You're cute, come to me

Прекрасные, величественные храмы, наполненные торжественным хором священных песнопений, тысячи верных последователей, несущих к алтарю свои скромные дары — всё это окружает епископов Древней Веры. Каждым из четырёх царств правит один из пятерых епископов, а центром всего сущего является культ Алой Короны: культ самой Смерти. Многие шли на поклон повелителю культа за снисхождением и милосердием, наивно надеясь прожить в этом мире чуточку дольше; вот только Смерть подобные милости направо и налево не раздаёт. Она приходит и забирает то, что ей принадлежит. Так было, есть и будет всегда. Разумеется, не все в древних землях поклонялись епископам. И на их территории, и за пределами, проживало множество свободных народов, не входящих ни в один из пяти культов. Но это вовсе не означало, что они не могли поступить на службу к тому или иному епископу, но сделать это можно было не так просто. И лишь раз в году великие епископы устраивали особую вигилию*, когда в храм мог прийти любой житель земель Древней Веры, чтобы помолиться, принести подношение или хотя бы просто посмотреть на живых хранителей Древней Веры. Ламби никогда прежде не бывал на подобном событии, так как родители не брали его с собой, говоря, что ему ещё нужно немного подрасти. Лишь из обрывков разговоров других зверей он узнавал некоторые подробности, но этого было мало. Одно дело — слышать о чём-то из чужих уст, а совсем другое — поучаствовать в этом самому. И вот, наконец-то, этот долгожданный час настал. Мудрая мать раздала ягнятам напутствие, объясняя, как правильно себя вести на этом событии, что говорить и так далее. Сёстры Ламби взволнованно шептались, обсуждая епископов Древней Веры, а братья лишь равнодушно переглядывались друг с другом. — Не понимаю, что другие в этом находят, — сказал подошедший к Ламби один из ягнят. — Я лично не вижу ничего привлекательного в том, чтобы поклоняться и молиться кому-то, кого даже ни разу не видел. Мне и так неплохо живётся, — барашек равнодушно пожал плечами. — Но ведь великие епископы заботятся о нас, — взволнованно возразил Ламби. — Они даруют нам жизнь, плодородие и иные жизненные блага, чтобы мы ни в чём не нуждались. — Пфф. Как по мне, всё это лишь сказки. Жизнь нам даруют наши родители, а пищу мы добываем себе и без помощи богов, выращивая её своими копытами, — небрежно фыркнул чёрный барашек. — Впрочем, если тебе так хочется валяться в ногах у какого-нибудь епископа — право твоё, только вот не советую испытывать их милость на своей шкурке. Целее будешь, — напоследок с усмешкой бросил он и направился к своим родителям, которые уже подзывали его. Ламби остался на месте, растерянно смотря ему вслед. — Не обращай на него внимания, — мягко обратилась к ягнёнку одна из его сестёр — Йелин. — Он никогда особо не почитал епископов, вот и говорит все эти глупости. Не позволяй ему себя одурачить, — она весело подмигнула ему. — Ну что, пойдём? Нам уже пора. Кивнув, Ламби последовал за ней. Родители ждали их у ворот. Пересчитав всех ягнят, мать удовлетворённо кивнула, и они отправились в путь. Праздник в этот раз продил в храме Алой Короны. Ламби слышал немало о епископе этого священного места, поговаривали даже, что это была сама Смерть, но всё это были лишь слухи. Хозяин храма являлся к простым зверятам гораздо реже других епископов, и вигилии в его храме на памяти родителей Ламби не было ещё ни одной. Им уже доводилось бывать в Чаще, в Шёлковой Колыбели, Земноводье, и даже в прекрасном подводном царстве Анкордип. Но в землях Алой Короны никто не бывал ещё ни разу. — Волнуешься? — шёпотом спросила Йелин у Ламби. Тот легонько кивнул. — Я тоже. Даже не верится, что мы наконец-то удостоились чести побывать на настоящем праздненстве великих епископов, как настоящие взрослые бараны! Да ещё и в храме самого епископа Нариндера! Ох, просто не терпится поскорее увидеть его! — восторженно восклицала овечка. — Наверное, он безумно прекрасен! А ты что думаешь? — обратилась она к Ламби. Тот даже немного растерялся. — Я не знаю, — честно признался он. — Этого никто не знает, ведь никто ещё не видел епископа Нариндера. — Это верно, — подхватила разговор ещё одна их сестра. — А, может быть, он и неспроста никогда никому не показывается; может, его облик настолько ужасен, что любой, кто его увидит, помрёт со страху! — Не неси чепухи! — запальчиво воскликнула Йелин. — Я думаю, что он наоборот очень красив! Ведь он бог, а боги всегда красивые! — мечтательно вздохнула она. — Даже господин Шамура? — ехидно поинтересовалась младшая овечка. — Верно, и он тоже… Стой! Я совсем не это имела ввиду! — Йелин густо покраснела и возмущённо замахала копытцами на хохочущую сестру. — Девочки, тише! Ведите себя достойно! — прикрикнула на них мать. — Что бы сказали великие епископы, увидев ваше поведение! Все ягнята тут же сконфуженно затихли. Их путь длился почти целый день, и вот, к вечеру они добрались до культа Алой Короны. Двое мрачных, на вид суровых незнакомцев в алых плащах с капюшонами пропустили их в деревню и сдержанно предложили проводить в храм. В храме собралось очень много разных зверей, и все они явно чего-то ждали. Некоторые, как и Ламби, завороженно осматривались вокруг, дивлясь богатому убранству храма. Всё здесь было пропитано высшей духовностью, и прикоснуться к какой-либо вещи было равносильно прикосновению к святыне. Но Ламби, как его и учила мама, покорно стоял на месте и ничего не трогал, боясь, что это может не понравиться великому епископу. — Не отходи далеко, Ламби, — услышал ягненок над ушком тихий шёпот родительницы. По её голосу было видно, что даже несмотря на то, что для мудрой овцы подобное событие было уже не в новинку, она всё равно заметно волновалась и нервничала. Внезапно по толпе пронёсся взволнованный ропот, все звери как-то странно засуетились и зашептались. Ламби резко поднял голову и… В этот момент он впервые увидел Его — епископа Нариндера. Он стоял над аналоем, облачённый в прекрасную белую мантию с алой вышивкой на груди, рукавах и подоле, словно изваяние прекраснейшего ангела. На его голове завораживающе сверкала изящная чёрная корона с единственным алым глазом посередине, который неожиданно распахнулся и пристально оглядел всех прихожан, на краткий миг задержав свой взор на ягнёнке (или же ему это только показалось?..). — Приветствую вас, мои верноподданые, — прозвучал ровный, величественный голос, принадлежавший епископу. — Позвольте мне сердечно поблагодарить всех вас за ваши молитвы и щедрые подношения. Я искренне рад приветствовать вас здесь, в моём храме, где лишь сегодня, после захода солнца, произойдёт обряд посвящения в последователи, после которого избранный житель будет вечно служить мне. Но помните — подобной чести будет удостоен лишь тот, кто не ослеплён гордыней и по-настоящему чист сердцем; кто готов поклясться в вечной верности и любви ко мне, вашему богу и спасителю. Кто готов служить мне верой и правдой, исполнить любой мой приказ и последовать за мной хоть на край света, и даже отдать мне свою жизнь, если я того пожелаю. Маленький ягнёнок с благоговением и страхом взирал на епископа, не в силах отвести взгляда. Он испытывал безграничный трепет и восторг перед столь прекрасным и могущественным существом. От одного лишь взгляда на него копытца начинали подкашиваться, а сердце биться сильнее. После слов Нариндера все посетители храма, как один, преклонились перед епископом, и мама шепнула Ламби сделать то же самое. Не раздумывая, он тут же упал ниц, буквально утыкаясь головкой в пол, желая выразить всю свою восхищённость и почтение к этому божественному существу. Далее хозяин храма произнёс ещё одну очень долгую и вдохновляющую речь, после которой начался хор. Ламби хотел было петь вместе со всеми, но затем понял, что слишком стесняется этого, поэтому решил просто стоять и слушать, но на деле же он лишь зачарованно посматривал на епископа. — Правда, он прекрасен? — вдруг раздался сбоку чей-то мелодичный голосок. Обернувшись, ягнёнок увидел стоявшую рядом с ним темноглазую овечку, которая странно улыбалась, но глядя почему-то на него, а не на епископа Нариндера. У неё была очень милая и по-своему чарующая улыбка. — Впервые на проповеди, да? — как ни в чём ни бывало, поинтересовалась она, заметив замешательство ягнёнка. — Да, — кивнул Ламби, ответив ей кроткой, дружелюбной улыбкой. — Как ты догадалась? — О, я знаю почти всех посетителей храма в лицо, хи-хи, — хихикнув, ответила странная овечка, задорно помахивая длинными ресницами. — А тебя среди них вижу впервые — вот и решила подойти, познакомиться поближе. Смотрю: а ты уже на нашего епископа глаз положил, — она озорно захихикала, этим ещё больше смутив Ламби. Он хотел было возразить, но тут овечка перестала смеяться и, сделав вид, будто ничего не произошло, поинтересовалась: — А ты знаешь, что всех ждёт в конце церемонии? Одного из пришедших удостоят ритуала посвящения в последователи, после чего он будет вечно служить культу Алой Короны. Вот увидишь, как все будут стараться сегодня заслужить подобную честь, — в голосе незнакомки звучали одновременно и лёгкая брезгливость, и задорное предвкушение. — За этим всегда так весело наблюдать, хи-хи! — Не думаю, что у них есть шанс, — неловко улыбнулся Ламби, решив подыграть странной овечке. — Кстати, как тебя зовут? Улыбка той померкла, а её глаза вмиг стали серьёзными, почти взрослыми. — Я Астра, — ответила она, словно нехотя. — Только я не люблю говорить своё имя кому попало. Считай, что ты первый, кому сегодня так повезло, — наклонившись к Ламби, Астра с заговорщическим видом приложила копытце к губам: — Только никому не рассказывай. Иначе одному богу известно, что я тогда сделаю с тобой, — уголки её губ загадочно приподнялись, вновь сделав её похожей на ту милую юную овечку. И тут Ламби озарило. — Постой… так ты — последовательница! — догадался он. — Гадкий баран! Как ты раскусил меня?! — притворно возмутилась овечка, легонько толкая его копытцем. — Тише! Что за непристойное поведение в храме, — резко зашикали на них стоявшие рядом звери. Ламби стало ужасно стыдно, и он втянул голову в плечи, тихонько извиняясь и желая провалиться сквозь землю. Астра же, нисколь не смутившись, наклонилась к нему и продолжила заговорщическим шёпотом: — Но ты прав; я служу епископу Нариндеру, в какой-то степени исполняю роль его тайной послужницы, четвёртого ока, второй короны и… в общем, ещё много чего. Так что, я могу гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — она в один миг посерьёзнела и вдруг спросила: — Давай начистоту: тебе нравится наш повелитель? — Да, — искренне ответил Ламби прежде, чем успел осознать это. Слова сами вырвались, словно что-то силой вырвало их из него. — И ты, конечно же, хотел бы стать тем избранным, кого в конце церемонии удостоят обрядом «посвящения»? — хитро прищурив тёмные глазки, продолжила искушать Астра. — Ну… наверное, — немного смутился ягнёнок, но тут же погрустнел: — Но ты же знаешь, что это невозможно. Великий епископ никогда не примет такого, как я. — Почему? Ты считаешь себя недостойным? — по-взрослому подняла одну бровь овечка. — Но ведь это глупость! Мы все равны перед великим епископом, и неважно: кто ты, и во что одет. Тебе просто нужно понравиться нашему повелителю, вот и всё, — она с озорной улыбкой хлопнула в копытца, словно поясняя очевидную истину. — Да как же я могу понравиться ему, если он даже взглядом меня не удостоит?! — обречённо выдохнул ягнёнок. Но его новую знакомую это, казалось, вновь совсем не смутило. — Что же, думаю, я могла бы помочь тебе, — загадочно улыбнулась она, тут же получив в ответ ошеломлённый взгляд Ламби. — О, смотрите-ка, как ушки навострил! Только не спеши терять голову от радости, а то ведь я могу и передумать! Ты вроде бы не глупый, сам понимаешь, что не всё в этой жизни дастаётся так просто, хи-хи! — овечка заметила умоляющий взгляд ягнёнка и перестала дурачиться: — Ну ладно, ладно, уговорил. Так что же, хочешь, я покажу тебе, как понравиться нашему повелителю? — Конечно! — не задумываясь, выпалил Ламби. — И на что же ты готов ради этого? — прищурилась искусительница. — На всё! — решительно ответил он. Овечка, кажется, только этого и ждала. — Тогда пойдём со мной; я хочу тебе кое-что показать, — с видом хитрой заговорщицы прошептала она и, не дав Ламби опомниться, в один миг скрылась в толпе. — Постой! — опешив, ягнёнок без замедления поспешил за ней. Он неловко извинялся, пытаясь пробраться сквозь толпу прихожан, на него недовольно шикали, глядя с нескрываемым осуждением и презрением. Ягнёнку было ужасно стыдно и неловко за такое поведение, особенно во время проповеди, но он продолжал следовать за странной овечкой, пока на его пути не возникла небольшая деревянная дверь в самом дальнем углу храма. Немного поколебавшись, ягнёнок толкнул её и оказался в длинном, залитым тусклым светом коридоре. Здесь почти не было свечей, а на стенах висели какие-то странные картины. Астры нигде не было видно. Тревожное чувство начало закрадываться в душу. Ламби начал думать, что ему стоит уйти отсюда, пока его никто не заметил, но не успел ничего сделать, как где-то вдалеке послышались шаги. Сердце ягнёнка резко упало. Но вместо того, чтобы вернуться назад в клирос, к остальным прихожанам, он бросился вперёд и прошмыгнул в первую попавшуюся дверь — благо, она оказалась не запертой! — и затаил дыхание. Подождав, пока шаги пройдут мимо, малыш облегчённо выдохнул и решил осмотреться. Это оказалась небольшая, но просторная комната, погруженная в лёгкий полумрак — свет почти не проникал сквозь плотно задёрнутые шторы. Стол, кровать и несколько деревянных стульев. На небольшом комоде горел подсвечник — судя по всему, он и был единственным источником света в этой комнате. Любопытство-таки взяло верх, и Ламби осторожно подошёл к столу, рассматривая лежавшие на нём предметы. Несколько фолиантов в толстых кожаных переплётах, большое писчее перо, чернильница, а также несколько потрёпанных на вид свитков пергамента, связанных тёмно-красными нитями с печатью, показавшейся ягнёнку смутно знакомой. Именно такой же символ он видел на воротах культа Алой Короны. Засмотревшись на обстановку комнаты, Ламби на какой-то миг потерял счёт времени, а когда опомнился, заметил, что звуки хора уж давно стихли, и в храме воцарилась полная тишина. Ламби вновь стало не по себе. Он хотел поскорее уйти из комнаты, как вдруг раздались чьи-то быстрые шаги, дверь с негромким скрипом открылась и перед ошеломлённым ягнёнком предстал… сам епископ Нариндер! Он по-прежнему был в своей великолепной красно-белой мантии, а его рубиновые глаза излучали лёгкое удивление при виде незванного гостя. Епископ замер на пороге, глядя на оцепеневшего ягнёнка. При виде него Ламби сперва охватил неудержимый восторг, он хотел броситься на колени перед епископом или даже поцеловать ему руку, но затем в его тёмных глазках отразился неподдельный испуг, когда он осознал, где и перед кем находится. Мало того, что он ушёл с проповеди раньше положенного времени (а это само по себе считалось неслыханным оскорблением), так ещё и ворвался в чужую келью, принадлежавшую не кому-то, а самому хозяину храма! Невольно съёжившись от страха, барашек был готов буквально провалиться сквозь землю, как вдруг Нариндер совершил неожиданную вещь: странно улыбнувшись, епископ закрыл дверь, медленно повернув ключ в замочной скважине, после чего подошёл к ягнёнку и… поцеловал его, резко прижав к себе! От потрясения Ламби оцепенел, не в силах вымолвить ни слова. Копытца в один миг стали ватными, как у соломенной куклы, и он бы непременно осел на пол, если бы его не удерживали сильные руки епископа. Маленькое сердечко неистово забилось в груди, а между его задних копытц что-то приятно заныло. Малыш непроизвольно приоткрыл рот, впуская горячий язык епископа, и невольно охнул от того, насколько же он был большим. Нариндер целовал его так, как бедного ягнёнка ещё никто прежде не целовал. Его шершавый язык игриво дразнил маленький язычок Ламби, скользя по нёбу, щекоча его своими маленькими острыми сосочками. Комната понемногу наполнялась тихими стонами ягнёнка, который лишь сейчас опомнился и стал беспомощно сопротивляться, пытаясь отстраниться от епископа, но куда там — он был лишь маленьким, хрупким дитём по сравнению с богом Смерти. В конце концов Нариндер, видимо, сжалившись над несчастным ягнёнком, медленно отстранился от него и, с лёгкостью подхватив под бёдра, словно пушинку, усадил своего маленького гостя на стол, подступая к нему почти вплотную; его рука пробралась под ткань шёлковой рубашки, оглаживая мягкий животик ягнёнка и легонечко царапая острыми когтями нежную кожу. Тот непроизвольно вздрогнул и вновь тихонько застонал: это было щекотно, и приятно одновременно. — А ты довольно милый. Иди ко мне, — низко прошептал Нариндер, притягивая ягнёнка ближе к себе и кладя его копытце — о, боги! — прямо на свой пах. Даже сквозь плотную ткань его одежды Ламби почувствовал возбуждённую плоть епископа, и залился краской до кончиков ушей. Страх и стыд, казалось, достигли своего апогея, и всё, о чём сейчас мог мечтать несчастный ягнёнок — это немедленно исчезнуть или вовсе потерять сознание. Вся реальность превратилась для него в один безумно сладкий и порочный кошмар, в котором главным мучителем являлся тот, кем маленький Ламби так искренне восхищался и боготворил — его идол, его милосердный повелитель Нариндер… Но сейчас он был настоящим дьяволом во плоти, безжалостно развращающим невинную душу, толкающим прямо в этот тёмный омут порока и разврата. Его дыхание участилось, став тяжёлым и хриплым, а вертикальные зрачки неестественно расширились. Нариндер прижал ягнёнка одной рукой к себе, позволяя ему уткнуться мордочкой в свою шею, а второй стал уверенно ласкать его нежную розовую плоть, обхватив её своими изящными чёрными пальцами. Малыш жалобно застонал и тихонько захныкал, не в силах бороться с нахлынувшими чувствами; его всего трясло, словно от озноба, на лобике выступили блестящие капельки пота. Бросало то в жар, то в холод, хотелось буквально кричать и умолять не мучить его, остановить это безумие, и в то же время прижаться ближе, зарыться глубже в грубую чёрную шерсть епископа, вдыхая дурманящий запах елея… — Ну, что же ты… Тише, — почти ласково прошептал Нариндер, на короткое мгновение прерывая свои ласки, милостиво давая ягнёнку возможность немного прийти в себя. Но, разумеется, чтобы вскоре возобновить их с ускоренной силой, наслаждаясь жалобными криками и мольбами его милого неискушенного гостя. Опустив голову, епископ стал нежно вылизывать головку ягнёнка, лаская белые кудряшки, и особенно уделяя внимание розовым ушкам, время от времени покусывая их. Эта странная, почти материнская ласка немного успокоила Ламби, хоть ему по-прежнему было ужасно стыдно и неловко. — Такой нежный и сладкий, — словно в тумане, донёсся до него голос бога Смерти, и Ламби вдруг ощутил его горячее дыхание у себя между копытц, а затем нечто тёплое и влажное лизнуло его плоть. — Нет!.. — дёрнувшись, жалобно проблеял он и попытался сжать копытца, но они лишь слегка сдавили голову Нариндера, что сейчас так грязно и бесстыдно лизал его ТАМ. Вторая же рука бога Смерти находилась под его великолепной белой мантией, и несложно было догадаться, что именно он делал под ней. Похоже, делая приятно ягнёнку, Нариндер и сам возбудился не на шутку; видно, происходящее его безумно распаляло. — Мммм, — услышал Ламби его довольное урчание, столь бархатное и сладкое. Он уже даже не сопротивлялся, отдавшись чувствам и лишь обречённо дожидаясь окончания этой сладкой пытки. Но тут епископ решил подкинуть ещё углей в огонь; практически уложив безвольного барашка на стол, он скрестил его задние копытца, чуть приподняв маленькую попку повыше, и резко вставил между ними свой член, прижимая его к животу ягнёнка. Ламби зажмурился и тоненько пискнул, остро ощутив его жар, а епископ стал быстро двигать бёдрами, низко постанывая и рыча при этом. В его взгляде плескались нежность и желание, страсть и похоть. Создавалось впечатление, словно бог Смерти по-настоящему «брал» маленького барашка, только делал это более щадяще и не так болезненно. Их возбуждённые плоти тёрлись друг о друга, и это сводило бедного Ламби с ума. А Нариндер лишь всё так же странно улыбался, глядя на него, кусал за ушки, шепча в них такие грязные и порочные вещи, каких от него ещё никто никогда не слышал… И Ламби не выдержал, забывшись в безумном, ярком и ослепительном экстазе. Его прелестный крик потонул в жадном, собственническом поцелуе, которым его напоследок одарил епископ Нариндер. Малыш чувствовал тёплые капли семени, попавшие на его шёрстку, и приятное чувство опустошённости внутри. Одного оргазма оказалось достаточно для неискушённого ягнёнка, и он лишился чувств. — Ох, так быстро?.. Как же ты, однако, слаб, малыш, — покачав головой, беззлобно заметил епископ Нариндер. — Впрочем, это я виноват; не стоило мне быть настолько резким и настойчивым. Но ты сам напросился, мой дорогой агнец. Взяв бесчувственного барашка на руки, старший епископ бережно перенёс его на кровать, оставив измождённое тельце отдыхать после «ритуала». Ему и самому не помешало бы немного прийти в себя, но жнец подумал, что им ещё явно рановато «делить» одну постель, и решил ограничиться лишь открытыми ставнями и свежим вечерним воздухом. Неожиданно прямо перед ним из воздуха возникла знакомая фигура овечки, той самой, что разговаривала с Ламби. — Простите, повелитель, я вам не помешала? Ой, — заметив спящего барашка, странная гостья смущённо хихикнула, прикрыв рот копытцем, а её глазки лукаво сверкнули: — О, вижу, вы сполна оценили мой скромный подарок! Правда, он милый, повелитель? — прижав копытца к щечкам, растроганно проворковала она. — Ах, так вот оно что. Значит, это ты его сюда заманила? — в один миг поняв всё, поинтересовался Нариндер с едва уловимой усмешкой. Призрачная овечка в ответ энергично закивала. — Если бы вы только видели, какими влюблёнными глазами это дитя смотрело на вас, повелитель, — мечтательно произнесла она, украдкой вздыхая. — Я прямо-таки даже немного приревновала! — Бесстыжая, — прикрыв глаза ладонью, беззлобно улыбнулся бог Смерти. — Ладно, на сей раз я не злюсь на тебя, Астарта**. Это действительно был очень сладкий кусочек, — он хищно облизнулся, вспоминая каждый миг их с ягнёнком близости. — Рада, что смогла угодить вашим предпочтениям, прекрасный епископ, — с хитрой улыбкой ответила призрачная овечка, низко кланяясь и тут же истаивая в воздухе. Нариндер перевёл взгляд на мирно сопевшего барашка и чуть слышно усмехнулся. Кажется, он знает, кто именно на этот раз будет удостоен от него обрядом посвящения в последователи, о котором все остальные жители древних земель могут только мечтать. И это, несомненно, будет самый приятный день и час, нежели все те, что были до этого.