Kyrie Еleison

…ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня.

      Патрикея встретила Елизавету холодным молчанием. Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Синий взор, как острие кинжала, бил жёстко и в самую душу. Елизавета поёжилась: она знала, что такое лицо наставницы хуже любой ругани.       «Вот бы только розга!» — Взмолилась Лиза и посмотрела на вечернее небо, будто искала в нём защитника. Когда подул ветерок, Лизавета, вздрогнув, обхватила себя за плечи. «Она точно запрёт меня в келье! А там мыши… Лучше бы била!..»       Патрикея всегда била сильно и наотмашь. Непреклонная и жестокая наставница не жалела сил и не прислушивалась к мольбам о пощаде. Лишь однажды, когда Лизе только исполнилось шестнадцать лет, Патрикея позаботилась об избитой послушнице, поставив на прикроватную тумбу бутылёк йода. Как-то заботиться о травмах после наказаний строго запрещалось. На то это и наказание — ты в полной мере должен ощутить его. В монастыре было не принято лечиться чем-то, кроме молитвы. А медикаменты использовались только в самых крайних случаях и для того, чтобы продемонстрировать их патриарху, когда тот приезжал с визитом.       Однажды, после очередного наказания, когда Патрикея исполосовала упругой розгой всю спину девочки, Елизавета размышляла: «Почему никто из взрослых не видит истинную сущность этой женщины? Почему игуменья, такая добрая и проницательная, не видит это чудовище за своим плечом?»       Несмотря на бессердечное отношение к детям, перед отцом Варсонофием Патрикея была точно ангел: вдумчивая, заботливая и мудрая, не оскверненная злобой и жестокостью, она скромно улыбалась и часто хвалила Юру, чем льстила мужчине. Обычно прозорливый Варсонофий не замечал ничего странного за своей старой подругой и доверял ей, почти как себе.       Новый порыв ветра вывел Елизавету из раздумий. Губы Патрикеи дрогнули, и на лице её появилась вымученная улыбка. Перекрестившись и сложив руки на груди, наставница подошла ближе к Варсонофию и Лизе.       — Ты всех так напугала. Чего же ты, дочка, сбежала? — обеспокоенно тараторила Патрикея. Она протянула руки, по-матерински обнимая послушницу. — Ступай, отец Варсонофий, я позабочусь о ней. Теперь всё будет хорошо. — Отстранившись от Елизаветы, Патрикея смахнула подступившие слёзы, сухие и тонкие губы тронула трогательная улыбка. Мужчина покачал головой и тяжело выдохнул.       — Спокойной ночи, Лиза, — попрощался Варсонофий и посмотрел на дочь так жалобно, будто был в чём-то виноват.       — И тебе.       Как только чёрная ряса мелькнула за ворота, Патрикея больно вывернула послушнице плечо. Платье чудом не затрещало от железной хватки холодных пальцев. По пути она шипела такие злые ругательства, что Лизавета старалась пропускать их мимо ушей. Она всё думала о Лене. «Может, её заставили? Или что-то произошло в моё отсутствие? Или она просто передумала…»       Патрикея, заметив такое настроение послушницы, замолчала и как-то странно ухмыльнулась.       — Ладно уж, я никому не скажу про твоё развязное поведение.       Елизавета сощурила глаза и с подозрением вглядывалась в лицо наставницы.       — С чего такая милость, да ещё и от тебя?       — Мне нужна будет твоя помощь. Но позже.       — Что за помощь?       — Я сказала — потом! — брызнула слюной Патрикея.       — А знаешь что? Говори! Давай расскажи всем про меня! — Елизавета вывернулась из рук Патрикеи и закричала так, что птицы, отдыхавшие на яблоне, взмахнули крыльями и улетели в сторону серого горизонта.       — Не ори ты! Разбудишь всех, дурная!       Патрикея зажала рот Лизы рукой и тут же отдёрнула её.       — Ты меня укусила?.. — Патрикея поправила очки, её рот перекосило от удивления. Она ошарашенно смотрела то на укус, то на Лизу. Девушка ощетинилась и, кинув взор исподлобья, направилась в сторону келий.       — Зря ты, Лиз!.. — крикнула женщина вслед послушнице. Елизавета не обернулась и скоро скрылась за дверью.       Следующая неделя прошла как обычно. Никто ничего не узнал, даже игуменья. Первое время Елизавета с опаской посматривала на игуменью и наставницу. Сердце вырывалось из груди, когда они вдвоём шептались о чём-то. Но вот прошло время, а Лизу всё не звали на «ковёр». В Лизавете даже появилась гордость за себя. Она смогла ответить той, кто терроризировал её всю сознательную жизнь.       Возвращаясь с утренней службы, послушница заметила тонкий силуэт у ворот. Она остановилась и постаралась вглядеться внимательнее. Хрупкая девушка колыхалась, как рогоз в бурю. Заметив на себе пристальный взгляд, она на дрожащих ногах сделала три робких шага вперёд и помахала рукой. Обернувшись, Лиза поняла, что машут ей, и широким шагом направилась к воротам.       Елизавета подошла ближе к девушке и ахнула от неожиданности. Она не сразу узнала в тонкой фигурке свою сестру — Алису. На ней не было лица. Она отводила взгляд и поджимала губы.       — Здравствуй… — почти прошептала Алиса и осторожно улыбнулась, будто ожидая брани в свой адрес.       — Привет…       — Ты так изменилась. — Алиса внимательно рассматривала лицо сестры. Она хотела было поправить прядь, которая выглядывала из-под апостольника Лизы, но почти сразу убрала руку.       — Ты тоже…       Старшая сестра была модно одета, на лице присутствовал лёгкий, едва заметный макияж. А волосы покрашены в рыжий.       — Пройдёмся?       Елизавета кивнула и хотела было пойти в сторону сада, рядом с монастырём, как Алиса сказала:       — Нет, Лиза, я не пойду туда. — В глазах старшей сестры промелькнуло искра беспокойство.       Лизавета кивнула.       Девушки вышли из-за стен монастыря и неспешным шагом двигались к озеру. Чем ближе они подходили к воде, тем сильнее дул ветер. Холодный и промозглый, он заставлял поёжиться. На небе собирались тучки. Намечался дождь. Воздух стал влажным и тяжёлым. Ветер из просто сильного стал ещё и порывистым.       — Как у вас дела? Как папа? — Алиса не смогла скрыть волнения.       — Всё… Всё хорошо…       — А Юрочка? Какой он? Папа… Я ему пишу, но он никогда не отвечает.       — Вот как… Юра очень хороший, умный мальчик. Такой светлый, как ягнёнок, слова грубого не скажет. Не капризничает. Папа научил его молитвам… Да и много ещё чему.       На глазах Алисы выступили слёзы. Младшей сестре, какой бы сильной ни была её обида, было больно смотреть на то, как страдает материнское сердце Алисы.       — Ты, наверное, считаешь меня ужасной? Как ты там говорила?.. О! Вспомнила. «Блудница богомерзкая», — Алиса тихо хохотнула и вытерла салфеткой проступившие слёзы так, чтобы не смазать тушь.       — Прошу, не напоминай. Мне неловко, — Елизавета поддержала смех сестры своим.       — Ты же знаешь про маму? Она уже совсем плоха… — Алиса нарушила расслабленную обстановку. — Мама очень хочет тебя увидеть. — Девушка зашуршала в сумке, достала смятый листок и протянула Елизавете. — Приходи.       Лиза рассеянно переводила взгляд то на лицо сестры, то на больничную справку.       — А что с ней? — спросила девушка упавшим голосом.       — Сначала онкология молочной железы. Знаешь нашу медицину? Нашли поздно… Грудь удалили. — Алиса сделала глубокий вдох. — Пошли метастазы. Я так и не поняла из-за чего… А папа разве не говорил тебе? Я ему писала…       — С твоего побега мы вас не обсуждали.       — Понимаю. В общем, если ты приедешь, то очень обрадуешь маму. — Алиса достала из пачки тонкие сигареты и закурила. Елизавета поморщилась, когда ветер принес на её лицо табачное облако.       — Будешь? — Старшая сестра протянула открытую пачку сигарет.       — Нет. Я пойду. Меня, вероятно, уже потеряли, — невнятно сказала Лиза.       Девушка развернулась и быстрым шагом направилась к монастырю.       — Ты приедешь?       — Да, — кинула через плечо Лиза.       Не прошло и двух часов, как Варсонофий приехал. Глаза его нервно бегали, словно он придумывал слова заранее, чтобы от волнения ничего не забыть. Заметив отца, Лиза не удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Интересно, кто успел доложить ему про Алису? Даже она, родная сестра, её с трудом узнала, что уж говорить про остальных обитательниц монастыря. Увидев вдалеке дочь, Варсонофий помахал рукой, привлекая её внимание.       Елизавета махнула головой и двинулась дальше, к грядкам, которые нужно было проредить. Лицо отца — последнее, что она хотела видеть сейчас. Варсонофий не пошёл за дочерью. В серых глазах плескалась тревога. В мужчине будто что-то щёлкнуло. Там, глубоко внутри, что, как ему казалось, давно умерло.       Из-за спины священника вышел трудник, он должен был выкачать воду из вечно подтекавшей колокольни. Борис был крупным мужчиной с тёмным прошлым. На запястье можно было заметить татуировку в виде колючей проволоки. Трудник плюнул под ноги и вальяжным шагом направился в сторону сарая, где хранились инструменты, вёдра и прочие орудия труда. К мужчине тут же подлетела Патрикея, что-то шепча ему на ухо.       Елизавета вздрогнула, когда за её спиной скрипнула дверь в каморке, куда она пошла, чтобы взять тяпку. Заметив трудника, она неслышно поздоровалась и постаралась выйти из сарайчика. Девушка боялась работников из мужского монастыря. Маргинальные личности часто и много выпивали, но усердно работали на монастырь, отмывая этим кровь со своих рук. Борис преградил ей путь рукой. Широкоплечая фигура нависла над Елизаветой. Глаза девушки метались по лицу трудника.       Сердце в груди стало биться чаще. «Может, он так шутит?» — подумала Лиза.       — Ну, чё ты? — Мужчина раскинул руки и сделал три больших шага к Елизавете.       Воздуха перестало хватать, руки взяла дрожь, страх скользкой змеёй скользнул в груди. В голове билась одна мысль: «Беги!» Она постаралась быстро прошмыгнуть перед Борисом. Но он перехватил её, как кот ловит мышку. Елизавета почувствовала, как он рвёт ткань на её теле, как слетает апостольник. Крик замер где-то глубоко в горле и не мог вырваться. Только шёпот: «Нет, нет, нет…»       Пока он старался повалить её на холодный пол каморки, она снова пыталась вырваться, но её силу, конечно, нельзя было даже сравнить с мужской.       Тонкие девичьи запястья труднику удалось обхватить одной рукой, он поднял их над головой Лизаветы и прижал к полу. В лицо ударил запах перегара. Лиза поморщилась. Тошнота подкатила к горлу. Сальным взглядом он осмотрел девушку. Под его тяжёлой тушей вздрагивала белая, почти подростковая фигурка. Ноги Елизаветы взяла новая волна дрожи, она сомкнула их, будто это остановило бы трудника от того, о чём даже думать противно. Мужчина громко рассмеялся. Конечно, он без труда раздвинул бедра девушки. Срывая оставшуюся одежду, он прикоснулся к маленькой груди. От отвращения Лизу передёрнуло, из-за осознания происходящего по её щекам потекли слёзы, глаза орехового цвета заволокло паникой. Как птичка, она дёрнулась в сторону, но тяжёлая рука с силой вернула её на место. На спине, от такой грубости остались ссадины.       — Пожалуйста, прекратите, — тонким голоском взмолилась Елизавета.       — Не-а. — Смачный плевок чудом приземлился не на лицо Лизы. Мужчина одной рукой принялся снимать с себя штаны. Ремень всё никак не поддавался ему, что разозлило мужчину. Он с силой дёрнул кусок дерматина, и тот лопнул в его руках. — Чёрт подери. Что ты пялишься, сука?! — Разъярённый трудник ударил девушку по лицу.       А дальше… Только боль, которая красными вспышками мелькала перед глазами.       Закончив, трудник обтёрся одеждой девушки и кинув её в сторону, стал натягивать штаны.       Не сдерживая рыданий, Лиза подтянула ноги под себя. Её била крупная дрожь.       Одевшись, Борис постучал в деревянную дверь.       — Открывай, мы всё!       Из-за яркого света Елизавета не смогла рассмотреть ту, кто открыл скрипучую дверь.       Елизавета не знала, сколько пролежала там, но за окном уже стемнело. Странно, что её не искали…       Размазывая слёзы по щекам, Лиза поднялась. Ноги всё ещё оставались ватными. Голова кружилась так, как если бы она была пьяной. Схватившись за живот, Лизавета упала на колени и оставила на полу содержимое желудка. Горло обожгло желудочным соком. Шумный вдох, выдох… Слёзы снова выступили на глазах девушки. Она обхватила себя руками и прикрыла рот ладонью, сдерживая новый всхлип. В груди вдруг стало так пусто, будто он вырвал её душу, оставив в теле-оболочке только боль.       Елизавета отползла к стене и, прижавшись к ней лбом, старалась выровнять дыхание. Получалось скверно. Перед глазами проносились моменты ужаса: грубые, жёсткие пальцы, омерзительные толстые губы, скользящие по коже, и…       Елизавета охнула от режущей боли внизу живота. Взяв себя в руки, девушка осмотрелась. Изорванная одежда комом валялась в противоположном углу. Все волосы были в колтунах, ладони в царапинах, ногти поломаны под корень. Девушка облизнула разбитые губы и, держась за живот, подошла к одежде. Накинув на себя рваную рясу, Елизавета поплелась к выходу из душной кладовой.       Живот схватил новый спазм. Отвращение к самой себе застряло в районе горла. Девушка приложила руку к щеке, по которой её ударил трудник. Лиза почувствовала ладонью, что кожа горячая и припухшая. Мышцы гудели, как после долгой работы на коровнике.       По пути в келью она никого не встретила, что очень радовало. «Хоть в этом повезло», — с горечью подумала Елизавета. Оказавшись рядом с кроватью, Лиза с ненавистью скинула с себя рясу и забралась под одеяло. Хотелось забыть всё. Хотелось испариться, перестать существовать.       Дверь в келью скрипнула. На пороге показалась Патрикея.       — Ты же понимаешь, что теперь порченая?