Лишь снег и ночь. И вечный странник.

      Ночь. На улице ни души. И только снег хлопьями ложится мне на волосы.       Прохожу мимо школы. Может..? Нет, Ань, даже не думай об этом. Моё последнее сообщение так и осталось без ответа. «98, Наталья Андреевна! 98! Мы это сделали!!!»       Наталья Андреевна вела у нас русский язык и литературу с пятого по девятый класс, а затем ещё и в одиннадцатом. Помню, как 2-го сентября 5-го класса я ввалилась к ней в кабинет без стука со словами: «Наталья Андреевна, я хочу стать филологом. Как вы. Хочу сдать ЕГЭ на 100 баллов. Вы поможете мне?» Она сначала была немного в шоке от такого заявления, но довольно быстро согласилась, сказав лишь, что денег с меня не возьмёт. Вот так вот по-детски и наивно началась наша с ней история. История длинной уже в 14 лет.       Сейчас мне 25 и я давно уже не филолог. Проучившись год на филфаке, я поняла, что соблазн устроиться работать в нашу школу очень велик. А это путь в никуда. Не в обиду учителям, но я родилась не для того, чтобы всю жизнь страдать от безответной любви.       Забрала документы, пересдала экзамены, поступила в медицинский. «Девочка выросла, мечты поменялись», — думала я. Но тяга к литературе так и не пропала. Даже окончив специалитет, поступив в ординатуру и проработав в больнице три года, я всё ещё частенько появляюсь на поэтических вечерах, лекциях в музеях или просто в своем любимом французском кафе в компании какой-нибудь книжки.       Например, вчера моим спутником была «Малая Эдда». Не то чтобы я большой фанат скандинавской мифологии, но я же должна понимать смысл песен, которые пою. Даже если эти шедевры услышат только мои друзья, да кактусы на подоконнике.       Наверное, поэтому меня всегда так восхищала Наталья. Казалось, она знает всё. Иногда после уроков, когда я приходила к ней практиковаться писать сочинения, мы засиживались до поздней ночи. Разговор мог начаться с Евровидения, а закончиться поэзией Байрона. Как будто мы были знакомы всю жизнь. Она учила меня литературе. Я учила её музыке.       «Потому что когда я люблю тебя, я права», — есть такая строчка в одной из моих любимых песен. В исполнении Натальи эта строчка всегда звучала как-то особенно. Сокровенно. А по нотам или нет — не так уж и важно. Я только в 9 классе начала понимать, что все песни о любви у меня ассоциируются с одним человеком. С сероглазой женщиной, что любила подпоясываться кушаком, заваривать чай на две минуты дольше, чем я, и могла утихомирить любого первоклассника одним взглядом, даже без намека на угрозу. С женщиной, которой нравились мои песни.       Она была на 15 лет старше меня и замужем. А когда я перешла в 10 класс, она стала мамой. Я со страхом думала о выпускном. Разлука окончательно убедила меня в том, что я чувствую к этой женщине. А чувствовала я безмерно много. Заботу, нежность, восхищение, трепет. Любовь? Да, пожалуй, именно это и есть любовь. И как истинный влюбленный, я понимала, что после выпускного должна перестать искать встречи. Она счастлива в своей семье. А я не смогу построить своё счастье, если буду рядом.       Но в 11-м классе, вернувшись из декрета, она изменилась. Внешне это была всё та же Наталья Андреевна: строгие платья в пол, изящные балетные руки, темные волосы до плеч, низкий бархатный голос. Вот только глаза не блестели. И звать меня к себе она стала гораздо реже. А когда я отказалась участвовать в конкурсе сочинений, сказав, что я устаю, потому что готовлюсь к ЕГЭ, она просто отвернулась от меня и бросила вслед: «Ты больше не моя Аня». Больно? Больно. Хотя «Ты больше не моя дочь» — наверное, было больнее. Так что мне не привыкать. От меня часто отказывались. Порой мне казалось, что это входит у людей в список врождённых рефлексов: отдёргивать руку от горячего и выкидывать Аню из своей жизни. Но от Натальи Андреевны я такого не ожидала. Больше всего меня расстраивала неизвестность. Я не знала причины.       Мы так и не поговорили. Она постоянно ссылалась на усталость и убегала. На моё сообщение после ЕГЭ она не ответила. На последний звонок не пришла. Разумеется, мне было обидно. Мне, 18-летней девушке, которая была единственным одиноким человеком на этом светлом празднике. Родители не пришли. Хотя кто в этом сомневался? Я уже год живу у подруги и работаю по ночам, чтобы хоть как-то возместить траты на еду и проживание. Знает ли об этом Наталья? Нет. Да и зачем её грузить, если она и видеть-то меня не очень хочет? А ведь я даже ничего не просила взамен. Мне просто была важна поддержка единственного человека в моей жизни, которому я доверяла на все 100%. Но она просто исчезла.       Весь первый курс филфака вылился для меня в одну сплошную депрессию. Благо рядом была подруга. Но порой мне казалось, что я стала бессмертной. Потому что даже у боли есть предел. В конце концов моя нервная система сжалилась надо мной и просто выключила все эмоции. Стало спокойнее. Но я хотела жить. А я не жила. Поэтому я сменила университет и переехала в общагу.       Стипендия покрывала затраты на комнату, гречку я готовила виртуозно, а социальная карта москвича даже позволяла проехаться на метро, как настоящая богачка. Я смогла бросить работу. Иногда всё же приходилось просить помощи у друзей, но жизнь начала налаживаться. Я снова полюбила петь. Даже пару раз выступала в дуэте со скрипкой на Арбате. Всё-таки, мед подарил мне прекрасных друзей. Затем, когда мой брат подрос и тоже поступил в Москву, родители сняли ему квартиру. А Лёша возьми и заявись ко мне в общагу со словами: «Мне плевать, что они об этом думают, но ты моя сестра и с этого дня ты живёшь со мной». И я вновь обрела семью. В лице брата. Кажется, впервые за долгие годы, я была по-настоящему счастлива.       И вот однажды, спустя 7 лет после выпускного, моя жизненная идиллия покачнулась на фудкорте торгового центра, куда я приехала встретиться со своей старой подругой.