Божественное подобие

Селена открывает глаза уже в лечебных покоях, всё также чувствуя в своих руках тёплые ладони Лиама. Застывшие на глазах слезы и пыль неприятно царапают слизистую — королевна пытается проморгаться после долгого сна без сюжета. Только темень и еле доносившиеся голоса нянечки, отца, брата и дяди (возможно, она могла слышать и советника, только сразу потеряла это воспоминание); ранее пыталась прийти в сознание, кое-как поднимала ладонь, наблюдала за тем, как движение следом остается в воздухе — ладонь удваивается, утраивается, но скоро обессиленно падает. То было не время для бодрствования. Горло сушит. За стакан воды можно и душу продать — только спустя очередное мгновение дрянного воспоминания она различает сухость от растекающейся боли. Открывает сухие губы и слабо морщится от давящей чувства — каждое движение, каждый вздох отдаётся мукой. Яркое солнце пробивает тонкие шторы и освещает спящую на её кровати макушку брата. Совсем рядом сидит няня Жози, всё также спящая, — королевна с грустью замечает седые волосы на её всегда идеальной укладке. Их явно прибавилось за время ее бессознания — наверняка, нянечка будет жаловаться о своем дурном сне и сбитом режиме из-за нее. Драядка слабо улыбается, но тут же слабо дёргается от боли в шее. От одного только вида близких людей Селена желает закрыться наедине с собой: сколько переживаний пришлось на их души? Наследница с ужасом представляет переживания нянечки и брата, насколько эгоистичным было бы оставить их? Насколько та жестоко обошлась с их чувствами? Лиам быстро просыпается от небольшого движения сестры. — Селена! — тут же подскакивает он, крепче сжимая её ладонь. — Ак-к-ку-, — улыбается, превозмогая боль. Сильно жмурится. — Селена! — строгий голос няни мимолётно отвлекает её от непосредственности брата, — Врач строго настрого запретил тебе пока говорить и тем более смеяться! Эмоции в твоём лечении излишни. Только спокойствие и терапия, — женщина проходит к койке воспитанницы и аккуратно гладит потускневшие рыжие волосы, — Слава Тару, ты жива… Селена и Лиам ребячески переглядываются. Нянечка, несмотря на строгие принципы воспитания, остаётся женщиной, которая полюбила их больше, чем Королева и Король. Это не может не забавлять, но и не может не вызвать глубоких ответных чувств. — К-к… — пытается сказать девушка, но страшная боль сковывает — Врач сказал, что как минимум неделю тебе придётся провести в таком состоянии, — строгий наказ Жозефины. Она садится на койку больной, распутывает бинты вокруг её шеи — аккуратными движениями трепетно стягивает слой за слоем, боясь лишний раз надавить сильнее необходимого, — и щедро смазывает мазью из собственного сбора особых трав. Девушка слабо дёргает головой, сразу получая слабый подзатыльник от няни за лишние движения. С головой все должно быть в порядке, хоть последняя выходка и говорит об обратном. — Как война? Мы потеряли главнокомандующего… Но одержали победу, — добро улыбается Лиам, сразу догадываясь о мотивах и интересах сестры, — Благодаря тебе мы смогли это сделать, — он крепче сжимает ладонь девушки, понимающе улыбается. — Твои мысли обо всём, кроме себя, привели тебя к смертельной ране, Селена! Позволь хотя бы сейчас подумать о себе. Лежи и отдыхай, всё в порядке, — причитает Жозефина. Селена в ужасе смотрит на Лиама после новостей, надеясь, что тот поймёт ее вопрошающего взгляда, но тот уходит, стоит Амели неловко постучать и вызвать принца с няней к королеве. Королевна в ужасе смотрит за их уходящими спинами. Глубокий вдох. Морщится от непроизвольной боли. Выдох. Шевеля пальцами на ноге, девушка старается вернуть себе ощущение собственного тела. Поднимает колено. Всё в порядке, только лишь ранение в шее. Королевна встаёт на ноги, опираясь о стену. Больничное одеяние не лучшим образом подчёркивают её фигуру — ей всё равно. Босыми ногами ступает по холодным камням, хоть и содрогается всем телом от холода и неожиданно закружившейся головы — идти вперед продолжает уверенно, хватаясь побелевшими ладонями за стены. Колющий по самым костям холод пробирает каждый сантиметр — там и нагретая больничная сорочка покрывается мурашью от камня. Хватается же за равнодушный булыжник отчаянно: опоры другой нет. Не по-королевски дергается от леденящего кости холода от дворца, от его стен и пола, от освещенного свечами коридора и слепых гобеленов с изображенным на них Таром. — Принцесса! — окликают её солдаты, стоит ей появиться на пороге палаты с раненными воинами — героями битвы с дикарями. Десяток гвардейцев на койках мгновенно замолкают, смотрят на Высочество. Ожидают её реакции. Сколько любопытных глаз, перевязанных конечностей и неловко поджатых губ. Солдаты, клявшиеся Ульриху и Бертилаку в верности родине, наблюдают за ней, кто повёл их на верную смерть и потерю былой спокойной жизни. Они клялись отдать сердце за Долину Забвения — Селены ради, на больные ноги вставая, хлопают они: улыбаются, смеются, восклицают её имя, кто-то и присвистывает. Селена вымученно улыбается, пытается отмахнуться от неожиданных оваций — сильно смущается, только ответить не может. Терен поднимается с кровати, ловко орудуя костылем — успокаивает солдатов и усаживает девчонку к себе на кровать. Девчонку, которую ему по долгу службы приходилось защищать от всех напастей — девчонку, которой близится третий десяток и корона с ответственностью за всю Долину. Терен, заставший её ранение и королевское своеволие, наглость и смелость, добро улыбается наследнице престола. Волосы его ночным небом разбросаны по его гордой осанке — словно не прошёл битву с дикарями, словно не сидит сейчас в лазарете. Распущенные волосы, подкрепляющие его воинскую стать, совсем поблекли за это время, но улыбка все та же. Опекающая и отчего-то действительно счастливая. Слезы сами подкатывают к женским глазам — десятки гвардейцев, находящихся здесь, пали на битве против дикарей, куда их повела она. Селена знает, что у Терена дома жена и больная дочь, отчего его избитый вид только сильнее удручает виновницу происходящего. — Ваше Высочество, — мужчина добро улыбается и обнимает её — позволяет себе панибратство лишь из знания о дозволении к этой фривольности, — Как у Вас состояние?.. — спрашивает гвардеец, гладя её по спине, словно не было между прошедшим десяти лет, словно она снова простая девчонка с мечтами, до которой все стараются дотянуться, присвоить, овладеть, погубить. Селена слабо кивает, совсем невесомо дотрагиваясь до повязки на шее — каждый присутствующий понимает. — Мы все идём на поправку. Помните ведь? Ускоренная заживление, — ободряюще улыбается гвардеец, стараясь успокоить принцессу. В последний раз Терен видел её слезы, когда та потеряла тряпичную куклу, двадцать лет назад. Ладонью стирает с её глаз слезы, восхищаясь силой наследницы престола. — Ч-чем… Могу, — девушка громко сглатывает, морщась от боли, — Помочь?.. — Не надрывайтесь, Вам бы самой отдохнуть… Ещё утром Вы были без сознания. Говорит и знает — спрашивает ведь ежедневно о её состоянии у сестер. Селена отмахивается. Девушка осматривает военного, он действительно выглядит крепко — такой же мужчина с гордым воинственным станом, длинные черные волосы лежат ниже груди, его колоски распущены. — Человек ранен и не может так быстро залечивать раны, — гвардеец указывает ей на зашторенную со всех сторон кровать, словно Долина не могла выделить тому отдельной палаты, а если бы и выделила, то данный жест был бы принят, как отречение всякого дружелюбного отношения между народами. Королевна поднимается на дрожащих ногах, коротко осматривается. Гвардейцы благодарно поклоняются к ней. Селена смахивает с глаз последнюю слезу и направляется к человеку. Терен помогает ей дойти до человека. Одергивает штору. — Он ещё спит. Рана далась ему тяжело, первые дни была жуткая температура, но до сих пор по ночам от боли стонет, оттого и спит, когда боль отступает, — тихо говорит Терен. Девушка садится на стул рядом с койкой, благодарно кивает гвардейцу и берёт в руки склянку. Аккуратно приподнимает больничную рубашку и осматривает глубокую царапину от когтей на рёбрах. Невольно трогает свою повязку на шее. Селена глубоко выдыхает, отпуская свои опасения насчёт его гибели, однако сильный жар не может не волновать: на тумбочке берёт небольшое полотенце, смачивает его в холодной воде и аккуратно проводит им по разгоряченному лицу Роберта. Тот сильно жмурится. — Ваше Высочество? — хриплым голосом спрашивает главнокомандующий, просыпаясь. Принцесса подносит к нему стакан воды, в холодном здравии молчит, словно придерживается того неофициального договора. Однако, один лишь её обеспокоенный взгляд способен доказать многое, отрекая видимое безразличие. Бледное, исхудавшее лицо девушки говорит о её критическом состоянии под ярким освещением незатянутого страшными облаками солнца — впервые за эту неделю. Роберт только из слухов гвардейцев мог понять, что та была серьёзно ранена: сам к собственному стыду признавал страх за её жизнь. Горячие ночи в страшных мучениях проходили особенно жутко для него, в волнении за неё тот с нелепой тревогой пытался найти её, открыть для себя её состояние через мироощущение. И каждый раз чувствовал лишь смутный, еле живой образ, тихое дыхание и дрожащие ресницы. Каждый раз делал себе хуже, понимал, что температура держится из-за бесконечного потока мироощущения — сильно много энергии потребляет эта способность. Селена не замечает волнения на его лице, продолжает заботу о раненном солдате, полностью в своих мыслях. Он слабо прикрывает глаза, желая забыть о мучительных днях и ночах, что тот провёл в диких болях и мыслях только о ней, мыслях, что помогли ему перетерпеть всё ужасное в надежде о её благополучии. — О чем Вы думали, вступая в бой? — говорит Роберт, до сих пор не определяя для себя восхищение это или укор. Долина могла остаться без шанса на продолжение престолонаследия в истинном виде, как оно проходило последние века. «В гавани кораблю спокойнее, но он строился не для этого» — пишет она на салфетке, оставляя свою подпись внизу. Основной посыл вполне ясен, но имеет второй подтекст, который бы советник Реймунд бы прочитал и стал бы допрашивать Высочество о её планах на торговлю. Роберт читает и слабо улыбается храбрости наследницы и её благим намерениям на отношения с Альтергроу. — Как долго Вам ещё ходить с повязкой? И когда появится Ваш бархатный голос? Она показывает семь пальцев, показательно игнорируя отпущенный главнокомандующим комплимент. Однако мысли так и бьют панику от альтергроузских манер — без всяких сомнений принцесса очарована. Мгновение на осмыслить происходящее, второе мгновение — она снова ведёт холодными пальцами по его рёбрам, вовсе не желая тронуть его крепкую грудь или торс. Но она трогает. В момент отдергивает руку, когда Роб в тот же момент хватает её за запястье. Рефлекторно та хлопает его свободной рукой. Возмущённые взгляды обоих, они хмуро смотрят друг на друга. Девушка может разглядеть каждую его морщинку на лбу, отчего хочет дотронуться и до лица. Грубая щетина на щеках, пухлые обветренные губы, уставшие глаза. Высочество грубо выдыхает, стараясь объяснить себе неожиданно необходимую тактильность неспособностью разговаривать: совсем как при случаях потери зрения, люди ориентируются на чуть более обостренный слух. Успокаивает себя тем, что с выздоровлением придёт и прежняя нетактильность, прежняя холодность. А пока прикосновения скажут больше, чем слова. Пальцами оглаживает его грубую ладонь, движения совсем короткие — она еле дотрагивается до его пальцев, касание эфемерное, излишне приторное. Роб охватывает её ладонь более уверенно, переплетает их пальцы. Его рука в двух её тёплых ладонях. Руки необыкновенно для принцессы грубые, полнятся мелкими шрамами, обветренные; вовсе не нежные. Стоит Высочеству вернуться в реальность, как убирает ладони. Главнокомандующий меняет гнев на милость и слабо улыбается, только после поняв, что резким движением хотел лишь оставить её ладонь на его теле — медсестры с нежными ладонями поистине грубы с ним, зная о его происхождении, оттого каждый их визит на ежечасную заботу о больном превращается в резкие, неделикатные движения без желания помочь. Селена необыкновенно нежна. Наследница встаёт с места и покидает его обитель, также без слов, закрывает его шторками и слабо покачивается в сторону. Благодарно кивает одному из гвардейцев, что вызвался ей помочь и доходит вместе с совсем еще молодым воином до своих покоев. Высочество высматривает на гладком, ещё детском лице новые шрамы и виновато отводит взгляд: она отправила на войну свой народ — отныне она не допустит вероятность смертельных битв. — Ваше Высочество! — советник Реймунд сразу же подбегает к принцессе стоит ему выйти в коридор, подхватывая её под руку по другую сторону от воина. — Как Ваше самочувствие? — Ей пока тяжело говорить, — поясняет гвардеец, заходя в королевские, отдельные ото всех лечебные покои. — Говорят о постельном режиме и покое, но… — Высочество не успокоится, пока не выяснит, что всё в порядке, — усмехается тот себе в усы, помогает принцессе лечь, удобнее устроится на кровати, — Спасибо за помощь, свободен. Девушка ещё с недоверием смотрит на царедворца Альтергроу, но и не прогоняет, приглядывается к странной исходящей опасности от него. Он определённо не кажется злодеем данной оперы, но и другом назвать его нельзя: слишком хороший и задумывающийся о выгоде каждой стороны, но и не смеет идти наперекор своему (явно что-то замышляющему) Величеству; слишком любезен, где слово 'слишком' истерично забирает интонацию, вызывая опасения по поводу чрезмерной лести. — Смею предположить, что Вам интересны новости, произошедшие за время Вашего… Отсутствия, — советник вполне себе удобно усаживается на стуле рядом с постелью Высочества, специально игнорируя её подозревающий взгляд, но явно акцентируя собственное внимание на её рвении вернуться в былой строй и ощущение ответственности, влияние на общую ситуацию, — Драяды с помощью людей одержали победу над оголодавшим племенем людоедов, ход битвы происходил в течении около двух суток, ровно 43 часа и 20 минут. Ожидаемые потери составили четверть общей армии, однако после того случая на деревни и города не происходило нападений и визита дикарей. Как бы ни было прискорбно это сообщать, но главнокомандующего Ульриха нашли покойным: увечье не похожее на клыки, когти или открытые переломы, его закололи кинжалом. Король и принц Бертилак предполагают нечаянное увечье в порыве горячей битвы за безопасность Долины, однако Королева настаивает на обвинении людей, — Реймунд говорит спокойно, словно не его народ Маргарет обвиняет в интригах и смерти главнокомандующего, — По общему итогу Вы пролежали в коматозном состоянии около недели: за это время Величества организовали сборы на лечение пострадавших воинов и празднование победы. Как я полагаю, мероприятие планируется через полторы недели за учётом Вашего полного выздоровления, а также выздоровления бóльшей части гвардейцев. — Реймунд говорит, полностью отдаваясь в произошедшие за неделю действия, искренне радуясь внимательной собеседнице — одна из немногих, кто готов полностью выслушать его бесконечные разговоры (на его собственное удивление, никто не желает оказаться царедворцу другом и тем более собеседником его множественных монологов, а сказать тому всегда есть что), — Также Величество Альтергроу просил передать извинения и днем назад отправился на решение некоторых проблем домой. Принцесса аккуратно перехватывает ладонь единственного, кто в полной мере смог удовлетворить её любопытство в насущных новостях, и особо нежно, деликатно указательным пальцем дотрагивается до его запястья, совсем рядом с дорогими альтергроузскими наручными часами, почти сразу отнимая палец, но снова опуская его в определённом ритме, оставляя ему небольшое бессловесное сообщение. Дотрагивается к нему без перчаток — маленькая хамская оплошность для столь внимательных к деталям драяд: только лишь супруг может касаться ладони придворной дамы (а уж тем более наследницы престола) без перчаток; Селена продолжает грешить, прекрасно зная об осведомленности Реймундом местных правил и традиций. — Всегда пожалуйста, Ваше Высочество. Рад служить Вам, — совершенно спокойно, без мыслей о собственной выгоде в данном союзе Реймунд улыбается в ответ на её мягкую улыбку — благое отношение Высочества многого стоит, особенно данной заносчивой фигуре; особенно столь деликатный и опасный жест. А советник, подобно мальцу не видавшего жизнь и прочих благодарных женщин, искренне смущается столь тактильной инсубординации, прекрасно понимая смысл данного жеста — не попытка проигнорировать или уйти, а истинное принятие как человека, что не сможет причинить зло за собственным поведением и воспитании. Поднимая целомудренный взгляд на горделивую стервицу (упаси Тар королевну от знания, как её именует в собственных мыслях царедворец), Реймунд отчётливо видит взгляд человека, который нашёл то, что так долго искал: ему точно не спутать этот взгляд зелёных нашедших поддержку глаз. После ухода советника из её палаты, она обращает короткий взгляд на небольшую шкатулку с подписью короля Альтергроу и датой сегодняшнего числа. Девушка открывает и видит небольшой набор ручной работы украшений с сухоцветами в эпоксидной смоле. Селена улыбается столь лёгкой красоте и трепетному подарку, что сумел тронуть её душу, несмотря на все предубеждения — стоит ей только задуматься о Деймоне, как вспоминает брошенную невзначай фразу советником: Деймон в Альтергроу. Наследница широко улыбается и даже смеётся: прохвост подбросил ей шкатулку во время её похода к палате военных, да и специально поставил дату. — Какая милота! — Прима забегает в покои совершенно нахально и даже не удивляется её восстановлению, забирает подарки и сразу же примеряет, красуясь перед зеркалом. Селена широко улыбается, превозмогая боль, и хлопает по кровати, рядом с собой, приглашая мерзавку к себе. Обнимает комфортно расположившуюся девчушку, обласканную подарками Реймунда. Палата военных снова принимает неожиданного гостя, полнится аплодисментами и вскриками молодых воинов. Терен отвлекается от прочтения письма супруги, поднимая взгляд на так очаровательно оперевшегося о косяк двери принца. Бертилак широко улыбается и смущенно отрекается от всяких похвал, но в той манере, что без всякого сарказма просит продолжать. Двое гвардейцев выходят, не выражая того восторга — говоря откровенно, они бы вышли и при принцесске, но не осмелились. — Молодец! Мы в тебе не сомневались! — полнится палата больных солдат. — Это всё учения Ульриха, не более, — откланивается Берт, галантный принц, придворный угодник и всеобщий любимец, — Терен, на пару слов. Помогая старому знакомому подняться на ноги и выйти из палаты, тот сопровождает военного на балкон, где никто не посмеет нарушить их покой, их разговор тет-а-тет. Берт делится переживаниями: многие старшие военные ополчились общей ненавистью на него, заявляя о незаслуженных лаврах итак всеобщему любимцу. Возможно, они и являются правыми — неофициальный шут всего двора заявляется на бой веселья ради и объявляет себя главным, перестраивает стратегию, а после получает одобрения и рассмотрение его на роль главнокомандующего с неимением ни официальной службы, ни прочих воинских званий. Терен тяжело выдыхает и бьёт загипсованной ногой по полу — случайное показание своего неодобрительного настроя, да и вовсе не в поддержку старших военным, в числе которых сам является. Прекрасный Бертилак, создание луны — так кличут его во дворе и в народе, необычная внешность для кровного уроженца королевской знати, — бредит странными идеями, которые, наверняка и стали следствием завидных речей: каждый пользует своё право кинуть триумфатору гадость. Досадные слухи, прямые высказывания не могут не тревожить душу замечательного принца, покуда никогда он и не являлся алчным прохвостом, никогда не желал громких побед и всеобщего признания — в понимании Берта этот скоротечный и изменчивый мир может дать только удовольствие. Проверьте свои идеи да мысли, прекрасный Берт, Вы имеете полное право и все возможности назваться Божественным, оставить свой вклад в историю и увековечить свою жизнь в бессмертии славы собственных достижений, да плевать на всяких правых али неправых убеждений о справедливости: Терен собственными глазами лицезрел доблесть и неугомонное желание защитить Долину, Терен, как и прочие солдаты, — свидетель справедливых лавр и всеобщих ласк Бертилаку; Терен, как и прочие солдаты, — свидетель трусости и неспособности старших воинов взять битву в руки, да и не смеет никто осуждать гвардейцев, Терен и сам не смог найти в себе сил повести испугавшихся мальцов против крепких дикарей. «Сражаться вопреки страху», — та мысль, которую старший воин повторяет Бертилаку, покуда страх может овладеть не только перед страшными монстроподобными людоедами, но и перед обществом. — Мне его не хватает, — тихо говорит мальчик, нашедший в главнокомандующем Долины того, чего не нашёл в умерших давно родителях или в занятой государственными делами сестре. — Мне тоже, — смущенно Терен кладёт свою большую крепкую ладонь на плечо принца, в памяти прокручивая, как каждое ранее утро сопровождалось детским смехом Берта, который тренировался с Ульрихом в тайне от всех. Фриссон. Нет мелодии более сладкой, более пленительной, чем её голос. Ничто не способно вызвать большего волнения, трепета и содрогания, как её эфемерное касание — назло всем правилам и запретам. Её внимательный взгляд и трепетное придыхание, когда не может сказать что-то — оставляет в себе, однако кладёт ладонь на его. Говорит намного больше, чем хотела, водя ноготком по линиям на его руке. Восхищение в его взгляде, каждый её визит — опасность к неверному истолкованию её мотивов, желание помочь и нежный взгляд. Роберт идёт на поправку подозрительно быстро после её выхода из коматозного состояния, оно и верно, ему нет повода лишний раз волноваться. Однако за восхищением и нарастающими чувствами кроется другое — принятие. Непозволительная грань. Роб смотрит в зеркало и видит проклятые уши, эхом в сознании прокручивает все оскорбления, все издевательства и всё отвращение. Что ещё хуже?.. Его желание встречи с ней — ожидание у окна стука её каблучков и того самого трепета. У него нет выбора: в днях, полных тоски и бездеятельности, он становится пленником их встреч — в днях, длящихся так долго без неё, украшенных её словами, её запахом, её касаниями и воспоминаниями о ней. Пустующая палата. По сравнению с человеческим метаболизмом драяды действительно крайне быстро теряют болезненные ощущения и спокойно выходят с палат, оставляя главнокомандующего Альтергроу наедине с собой. В какой-то момент его перестают посещать даже медсестры. Роберт самостоятельно дотягивается до баночки мази и смазывает рёбра, каждый раз, как в первый — несравнимая щиплющая боль в сопровождении с отвратительным запахом лечебных трав. Вход без стука, военный напрягается. Прикрывает глаза в мольбе искренне просит Тара (в которого в силу своего скептицизма не верит) отвадить заботу принцессы, но слышит неровно бьющееся сердце — не сразу осознаёт, что слышит в висках вовсе не её, а свой тревожное биение. Он не хочет признавать, что желал этой встречи, не хочет думать, что ради неё просыпается по утрам и засыпает ночью — лишь бы увидеть её полную искреннего желания помочь, либо провести с ней танец в ночных, диких и самых смелых мечтах. Он уверен, принцесса подобна болезни — покуда сразу не извлечь, начнёт покрываться осложнениями, поглощая весь организм. Зараза. — Здравствуйте, Роберт, — проходит в его одинокую палату девушка, по-детски улыбаясь, когда видит прогресс: главнокомандующий уже способен держать вертикальное положение. — Реймунд проболтался, что Вас тянет к солёным изыскам, что хорошо бы сочетались с вином, я достала наисвежайший сыр, Вам необходимо его попробовать, — воодушевленно говорит та, наконец вернув себе голос. Никто не смеет не заметить страшный шрам на её шее, как и не смеет сказать ей об этом в лицо, однако принцесса смотрит в зеркало и прекрасно всё видит — специально просит Амели подбирать наряды, которые бы акцентировали внимание на ужасных глубоких узорах — шрамы украшают сильных драяд. — Не хочу есть. — строгий ответ, Роб отводит взгляд. Капризным ребёнком он изучает каменные стены, каждую мелкую трещинку и каждый неровный выступ. — Главнокомандующий Штицхен, Вы же не малый ребёнок и должны понимать, что еда необходима для здоровья, в особенности… — Я не хочу Вас видеть, — мужчина встаёт на ноги, лишь мельком одаривая навязчивое Высочество высокомерным, полным презрения взглядом. — Позвольте узнать причину, — Селена откладывает поднос с яствами в сторону и делает шаг вперёд к нему — Вам необходим повод для неприязни?! — мужчина в два шага доходит до неё, силой прижимает к себе и касается губами её, но вовсе не целует — столько же отдачи и желания было бы, касайся он губами неровных каменных стен, абсолютное равнодушие, ни грамма от испытываемых чувств. Пустота и тишина, скрывающие за тонкой гранью буйство невыраженных, несказанных слов, упущенных возможностей и несовершенных поступков. Принцесса бьёт его по щеке, мгновенно отстраняется. Растерянный взгляд меняется гневом, играет драядским свечением и в момент потухает. — Отошлите меня в родной край, — предвещая любой вывод девушки, охрипшим голосом говорит тот, отворачиваясь от Высочества, — Мне тягостно и ненавистно здесь. — Ещё больше ненавистно спирающее в груди чувство, что непозволительная близость оглушительным биением сердца сдавливает виски до ужасающей боли. Не даёт ей посмотреть в свои глаза, хоть и понимает трезвым умом, что его не спасёт, её проницательность и мироощущение всегда будут на шаг впереди, он всегда будет за её спиной, но всё равно прячет отчаянный взгляд, что стремится найти в её глазах взаимность и отсутствие страха: грехом будет признать, что в данном дуэте он не способен взять на себя ответственность и желание пойти вперёд, несмотря ни на общественное презрение, ни на статусы и их место в обществе. — Роберт, к чему всё это? — наследница не делает шага вперёд, кончиками пальцев трогает губы и надеется, что последнее ей привиделось, — Что же тогда было на всей этой неделе? — Что было? — сухо спрашивает главнокомандующий, невольно, он и сам не замечает, как дотрагивается до раненного участка под грудью. — Ваши слова, все те прикосновения, все те взгляды. Мне казалось, после таких действий условия договора пересмотрены и… — Не будь наивной, я никогда не сказал бы тебе ничего подобного и никогда не прикоснулся бы к тебе так. Открой глаза, мне тягостно находиться рядом с тобой, — чистая правда, он никогда бы не сказал ей, что не хочет видеть, никогда бы не притянул к себе силой без весомого повода в виде надвигающейся опасности. Он только слышит цокот её каблучков и громко выдыхает. Роберт садится на кровати, устало прикрывая глаза.