Kyrie Еleison

«Избегай всегда чрезмерностей и недостатков в добродетелях, а ищи усердно средины, чтобы творить все в свое время и в должной мере.»

      В окне блеснул свет фар. Сердце пропустило удар. В горле вдруг пересохло от ощущения приближающейся опасности. То, что называют шестым чувством, кричало: «Беги!» Поначалу Мария хотела подняться, но в тот же момент вспомнила, что на её плече сейчас спит Елизавета. Маша постаралась вытащить руку из-под её головы так, чтобы не разбудить, но из-за того, что в кончиках пальцев скопилось колющее напряжение, движение получилось резким и неловким. Брови на расслабленном лице Лизы чуть дрогнули.       — Сука… — выругалась Маша. Елизавета открыла глаза и непонимающе посмотрела на девушку.       — Что?.. — сонно проговорила она.       — Подожди. — Мария босыми ногами кралась к подоконнику прижимаясь к стене, чтобы её не заметили незваные гости. В эти секунды в голове Маши уже зрел план, что делать, если за окном она увидит злополучный чёрный джип. Елизавета потёрла глаза и села на кровати.       — Это они? — тихо спросила Лиза, будто на улице их могли слышать. Она поджала под себя ноги, чтобы не касаться холодного пола. Глаза её округлились, стараясь скрыть волнение, она вложила одну ладонь в другую.       — Нет, — прошептала Маша. — Нет, это не они.       Девушка выдохнула и небрежным движением задёрнула тюль.       — Хорошо… А кто?       Лиза потупила глаза. В прохладной комнате неловкость застыла в воздухе. Нервным движением Елизавета убрала выбившиеся волосы за ухо — это движение придавало ей уверенности.       — Отец Варсонофий.       Маша с интересом окинула Лизу взглядом. Она не могла понять, как та кричащая, злобная и неудовлетворённая своей жизнью женщина по щелчку пальцев становится забитой девочкой. «Мечта психолога…» — пронеслось в голове у Маши. Тишину прервал настойчивый стук во входную дверь. Девушки одновременно повернули головы на звук. Мария быстрым шагом зашла в соседнюю комнату, накинула на плечи халат и вернулась к Лизе за тапочками. Без них было невозможно ходить по дому, чтобы не застудить себе что-нибудь.       Лиза хотела пойти вслед за Машей, но сразу же остановила себя. Она решила подкрасться незаметно в надежде услышать новую информацию. Елизавета знала, какая реакция будет у отца на то, что она не в монастыре. Если он ещё не знает, конечно…       Девушка начала медленно спускаться, чтобы её не услышали. Елизавета помнила, где скрипит каждая половица ступеньки и куда нужно наступить, чтобы она противно не взвизгнула. В детстве это было очень важным умением для того, чтобы подслушивать разговоры взрослых. Во время громкого развода родителей Лиза жалела о своём любопытстве. Было больно слышать, как родители пытаются уколоть друг друга и делят детей, будто товар. Спустя годы у Елизаветы сложилось впечатление, что отец забрал их с Алисой не столько из-за «блудного» образа жизни их матери, сколько из чувства собственного достоинства, которое было унижено. Хотя… Уже слишком много воды утекло с тех пор, и так голословно размышлять о той ситуации, возможно, не очень правильно. Но как об этом не думать, если раны на душе до сих пор не превратились в зажившие рубцы?       Подойдя максимально близко, Елизавета стала прислушиваться.       — Юра? Может, его заставили? Вы звонили ему?       — Пока что не звонил. Вид у него был уверенный…       Тут отец отвернулся к окну, а на плите засвистел чайник, поэтому расслышать его слова было очень сложно. Лизавета опустилась ещё, напрягая слух. Неосознанно она оперлась ногой на последнюю ступень, и… как назло, ступенька скрипнула. Елизавета разочарованно шикнула, как если бы задела рукой горячий чайник, который Мария сейчас снимала с огня в прожжённой местами перчатке.       — Кто там? — спросил Варсонофий у Маши.       — А… это… — замялась она.       Елизавете поняла, что если продолжит прятаться, то ситуация получится глупой. Да и в таком возрасте… как-то несолидно. Она вышла на свет, но посмотреть в глаза отцу не смогла. Удушающий стыд вдруг сдавил горло. Лиза не понимала, за что конкретно ей стыдно — за то, что подслушивала, или, может, так влияло присутствие Маши рядом, или из-за того, что выглядела растрёпанной и лохматой.       — Почему ты здесь? — прохладным тоном спросил монах.       В груди Елизаветы вспыхнула почти детская обида. «Неужели ему плевать?» — зазвенело в её голове.       — Нельзя? Твоя новая матушка была не против. — Елизавета с вызовом подняла голову и сложила руки на груди. По-хозяйски она прошла вглубь комнаты и села напротив отца, там, где, если судить по размещению второй чашки, должна была сидеть Мария. Маша сделала вид, что ей срочно нужно что-то в другой комнате. Она не хотела снова участвовать в выяснении отношений этой семьи.       — Мне ты велел вести монашескую жизнь. Сидеть там, смиряться, молиться, а потом снова смиряться. Сам ты даже близко не праведник! Ты вечно лжёшь — про маму, про Пантелеймону, теперь вот про неё! — Елизавета кивком головы показала в сторону, куда ушла Мария.       Маша закатила глаза, но решила не участвовать в конфликте. Ругань Елизаветы пробудила неприятные воспоминания о том, как бывшая игуменья кричала на неё в монастыре при свете свечей. «Вот теперь я тебя узнаю», — пронеслось в голове Марии.       — А как я тебя должен был сдерживать? То, что ты там устроила…       — Ты вообще представляешь, что я чувствовала, когда ты сказал, что Пантелеймона умерла? Ты представляешь, какой это груз? Хорошо, что Юра не повторил моей ошибки и вовремя сбежал от тебя. Ты помогаешь всем чужим, а для родных не можешь найти той же чуткости и мудрости. Это ты меня сделал такой! — Елизавета обняла себя за плечи. Детские упрёки встали поперёк горла.       — Мне не о чем с тобой разговаривать, — разочарованным тоном проговорил Варсонофий.       Елизавета снова почувствовала ледяную стену. И этот тон свысока… В юности она бы уже начала извиняться, но сейчас… Она хлопнула по столу рукой и вылетела из кухни. Лиза чуть не наткнулась на Машу, которая стояла в проходе.       Мария, поджав губы, глянула ей вслед. Она тяжело вздохнула и прошла на кухню. Девушка понимала, что на разговор Варсонофий не настроен и расспрашивать про Пантелеймону смысла нет. Ничего не скажет в лучшем случае. В худшем — может и обидеться. С Елизаветой сложнее. Её реакцию Маше было угадать труднее, с учётом последних событий — особенно. Оба — и отец, и дочь — импульсивно реагируют на стресс. Не очень-то хочется попасть под горячую руку монаха или его дочери. Маша помнила, как «горячая» и «тяжёлая» рука Елизаветы однажды сильно её ударила.       Мария старалась вспомнить слова блогерши-психолога. «Что там говорила эта психологиня? Чё-то, Я-сообщение… Кризис среднего… м… Всё, нафиг…»       Отметая дурацкие воспоминания о той самой блогерше, она села за стол. На Варсонофии не было лица. Маша будто пыталась прочесть его мысли — внимательно вглядывалась в чёрную фигуру монаха. Лицо его приобрело нехарактерную жёсткость, глаза бегали, будто он активно вёл диалог про себя. От досады и сжирающего любопытства она поджала губы.       — Почему ты решила ей помочь? — неожиданно прервал молчание он.       — Ну… — Маша задумалась. — Не знаю. Она всё-таки приняла меня, не выгнала. Хотя, наверное, очень хотела. — Маша хохотнула. — Как-то жалко её стало, что ли. Как там? «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».       Варсонофий удивлённо приподнял брови.       — Тем более Пантелеймона же не умерла… — закончила Маша и улыбнулась краешком губ.       — Ясно. Я завтра утром заеду. Елизавету нужно вернуть в монастырь.       — Как? Зачем? Не думаю, что это безопасно.       — Ты видишь, что с ней? Ей послушание сейчас важнее. — Он покачал головой, уверенный в своей правоте.       — Не заметила, что в монастыре она была овечкой.       — Это потому что власть развратила её. Вот что случается, если человек не смиряется. Бог проверил Елизавету, она не справилась. Ей нужно больше других смирять себя. Видишь, что вышло? — Он прозорливо сощурил глаза и погрозил указательным пальцем, будто поучая ребёнка.       Впервые Варсонофий говорил так пламенно. Маша не верила своим ушам. Он казался ей чуть ли не единственным человеком, который здраво мыслит. Колючее чувство разочарования разлилось в груди.       — Елизавета далеко не святая, но даже она не заслуживает того, что с ней хотят сделать. Я знаю этих людей, отец Варсонофий. Они способны на страшные вещи.       — Ты сейчас мешаешь ей спастись. Бог милостив, с ней ничего не будет.       Мужчина поймал растерянный взгляд Маши. Оборвав себя на полуслове, он опустил глаза.       — Я знаю, о чём говорю, Маш. — На лицо Варсонофия вернулась прежняя мягкость. — Поеду уже…       Мария кивнула и встала со стула, чтобы проводить монаха. Закрывая дверь за ним, девушка поморщилась. На её сердце появилась неприятная тяжесть, словно она долго обманывалась в этом человеке.       Мария быстро поднялась по лестнице. Она надеялась, что Елизавета ещё не заснула, но уже остыла и готова поговорить. В комнате было так холодно, что зуб на зуб не попадал. Окно было приоткрыто, тюль с цветочным рисунком развевался от несильного, но холодного ветра. На кровати лежал ком одеяла, внутри которого, вероятно, свернулась Елизавета.       — Закрой, пожалуйста, — послышался тихий голос из глубин мягкого кокона.       — Ну, ты тут проморозила всё, — с мягкой улыбкой ответила Маша, с трудом закрывая старое окно. Варсонофий всё обещал что-то там подкрутить, чтобы оно нормально запиралось, но всё как-то не доходили руки. — Отец Варсонофий сказал, что завтра отвезёт тебя в монастырь.       — Ладно, — голос Елизаветы был сухим, ничего не выражающим.       — А он всегда был таким? — робко спросила Маша. Она села на край кровати; пружины матраса со скрипом сильно прогнулись.       — В смысле? — Елизавета приподнялась на локте и упёрлась взглядом в растерянную девушку. — А-а-а, ну конечно. — На лице Лизаветы появилась холодная усмешка. — Не ожидала от него? — Улыбка сошла с её лица, когда Лиза поняла неуместность своей язвительности.       — Просто я никогда не видела его… М-м… В таком настроении. — Маша покачала головой. Какое-то время девушки молчали. Каждая думала о чём-то своём. Тишину прервала Мария: — А ты хочешь вернуться?       — Я туда не поеду… Это глупо и небезопасно. Они свободно проходят в монастырь.       — Хорошо, я позвоню ему с утра, чтобы не ехал. Слушай, я хотела спросить про Пантелемону? Я просто не понимаю…       — Там долгая история, Маш, — перебила собеседницу Елизавета. — Не хочу даже сейчас. — Она махнула рукой, будто отмахивалась от неприятной темы.       — Почему у вас всё так? — Мария всплеснула руками.       — Ни одна закрытая система не может адекватно существовать. Иерархия в ней, как колесо, — возвышает одних и давит под собой других.       — И сильно тебя «давили»? — Мария усмехнулась, не веря её словам.       — Конечно.       — Ну и смысл там находиться? Гадюшник…       — У всех разные причины. Вот, допустим, я. Я росла в монастыре, образования нет. Куда я пойду? И так почти у всех. Одну сестру избил муж, родители обратно не приняли. Денег, других родственников — ничего нет. Она пришла ночевать в храм…       — И ты её приняла? — Мария широко раскрыла глаза. — Мне казалось, я была исключением из правил.       — Как я могла её прогнать?       — Ого, какое великодушие.       — Кстати, она и сказала, что твоей Пантелеймоне предлагали что-то в конверте те мужики… Может быть, деньги.       — Ты хочешь сказать, что всё что было — её игра? Ты уверена? — Мария не верила своим ушам.       Елизавета кивнула.       — Час от часу не легче, — задумчиво проговорила Мария       — Перенимаешь сельский диалект? — хохотнула Елизавета. Маша в ответ улыбнулась. Она хотела уходить, но Лиза остановила её вопросом:       — Откуда ты узнала, что они ищут меня?       Маша замялась, захлопала глазами. Она не ожидала этого вопроса, по крайней мере сейчас.       — Сначала просто увидела машину. Они расспрашивали людей на рынке. О Варсонофии, о тебе. Наверное, узнавали, есть ли тебе куда бежать. Или… Не знаю. Что-то у них там переклинило… Ангелина обещала меня не трогать.       — Тебя и не трогают. Я-то им зачем? Мстят мне за то, что я тебя укрыла?       Маша пожала плечами.       — Я думала о том, что они меня очень легко отпустили. Может, хотят сделать мне больно, через близких людей.       Елизавета рассмеялась       — И давно мы с тобой близкими стали?       — Ну, они-то не знают. Скорее всего, предполагают, что если ты меня укрыла, то мы с тобой заведомо… дружим.       — Я, наверное, спать. — Елизавета вдруг стала серьезной.       — Слушай, ты не…       — Давай всё это оставим. Сделаем вид, что ничего не было. Я просто была… м-м… расстроенная. Да и это правда грех и грязь. «Тебе дано осязание. Осязай, что полезно, что необходимо, но берегись осязания своего и чужого тела. Одно, и даже неумышленное, прикосновение к другому, как искра, может произвести в тебе пожар, в котором ты сгоришь похотью. Старайся всегда держать себя подальше от других, особенно юных», — Елизавета говорила, не поднимая глаз.       — Окей. — Маша встала и направилась к выходу.       — Маш… — Елизавета окликнула её. — Прости меня за всё       — Спи, а то светло уже.       Спустившись на кухню, Мария заметила свой телефон, который, вибрируя, плясал на столе. На экране высветилось имя входящего контакта.       «Юра»