Аберрация моралиста

Влажные поцелуи, словно капли мертвенно-чёрного неба, стекают с щёк Аякса, повторяя контуры тела в поисках сердца. Всклокоченный, он извивается под ними — раздражает кожу спины узлами бечёвки, избегая змеиного взгляда, этим сильнее распаляя визави: Аякс лавирует под давлением чужого тела, вертится между цепких рук, спускающихся ниже, бьёт ногами по солнечному сплетению, теша себя возможностью сбежать. Черты лица Чжун Ли приобретают сардоническое выражение: он кусаче осклабляется, хватая зверушку под челюстью и в предупреждении сдавливая шею. Строптивые мальчишки в его вкусе. Аякс слышит как по сосудам кровь начинает дребезжать быстрее — в такт его волнующемуся сердцу; под языком скапливается склизкий комок страха. В жидком янтаре глаз ему видится увязшее, захлебнувшееся в смоле насекомое — отражение его самого. Его голеностопы пронизывают ржавые крюки, намертво прибивая к кровати, — приштопанные к балкам морские узлы раскрывают ноги, ногти ласкают бедра, вызывая судороги; зудящую шкуру согревает кровь. Парализованный олень, скребущий копытом по камню и прерывисто глотающий воздух, — раздуваются бока, по коже ползут противные мурашки — он, с приподнятым поневоле копчиком может лишь беспомощно раскрывать рот, принимая в себя пальцы. Жаль, охотник пришёл не за его печёнкой и ветвистыми рогами — он не погибнет благородно, как чинный этот зверь. Он будет пресмыкаться перед чудовищем с человеческой шкурой, раздражая горло до пляшущих пятен пред глазами. Чжун Ли вторгается в его кишки адским спазмом снова и снова, растягивая внутренности на свой лад. Набивает щели липким, грязным удовольствием — из них вытекает янтарь. Руки под спиной Аякса немеют — тяжесть собственного тела грозит размозжить в липкое месиво сложенные замочком кисти рук; впивающиеся в поясницу костяшки и пальцы с передавленными артериями посылают пульсацию вниз, к стволу, изнывая от напряжения. Умеренные толчки разрушают всю спесь, заставляя неуверенно заикаться бравадой собачьего лая — раздирать глотку сухим воздухом. Аяксу кажется, раскалённый воск капает ему на живот, расплавляя кожу до кости, и, стекая по лобку, целует внутреннюю сторону его бедёр. Словно цемент стягивает мышцы; превращает конечности в обвисшее на мослаке мясо, — он проглатывает крик, давясь слюной. Блеском в его опухших глазах становятся вытекающие дорожки жидкой соли, — Чжун Ли ловит капли морской воды с красных щёк языком, смахивает слёзы пальцами. Проводит увлажнённой рукой по крайней плоти Чайльда, заставляя того согнуться в судорогах от дополнительной стимуляции и добавить болезненного давления кистям. Они, руки за его спиной, превратились в мясо: кости запястий треснули, а ткани разорвались, пропитывая простыни под Аяксом кровью; всё ещё связанные бечёвкой они хлюпают в такт толчкам. Трение не позволяет приливающему к низу живота жару раствориться, раздражая Аякса регулярной стимуляцией, — в животе скручивается змеиное гнездо. Волосы лезут в рот и глаза, прилипая к щекам. Чжун Ли давит извивающихся червей внутри него, и они с чавканьем превращаются в склизкую кашу, стекающую по бедрам. Размыкает его потрескавшиеся губы, проходится пальцем по зубам, собирая на пальцы слюну. Он зачерпывает фалангами слякоть опарышей, хватает извивающиеся остатки дождевых червей, вытекающие из опухшего сфинктера, кладёт их на язык Тартальи. Сжимает челюсть перепачканными пальцами, призывая глотать. Горло Аякса проткнуто рыболовным крючком — он в конечном итоге закончит с корозирующей железякой, разрывающей желудок, и желудочный сок разъест его потроха. Словно нить жизни, перерезаемая мойрой, дыхание Аякса оборвётся, а кровь почернеет. Секрет, скопившийся под языком, свободно вытекает при отдышке и Чжун Ли сцеловывает его с губ. Подобно жертвенному ягненку, он будет разнежен до костей и сухожилий, погребённый под слоем собственных молитв и соли. Думаешь, кто-то слышит, как ты здесь задыхаешься? Чудище шипит ему на ухо, обгладывая мясо с шеи острющими зубами, разгрызая кости.