Мне 22, а я переродилась в теле 14-летней в своем любимом аниме!

Однокомнатная, но такая просторная квартира в жилом комплексе большого города. Мне двадцать два и я долго шла к этому. Одиннадцать лет в школе, потом еще 4 года по специальности логиста и вот я работник крупной логистической компании «ГИком». Жизнь прожита не зря. Не сказать, что я полностью довольна своей жизнью, ведь ни друзей, ни приятелей, кроме коллег, у меня нет. Да и радости в жизни у меня немного — аниме, игры и просыпаться по выходным в первом часу. Именно в это время солнышко заглядывает в мое окошко, игриво переливаясь в самопальных витражах, нарисованных красками из детского набора по рисованию на стеклах. Одиноко ли мне жить так одной? Скорее нет, чем да. Я зарабатываю деньги на нетрудной работенки и живу в свое удовольствие смотря аниме и играя в игры. Жила. Была у меня одна очень плохая привычка — забывать закрывать дверь. Однажды я пришла с работы, засевши за любимую игру, напялив наушники, а потом залитый кровью монитор и темнота. Я не совсем поняла, что произошло, но после окровавленного монитора я проснулась в больнице, надо мной нависал врач с дефибриллятором, а вокруг суетились медсестры и рыдали мои родители. От вида родных лиц мне стало так хорошо на душе, хоть они и выглядели разбитыми. Меня привели в стабильное состояние. Еще немного понаблюдав за показателями, доктора вышли из палаты. И тут то и начались странности. Я взглянула на руки и не обнаружила своего родненького маникюра миндальной формы. После я обнаружила, что грудь стала много меньше. Ну а добило меня отсутствие татуировки на бедре, моего льва, которого я набила на первом курсе университета. Я терла кожу в надежде, что кто-то просто закрасил кучей тонака моего ненаглядного льва, которого я так полюбила, но место трения лишь краснело и ничего не проявлялось. — Као, доченька, что с тобой, — папа положил свою руку мне на лоб. — Татуировка, сись… Где всё? — я щупала себя в панике, пытаясь найти в себе хоть что-нибудь знакомое. — Доченька, о чем ты? — мама в испуге прикрыла рот ладонью, а из глаз ее градом потекли слезы. — Зеркало! Мне нужно зеркало! Я вскочила с больничной койки, провода и трубки потянулись следом, открепляясь от моего тела. Пробежав глазами палату, в поисках чего-нибудь отражающего и нашла зеркало, висящее над раковиной. Я рванула к нему, спотыкаясь обо все, что было под ногами и вообще стояло на пути. То, что я увидела в зеркале, я видела лишь в кошмарах. — Мне 14! — в ужасе закричала я. Светло-русые кудряшки кое-как собраны в пучок на макушке, юные зеленые глаза, и какие-то неуклюжие брови. — Као, ты нас пугаешь, — уже строго сказал отец, приобнимая плачущую маму. — Как-как? — в этот раз мне очень резануло слух, — как ты меня назвал, пап? — По имени, — мой вопрос, видимо и его выбил из баланса. — Као? — Као. — Нет, — нервно смеясь, присела я, — нееееет. — Доченька, — нежно начала мама, подходя ко мне, — я понимаю, у тебя шок. Ты буквально десять минут назад пережила остановку сердца. Мы все испытываем стресс после того, как тебя сбила та машина. — Остановка сердца… Машина… Но я сидела дома и играла в игры. Я смотрела в мамины глаза в надежде услышать «Сюрприз, милая, это все шутка!» Однако шутка затянулась. Я сидела на коленях и судорожно пыталась вспомнить что произошло. — Я снова ее не закрыла, — вдруг осенило меня, когда я вспомнила последние мгновения своей… жизни… прошлой, получается. В палату снова залетели врачи, которым поступил сигнал об остановке сердца из-за отключенных проводков. Они аккуратно перенесли меня от раковины до постели, уложили, утыкали меня проводами и шнурками заново, и снова вышли, вколов мне что-то в капельницу по просьбе родителей. — Тебе нужно отдохнуть, улыбнулась мама, поправляя одеяло. — На том свете…- начала я и тут же заткнулась — было неуместно сейчас, да и в существование «того света» я теперь сомневаюсь. Дальше мне сидели молча. Мама тихонько всхлипывала, папа поглаживал ее по плечу, а я… я сидела и пыталась понять где я, когда я и зачем я. Судя по плакатам в палате, я в Японии. Язык я понимаю — это уже хорошо. Но какой это город? Или это вообще соло какое-нибудь. Я смотрела в окно, за которым стояло раскидистое зеленеющее дерево, а в голове был один вопрос — что дальше? Послышался звук открывающейся двери. — И-извините. — А, это вы, Сасагава-тян и Курогава-тян, — в папином голосе послышалась какая-то надежда. Я не поворачивалась в сторону двери. Мне не хотелось этого делать. Не хотелось больше никого видеть в этой ненастоящей реальности. — Као-тян, как ты себя чувствуешь? Мы так переживали, — голос звучал искренне сопереживающим, казалось это сестра мая родная или Мать Тереза. «Ну как я могу игнорировать такую заботу, » — прохныкала я про себя, и обернулась на гостей. Около родителей с испуганным видом стояли две девушки. Одна девушка с золотисто-каштановыми короткими волосами, маленькая и хрупкая с большими добрыми глазами. Вторая же была выше и выглядела значительно старше, но что-то подсказывало мне, что они одногодки. Длинные темно-русые волосы волнами ложились на плечи и спину, а серые глаза выражали будто неестественное для них беспокойство. Я смотрела на них молча и ловила себя на мысли, что они выглядят уж больно знакомыми. С каждой секундой разглядывания девушек мне становилось жутко. Они ведь точь-в-точь как… — Киоко и Хана… — прошептала я не в силах сдержать эмоции, — я что, в Намимори? — Ну где же еще, — улыбнулась нервно Хана. — Девочки, Као еще не в себе после аварии, — отец встал и направился к выходу, приглашая девочек поговорить за дверью. — Као, выздоравливай скорее, — Киоко сжала мою руку, а ее большие почти золотые глаза наполнились слезами. — Н-не переживай, мне уже намного лучше, — я сжала ее руку в ответ, а потом направила их за отцом, который уже вышел из палаты. Девочки вышли из палаты, а следом за ними и мама. Я осталась одна. Мысли мои завертелись и закружились. Я не могла поверить своему положению. Переродилась не только моложе, так еще и в любимом аниме. Глаза бегали по палате и остановились только на табличке с именем, расположенной на койке. — Так значит меня зовут Као Сано, — вздохнула я, примиряясь с участью, — такого просто не может быть…