Второй шанс

— Все они лишь бракованные шестерёнки, посмевшие крутиться против остальных деталей великого механизма Империи. Ни один из них за всё существование этой вселенной не будет способен стать чем-то большим нежели простой грязью под Нашими ногами. Голос бесчувственен, но на губах улыбка. Глаза увидеть не получается, как бы сильно она не пыталась запрокидывать голову. Потеряв желание продолжать пытаться увидеть Его лицо полностью, Катерина наконец опустила взгляд, тут же цепляющийся за до странного заметную ошибку не иначе как самого мироздания.  На всегда таких идеально белых резных перилах балкона небольшое красное пятнышко. Оно выглядит слишком неправильным. Не должно быть в таком месте этого загрязнения. Не должна одна красная капля вызывать таких противоречивых чувств... — Никто никогда не сможет изменить Моему слову, а следовательно и твоему, пока ты следуешь всем Моим законам и словам. На плечо давит тяжёлая рука в чёрной перчатке. Двое массивных перстней один из холодного серебра с ярко выраженным синим, будто светящимся изнутри сапфиром, а второй золотой с угольно чёрным камнем источают могильный холод, что кажется пробирается сквозь тонкую одежду, покрывая мурашками бледную кожу. До конца высоких перил голова не достаёт, и она, сама не зная зачем, смотрит в щель между идеально чистым и осквернённым алой каплей столбиками. Уши вдруг необычайно остро уловили протяжный треск костей вперемешку с уже давно знакомым десятилетней девочке предсмертным хрипом. Отрубленная голова, по инерции от слишком сильного удара взлетев на несколько метров, снова ухнула вниз, но пара капель вновь попали на балкон, ещё больше разрушая белизну. — Все они посмели оказать сопротивление Моей воле, и теперь столкнуться с последствиями собственной глупости. То что происходит внизу естественно. Она уже привыкла к красному. И всё же когда алые капли чужой гаснущей жизни попадают туда где быть не должны ей неприятно. Смерть здесь. Боль там. А жизнь вообще в совершенно другом и очень далёком месте. Их нельзя мешать. Ведь нужно же соблюдать порядок хоть в чём-то. Да? Сверкают красные и голубые молнии. Полыхает разноцветное пламя, под чьими потоками буквально исчезают без следа многочисленный, отсюда напоминающие муравьёв силуэты. Блестит оружие в лучах садящегося за горизонт солнца, чьи багряные лучи как никогда хорошо подходят к ситуации. Множество громких звуков смешались воедино, но бесстрастный голос Отца прекрасно слышен даже сквозь это слияние. — Когда-то ты станешь моей правой рукой. — Нутро сжимается от какого-то противного предчувствия. Почему-то эти весьма частые для Отца слова сейчас, будучи сказанными в подобной обстановки, кажутся особенно важными и... жуткими?.. Неожиданно от ранее ледяных, будто пропитанных ненавистью перстней, что сейчас словно почувствовали состояние девочки, повеяло подбадривающим теплом. Дышать стало легче. — Я ведь прав? Император не терпит, когда кто-то смеет хотя бы микровыражением своего лица пытаться прервать Его речь. Это юная графиня уже давно выучило назубок. В присутствие Отца нужно почтительно молчать и даже мысленно не сметь перечить. Говорить ты имеешь право лишь при прямом вопросе или в моменты тишины, если это не отвлечёт Его внимание от чего бы то не было, обладающего большей значимостью нежели твои слова. — Вы правы, Отец. Её собственный тихий голос почти не слышен в грохоте огнестрельного оружия и треске магии, доносящихся снизу. Она подмечает эту грубейшую ошибку и демонстрацию неуважения к Великому Монарху даже без особого страха. Года три назад слишком тихий ответ Императору приравнивался испуганным, прекрасно заучившим множество причинно-следственных связей детским разумом к боли. Не физической. Тело никогда не болело. Почти. Это так странно... Её ведь никто не трогал, так почему же где-то внутри отчаянно ныло, а из глаз лились солёные капли, неприятно стягивавшие нежную кожу щёк после своего засыхания. Боль в на данный момент совсем редкие моменты повторения одного из самых частых наказаний Катерины всё ещё есть, но тихая и приглушённая. Да и слёз почти нет. Она просто привыкла к ледяной, тяжёлой рукоятке. Привыкла к неприятному красному, что так неохотно отмывается и забивается под ногти. Привыкла, что все те из слуг к кому она проявит хоть какую-то симпатию обречены уйти. Привыкла ко всему. И адаптировалось. Больше слабостей у неё нет. Теперь «низшие» не удостаиваются даже косого взгляда графини, а она сама делает всё как говорит Отец, старательно не показывая свой страх в редкие моменты ошибки. Теперь красного на руках почти нет. Но где-то на подсознательном уровне она всё ещё его видит... Он будто въелся в душу, на многие века окрашивая её точно также как кожу шестилетней девочки, что впервые почувствовала в руках тяжесть резного кинжала и увидела обречённый взгляд своего единственного друга поддерживаемого стражей. Поэтому Катерина Державина так сильно любит и одновременно ненавидит красную одежду. Этот цвет скрывает кровь, окрашивая в её отвратительные цвета весь невысокий силуэт. Делает её своей в тёмной толпе так сильно похожих друг на друга озлобленных лиц. А ещё Отец всегда его обожает. Кем бы не был в данный момент... Девочка поднимает голову в желании увидеть не злиться ли Император на слишком тихий ответ. Кажется он не обратил на её ошибку никакого внимания. Жёлтых глаз по которым хоть как-то можно было определить Его настроение так и не стало видно. Император продолжал смотреть на бойню со всё той же улыбкой. Перстни, будто почувствовав, что поддержка девочки больше не нужна опять начали холодить. Что-то подсказывало юной графине, что Император этот потусторонний мороз ощущает гораздо ярче и болезненней. Зачем он вообще носит настолько своенравные и нестабильные артефакты?

***

Всё как всегда. Катерина сидит на одном из кожаных диванах в гордом одиночестве. Каждый аристократ знает, что к юной красавице в длинном, обтягивающем алом платье, блещущем в свете плывущих под потолком белых магических сфер, подходить опасно. Старшая дочь Императора не любит общения и чужого внимания. Она сверлит тяжёлым тёмным взглядом каждого отчаянно храброго или просто чрезмерно самонадеянного молодого красавца с высоким титулом, решившего попытать удачу в покорение сердца юной графини. Откуда такая противоестественная красота? Ей лишь двенадцать, но многие мужчины и женщины не могут отвести взгляд от плавных черт бледного лица. Вот что стоит именовать дьявольским обаянием... Наташе этот приём как в принципе и десятки других подобных многолюдных мероприятий нравиться гораздо больше чем Катерине. Сестра среди этой толпы дворян определённо в своей тарелки. Слушает подобострастие дворянских детей и их молодых родителей. Звонко смеётся, давая какому-то весьма недурному внешне пареньку лет четырнадцати в длинном посеребрённом фраке ложную надежду на то что его лик не сотрётся из памяти Державиной младшей хотя бы в ближайшие пару минут. Трясёт идеально белыми волосами и сверкает краснеющими от магии глазами... Ей нравится это. Чувствовать как окружающие бояться, одновременно с тем всеми силами стараясь угодить. Нравиться чувствовать свою практически безграничную власть над чужими судьбами. Нравиться понимать собственную значимость. Она истинная дочь своего Отца, что как никто соответствует всем Его стандартам идеальной наследницы, с детства старательно вбиваемых в голову Катерины. Так почему Император так много внимания уделяет старшей дочери, лишь в ней видя свою будущую правую руку? Почему Он совершенно не обращает внимания на из кожи вон лезущую Наташу, концентрируя в той всё большую и большую чёрную зависть к сестре помноженную на родовую вспыльчивость? А почему Наташа никак не поймет, что Катерине стоять у отцовского трона никогда не хотелось? Почему она всегда считала именно Державину причиной всех своих вообще-то не таких уж и значимых бед? Весь этот замок ополчился против юной графини. Отец, заставляющий её убивать, тех кто имел неосторожность вызвать симпатию в сердце Алого Джокера. Придворные, думающие о ней как о высокомерной не по годам разумной и жестокой юной колдунье и старающиеся всеми силами угождать каждой её прихоти. Милая младшая сестрёнка, с перекошенным от ярости лицом взирающая на очередную победу во всем её лучшей Катерины. В бесконечной веренице одинаковых тёмных лиц, отпечатавшихся в памяти, выделяется лишь одно. Молодой прекрасной женщины с чёрными как смоль волосами и глубокими голубыми глазами. Своей внешностью она сильно напоминает саму Катерину... Чьё это лицо? Почему она совсем не помнит где встречалась с этой женщиной? Почему её черты настолько сильно ей запомнились? Неясно. Но образ перед глазами. Всегда. Даже сейчас... Державина встала с дивана, направляясь в свою комнату. Что-то обсуждающий с князем Закревским Отец не обратил внимания. Ну или же сделал вид, что не заметил. На обстановку в своих покоях Катерина никогда не обращала внимания. Ей просто плевать. На этом всё. Она идёт в спальню к перетащенному ей сюда из гостиной массивному зеркалу в золотой оправе. Садиться рядом с ним на устланный мягким ковром пол... Смотрит. Как всегда. Очень долго и внимательно, рассматривая своё отражение. Юная графиня знает, что стоит подождать ещё немного и сознание поплывёт. Знает, что в отражающей поверхности снова появиться Она... Женщина из снов. Таинственная незнакомка чьё лицо настолько сильно вживилось в саму подкорку мозга, что совершенно не поддаётся коррозии времени. Она точно не просто хороший человек, что чем-то очень сильно понравился Державиной в детстве. Таких ведь много было. И все их черты давно уже забылись или же расплылись, поменявшись до неузнаваемости. А её нет. Эта незнакомка будто всегда рядом... От зеркальной поверхности вдруг повеяло приятным теплом. Почему-то это тепло показалось Джокеру крайне сильно похожим, а может и тем же самым что иногда источается перстнями Отца. Тишину покоев нарушил тонкий звон. Созерцатели. Как смогли прийти? Зеркала дворца запечатаны... На ладони заплясало алое пламя. Император жаждал чтобы его дочери получили силу как можно раньше. В особенности та на которую он возлагал самые большие надежды. Зеркало продолжало звенеть, но отражение не тормозило. Значит никто с той стороны сюда не шёл. Откуда, в таком случае, звон? — Ты хочешь уйти? Кто это сказал? Зачем и ради чего? Стоит ли отвечать? Множество вопросов, которые бессмысленно озвучивать в слух. Множество вопросов на которые Катерина почему-то не так уж и сильно желает знать ответ. — Да. Откуда уйти? Куда попасть? Почему ей всё равно? Возможно потому что голос звучит знакомо. Возможно потому что где-то на подсознательном уровне в памяти всплывает образ тепло улыбающейся женщины с голубыми глазами. — Я не смогу увести тебя другой мир. Богатая тёмная спальня исчезла. Вокруг лишь тёмная пустота. — Я не смогу даже явиться кому-то и предупредить. В голосе звенит грусть. Хотя нет. Это больше похоже на тоску. Глубокую и усталую. — Но мне известно имя того кто сможет стать твоей поддержкой и потерять от этого лишь медленно накапливающееся отчаяние. Катерине совершенно не хотелось спрашивать или уточнять. Она чувствовала спокойствие. Родное тепло, идущее в разрез с холодом Отцовских жёлтых глаз. Уставшему разуму это казалось достаточным для отсутствия какого-либо сопротивления. Тем не менее кое-что узнать Державина, на её собственный взгляд, была просто обязана. — Кто ты? Она не знает, сказала ли это в слух или просто подумала. Не знает как её голос вообще звучал, но зато чётко понимала — её услышали. — Маргарита, — ответил голос. В пустоте повисла короткая, как будто сконфуженная тишина, но тут же была разрушена: — Одна моя... знакомая уже настроила перенос... Надеюсь ты нескоро встретишься... с Нами... Тьма исчезла, а в глаза ударил тёплый свет люстры. Сгорбившийся над деревянным письменным столом седовласый мужчина удивлённо замер, уставившись на впервые за долгое время действительно растерянную Катерину. Звенящий голос Маргариты растворился в пустоте...