ухитрилась скользнуть по его нежной щеке.        — Так, по-твоему, выглядит серьезность? — в перерывах между хихиканьем, спросила Маринетт. Её руки плотно легли поверх живота, а голос слегка хрипел от неконтролируемого смеха.        — Думаю, все слишком серьезные люди питаются лимонами. Нет, ты видела их вечно недовольные гримасы? Жуть берет! — яро жестикулируя, ответил Адриан. На его губах застыла дурацкая улыбка, более походящая на усмешку, с нотками кошачьего оскала и нахальности, но именно она являлась искренней.        Адриан посчитал собственный домысел весьма потешным и достойным продолжением их пустой болтовни, но когда повисла давящая тишина, а девичье лицо изрядно нахмурилось, прикусывая нижнюю губу, его одолели внутренние сомнения и тревожность.        — Тебе не нравится работа модели, ведь так? — тонкий голос, отдававший в ушах сожалением, разрезал слух. Явное смятение, от надобности произнесенного вопроса, отражалось на её лице приподнятыми уголками бровей и сжатыми в тонкую линию губами.        — Да нет, почему же? — словно отрицая собственные слова, Адриан замотал головой из стороны в сторону. Его ложь отчетливо привиделась голубым глазам, доставляя восхищение столь ужасному умению врать, от того, изогнув одну бровь, Маринетт упорно продолжала ждать правдивый ответ, одаривая парня укоризненным взглядом.        Постепенно осознавая глупость и ненадобность вранья, Адриан горько рассмеялся и закопал руку в блондинистые волосы.        — К чему вранье?        — Я просто недоговорил, — отмахнулся Адриан, получая в ответ лишь сложенные над грудью руки и явный упрёк в лице. — Я хотел сказать, что «не нравится» — это мягко сказано. Подумай сама: ты соблюдаешь диеты, режим, твой график забит от и до, а в перерывах ты заключаешь сделки и общаешься с элитой, что «питается лимоном». Практически во всём мире о тебе знают, порой сталкерят и выискивают к чему придраться. Одним словом, ты — вешалка, и покинуть эти девять кругов ада ты сможешь лишь пустив себе пулю в лоб. Я просто... извини и забудь.        — Нет, всё в порядке! Я просто... — на пару мгновений девичье лицо исказилось сожалением о необдуманности дальнейших слов, но затем, не менее уверенно, Маринетт продолжила, — Я видела твои снимки с фотосессий, и ты показался мне несчастным, — прикусывая нижнюю губу, в глубине души она испытывала некий стыд за собственные слова. — Хотелось пожать тебе руку за профессионализм, ведь, все повелись на твою дивную мордашку, не замечая настоящего тебя, — последние слова силой вышли из её уст, и были едва ли разборчивыми.        — И какой же я настоящий, Маринетт Дюпен-Чен? — в привычном флирте спросил Адриан, сокращая расстояние между их лицами.        — Наглый, упертый и нарцистичный, а твоя улыбка похожа на кошачий оскал! — в миг поменявшееся настроение Маринетт лишь вызвал смешок с его стороны, но на душе, всего на пару мгновений, ему стало легче.

***

       Перейдя порог кафе, и встречая лицом порыв теплого ветра, Алья глубоко вдохнула свежий воздух, от чего её плечи высоко приподнялись. Некоторая обида выбивала из колеи, поражая шатенку собственной сентиментальностью, но она оправдывалась лишь моральной усталостью, ведь количество происшествий и ярких новостей за последние пару дней выросло вдвое.        — Соберись, соберись, — повторяла Алья под нос, топчась на одном месте. Из глаз готовы были вылиться слёзы, что смешались с необъяснимой злобой, и несмотря на врожденную активную агрессию, в данный момент шатенка из всех сил желала сдержать порыв чувств, дабы не разжечь из маленького конфликта огромную, никому не нужную, ссору.        Топот, слышимый благодаря обостренному слуху, доносился из кафе, и явно приближался к Алье, от чего, пару раз всхлипнув, девушка ударила собственные щёки ладонью, тем самым отрезвляя разум.        — Привет, — послышался знакомый голос изо спины, — Как ты? — спросил Нино, оставаясь позади девушки и облокачиваясь о дверной проём. В его голосе, несмотря на отсутствие тактильности, отчетлива была слышна забота и бескорыстное рвение утешить шатенку.        Две пары карие глаз переглянулись, обмениваясь информацией без излишних слов, и лишь тогда, разомкнув руки и расправив их по разные стороны, Нино предоставил ей лучшее лекарство. Грустная улыбка расплылась на лице Альи вместе с тихим смешком, более походящим на всхлип, но сделав пару шагов вперед, её нос уткнулся в мужскую шею, а пальцы сжали его предплечья.        — Ты ведь понимаешь, что она не со зла? — спросил Нино, поглаживая её спину между лопаток. Пару каштановых прядей щекотали кончик носа и прилипли к влажным губам, но мулат опускал подобные мелочи и приписывал их к маловажным. Её хрупкое тело оставалось ледяным, несмотря на пальто и теплый весенний воздух, но Нино продолжал ощущать тепло рядом с ней.        — Да, — ответила Алья, делая вновь глубокий вдох. В нос ударил сладкий аромат мужского парфюма, от чего уголки губ невольно приподнялись, а тело ощущало новый прилив сил. — Это была дешевая манипуляция.        — Конечно, мы ведь все знаем, что без тебя не справимся, — с юмором ответил Нино, получая пару легких ударов по бокам, от чего его смех лишь стал громче.        — Естественно вы без меня не справитесь, умники! Или хочешь доказать обратное? — более оживленно спросила Алья, вынурнув из крепких объятий. Серьёзность её тона была по-истенне детской и более насмешливой, благодаря чему Нино понял, что справился с поставленной целей.        — Никак нет, мадам Сезер. Вернёмся к нашим оболтусам?

***

       — ... а твоя улыбка больше похожа на кошачий оскал!        — Нельзя вас оставить на пару минут, начинаете грызться между собой, — прокомментировал подошедший Нино, одарив пару беззаботным взглядом и сияющей улыбкой на устах. Пара изумрудных и небесных глаз устремились на мулата, с немым вопросом, всё ли в порядке, но лишь в поле их зрения появилась Алья, беспокойство покинуло тело, а услышав её столь же насмешливый голос, оба выдохнули.        — У них особая связь — обмениваться ядом.        Усевшись по разные стороны стола, четверка продолжила беззаботно болтать, опуская мимо их внимания небольшой конфликт, и не обговаривая то, что извинится друг перед другом им предстоит чуть позже. Маловажный диалог о планируемых планах на ближайшее будущее прерывала Зои Ли, освободившаяся со смены раньше положенного.        — Администратор — попущенный козёл!        — У кого-то день не задался? — попутно подхватила Алья, краем глаза взглянув на пару бумаг с четко прописанными вопросами, на которые Зои предстоит ответить. Скользнув пальцем по собственному почерку, шатенка лёгким движением руки перевернула лист и продолжила внимательно вслушиваться в рассказ Зои.        — Кричит весь день, похоже, поссорился с женой, — усевший слева от Адриана, Зои буквально рухнула на стол, невольно демонстрируя уровень вымотанности. Её руки изрядно тряслись от переносимой за день тяжести, а ноги неприятно пульсировали в силу проработанных часов на каблуках. С тяжелым вздохом, Зои приподняла голову, но тут же откинулась на спинку дивана, подавляя очередной зевок.        — Надо её разговорить, и затем перейти к вопросам, — подумала Алья.        — Зои, а почему ты работаешь в кафе? В плане, если я правильно поняла, ты сестра Хлои и дочь мэра Буржуа, и найти более подходящую работу, как минимум по графику, ты без труда сумеешь, — сказала Маринетт, воплощая молчаливую цель Альи.        — Наверное, это попросту страх. Как ни крути, мы с Хлоей сёстры, и очень часто я брала с неё пример. Когда же она уволилась, то словно потеряла себя. Адриан, я думаю, разделяет моё мнение, — её лазурные глаза на секунду встретились с изумрудными, получая с его стороны молчаливое согласие в виде едва заметного кивка. — Может неосознанно, но я сделала вывод, что оставшись без работы и опустошая карту отца, так же потеряю себя, это нагоняет на меня некий страх. Иными словами, лучше я продолжу надрывать здесь, буду знать цену каждой потраченному евро, и останусь независимой.        — Что ж, я рада, что Хлоя не передала тебе писклявый голос и появившееся недовольство. Кстати, ты ведь знаешь, почему она уволилась? — злостная шутка Альи довольно быстро сменилась темой, постепенно вливающейся в нужное русло, от того из уст Нино тихо вырвался смешок, замеченный лишь Альей.        — Да, и я знаю, что у вас ведется небольшое расследование по поводу меня и Мэри. Собственно, поэтому я здесь! — широко улыбаясь, ответила Зои. Её лицо засияло, словно к горлу подступило второе дыхание, а в глазах отчетливо виднелась искра заинтересованности.        — Маринетт, — поправила её Алья, — Что же, 3ои, сможешь пересказать события того вечера?

***

       Рваная чёлка падала на глаза и слегка щекотала переносицу, но наблюдать за сидевший пятёркой друзей, через панорамное окно кафе, не мешало. Втягивая последний тяги сигареты, тлевшей у самого фильтра, его тонкие пальцы, идеально подходящее для игры на пианино, откинули сигарету, а изо рта вылился густой дым в перемешку с небольшим паром, в силу весенней температуры. Лазурные глаза продолжали наблюдать за метящейся иссиня-черной макушкой, с нежной улыбкой на устах и рушащимся желанием в груди: обнять, прижать и более не отпускать на столь длительный срок.        Через пару дырок в джинсах ощущался холод, несмотря на теплоту ветра, от чего по ногам пробежали неприятные мурашки, а едва ощущаемое чувство озноба приказывало вернуться домой и укрыться в плед.        Находясь через дорогу с односторонним движением и небольшим пешеходным переходом, парень старался не думать, ведь прекрасно знал особенности старой подруги, рядом с которой собственная голова окажется далеко не надежным спутником. Темный капюшон скрывал яркий цвет волос и позволял оказаться незамеченным для пятёрки друзей и непримечательным для случайных прохожих, которых, на удивление, было достаточно мало.        Завораживаясь знакомой вампирской фигуре, парень слегка дёрнулся, когда безмолвие заурядной улицы Парижа прервал телефонный звонок. Тяжко выдохнув с ладонью, положенной на сердце, он в последний раз взглянул на обладательницу иссиня-черных волос и ответил на звонок.        — Она в кафе, — заранее зная, с каким вопросом к нему обратятся на другом конце провода, произнёс тот. — Всё по плану, не волнуйтесь.        Не столь значительный вопрос взбудоражил и насторожил его, но, не удержавшись, парень поднял глаза и взглянул сквозь панорамное окно.        — Та самая «Волосы темны как небо в зимнюю ночь, а глаза светлы как в ранее утро», Лука?        — Да, Мастер.

***

       — Повторим ещё раз...        — Алья, прекрати! — почти в унисон запела чётверка, жалобно косясь на шатенку. Небольшое здание кафе осталось практически безлюдным, от того контроль собственного голоса вовсе покинул всех сидящих за столом, что порой выкрикивали незаурядные предложения, а затем тихонько посмеивались.        — Для вас я сейчас мадам Се...        — Привет, — послышался голос, казавшийся большинству знакомым.        — Кагами?