the falling dream | сон с падением

Его дом разрывает на части под его ногами, и единственная мысль, которая приходит Фанди в голову – это «что ж, наконец-то с этим покончено». Что, если до это дойдёт, было гадко думать о стране, вместе с которой ты вырос. Но его швырнуло в озеро. От взрывов жгёт ноги. В руке застревает обломок сцены. И приняв это во внимание, ему было сложно не наплевать на Л'Мэнберг. Он выбирается из озера под конец речи Техноблэйда: вовремя, чтобы увидеть дедушку, которого он видел только на фотографиях, пролетающим сверху. Он откашливает свои лёгкие на берегу, когда призывают Иссушителей. Его дядя берёт его за колено и пытается утопить. Битва всё ещё бушует, когда он находит своего отца с мечом в груди, опирающегося на стену. Фанди жалеет, что на нём надет биндер в зоне военных действий, потому что сейчас он никак не мог сделать глоток воздуха. Он слышит шаги позади и инстинктивно нагибается. Звук незерита, касающегося стены пещеры, раздаётся эхом во всё ещё звенящих ушах Фанди. Он проворачивается, и снова видит Сапнапа, поднимающего свой топор, и поднимает руки, спешно отступая назад. — Извини, Фанди, ничего- И примерно тогда Фанди спотыкается о ноги Уилбура и падает на землю. Глаза Сапнапа распахиваются, а его топор припадает к боку. — Oх. Маниакальный смех вырывается из горла Фанди, потому что из всего возможного, что могло спасти его жизнь, конечно же, было это. Конечно же, он не мог перестать быть должником Уилбура, даже после того, как его проткнули мечом. Сапнап неловко переминается на месте. Конечно, даже это заслуга Уилбура. Не могла же его спасти дружба. Или все ночи, которые они провели, спя в палатках во время охоты на Дримонов. Или уважение между ветеранами войны. Нет, ничто из этого не могло его спасти. Вместо этого Фанди был жив только из-за того, что его отец мёртв и Сапнап – эмоционально незрелый ублюдок. — Ох, — повторяет Сапнап, смотря на него. — Ох, блять. Фанди потерял своё оружие в озере. Ему пришлось сбросить с себя всё, кроме нагрудника, чтобы вырваться из хватки Техно. Он расстёгивает ремни на броне, бросая её прямо в голову Сапнапа. Сапнап, схватившись за голову, падает к стене. Фанди пробегает мимо него, ощущая обламывание одного из когтей о камень. Он бежит до тех пор, пока не может почувствовать свои ноги. Пока из-за жгучего холода ноябрьского воздуха и тепла, оставшегося после взрыва, у него не немеет кожа. Фанди падает на краю кратера, хватаясь за футболку так, будто он оставался на плаву только благодаря ей. Его грудь вздымается в попытках сделать вдох. Всё тело ощущается так, будто расходится по швам, потому что, конечно же, Уилбур оставил его. Конечно, он смеётся последним. Конечно, Фанди бросают со съёженным телом его сестры на руках. Уилбур всегда получает то, что хочет, так что конечно, он оставил обоих своих детей в развалинах. Казалось, проходят часы, прежде чем его находит Джек. Может, это на самом деле часы. Может, у него затекли ноги. Может, он мёртв. Очков на Джеке не было. Он выглядел потрясённым, сбитым с толку, а кто бы так не выглядел, после сегодняшнего? — Ты нормально? — спрашивает Джек, а Фанди не хватает воздуха для ответа, поэтому он заставляет себя кивнуть. Джек протягивает руку, и Фанди хватается за неё. Грудь морозит до чувства пощипывания на коже. Когда он надел свой биндер? Сколько сейчас времени? Джек хромает, поэтому Фанди перекидывает его всё ещё сцепленную руку через своё плечо. Они медленно спускаются с края кратера, и Фанди садит Джека на камень, чтобы он мог передохнуть. Каждый вдох сложнее предыдущего. Он чувствует руку на своём предплечье, и, посмотрев вниз, видит Ники. Она смотрела на побоище, на разрушенный и выпотрошенный труп страны. Она должна была быть такой живой. Тихими вечерами можно было приложить ухо к земле и услышать, как она дышит. — Фанди? — спрашивает Ники сорванным и задыхающимся голосом. Он продолжает идти, и её рука спадает с него: он недостаточно добрый, чтобы вернуться к ней и обнять. Он роется в развалинах, пробирается через дыру в стене, и обнаруживает своего дедушку, склонившегося над телом его отца. Он выглядел так, будто молился. Если Фанди примет во внимание крылья, он будет выглядеть как ангел. После долгой минуты глазения он преодолевает давящую боль в груди и говорит: — привет. Фил, да же? Фил подрывается так, будто его внезапно разбудили. На его ноге висит меч. На нём всё ещё есть кровь. В груди его отца рана от меча. — Да. Кто ты? Фанди поджимает губы, хоть и ему не стоило ожидать, что Фил вообще его знает: — Я Фанди. Твой внук. Глаза Фила широко распахиваются, а затем он зажмуривается, сжав руки в кулаки. Он издаёт такой горький смешок, что Фанди съёживается: — Не думаю, что ты решишь всё упростить и скажешь, что ты сын Техно? Фанди качает головой, прежде чем вспомнить, что Фил не видит его: — Нет. — Фанди сглатывает, хотя у него во рту сухо, как в пустыне. — Ты убил его? Фил не даёт ответа, и это было самым ясным звоночком, который Фанди когда либо слышал. — Уилл не упоминал сына, — бормочет Фил, открыв глаза, чтобы посмотреть на свои руки. — Что случилось с твоей сестрой? И блять, это ли не удар под дых. Уилбур вообще не пытался избавить его от этого момента. Наверное, перестал слать письма, когда Фанди был ребёнком. Что было переломным моментом? Когда Уилбур понял, что он вырастет быстрее человеческого ребёнка, что это было странно, неестественно? Когда Уилбур понял, что он хотел от него ответственности, хотел признания, хоть чего-то хотел? — Перед тобой. Это было до тёмного забавно, камингаутиться деду у тела отца. — Oх, — говорит Фил. — Ох. Извини. Рад познакомиться, приятель. По какой-то причине их взгляды возвращаются обратно к Уилбуру. Он улыбается. Конечно, он, блять, улыбается. Фанди оставляет Фила наедине с трупом, не проронив ни слезинки Он смотрит по сторонам. Солнце садится. На нём был биндер с того момента, когда оно поднялось, даже раньше. Ему нужно его снять, нужно найти уединённое место, но идти некуда. Идти некуда. Беспокойные руки Фанди падают по бокам, и он смотрит на обломки. Ничего не осталось. Уилбур мёртв, и идти некуда. Ему бы хотелось обрести некий поэтичный покой насчёт смерти своего отца. Ему хотелось нести чушь, что настоящий Уилбур умер давным-давно. Но это неправда. Настоящий Уилбур возглавлял революцию, пел Фанди на ночь, плевал ему в лицо и называл предателем. Настоящий Уилбур смотрел на то, как Шлатт пытался разбить бутылку о голову. Настоящий Уилбур почти что выстрелил Шлатту в лицо, когда он сказал Фанди, что тот никогда не будет мужиком. Настоящий Уилбур – это сложный- Он был сложным оксюмороном, которого Фанди никогда не мог понять. И теперь он никогда не поймёт. Он, скорее всего, до сих пор отречён собственным отцом. Невольная дрожь проходит по его телу: ему нужно снять свой ёбанный биндер. — Хэй. — Фанди подпрыгивает от голоса, затем поворачивается и обнаруживает Квакити. — Куда ты пойдёшь? Квакити издевался над ним? — Смешно, — выплёвывает он. — Эрет открыл свой замок. Томми пойдёт на Святые земли. — А. — Фанди неловко потирает руку. — Я не знаю. Квакити чешет появляющуюся царапину на голове, не обращая внимания на то, когда под его ногтями наворачиваются маленькие капельки крови. — Я пойду с Сэмом. — Хорошо. — Сожалею. О Уилбуре. Фанди моргает, язык наливается свинцом. Прежде чем он отвечает, Квакити уже проходит мимо. Он стоит в развалинах ещё какое-то время, пока он наконец не поднимается, выкашливает килограмм пыли и просто начинает идти. Он чувствует себя злым, виноватым и переполненным горем, поэтому он правда не должен удивляться, когда он попадает в Погтопию. Он отодвигает тяжёлую деревянную дверь, спускаясь в ущелье. Тут до сих пор повсюду кнопки. Почему он сделал это? Фанди не мог не пялиться на них, стоя на мосту над каньоном. Что бы случилось, если бы он ушёл в самом начале? Разрешил бы вообще Уилбур ему присоединиться? Скорее всего, нет. Он не удосуживается тратить время на спуск по ступенькам, поэтому вместо этого он спрыгивает вниз. Из-за этого по его ногам пробегает небольшой шок. Он всё ещё видел, как его отец расхаживает по каньону, нажимая на кнопки со смешком, злясь на него каждый раз, когда он говорил. И леденящий ужас, медленно накапливающийся в его груди с каждой минутой. Он протягивал свой дневник, как подношение. У Фанди едва было право быть религиозным, не после того, как он злоупотреблял своим положением первосвященника под руководством Шлатта. Но в тот момент он чувствовал себя грешником, приходящий на исповедь, приходящий помолиться за отпущение грехов своего отца. Уилбур вырвал книгу из его рук и не дал ничего взамен. В камне высечен проход, ведущий в комнату. В ней на стене была прибита табличка. Фанди наклоняется, чтобы прочитать её, и почти что смеётся. Озимандиас. Конечно же. Уилбур любил свою театральщину. Фанди смотрит налево, и из его лёгких выбивает весь воздух. Неудивительно, что Уилбур оставил своё пальто. Но ему всё равно было больно, потому что Фанди всегда надеялся, что они оба их сожгут. Он снимает одежду выше пояса, а затем биндер, глубоко выдыхая с облегчением, когда стеснённость наконец-то уходит. Он надевает футболку обратно и, прежде чем он смог остановить себя, берёт пальто президента Л'Мэнберга со стены. Матрас на полу едва можно назвать таковым. Это скорее простыня, накинутая на копну соломы. Фанди всё равно на него плюхается, накрыв себя пальто. Он не думает, что сможет заснуть на холоде, но через едва пару минут измотанность берёт своё. Он не знает, сколько он спал. Но он знает, что ко времени, когда он выбирается из Погтопии, на нём был надет тугой биндер, с него свисало пальто Уилбура, а солнце сияло в зените. Все деревья, окружающие Погтопию, выглядели одинаково, но Фанди просто стоит, дышит и чувствует манящую тягу Севера. Лисы его рода наверняка использовали её для охоты. Фанди использует её, чтобы направить себя в сторону Мэнберга. Или его уже переименовали? Работает ли Таббо над документами самостоятельно, или он перекинул всю работу на кабинет министров? Часть ли кабинета министров Фанди? Он проводит руками по лицу. Господи, как же он хочет заплакать. Он ощущает, как чувство накапливается в груди и слёзы подступают к горлу. Они бурлили в нём так долго, что, наверное, они уже заплесневели. Он сдерживает их. Неважно, что никого нет поблизости, плакать – для девочек. Плакать – для Ники и Таббо. Не то чтобы Таббо – девочка, но он и не самый маскулинный ребёнок. В отличие от Фанди. Фанди – мужчина. А настоящие мужчины не плачут. Фанди всё равно не хочет плакать- просто потому, что его отец мёртв, и у него нет дома, и его жизнь – полный пиздец, не значит, что у него есть хорошая причина, чтобы рыдать, как младенец. Поэтому он шагает. И когда он доходит до Л'Мэнберга, Мэнберга, дома, он всё равно разрушен. Это не жестокий сон. Не злая шутка. Это по-настоящему. Страны больше нет. Фанди делает глубокий вдох, такой глубокий, что он чувствует, как кислород наполняет его голову. Он может различить крошечные точки, перебирающие завалы, рассовывающие камень и землю по сторонам. Он поможет, позже. Уилбур называл его эгоистичным, и был прав, но если он хочет место в правительстве, то ему нужно было помочь убрать пепел. Он даже не знает, хочет ли он место в правительстве. Но не сейчас. Сейчас у него есть дела с трупом. — Ещё тут, а? — Спрашивает он мёртвое тело Уилбура с усмешкой. С его стороны безумно злиться на безжизненную оболочку на полу, но он не мог не злиться. Он пинает Уилбура в голень: — Ты просто п-проспал всё. Умер с улыбкой на лице. — Он пинает Уилбура в ногу, в этот раз сильнее. Тело сползает немного ниже по стене. Затем он наклоняется и снимает плащ Уилбура с плеч. — Ты бы, наверное, хотел, чтобы это досталось Томми, — он уныло осознаёт. — Он всегда тебе больше нравился. Что ж, угадай что? На мгновение Фанди разочарован отсутствием ответа. — Я забираю его вместо него. Все твои пальто теперь мои, даже если они хуёвые. — Он пытается ухмыльнуться, и это больше похоже на рычание. — Если бы ты был здесь, то забрал бы их, но тебя нет, поэтому всё теперь моё. И, даже не зная, почему он так сильно его хочет, Фанди закидывает окровавленный плащ на плечо. — Эгоистичный кусок говна, — бормочет он, даже не понимая, говорит он отцу или себе. Он проводит остаток дня, расчищая завалы вместе с Таббо и Квакити. Он практически хрипит под конец дня. Пыль прилипает к крови на его руках. Он так устал, что думает, что он видит галлюцинацию призрака. Но Таббо тоже на него уставился. Фанди стоит на месте пару долгих секунд со звоном в ушах и головой, набитой ватой. Он запутан, пуст. Он не чувствует собственные пальцы. Он не слышит, как Таббо зовёт его по имени, когда он поворачивается и вылезает из кратера, царапая когтями по камню. Он бродит, не зная, куда несут его ноги. В последнее время он много чего не знает. Он обнаруживает себя у реки. Фанди развязывает и снимает с шеи плащ, опуская его в воду. Скорее всего, не лучшее решение для рыбы, особенно со всей этой кровью и грязью, но Фанди не мог заставить себя волноваться об этом. Он грубо трёт ткань. Его не сильно волнует пятно, он просто хочет отстирать запечённую кровь. Плащ будет гораздо лучшим одеялом, в отличие от л'мэнбергского пальто. Он оттирает его, пока его пальцы не морщатся от воды. Он остаётся в Погтопии ещё на одну ночь, дрожа под плащами своего отца. Он не может уснуть, так что он бродит с факелом в руке, крепко впиваясь ногтями в дерево. Он не отпускает его и в комнате Уилбура, читая закорючки своего отца. Этот тупой стих. Он впивается в его язык, солёно и горько. Фанди пристально смотрит на ферму картофеля, покусая нижнюю губу. Всё пропадёт зря, если кто-нибудь не соберёт урожай, учитывая, насколько он созревший. Ему бы поспать. Фанди сбрасывает плащ, оставив его лежать на полу. Он встаёт на колени на камень и начинает копаться в земле, обнаруживая картофелину и вырывая её из земли. Он тратит следующую пару минут в поисках корзины, в которую её можно положить. И когда он её находит, он приступает к работе. Земля скапливается у него под ногтями, доходя до кожи. Он сгибался пополам так долго, что думает, что его спина уже смирилась с этим. Ко времени, когда он заканчивает с первым рядом, он вытирает пот со своего лба. И размышляет, почему он вообще подумал, что драться с человеком, кто мог заниматься этим месяцами, было хорошей идеей. Он вырывает охапку картошки из земли: — Ёбанный Техноблэйд, — бормочет он. — Тупая, нахуй, свинья. Тупой, нахуй, отец. — Он бросает её в корзину и переходит к следующей, когтями дорывая до корней. — Умер, будто у тебя было какое-либо право бросать меня. — Пыхтит он, когда ему надо вытянуть картофель, до которого особенно трудно достать. Капля пота стекает по его виску, щеке, а затем падает с подбородка. Он благодарит богов за то, что не был достаточно тупым, чтобы надеть биндер. — Отдал страну ебучему Таббо. Даже после того, как ты сошёл с ума, я всё равно был недостаточно хорош, — рычит он. Фанди даже не подозревал, как он злился по этому поводу. — Я всегда, нахуй, недостаточно хорош! Он вытягивает картошку из земли и тянется к следующей, когда понимает, что он закончил. Он медленно поднимается, осматривая участок. Как только злость в его груди достигла пика, она и зачахла. Он едва помнит половину сделанного. Фанди смотрит на свои руки, выковыривая корку грязи своими лисьими когтями. Он всё это сделал. Он улыбается, и впервые после выборов Фанди горд собой. Он ковыляет обратно, с корзиной на плече, заметив рычаг на полу. Он с любопытством переключает его ногой. И он становится свидетелем того, как вода выливается на картофельное поле из раздатчиков, впитываясь в почву и раскапывая одну из охапок картофеля, которую он пропустил. Фанди проводит руками по лицу, не принимая во внимание полосы грязи: — Да вы, блять, издеваетесь. То есть всё это было бессмысленно. Но раз он принялся за работу, он заодно может и зажечь лампы. К счастью, не прошло много времени с последнего раза, когда в Погтопии были люди, так что масло не испортилось. На уме непрошено появился образ Уилбура, гасившего каждую лампу. Готовился ли он оставить это место навсегда? Знал ли, что он умрёт в ту ночь? Фанди находит спичечный коробок в комнате Томми. Он похож на коробок, который он использовал, чтобы поджечь флаг. Именно тот спичечный коробок сейчас пустой. Сколько себя помнит, он кусал когти, но сжигание спичек до кончиков пальцев стало нервным тиком, который выработался при работе на Шлатта. Ему бы перестать, даже если это не самая вредная привычка. Квакити выщипывал перья. Он уверен, что Таббо начал курить. Кожа на указательном пальце кажется полностью содранной, но это едва помеха. Когда он зажигает все лампы, он останавливается на секунду, а затем запихивает коробок в карман президентского пальто. Он наступает на кнопку. Он уже в подходящем настроении. Почему бы и нет. Первым делом, Фанди кладёт картофелину в печку. Затем, он берёт топор со стены и начинает срубать кнопки со стены пещеры: — Хуёвый дед, — он говорит кнопкам. — Матери нет. Отец помер, нахуй. Он сильно ударяет и разрубает одну из кнопок пополам. Он стоит и восхищается топором в своих руках. Он не помнит последний раз, когда он чувствовал себя так мужественно. И на нём даже не было биндера! Жесть. Затем он думает о Шлатте, и его настроение резко ухудшается. Он снова замахивается, срубая две кнопки со стены за раз: — Ублюдок. Что он вообще знает о том, чтобы быть мужиком? Даже драться не умел. Уилбур рассказывал ему истории о Шлатте, когда он был ребёнком. Наиловчайший мошенник в истории. Он вырос, боготворя его. Первым делом после камингаута он попросил стрижку, как у Шлатта. Он так волновался, впервые встретившись с ним, что чуть не струсил. Единственный человек, который равнялся на Шлатта больше, был Томми. Ему жгёт руки. Шлатт звал его своей правой рукой, своим верным помощником. Было очень приятно получить такое признание. Не то чтобы он вообще имел дело с трансфобией: он был сыном Уилбура с момента, как он об этом попросил. Но это не было особенным. Он с той же лёгкостью мог бы и быть дочерью Уилбура. Но верной помощницей уже не побудешь. В глубине души он знает, что Шлатт только сказал это, чтобы обидеть. Он даже и не знает, имел ли Шлатт это в том смысле. Он постоянно говорил эту хуйню Квакити. Наверное, это было больше про распитие алкоголя и поднимание тяжестей. Но это не меняет его чувства. Он впервые напился вместе со Шлаттом. Даже было неплохо. Было весело. Но он сделал это только потому, что Шлатт назвал его ссыклом и он не мог этого стерпеть. Он слишком много об этом думает. Фанди смотрит на последнюю кнопку. Что чувствовал Уилбур, прежде чем нажать на ту кнопку? Вообще думал ли он о Фанди? Думал ли он о Томми? Или он, как обычно, думал только о себе? Он разрубает последнюю кнопку и затем вынимает свою картофелину из печи. Немного пережарена, но пойдёт. Возможно, у него получится найти деревню поблизости и продать оставшуюся картошку. Он не может представить, что он сможет разделаться с ней, пока она не сгниёт. Фанди встрепенулся. О чём он думает? Ему нужно быть в Л'Мэнберге, отстраивать всё заново с остальными. Если он хочет место в правительстве, если он хочет какую-либо власть, ему нужно её заслужить. Он поднимается с неожиданным нежеланием, оттряхнув грязь со штанов и направившись обратно в свою комнату. Он надевает биндер и своё привычное чёрное пальто. Когда это успело стать его комнатой? Фанди покидает Погтопию, пропуская ступеньки, чтобы взобраться по стене. Солнце только начало всходить, что значит: он работал всю ночь. Это объясняет, почему у него так болят руки. Он возвращается в Л'Мэнберг и обнаруживает Таббо, рубящего деревья на окраине. Паренёк, скорее всего, тоже не спал всю ночь. На его плечи ложится рука, и Фанди подпрыгивает. — Фанди! — выкрикивает Карл. Фанди потирает уши. — Какого хуя, Карл? Карл берёт его за плечи и разворачивает: — Смотри, новенькие! Я провожу им экскурсию! Фанди потирает глаза и на самом деле замечает троих людей, которых он никогда до этого не видел. Карл представляет их как Ранбу, Коннора и Капитана Паффи. — А это Фанди Сут! — Карл делает большой взмах рукой, который едва стоит того, как Фанди сейчас выглядит. — Сут? — спрашивает Коннор. — Типа как Уилбур Сут? Ты один из его братьев или типа того? Фанди замирает. Рядом с ним неловко смеётся Карл. — Его сын, вообще-то. Я быстро вырос. — Коннор кивает. Не успев остановить себя, Фанди снова открывает рот: — Откуда ты знаешь моего отца? Коннор ухмыляется: — Познакомился с ним на СМП Лайв, давным-давно. Всегда было интересно, куда он делся. Он до сих пор здесь? Карл издаёт звук: — Насчёт этого- — Он умер. Он думает о том, сколько нужно времени, пока не сгниёт картошка. Улыбка Коннора исчезает: — А. — Его голос теперь резкий, немного глухой. — Блин. Он и Шлатт. Может, мне стоит уйти. У этого сервера не очень хорошая история. У него такое чувство, будто его живот чем-то проткнули. Все неловко переминаются на месте. И Фанди не знает, что делать. Он помогает с расчисткой. В тот день, и на следующий, и на следующий. Он спит в замке Эрета. Он, Таббо, Томми развалились на одном матрасе, как детёныши без матери, как будто они до сих пор во времена первой войны. Если бы сейчас были времена революции, Уилбур бы присматривал за ними с шапкой на глазах, пытаясь притвориться, что он тоже спит. Но Фанди никогда не мог проспать всю ночь, не с его чувствительными ушами и с шумом снаружи. И каждый раз, когда он просыпался, его отец был рядом и гладил его по голове. Иногда он говорил: «Шш, чемпион, засыпай. Папа защитит тебя.» Иногда он мычал что-то себе под нос, что, Фанди позже узнал, было первым наброском гимна. Но в основном он молчал. Фанди не знает, как он это делал, как он всегда был рядом, всегда когда Фанди просыпался. И каким-то образом, когда тихое ночное пробуждение Фанди превращалось в жестокие кошмары, Уилбур всегда спал вместе с ним. Спать кучей малой уже не помогает, как прежде, когда они были начинающими солдатами. Томми говорит во сне и задыхается от слёз, которые он не может выплакать. Таббо дерётся в своих кошмарах и забирает себе все одеяла. Когда Фанди был маленьким, у него был один и тот же кошмар почти что каждую ночь. Он парил над Ньюфаундлендом с крыльями на спине, пикируя над своим местом рождения с вытянутыми руками и смехом в горле. Затем внезапно его крылья пропадали, и он камнем падал обратно на землю. Иногда его ловил папа. Иногда никто. Иногда он падал бесконечно. Уилбур называл это сном с птичкой в какой-то плохой попытке оптимизма. Фанди всегда называл его сном с падением. Он ему не снился с детства, но он помнит, что даже спокойными ночами он забирался в кровать к папе и прижимался к его руке. И Уилбур спрашивал «тебе снова снилась птичка?», и Фанди кивал, просто чтобы поспать под тёплыми одеялами, свернувшись калачиком рядом со своим папой, положив голову ему на грудь. Фанди распутывается из спящего вороха и проводит ночь на балконе. — План «Корабль Тесея», — говорит Таббо, разложив на столе чертежи Нового Л'Мэнберга. — Берите все части и заменяйте их на что-то другое, пока они не будут выглядеть иначе. — Фанди кивает, а Ранбу что-то чиркает в своей книге. Квакити склоняется над чертежом с ручкой в руке и рисует на нём новый план поверх старого. Фанди нажимает себе на глаза, на пульсирующую боль рядом с ними. Ранбу теребит свой карандаш, грызёт ластик, открывает рот, будто собираясь что-то сказать, прежде чем закрыть его. Это напоминает Фанди Таббо под руководством Шлатта: полный идей, но понимающий, что не стоит высказывать своё мнение на собраниях. Фанди глубоко вдыхает, игнорируя запах сигарет, и думает о том, сколько нужно времени, пока не сгниёт правительство. Призрак снова в обломках. Фанди бродит, пробивает себе путь, никому не жалуясь на камни в ботинках и сухой кашель, щекочущий горло, пока он не доходит до призрака. Призрак. Гостбур. Уилбур. Как угодно. Любое имя, кроме отца, подойдёт. Гостбур улыбается ему, прищурив глаза. Фанди переносит вес с одной ноги на другую, забыв про гнев, оседая в знакомой неловкости. — Как дела? — спрашивает Фанди. Потому что Гостбуру не нравится копаться в обломках, и рядом никого не было. Фанди оборачивает хвост вокруг одной из своих ног, всё ещё притопывающую под необъяснимый ритм. Гостбур хмурится, сводя брови вместе: — Я пришёл сюда по какой-то причине, но я забыл её. К чёрту его тупые глаза и то, как тупо они загораются. Он не даст чему-то такому херовому сбить его череду побед над слезами. — Это отстойно, — он наконец мямлит. Ему стоило просто проигнорировать призрака, копающегося в завалах, стоило придержать это при себе. Когда Уилбур был жив, Фанди сбегал от плохих разговоров с чувством стыда и унижения. Теперь, когда Уилбур был мёртв, Фанди покидает все разговоры с чувством опустошённости. — Ты выглядишь грустным, Чемпион, — сказал Гостбур, — возьми синего, пожалуйста, успокойся. Фанди разрывается между желанием разозлиться на него, потому что ему больше нельзя использовать это имя или смеяться ему в лицо. Грусть – это даже, нахуй, не начало того, что он сейчас чувствует. — Я в порядке, — вместо этого говорит он. — Ты уверен? — спрашивает Гостбур, и Фанди топает ногой по земле. — Да, Гостбур, я уверен! Хватит уже! Гостбур испаряется в воздухе. Сначала он был рядом с Фанди, а через мгновение – нет. Прямо как Уилбур. Он стоит там долгое время, не помня, когда поднялся, чтобы уйти. У Коннора уходит три недели, чтобы подойти к нему и спросить, хочет ли он пропустить по стаканчику. А он хочет. Блять, Фанди нужно выпить. — Расскажи мне о моём отце, — говорит Фанди после нескольких стаканов, опираясь головой на плечо Коннора. Коннор мычит и замолкает на долгое время. Наконец-то он шевелится. — Я не слишком хорошо его знал. Он много пел. Хороший голос. Тут он пел? Фанди покачал головой с внезапным комом в горле: — Не- не в самом конце. — А. — Я подумываю уйти, — признаётся Фанди. Формулировка до сих пор неуклюжая, нечёткая, но слова всё равно выскальзывают с его губ. — Здесь для меня ничего нет. Коннор пожимает плечом, подталкивая его туда-сюда. Фанди не сразу понимает, что Коннор смеётся: — Почему у тебя кризис среднего возраста? Тебе сколько? Двадцать? Фанди усмехается: — Учитывая мою семейку, я даже поздновато. Коннор снова смеётся, в этот раз громче, и Фанди поднимает голову с его плеча. — Тогда сделай это. Уйди. Фанди берёт бутылку водки с пола и пьёт, чтобы избежать вопроса. Он засыпает на полу гостиной Коннора и просыпается на диване. Коннор уже шаркает на кухне, зевая и наливая кофе в две кружки. Коннор отдаёт ему кружку, и Фанди не пьёт из неё. Кажется, что Коннор это заметил, и поэтому он делает глоток из кружки Фанди. Демонстративно, смотря ему в глаза. Фанди не понимал, выпил ли он кофе, чтобы заставить его завидовать из-за того, каким вкусным был кофе, или убедить, что кофе не отравлен или типа того. Но он берётся за кофе, так что Коннор победил. — Я думаю, что тебе стоит уйти, если ты правда этого хочешь. Фанди отхлёбывает глоток. Размышляет о том, слишком ли долго оставлять корзину с картошкой на месяц. Он безучастно хмыкает и изо всех сил обходит вопрос так, что ему приходится перепрыгнуть через него, чтобы выйти за дверь. Дрим стоит рядом с ним на краю кратера. Фанди сейчас улетит, если он не привяжет себя к земле: — Ты хочешь пожениться? Дрим берёт его за руку. Фанди вздрагивает. Он не знает, это из-за Дрима или из-за его прикосновений, что у него дрожат и ноги, и сердце. — А ты хочешь пожениться? Фанди кивает. Он не думает, что любит Дрима, хоть он и не знает, как чувствуется любовь. Но он уверен, что она чувствуется безопаснее, чем это, теплее; что из-за неё должно легче дышаться, не тяжелее. Но если он достаточно крепко зажмурит глаза, если он сделает своё дыхание еле заметным, он почти что может представить красную нить судьбы, привязанную к его пальцу, а не шее. — Хорошо, — произносит Дрим. И на мгновение Фанди даёт себе поверить, что найти счастье - это так просто. Но дело в том, что это не так просто. Потому что Квакити выщипывает седые перья, когда он думает, что никто не смотрит, а Ранбу слишком нервничает, чтобы что-то сказать, и ещё на прошлой неделе Фанди поймал Таббо за курением, и Уилбур мёртв. И Уилбур мёртв. Фил берёт его с собой на рыбалку. Это совсем не похоже и в то же время точно так же, как когда его отец взял его за руку и сказал: «Ты отличаешься от других, и я не могу защитить тебя от этого». Непохоже, потому что между ними не было ни теплоты, ни глубоких вдохов, которые обжигают внутренности и взрываются в животе, как петарды. Непохоже, потому что Фил кладёт свою руку на его, и улыбается ему, и говорит, как правильно дышать. Непохоже, потому что Фил говорит «я горжусь тобой» и заставляет Фанди чувствовать себя настолько полноценным, что он, казалось, чуть ли не взрывается. Это точно так же, потому что он врывается домой со слезами, горячими в груди и подступающими к горлу. Точно так же, потому что он сдерживает их так, будто они обожгут его, если дать им волю. Он засиживается допоздна, рисуя фигуры из узоров на потолке, и размышляет о том, сколько пройдёт времени, пока не сгниёт он сам. Иногда по ночам Фанди терпеть не мог белый дом. Он ищет другие уголки. Сначала это Ники. Он появляется на её пороге, до нитки вымокший от дождя, дрожа в пальто, которое гораздо легче пальто Уилбура. Она впускает его, даёт ему полотенце, и они сворачиваются вместе клубком. Это совсем не походит на их ранние времена, когда они так плотно укутывались, что их кожа почти слипалась воедино. Они нерешительны, потому что они уже не те люди, что прежде. Его рука находит её на другой части матраса. Она прижимает колени к груди, что очень отличалось от того, как она выглядела наяву. Наяву Ники провела всю свою жизнь, пробиваясь, чтобы быть кем-то, прямо как Фанди. Ей всегда приходилось трудиться для этого, распрямлять плечи и высоко поднимать голову. Во сне Ники всегда выглядит так, будто она хочет сжаться. Она держит его за руку, пока одной ночью она не перестаёт. После этого он идёт к Джеку. Фанди не знает, где спит Томми. Таббо больше не спит. Ники туго сворачивается калачиком. Они с Джеком – единственные люди, спящие как солдаты. Джек – единственный, кто будет тешить Фанди мыслью, что они до сих во времена первой войны, пытаются ухватить хотя бы секунду сна на холодном каменном полу. Он единственный, кто поддастся и позволит Фанди притвориться, что ему нужно укутаться с кем-то под одеялом, чтобы согреться. Фанди считает, что они оба очень отчаянно пытаются продолжать притворяться. Они проводят спарринги вместе с Джеком, когда Фанди может отлучиться от работы. Джек ругает его, если он приходит в биндере, поэтому он приходит без него, и он удивлён, что он не так уж и против. В каком-то смысле это можно понять: Джек – семья. Они не жалеют друг друга. В отличии от времён, когда Уилбур становился на его опеку, если Фанди показывался со слишком большим количеством синяков или крови на лице. Теперь всем на это всё равно. Они не жалеют друг друга. Джек спрашивает, не хочет ли он напиться и попеть в караоке, как прежде. В груди Фанди что-то сжимается. — Не могу сегодня. Может, в другой раз. Джек кивает, слегка улыбнувшись: — Я за в любое время, приятель. Он произносил эту фразу с тех пор, когда Шлатта избрали президентом. С тех пор, когда он проводил все свои ночи в поисках одобрения. Занимаясь бумажной работой, пока у него не болели пальцы ради Шлатта. Шпионя для Уилбура. Сколько ночей с Джеком он пропустил ради этого? Ему не нравится думать об этом. Попадать в круговороты мыслей, загонять себя в бессонные ночи. — Тебе стоит это сделать, — говорит Коннор при следующей встрече на крыше Ада. — Если хочешь, если пребывание здесь делает тебя таким несчастным, тебе стоит уйти. Фанди не знает, лучше или хуже свободного падения то, как он изо всех сил держится за причины не уходить. Что вообще дал ему Л'Мэнберг? Чем эта страна когда-либо была, если не золотым ребёнком по отношению к нему, козлу отпущения? Что он вообще ещё может ей дать? Фанди выше Л'Мэнберга. Он парит, спиной задевая облака. Он не видит никого на поверхности, никого крупнее крошечных точек. Фанди летает, и летает, и летает. И затем он просыпается. Падения не было. Не было и отца, которому можно было бы это рассказать. Он накрывает рот рукой и смеётся в неё, пока слёзы текут по его костяшкам. Вот вам и череда побед над слезами. Он идёт в ванную. Плещет на себя водой. Он пялится в зеркало ещё долгое время, вычерчивая своё лицо взглядом. Все выпуклости и ложбинки, под всеми возможными углами, всё, что он так долго любил и ненавидел. В основном ненавидел. Сколько времени он потерял перед этим ебанным зеркалом? Сколько времени в своей жизни он потратил, ненавидя себя? Сколько времени в своей жизни он потерял, пытаясь доказать, что он был достоин быть сыном Уилбура, быть мужчиной в целом? Фанди заставляет себя встать и выпрямляет спину. Он делает глубокий вдох, расправляя плечи и сжимая челюсть. — Если хочешь, — говорит он своему отражению, — если из-за того ты так несчастен... Если хочешь, тебе стоит уйти. И, боги, у него подгибаются коленки. Он спотыкается, едва поймав себя о край раковины. — Если это тебя осчастливит, — он снова говорит ему немного хриплым голосом. Он знает, что осчастливит. Но заслуживает ли Фанди вообще быть счастливым? Он смотрит в глаза своему отражению и понимает, что он снова плачет. Два за раз. Ну и утро. Он трёт свои щёки, пока они не краснеют. Кого волнует, заслуживает ли он счастья? Кого волнует, если он нужен где-нибудь ещё? Фанди никогда не называл себя чем-то большим, чем эгоистичным ублюдком. Он хочет быть счастливым, значит он будет счастливым. Затем Фанди смеётся над собой, более полноценным, чем за всё последнее время, потому что ну и голова у него на плечах, а? Он застёгивает биндер, накидывает поверх футболку и пальто, и выходит из своей комнаты с поднятой головой, которая не была так высоко в последнее время. Утро было холодным. Снаружи он находит Квакити, смотрящего на рассвет на сцене, и он даже не удивляется, увидев его. — Я ухожу, — говорит Фанди, и это наконец задевает его, совсем немного. Квакити указывает головой на убогое преображение, которое они сотворили с любимым ребёнком Уилбура. — Что насчёт Л'Мэнбурга? Из его груди вырывается подобный лаю смех. Даже Фанди удивляется от безумной улыбки, появившейся у него на губах. — К чёрту! — Следи за словами, — предупреждает Квакити, почти что серьёзно. — Я серьёзно, — говорит Фанди, хоть он и не знал этого пару секунд назад. — Мой отец умер за кусок земли. К чёрту это! Квакити махнул рукой: — Ты звучишь как Техноблэйд. К нему сбегаешь? — Нет. — Тогда куда ты идёшь? Фанди пожимает плечами, делая вдох и чувствуя, как воздух в его лёгких носится так же, как и искры у костра. — Не могу здесь оставаться. — Он уверен, что Квакити планировал побег уже несколько месяцев. Может, он хочет обменяться информацией. Квакити удивляет его похлопыванием по спине и смехом в ответ: — Знаешь что? Рад за тебя.  Он не мог заставить себя попрощаться с кем-то ещё, но он обнимает Джека. Джек быстро лепечет что-то. Фанди задаётся вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как кто-то из них обнимался. Но в конечном итоге, ёрзающий и всё это время неловкий Джек поднимает руки и обнимает его в ответ. Фанди стоит. Ориентируется. Чувствует тягу манящего Севера. Он отправляется на Юг сквозь леса. Он не спешит, вне зависимости от того, как сильно он хотел пробежать весь путь дотуда. Фанди доходит до Погтопии впервые за долгое время. Его встречает пыль, щекочущая заднюю часть горла, и запах картошки. Он находит корзину. Видимо, картошке нужно больше времени, чтобы сгнить, чем он думал. Лампы потухли. Ему придётся зажечь их заново. Фанди хватает разные пальто из кучи на полу, сбрасывает с себя своё и натягивает пальто президента Л'Мэнберга. Он находит всё ещё лежащий в кармане спичечный коробок Томми и достаёт его. Он берёт несколько дров, лежавших в углу, и строит из них пирамиду, взяв сухие сосновые иголки из угла и кладя их на верхушку. — Фанди? — Его сердце пропускает удар от звучания голоса. Он оборачивается и замечает своего отца. — Ох, прости, Чемпион. Я напугал тебя? Фанди вместо того, чтобы вспылить, понимает, что он улыбается. Даже если его улыбка немного грустная- даже если она натянутая. — Нет, Гостбур. Совсем нет. — Что ты делаешь? — Гостбур смотрит через его плечо. — Развожу костёр. Нужно согреться. — Ох, так тут холодно? Поэтому на тебе моё пальто? — Гостбур моргает своими большими, ребячьими глазами. Фанди кивает, ударяя спичку о коробок.  Гостбур садится с другой стороны у костра, когда Фанди поджигает спичку. Он наблюдает за мерцающими оранжевыми языками пламени. — Красиво, да? Пришла очередь Гостбура кивать. Затем он встряхивается. — Что ты тут делаешь? Фанди облокачивается на руки, тоже смотря на огонь, успокаиваясь: — Я теперь живу тут. Не нравился Л'Мэнберг. Они оба молчат. Огонь медленно поглощает поленья, пока он не загрохотал, прогревая продрогшие кости Фанди. Он припадает к нему, поняв, как сильно он замёрз. Наконец Гостбур подходит ближе, усевшись рядом с ним. — Можно мне тоже остаться? Фанди проглатывает комок чего-то тяжёлого и каменистого в горле. Он не думает, что это прощение: оно будет полегче. Но это что-то. И этого достаточно. — Да, — он тихо говорит, едва слыша себя из-за треска поленьев в огне. — Да. Можешь остаться, насколько хочешь.