Алый снег

Рейген просыпается от того, что ему жутко холодно. Хотя он замотался в одеяло, как только мог. По спине проступает привычный ему липкий и вязкий пот, бросающий тело в озноб. Мерзко. Рейген сжимается под одеялом притягивая к себе ноги. Колени от таких действий отдают лёгким скрипом и гудят. Больно. Он щурится как-то резко и с большой неохотой разжимает глаза. Они у него сегодня как-то уж слишком неприятно слезятся. Рейген невольно отцепляет свои руки от дрожащего тела и тянется пальцами к уголкам глаз. Трёт медленно и выжидающе. Зевает. «В душ надо бы», — посещает его первая мысль. И звучит она вполне логично, поэтому Аратака вторит ей. Заснуть всё равно больше у него не получится, скорее стошнит от такого непонятного состояния. Поэтому Рейген решительно отрывается от постели. Отрывается и замечает, как всё тело ломает непонятной ему болью. Кажется его слегка лихорадит. Аратака подносит тыльной стороной ладонь к своему лбу, но каких-то особых изменений не замечает. Да и руки у него сейчас не особо горячие или холодные, так что температуры у него точно нет. Просто странно. Может он всё-таки умрёт в конце недели от какой-нибудь неизлечимой болезни? Главное, чтоб хоть долго не мучился, тогда Аратака в принципе и не против. Рейген вздыхает на свои мысли и встаёт с дивана, по пути прихватив с собой одежду на смену. Мокрую футболку от пота он тут же кидает в стирку, как и трусы. Проходит к ванной и врубает душ. Тёплая вода скатывается по коже и успокаивает её. Рейген выдыхает и с какой-то искренней радостью, представляет как сейчас пойдёт на кухню и закурит одну из спасительных. Вот это всегда помогало ему прийти в себя. Это был его утренний ритуал. Особенно сейчас, пока Моба днём нет, Рейген наслаждается этой идиллией. Этим покоем. Этим одиночеством. После душа действительно становится как-то проще, правда Аратака всё равно натягивает на себя кофту, а затем задумчиво идёт на кухню. Его глаза останавливаются на тарелке прикрытой крышкой. Постепенно останавливается и тело. «Серьёзно? — Думает Аратака. — Неужели так и не вернулся?» И не то, чтобы Рейген волновался, нет, ему было на это абсолютно плевать. Его волнует сейчас абсолютно другое — он осматривает кухню и не находит глазами того, что должно лежать на столе. А на столе должны лежать его три спасительных. И вот только за это Аратака готов злиться на Шигео весь день. Потому что если это месть, то вот сейчас было очень обидно. Рейген смотрит на всё это хмурым взглядом, а внутри у него уже нарастает возмущение. Которое он выливает в тихо произнесенное слово «блядь». А затем в уже более чётко и ясно, произнесенное громче: «гандон». Только тот, кому адресованы эти слова сейчас не стоит перед ним, и вот за это обидно вдвойне. Рейген хочет видеть сейчас эти провинившиеся глаза, отстёгивать ему по красивому словцу за его деяния. И чтобы Моб ясно видел его возмущение. Пусть и получит, Аратака, потом за такие манипуляции по лицу. Ему просто нужно видеть его растерянный взгляд. Хоть Рейген и знает, что его взгляд скорее будет упрямым и решительным, а ещё давящим, и в итоге нахуй никому не сдались его претензии. Скандалы. Истерики. Или Аратака, что забыл, кто у них главный в доме? Рейген злиться от того, в какую сторону катятся его мысли. Так сильно злится, что решает потратить последние деньги в ящике на пачку сигарет, которую он вероятно скурит перед приходом Шигео (если он, конечно, сегодня вернётся) в гордом одиночестве. И плевать ему хотелось, что эти деньги были рассчитаны на еду. Он и на сигаретах продержаться пару дней. Если, конечно, всё-таки, не скурит пачку от нервов за один присест. Аратака ставит сковородку на плиту и высыпает из тарелки макароны. С каких вообще пор он ограничивает себя в своём удовольствии? Он мог уже тысячу раз сходить в магазин и сам купить себе сигареты. Два дня точно спокойно мог. Или он так сильно привык плясать под чью-то чужую дудку?! Это ведь его тело — что хочет то и делает с ним. Хочет резать — режет. Хочет не есть — не ест. Хочет курить — курит. В чём проблема? Не понимает Рейген. Не понимает и, разогрев достаточно макароны, сгребает их обратно в тарелку, после чего достаёт сыр из холодильника и натирает его тщательно-тщательно. Разогретые на сковороде макароны — теперь хрустят. Не то чтобы Аратака был против, в этом тоже был свой изыск, своя изюминка. Но он сейчас слишком зол и удовольствие от еды — ему сейчас не доступно. Он вообще на середине трапезы останавливается и задумчиво смотрит в свою тарелку с вопросом: Зачем он сейчас ест? Потому что хочет? Нет, не поэтому. А может, потому что он опять пляшет под чью-то чужую дудку? Рейген щурится и отодвигает тарелку от себя подальше. Не хочет он сейчас есть. Совсем не хочет. И никогда не хотел есть по утрам. Это просто было новое введённое в его скромную жизнь правило. Которое он поначалу искренне ненавидел. Но тогда за него хотя бы ему платили. А сейчас? Сигарет на столе нет, значит и есть он тоже не будет. Не обязан. Никому не обязан. Аратака встаёт и убирает тарелку в холодильник. После чего твёрдо направляется в прихожую. В прихожей на полу подозрительно грязно. Из чего Рейген делает вывод, что Шигео всё-таки приходил. А это значит, что он точно сделал это специально. Аратака достаёт ключ от ящика комода из своей куртки. Отпирает его и сгребает последние монеты. Натягивает ботинки, снимает пальто с вешалки и выдвигается в путь. На улице сегодня холодно. Всё, что таяло — подмёрзло. И Рейген медленным и аккуратным шагом, скользя, идёт по дорожке к магазину. Приближаясь к супермаркету, он замечает женщину, которая раздаёт какие-то листовки, он уже думает пройти мимо неё, но та его останавливает. — Извините! Молодой человек! Вы не видели эту девушку? Спрашивает она отчаянным голосом и суёт ему в руку фотографию. — Её зовут Мари, ей недавно исполнилось восемнадцать, учится на первом курсе медицинского университета, вышла погулять на улицу и не вернулась. Продолжает тараторить женщина, а Рейген задумчиво рассматривает фотографию. Она чёрно-белая. Но Аратака, вглядываясь в неё повнимательнее, теперь уже с уверенностью может сказать, что волосы были у неё рыжие. Рейген помнит её. Да. Где-то примерно с месяц назад. Помнит этот овал лица, эти пухлые губки. Только тогда одна губа была искусана до крови. Помнит её искажённое болью лицо. Здесь на фотографии оно такое беззаботное. И не скажешь, что это была та самая девушка, ошмётки которой Аратака сгребал в кучу, а затем ещё долго-долго наблюдал, как сгорают её рыжие волосы. Сгорают эти пышные на открытых глазах ресницы. Зелёные, кажется. Рейгена страшно передёргивает в этот момент. — Так вы её видели?! Вопрошает на всё это женщина. И смотрит в глаза Аратаки мучительно выжидающим взглядом. — Нет, простите, — выдавливает он из себя. — К сожалению, нет. Надеюсь, с ней всё будет в порядке, и вы её найдёте. — Я да. простите, — опускает свой мутный взгляд вниз женщина. — Надеюсь. — Если увижу, обязательно вам сообщу, — отвешивает вдогонку Рейген и прячет листовку в кармане. И женщина даже слегка улыбается, после чего тихо тянет: — Спасибо. Аратака заходит в магазин и цепляется за доску с объявлениями. Она сплошь и рядом увешена листовками о пропаже того или иного человека. Иногда целой компании. Рейген тяжело сглатывает, вглядываясь в лица. Кажется, в этом городе они всё-таки под задержались. Надо бы уже думать о новом месте. О новом, иначе у него крыша поедет точно, если его будут так дёргать люди на улице и спрашивать о тех, тела которых он уже очень давно сжёг. К горлу подступает тошнота от этих мыслей, и Аратака ещё уверенней идёт на кассу. Но по пути его глаза цепляются за жёлтый ценник красными цифрами. Что конкретно написано на ценнике, он разобрать не может, слишком мелко написано. А у него и так перед глазами всё слегка расплывается в последнее время, зато он видел вполне себе такую внушительную коробку с изображением виноградной лозы. Из чего делает вывод что, вероятнее всего, это сок. По крайней мере, он в картонной коробке, и сколько Аратака себя помнил, цена на соки всегда была какая-то неоправданная. А тут благодаря акции она и не сильно кусается. Рейген выгребает свои монеты из внутреннего кармана и пересчитывает. С сигаретами ему как раз ровно хватает. А что? На кофе денег тоже не хватит. Чая ему не хочется, а от воды он устал. Так что, почему бы и нет? Поэтому он уверенно берёт эту коробку с собой, а на кассе просит себе пачку сигарет. Кассирша пробивает всё это и смотрит на него с каким-то понимающим взглядом. Аратака даже слегка приподнимает бровь, но ничего ей не говорит, только кладёт монеты на поддон. Добравшись до дома, он первым делом, раздевшись, идёт на кухню и ставит коробку на стол. Открывает форточку. После чего распаковывает свою пачку и достаёт первую спасительную. Поджигает и нарочито быстро её скуривает. Будто бы Мобу на зло. Затем достаёт вторую. Эту он уже курит протяжно и долго. С чувством. С тактом. С расстановкой. Будто бы пытается прочувствовать в дыме больше, чем тот может ему сейчас дать. После третьей он, наконец, останавливается. После третьей хотя бы из головы выветриваются воспоминания о листовках с пропавшими людьми. Правда одна у него всё ещё лежит полу скомканная в кармане пальто. Да и к чёрту, подходит к раковине и сплёвывает Рейген, А сигарету тушит об банку, стоящую на окне. Тушит и достаёт чашку из верхнего шкафчика. Усаживается, наконец, за стол и открывает свой сок. Рейген не пил такого рода вещи уже очень и очень много лет. Поэтому он в каком-то предвкушении наливает себе жидкость в чашку. Кажется, соки обычно ужасно сладкие. Аратака притягивает чашку ко рту и делает первый глоток. Только вот вкус получается каким-то нарочито кислым и Рейген уже думает, что, может, испортился — вот поэтому и по акции. Но сделав ещё глотка два — он замечает, что сок очень странно саднит. И вот только теперь он тщательно вглядывается в коробку и, наконец, с удивлением понимает, что это не сок. А самое настоящее вино. Столовое, белое, полусладкое, между прочим. «Чёрт, — думает Аратака. — Как можно было так облажаться?» Как можно было вообще перепутать алкоголь с соком? Как? Наверное, потому что Рейген был убежден, что алкоголь всегда продают в бутылках. И что в принципе логично, а вот соки — в картонных коробках. Откуда ему вообще было знать, если он никогда не заходил в отдел алкоголя? Нет, проходил, конечно, мимо него, но был настолько далёк от всего этого. Вот никогда его к нему не тянуло. Учитывая, что в детстве он остался с матерью, потому что отца увезли с белой горячкой и больше он его, собственно, никогда и не видел. Ну и что ему с ним делать-то теперь? Разочаровано смотрит на коробку Рейген. Вылить? Жалко. Особенно жалко потраченных на вино денег. Даже не жалко, обидно. Аратака поднимает кружку и делает ещё пару глотков. Противно-то как. Зачем люди вообще это пьют? Рейген выпивает чашку до дна и морщиться от вязкого вкуса. После чего наливает себе ещё. Настроение у него сегодня явно добить себя. Может это и к лучшему, что он сейчас напьётся? Вечером всё равно придёт Моб. А значит, ему вероятнее всего, будет больно. А если не придёт, то, по крайней мере, алкоголь согревает. Он это чувствует уже после второй кружки вина. А ещё мысли в голове как-то странно плющатся и плывут. Забавно. После третьей — зрение начинает слегка расплываться. Но Рейген всё ещё чувствует себя вполне трезвым. Но тут в голову ударяет воспоминание о той мёртвой девчонке, и его руки начинают дрожать. Всё тело сковывает. А горло по ощущению оплетают, будто бы чьи-то руки и начинают его душить. Четвёртый и пятый стакан уходят в момент. Когда Аратака несколько озадаченно, пытается себе налить ещё немного вина, он наблюдает, как пару капель скатывается из пустой коробки в его пустую чашку. И тут приходит ещё одно разочарование, правда он быстро переключается на звук повёрнутого ключа в прихожей. Кажется, его ад всё-таки вернулся домой. Рейген тяжело поднимается из-за стола. Перед глазами всё мешается и плывёт. В его голове поселяется мысль, а что если он начнёт первым, то может быть не будет так больно? Да определенно в этом логика есть, рассуждает Аратака. Ухмыляется сам себе и плетётся в сторону прихожей. С Дьяволом следует говорить на равных.