***
Тяжёлое небо с разбросанными небрежными тучами, что не пропускают и капли луча надежды, знаменует начало всеобщей тихой, едва недрожащей в теле тревоги. Роберт и Ульрих, учитывая опыт двух главнокомандующих, устанавливают стратегию, выстраивая дополнительную оборону ближе к городу в случае неудачи. Молодые гвардейцы, совсем юные для того, чтобы увидеть смерть собственными глазами могут лишь молиться, пытаться найти божественное в себе, найти опору. Пушки настроены. Каждый гвардеец, молодой солдат устало прикрывает глаза, только и надеясь на лучшее, ведь уроки истории не врали — не стоит забывать, чего стоят мир и свобода. Забвение, как определение предательству перед памятью падших когда-то воинов, перед их давно выросшими и постаревшими детьми без отцов и матерей, перед убитыми горем матерями, вдовами, отцами. Каждый гвардеец клянётся не провалиться в забытие после этой битвы, если выживет. Воздух разряжен отчаяньем и животным страхом. — Я сопровожу её Высочество и советницу обратно до дворца к Величествам, там помогу с дальнейшим планом и отправлю письмо с немедленной подготовкой альтергроузской армии, — скоро заявляет советник, уже направляя свою лошадь в сторону дворца. Мужчина тревожно оглядывает происходящее, солдат, отчаянных гвардейцев и остро наточенные оружия: преступление влечёт за собой наказание — высказанные не ему слова Высочества не могут оставить в покое совестливую душу, так и норовя выдать страшный секрет, пренебрегая привычной холодностью и изворотливостью. Все боятся и волнуются по-своему. Каждому есть что терять. — Я остаюсь на поле, — заявляет Селена, окидывая сопровождающего хмурым неопределённым взглядом: Реймунду не определить злость ли это, презрение или королевская заносчивость, но именно этот взгляд заставляет его громко сглотнуть, выдать тревогу. Безрассудная девчонка смеет упрекать его в трусости! Господи, если Ты существуешь, заливайся же смехом — вне контекста она находит все его слабые точки. Вожжи на лошади дрогают. — Вы достойная будущая королева, но ради Вашей безопасности и Вашего государства, Вам бы действительно стоило бы… — Роберт спрыгивает с лошади, обращаясь лично к принцессе. Не обдумывает ни нахально близкого расстояния к ней, ни неожиданно проявленной заботы, словно и не заключал с ней неофициальный договор об отсутствии всякого проявления тепла. — Именно. Я встаю на защиту народа и государства. Кто я такая, чтобы вести воинов на верную смерть, оставаясь в крепости? — тот же взгляд холодной сталью обжигает главнокомандующего: нельзя принимать её холод на свой счёт, наследница более раздражена на себя, на её неспособность убедить об опасности, на её намеренном ведении гостей на нападения дикаря, на её бездействии — этого более не повторится. — Я не способна ни повести армию, ни указывать ей действия — не имею опыта, чтобы распоряжаться их жизнями, но могу встать с ними и показать свое неравнодушие к ним и их будущему. Деймон усмехается и проходит к принцессе, в восхищении пожимая ей руку: «Другого я от вас и не ожидал» — говорит он и отворачивается лишь на мгновение отдать приказ Робу спуститься на поле битвы — Высочество вытирает ладонь о подол платья. — Он не хочет защищать Долину, а в последствии и Альтергроу? — спрашивает девушка, смотря в удаляющиеся спины советников: уход Мэри ей во многом понятен — война не несёт женского лица, однако за сладкими речами господина Гиршфельда могла усомниться в его способностях к действию. — Вы заблуждаетесь, если думаете, что это входит в их обязанности. Стадо дикарей направляется с необычайной скоростью. Роберт, как и его Величество, стоят на передовой: настояние Деймона показать свою верность своим миролюбивым намерениям. Главнокомандующий дёргает ушами, пользуется небольшим преимуществом — чувствует каждый шаг каждого людоеда, слышит каждый шёпот среди армии драяд: невольно подслушивает светский разговор Ульриха и Бертилака о предстоящей свадьбе. Каждый драяд, каждый придворный знает о браке бастардки с одним из принцев — для чистоты крови следующих поколений: Берт отзывается не столь воодушевленно, как хотел бы Ульрих, хоть сам осознает, что близкая платоническая связь с Лиамом не позволит ей осквернить звание сестры. Роб крепче сжимает рукоять пистолета — естественный ход событий, который не может как-либо трогать его душу и ставить под сомнение его хладнокровие. Данный диалог несёт пользу исключительно для политического дела, ни в коем случае в личных мотивах. Молодые гвардейцы дёргаются на месте, особо остро воспринимая ее недовольство, ее нахмуренные брови, ее вот-вот сказанную команду к бою: Высочество чувствует себя виноватой в бесконечном страхе молодых людей — солдатами ведь не рождаются, ими становятся. Ратоборец — звучит гордо, но смерть шестнадцатилетнего не станет гордостью государства. Селена сидит на обрыве вместе с прочими солдатами, дёргает ушами в ожидании дикарей. Им осталось всего два километра. Небо окрашено густыми, непроглядными тучами, редкие капли ознаменовывают скорбь всего сущего над предшествующем. Крупная капля бьет ее по лбу. — Ваше Высочество, Вам ещё не поздно вернуться во дворец. — О, святые угодники, Лиам, — громко выдыхает Селена и сразу же крепко обнимает брата, — С организацией лечебных и социальных дел справится Винс и Мэри, а я — женщина, которой предстоит большая ответственность за этот народ, и мне, слава Тару, хватает физических способностей, значит, моё место в строю. — Няня Жози сильно разозлится, если ты не вернёшься, — старается уговорить принц, — Ты знаешь, это не только для твоего блага, но и для блага всей страны. Если ты пострадаешь, то у матери не останется прочей надежды. — Я-то знаю, но иначе поступить права не имею. А если со мной что и случится… То ты будешь новым Королём. Или Бертилак, — улыбкой яркой пытается успокоить Лиама, только взгляд отчаянный цепляется за его королевские светлые глаза — почти произнесенная мольба помощи, но так и неозвученная, — Когда-то это должно было произойти. — Селена! — оскорбленно бьёт её по плечу сводный брат. Совсем слабо, более в игривой манере, мол если продолжишь, то жалеть не стану. В такой же манере постукивала детей Жозефина, однако крайне редко позволяла себе в действительности замахнуться да ударить королевских отпрысков. — Извини. Мне просто чуждо принять тот факт, что после всего будет… Страна в запущенном состоянии, меня не жалуют ни люди, ни вельможи, ни собственный народ. Страшно представить, что будет, если я на следующий день увижу солнца свет, как обычно… С детства училась-училась… И всё равно боюсь. — Селена. Ты боишься выжить? Наследница опускает глаза, желает воспротивиться словам проницательного брата, но не может подобрать слов: «Я обещаю, что выживу» так и не сходит с её губ. Девушка резко меняется в лице. Кончики ушей сообщают о приближающейся трагедии. — Сейчас начнётся, — Селена натягивает стрелу, в ожидании запаха смерти. Брат поднимает взгляд на Сестру полный скорби, сожаления. Не смеет отвлечь её, но и до пробивающего ужасом костей боится потерять её. Первый дикарь выходит в зону видимости и тут же замертво падает. Его тело пронзает стрела и пуля. Роберт усмехается, предугадывая с поля боя чья стрела была отпущена. Селена допускает лишь одну мысль о главнокомандующем, отвлекается лишь на мгновение: улыбается Лиаму, так по-детски и наивно. — Я тебе лично обещаю, что после всего этого мы разделим несколько чашек чая из секретного ящика няни. Только ящик уже лет десять как не секретный — нянечка в обыкновении только рада разделить с воспитанниками собственные сборы ягод и полезных трав, однако детский азарт ранее запретного ящика отчего-то до сих пор будоражит повзрослевших детей. Селена часто приглашает на чай няню и брата, обязательно наблюдает за тем, как няня внимательно ищет «тот самый чай с лесными ягодами, я ведь их специально засушила, как вы любите», а после довольным котом подплывает к ней с мешочками этого чая — часто няня называла королевну безобразницей за такие шалости, но чаще смеялась. Не заставляя долго ждать напряжённых драяд, дикари начали показываться за горизонтом. Первый, третий, шестой, десятый. Молодые воины поднимают дрожащие оружия и готовятся к бою; опытные воины, пережившие намеренные удары людей на Риверсоуле, готовые на многое ради Долины, воспитанные в поствоенном времени держатся крепко; королевская свита держится более чем уверенно — и принцы, и бастардка знают, что своим поведением определяют настрой воинов: — В речах я уж не мастак, но… Спаси и сохрани, — Берт встаёт к солдатам лицом, прекрасно осознавая опасность дикарей, их скорость и неожиданные действия, — Каждый из вас сейчас боится, и это нормально. Я сам сейчас стою на дрожащих коленях. Но хочу сказать, что это война — не мщение природы за наши проступки! — принц говорит громко и уверенно, обращая на себя внимание многих участвующих — не всех, но вся передовая линия молча внимает его слова, — Просто знайте, что ваша истинная благодать в любящем доме, семье, близких наших, а сила кроется в близости, в единении. Будучи верным другом каждому здесь, вы будете уверены в собственной безопасности, покуда тыл ваш прикрыт, а клинок остро заточен. Всем нам страшно, но мы можем сражаться вопреки этому ужасу, покуда верим в нашу силу, в наше единство! Пусть же поможет колену колено, и каждый станет нам здесь братом — не робок, но мужественнен тот, кто сварливого соседа от клыка спасет, кто из лапищ выцепит жизнь. Ратоборствовать за себя любой может! Но духом действовать… Не дано дикарю, тем мы и одолеем его. Громкие крики, всплески эмоций и воодушевление. Солдаты ближнего боя достают клинки и с особым рвением готовятся в бой; солдаты дальнего боя натягивают тетиву, выпускают стрелы и попадают метко в цель, артиллерия громко кричит: «Ура!» и выпускает ядра. Солнце выходит из туч, поражая гвардейцев яркой улыбкой Бертилака, не ожидающего такого отклика: он невольно осматривается и, получая по-отцовски тёплую и одобряющую улыбку Ульриха, сам больше загорается к действию. Стадо дикарей жутким воплем порывается вперёд, теряя единицы, теряя отцов, взрослеющих детей и чьих-то матерей, братьев или сестёр — им это уже давно не важно, затуманенный голодом разум игнорирует близость, ценность родства и нерушимой связи. Хруст костного мозга младенца под лапищем дикаря — Селена сильно жмурится, стараясь стереть этот звук из памяти. Людоеды пробираются дальше, затаптывая тёплые трупы своих сородичей, игнорируя любую опасность, исходящую от вдохновленного войска. Битва начинается, ознаменовывая воздух запахом крови и громкими вскриками: главнокомандующие отдают приказы, стараясь перекрикнуть голоса боли от прожирающих насквозь кожу и плоть клыков дикарей. Друг против друга вставая, природа и драяды бьются со рвением равным — битва на смерть трепетом страшным проходит от самого сердца до ног, выбора в любом из случаев нет. Не сметь и подумать о бегстве — смотря в глаза изуродованного дикаря, упрямо держать меч и дивится, насколько велик голод твари, что та добровольно лапищами охватывает лезвие: а солдат чувствует, как до упора упирается уже в кости людоеда, только взгляд её не менее кровожадный, несущий смерть. Словно и боли не чувствует. Долго так длилася битва — драяда и природы; солнца хоть и не видно, так скорые стрелки часов уже прибывшего в королевскую крепость советника пробивают знамение вечера. А тот все сжимает в руках перо, наблюдая с окна своего за битым сражением, как размером с насекомое существа бьются за жизнь. Письмо отправлено. Помощь запрошена. Изначальная стратегия даёт явные ошибки и допускает потери. Силой раздавленные костные черепа, окропленные кровью мозги и уже равнодушные мертвенные выдавленные из орбит глаза - драяды теряют единицы, теряясь в ужасе от смертей ближних соратников, пока дикари не оглядываются на остывающие тела друг друга. Людоеды лишь жадно скалятся, устраиваясь над смиренными ратоборцами, облизываются, пока мечи насквозь не проходят и их голову. Железо особого сплава сквозь кость пролетает, выходя изо рта, истинно верным украшением прельщая ужасный оскал. Бертилак прорывается сквозь битву на небольшую вершину, где находится стрелковый отряд: отдаёт приказ о переформировании и забирает два десятка драяд на ближний бой. — Берт! У лазарета десяток дикарей! — срывает голос Селена, перехватывая принца за плечо. Цепляется крепко, испуганно смотря на дядю. — Терен, Этьен, Рэй и Гектор, взять по два солдата и к лазарету! — Бертилак окликает нескольких воинов поименно, без осечки, без потуг воспоминаний; кому, как не выросшему среди воинов знать каждого выдающегося ратоборца поименно (к семьям некоторых он до сих пор приходит жданным гостем). Клинки крепкой стали проходят сквозь крепкие тела людоедов, устраняя всякую опасность над медиками, раненными солдатами и общим покоем всякого гвардейца. Ни одна капля драядской крови в руках дикаря не скрасила землю у лазарета, что только наводит подозрения. Солдаты облегченно выдыхают, успевая расслабиться — за руководством Берта и равной позицией Селены вести бой много легче, внутренняя поддержка и уверенность в королевском сопровождении (наверняка, на награды они не скупятся). — Их было 10. — строго заключает Селена, не отпуская меч. Королевна снова пересчитывает мёртвые тела дикарей, надеясь, что попросту просчиталась. 9 трупов. Ещё одна попытка найти заблудшего и опасного дикаря. Она закрывает глаза и слабо дёргает ушами. Здесь! Большая ошибка. Дикарь хватает её за горло, вырывая из потока мироощущения. Подходит на расстоянии вытянутой руки совершенно ниоткуда — гвардейцы, Берт, да и сама бастардка не успевают заметить его. Горло сжимает боль ранее не испытываемая — давление и глубокие царапины, пальцы дикаря проходятся по истерично пульсирующим венкам. А он словно вожделеет живую кровь, горячую и отравленную страхом. Селена не в силах ни кричать, ни отбиваться — только пожелтевшие, выходящие из орбит, лишенные рассудка глаза в ее сознании. Пустые глаза его наливаются кровью, незамедлительный удар ратоборцев; тело все обмякает, непозволительно расслабляется, горячим покоем растекаясь с самой макушки до самых пят. Дикарь падает на земь, вместе с ним и Селена. Роб оборачивается лишь на секунду, но продолжает бой. Потерянность и мгновенная отвлеченность не отбивают его настрой, военный наоборот играючи оглядывает округу, словно перед ним и нет крупного, особо мясистого людоеда. Меч насквозь проходит тело дикаря, главнокомандующий отталкивает труп от себя небрежным пинком. Мурашки покрывают его тело: что-то не то. — Высочество! — доносится крик откуда-то сверху. Контрастно громкий крик, перекрывающий прочие звуки: рычания монстров, звон мечей, крики умирающих и раненных. Наверняка, непоседливая принцесса возжелала пойти на передовую линию, чем снова шокировала свою свиту — Роберт усмехается своей мысли о хулиганке-Принцессе. Бледное тело и глубокая рана на шее. Гвардеец в страшном гневе пробивает голову дикаря насквозь — Терен с особым чувством прокручивает меч в проломанном черепе. «Всё будет хорошо, принцесса» — последнее, что слышит от обычно молчаливого гвардейца Селена. Бертилак поднимает тело племянницы, забегает в палатку медиков, не роняя лишних слов и эмоций. Мертвенно-бледная кожа, контрастно алая кровь стекает с её шеи, ослабевшее тело мешком свисает в руках дяди, Селена хватается за воздух почти истерично, почти обреченно. — Лиама… — тихо сходит с её губ. Берт коротко кивает и выбегает из лазарета, доверяя медикам королевну. Селена слабо моргает, чувствует жгучий жар возле раны: дикая боль обостряется, но принцесса держится в ожидании милого Лиама. Каждое мгновение — золото, каждый вздох — острая боль, каждое слово — фатальная ошибка. Это не перелом, глубокая царапина. Дорогой сердцу человек бежит к сестре, стоит ему только услышать страшную весть. Молодой принц сразу падает на колени перед раненной Селеной, крепко держит её похолодевшую ладонь. Он рядом, он здесь. Наследница вымученно улыбается и наконец расслабляется. Глаза закрываются сами — будь ее воля, она бы ни за что не позволила себе покинуть его, тем более на его же руках. — Делайте же что-то! — всегда спокойный, меланхоличный принц, срывается на отчаяние. Несмотря на свою обязанность перед родиной, перед Долиной, общим благом и воодушевления гвардейцев, он остается в палатке, внимательно наблюдая за действиями торопящихся врачей. Роберт дёргает ушами, чувствует неладное. Его король в центре сражения умело пробивает путь, отбрасывая огромных дикарей в сторону — Деймон воистину силён, что не может не впечатлять Роба в который раз. Глубокое уважение к государю берет истоки задолго до битвы с дикарями, однако подкрепляется удивительными способностями с каждым днём. Однако, принцесса Долины в лазарете. Череда ошибок, которых можно было бы избежать за соблюдением неофициального договора, стоят ему дорогого. Мгновение на поиск желаемой драядки на месте сражения, второе — осознать серьёзность тех криков, третье — подавить желание ворваться к медикам. Четвёртое — услышать страшный рёв где-то в стороне. Пятое — отбить атаку дикаря. Шестое — пасть от огромной лапы второго дикаря, подкравшегося также неожиданно.***
По приезде на родные земли Величество Альтергроу вяло и уныло оглядывает потёртые улицы, пропитанные вонью выхлопов и страшных грозовых туч, в немом жесте указывающие на приближение шторма — обещанной немилости природы нет десятки лет: Деймон помнит только один единственный раз падение чёрного снега в собственном малолетстве, по слухам служилых и людей, политически осведомленных, тот совсем недавно узнал, что тот черный снег совпал с гибелью наследной принцессы Долины. То ли влияние пребывания на землях особо верующего народа, то ли ещё юношеская, молодая вера в судьбу и течение вещей в не просто череде событий, но король еле допускает короткую мысль о неслучайной возможности предупреждения немилости природы и так почитаемого на вражеских землях Тара; однако союзники Альтергроу более чем уверены, что данное явление легко объясняется окрашенными осадками из-за сажи и смога от транспортных и заводских оборудований. Смахивая скоротечную мысль с собственных дум, тот самостоятельно добирается до собственных апартаментов в центре города: надеяться на лицемерное гостеприимство и неофициальные встречи не стоит, Деймон прекрасно понимает — это не Долина, украшенная лживым приветствием и приторной спесью собственной льстивой добротой. По обходу города, мужчина достаёт из сумки кусочек хлеба, который стащил несколько дней назад на мероприятии в честь его приезда, отдаёт маленькой девочке, несчастной дворняжке, выпрашивающую милость у проходящих. — Высочество сильно пострадало в результате схватки с дикарями, но по прогнозу медиков скоро восстановится. На разговор я не успел её вывести, пребывание в Долине не составило и недели, как произошла трагедия, однако по словам Реймунда принцесса склонна к мирному соглашению с Альтергроу и намерена вести государство к развитию, — резюмирует свою поездку Деймон, стоя перед парламентом, — Смею предположить, что новая политика будет проходить в замедленном темпе и то, как мы желаем видеть мир с Долиной, может настигнуть нас в течении 5 или 10 лет: Долина на протяжении веков отстаивала одну позицию, а принцессе народ итак не благоволит, за нечистой кровью. Бастардке выгоднее без поспешностей вводить новые устои и договоренности, что может только усугубить положение Альтергроу, потому я и созвал совет в честь решения проблемы. Чума и голод нещадно косят население, а ответ на мировое соглашение с Долиной и товарно-денежными отношениями может затянуться на года, когда для нас каждая секунда не счету. — Нет ли варианта поторопить принцессу? — В данный момент времени она в коматозном состоянии и ближайший месяц будет посвящен только лишь её восстановлению, также в состоянии больной королевы её место занимает регент в качестве короля Винса. Реймунд ведет переговоры с ним о введении товарных отношений на окраинах Долины. — По документам, что мне вверил Реймунд, Винс был жителем Альтегроу, если верить прошлой переписи полвека назад. Каков шанс, что регенство Винса продолжится в неопределенный срок? — Винс хоть и настроен на положительные отношения с нашей стороной, но не оставит ни свою супругу, ни дочь на смертном одре в единоличном правлении, которое наперекор идёт традициям драяд — в народе смута на фоне правления мужчины и незаконнорожденной драядки, — Деймон специально обращает особое внимание на последнее слово: точное происхождение ни короля, ни его дочери неизвестно, но в политическом плане они всегда будут драядами, которые в любом случае будут отстаивать интересы своей страны прежде всего, на что бы не намекал парламент, — Они, как и любые другие мудрые правители, рассматривают вероятность нападения людей, что уже произошло на их землях после остановки нашего корабля — их опасения не беспочвенны, они живут завтрашним днём, выискивая самый безопасный вариант. — Удобно сидеть в своем безопасном варианте веками, выстаивая стену между развитием и гниением в собственных замках! Не безопасность, а обитые стены для психопата. — Не нам судить их политику. Факт опасности остаётся, ни они нам, ни мы им доверять не можем. — Почему же Вы полагаете о слепом доверии? Даже если свети все точки к договоренности и банальной благодарности, то всё сводится к обычной… Как же говорят… «Услуга за услугу»! Действие принцессы в просьбе помощи было крайне опрометчивым и далеко не мудрым, как Вы пытаетесь нам преподнести. «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими, ибо не истинна та победа, что добыта чужим оружием». Это могло бы свести её в зависимость перед… — Нами? — Деймон хмурит брови, в неожиданном гневе встаёт с места, не позволяя ни себе, ни Альтергроу опуститься до шантажа, — Безвыходность положения предполагает зов помощи, от которого мы, как соседи и неравнодушная единица, не можем отказаться в перспективе отсутствия междоусобиц меж народами. В этом была моя цель — обеспечить мир над головой простых граждан. — Нет, твоей целью было спасти Альтергроу от голода и чумы, ты ведь сам видишь, что составление мирного договора займёт у Долины больше времени, чем наши земли могут нам дать. У нас не остаётся выбора, кроме как грязных для твоей чести игр. Либо они, либо мы. — Я добьюсь мирного соглашения. — уверенно заявляет Величество, прожигая взглядом каждого собравшегося. — Чего бы мне это не стоило. — Казна пустеет, как и общественные запасы. Люди выбрасывают деньги ради куска хлеба, а голод начинает сводить всех с ума. Недавно мы нашли пекарню, которая продавала кошатину, а люди, зная это, ели. Мы уподобляемся дикарям. — Я же подписывал указ о равноправной выдаче продуктов. Каждой семье на каждого человека определенный развес хлеба, круп и мяса, — строго отмахивается король. — Не хватает сырья. Хлеб делают из жмыха и обойной пыли, под суд недавно попала организация, что выдавала людям хлеб с содержанием древесной коры. — Ваше Величество, мы выживаем в блокадном режиме. — На который срок нам хватит оставшихся запасов? — Деймон закрывает лицо руками, стараясь выдавить какое-либо решение, что не приведёт к шантажу, военным действиям и любому другому варианту наперекор его чести и блага Долины. Деймон не отпустит свою первую и немаловажную цель — недопущение войны. — Если отменить постановления о запрете использования коры, кошатин, то около трёх месяцев. — Вы издеваетесь? — Величество поднимает голову, презрительно осматривает парламент. — Если не отменять, то около месяца. — Мы отменим закон о запрете рыболовства, перейдём на речную рыбу, Реймунд работает над гуманитарной помощью. Я сделаю всё, чтобы ускорить установление отношений, — уверенно говорит Деймон, в который раз подмечая, что пользы от парламента нет: упрямое правительство не желает «лебезить» и искать способы примирения, естественно, в понимании совсем молодого Величества, словно те не получали образования, не проходили исторические и политические учения, построенные на крови и многочисленных войнах за желанием жить в мире. Но Парламент за своей жестокостью и радикальностью тоже имеет голодающих детей, погибших родителей и собственные болезни.