Второй шанс

Золото — ненависть. Серебро — безразличие. А когда-то было иначе. Когда-то не было той боли о которой так старательно кричат окружающие... Правда когда было это легендарное «когда-то» Императору понять так и не удалось. Слишком уж размыто и откровенно непонятно отвечали осуждённые перед ударом лезвия. Перстни жалят всё чаще. То раскаляются, поднимая свою температуру до невообразимых значений, заставляющих слегка тлеть даже зачарованную перчатку, то опускают температуру, покрывая окружающее ювелирное изделие пространство коркой льда. Наверное это тоже можно назвать болью. По крайней мере те кому довелось чувствовать на своём плече руку со взбешёнными артефактами кричали громко. Но он уже очень давно не чувствует. Даже когда оставшись в полном одиночестве снимает чёрные перчатки и берёт кольца в бледные руки. Ни жар, ни холод не ощущаются. Как бы сильно она не бесилась, увеличивая давление и практически плавя свою единственную лазейку в материальный мир. Золото и серебро символы богатства на Земле. Пускай и существуют другие гораздо более дорогие металлы в ювелирном искусстве веками используют именно их. Золотой перстень с карбонадо для Маргариты. Серебряный с сапфиром для Александра. Кольца в их случае обозначение второго супруга. Чёткое определение роли в браке. Муж, в своей же голове, почти божество, снизошедшее до обычного человека. Просто высший и светлейший ангел во плоти. Сатана по-видимому... Жена дополнение. Несомненно прекрасное, но куда более слабое и менее... дорогое? Благородное? Пожалуй так подходит больше. Её больше нет в этом мире, но Император продолжает носить перстни. На правой руке. Сразу два. На среднем и указательном пальцах. Не по правилам, но разве он когда-то им следовал. Обручился зачарованными перстнями, носил свой всегда на указательном пальце... Это его мир. И Державин вполне может себе позволить менять его законы и традиции в угоду собственных желаний. Остальным же придётся или смириться, или умереть. Всё потихоньку начинает приходить в себя. Армия подтягивается к границе и набор новобранцев среди челяди начат. Единственным минусом стоит считать не слишком огромное количество средств, но налоги повышены и скоро всё нормализуется. Нужно двигаться дальше. Забыть об ошибках Созерцательницы, сумевшей захватить место в сердце, и простить её. О мёртвых всё-таки или хорошо, или ничего... кроме правды. Но вторую часть поговорки всегда можно опустить... — Ваше Величество! — разрушил мысли монарха один из собравшихся в зале генералов. Молодой ещё. Лет двадцать восемь, если не меньше. Как до такого звания дослужился? Или ему на самом деле гораздо больше, или это молодой гений, или поднялся благодаря связям. Второй вариант предпочтительней, первый терпимый, а в случае третьего долго он не проживёт. — Союзом выдвинуто предложение о перемирии. — Снова? Какая неоригинальность. Тонкие губы сами собой расплываются в усмешке. Кажется он слишком часто улыбается... — Стоит ли принять его, а затем нанести удар по расслабившимся врагам? — Расслабившимся врагам, — повторил многоликий, неужели этот мальчишка и правда настолько глуп? — Думаешь хоть кто-то из них поверит? — никакого пренебрежения в голосе. Просто пустота, пусть сам думает, что испытывает Император, и лучше бы ему угадать... — Я... Простите, Господин, мной была сказана откровенная глупость... — опустил голову генерал. Всё-таки не такой уж и идиот. — Когда мы будем готовы к атаке? — решил не заострять внимание на мальчишке колдун, ложа руки на круглый прозрачный стол перед собой. Забавно, подобные столы всегда были символами равенства сидящих за ними, но каждый в этой комнате прекрасно понимал, что равными собравшиеся будут лишь в могиле, пожираемые червями, да и то не факт. — В ближайшее время, Ваше Величество, — отозвался Артур Воронцов — потомственный дворянин, верный и талантливый лидер, неоднократно доказывающий свою полезность. Старый, седой, с уставшими голубыми глазами, вызывавшими ассоциацию с уже доживающей короткую жизнь собакой, ничтожной в своей привязанности, но несомненно пока ещё нужной в хозяйстве, а от того всё ещё живой. Возможно он даже даст ему прожить подольше отмеренного. Если настроение хорошим будет. — Но у нас есть ряд проблем... Проблемы. Короткое слова, так сильно ненавидимое и Им самим, и Вторым, и остальными. Благодушное настроение сошло на нет почти мгновенно, но Император этого показывать был не намерен, ровно, как и все остальные эмоции. Не заслужил никто в этой комнате возможности лицезреть чувства своего Повелителя. — Каких? — На севере Империи начинают вспыхивать волнения... Мятежники подрывают склады с оружием... Агитируют мирных жителей... — Артур, неосознанно отодвинулся назад, вжимая голову в плечи. Император ещё ничего не сказал, но что-то внутри начинало сжиматься, под холодным взглядом, что пускай ничего и не выражал, но всё равно сильно давил на психику. — Почему мне об этом никто не доложил? В комнате темнее не стало, холода не появилось, да и голос монарха остался неизменным. Но страшно стало всем. Возможно от воспоминаний о том, что стало с прошлым подобным советом, и какое содержимое имели чёрные пакеты с их перемолотой плотью, доставленные родственникам. Воронцов, как никогда сильно пожалел, что именно он сейчас вынужден разговаривать с Властелином. О, с какой бы чистой и искренней радостью он бы тихонько посидел где-нибудь подальше, стараясь не отсвечивать, как и делало большинство присутствующих, желавших ещё немного на этом свете пожить. — Мы не хотели Вас беспокоить по пустякам, ведь их было лишь пятеро... — Возможность революции... Это пустяк? — Жёлтые, дьявольские глаза, что в самом нутре, бурят сердце, выедают душу. За что Артуру всё это? Почему?.. — И правда, господин Воронцов, как так вышло, что вы не сообщили об подобном, несомненно ужасном, событие ранее? — едва пряча ехидство уточнил, кто-то из новеньких. Лет сорока, загорелый, цыган, кажется... По губам Императора сама собой растянулась ухмылка. Каждый будет закладывать друг друга в надежде выжить. Прекрасно. Цыган, явно подумав, что Император разделяет его точку зрения, продолжил, набравшись не храбрости, а скорее наглости: — Такое ведь происходит лишь на севере, не значит ли это, что ваша жандармерия слишком слаба, для сдерживания народа и мятежников, которых «всего лишь пять»? — с ухмылкой процитировал смуглый генерал. — А у вас, как? — усмехнулся Император. — Прекрасно, Ваше Величество! Госпожа Фрида фон Шпильце подняла налоги и народ исправно их выплачивает, а к тем кто не желает этого делать, приходим мы, и они всё равно платят, — губы главы южных отделений жандармерии растянулись в оскале. — Собой частенько. — Ага, платят, — процедил ещё кто-то. — Только вот большая часть этой оплаты уходит отнюдь не к Даме Теней и не к вам, Ваше Императорское Величество, а в иные... слишком широкие карманы и загребущие чёрные руки... — У вас есть доказательства? — почти прошипел цыган, оборачиваясь к обвинителю. — И вообще, разве не вы отвечаете за природные ресурсы Сибири? У меня имеются некоторые данные, исходя из которых, я могу сделать вполне обоснованное и наверняка верное предположения, что вами совершаются абсолютно преступные и дезертирские схемы по продаже древесины представителям Восточного Союза. — Вздор! Зато мне доподлинно известно о причастности вас к заговору против Баронессы... — Да как вы смеете порочить моё имя настолько грязной ложью?! Я вызываю вас на дуэль, князь! — Спокойно господа, уберите эту лживую ярость, кому как не мне знать, о вашем желании саботировать работу подконтрольных вам людей и соединить усилия с мятежниками, ради гнусного и подлого свержения самого Великого Императора! — Да что ты несёшь?!. — Говорит бог мужику «Я тебе дам абсолютно всё, что ни попросишь, но с условием: твоему соседу — того же самого вдвое больше». Подумал мужик и говорит: «Господи, пожалуйста, выколи мне один глаз!» — с ехидством «произнёс» Второй, похоже всё-таки решив перестать пытаться не вмешиваться. Отлично! Теперь не будет так одиноко и скучно... — Согласен, — хмыкнул Император, никем в начинающемся споре не услышанный. Какая жалость. Люди снова выбрали не тот путь, закладывая друг друга, раскрывая реальные и только что здесь придуманные тайны. Ну ничего, Они не расисты и не сексисты. Жёлтые глаза налились алыми цветами Второго. Все уйдут. Незаменимых-то, как Им хорошо известно, нет. Стол треснул, обваливаясь на землю кусками битого стекла. Уже почти сцепившиеся, слишком привыкшие к безнаказанности аристократы не понимали, не видели, не осознавали. Лишь двое из них поняли, что сейчас произойдёт. Старый Артур — единственный выживший из прошлого совета и, что странно, двадцатилетний мальчишка, кинувшийся на пол и закрывший голову руками. Наивно. Наивно, глупо, смешно. Стекло взметнулось вверх, ударив. Не сильно. Слабо. Болезненно. Осколки впивались в плоть, медленно в неё проникая. Отслаивая мясо от костей. Сначала в голосовые связки — Они не любят криков, Они любят тихие предсмертные хрипы, чувствовать дрожь, ощущать чужие, а от того такие сладкие страх и беспомощность, сковывающие дрожащие слабые тела. Потом во все вены и артерии, прорезая их насквозь — Они любят красный, ведь тот прекрасен, гораздо красивее и утончённее чёрной гнили в Их собственных венах. И всё красное. Всё красивое. А мальчишка жив. Он-то понял, что делать. Понял свою ничтожность, не пытался сбежать или напасть, а просто упал на пол, отдавая свою жизнь без боя. И Они прошли мимо. И Они внимания не обратили. А вот Артур не на полу, не на коленях даже. Он просто смотрит в открытую и молчит. — Я не могу так больше, Господин. — И правда псина. Старая, больная, с сорванным от постоянного лая голосом и шрамами от ржавых цепей. И глаза... голубые... мутноватые даже... смирившиеся... усталые... Может вырвать? В формалин погрузить или остекленить? Оставить на память? Точно... На память... — Прошу Вас... прекратите мои мучения, пожалуйста, убей... — моментальный выпад. Лёгкие прошиты насквозь. — … те... — и струйка крови покинула открытый рот. А смотрит-то обиженно. Будто ждал того, что придётся убеждать, молить, кричать про свои душевные боли и невозможность более подчиняться Императору. Будто думал, что в правиле «незаменимых нет» является исключением. Он осел на пол. В молчание. В мёртвой, навеки застывшей обиде на бесчувственного Господина, что даже дослушать своего верного пса не пожелал. Опять новых искать? Есть ли среди дворян хоть кто-то, если и не слишком верный, то хотя бы адекватный? Тот кто не будет в открытую конфликтовать с врагом, плевав на сидящего напротив Императора? И как с такими ресурсами воевать, когда собственные военачальники готовы друг друга, на радость мятежникам, живьём сожрать?