Гори, Нотр-Дам-де-Пари!

      Утро понедельника. Скарамучча проснулся в кровати гостевой комнаты рядом с Кадзухой. За окном уже мелькнуло утреннее солнце, заливая темную комнату трепетным светом. По ощущениям было около семи часов утра, а это значило, что пора было подниматься и звонить Яэ Мико. Но этого делать не хотелось. Казалось, за вчерашний вечер они прошли уже достаточно, казалось, жизнь уже должна была перестать издеваться, но вопреки тому им придется ехать в дом, где помимо матери, с которой, возможно, еще был вариант договориться, была также сестра. Ее Скара на дух не переносил. Если описать ее в двух словах: помешанная на правилах и не принимающая никакую точку зрения помимо своей. Как она стала такой и что именно заставило вполне жизнерадостного ребенка, которого приходилось водить за ручку в школу, за которым ухаживали и о котором заботитились, пока мама пропадала на работе, стать практически механическим человеком. Сегун, вторя своему имени, была действительно принципиальна. Впрочем, у их мамы был талант давать имена, полностью описывающие людей. Так и Скарамучча, над которым часто посмеивались в школе, стал маленьким «проказой», описывая героя итальянской пьесы одним своим существованием.       Осторожно коснувшись светлых прядей Кадзухи, парень почувствовал, как сердце заходится в учащенном ритме. Что бы с ними ни произошло, он не сможет от него отказаться. Никогда в своей жизни. И что бы ни пришлось сделать, он будет согласен на все. Лишь бы не позволять возлюбленному возвращаться в его семью или уходить куда-то еще. Ведь у них еще было очень много вещей, которые можно было бы сделать.       С легкой улыбкой Скара думал о том, что действительно сильно хотел сводить Каэдэхару на свидание. Например, найти какой-нибудь высокий дом, забраться на чердак и обставить его гирляндами, украсить разными вещами, наблюдать с него за заходящим солнцем. Или вернуться в ту деревушку, где происходила фотосессия, провести меж деревьев, устроить пикник. Или, быть может, найти какое-нибудь тематическое кафе и сидеть рисовать его. Можно даже молча. Даже так с ним было бы комфортно.       От каждой идеи сердце в груди стучало все быстрее и быстрее, наполняя желанием все это реализовать, но единственное, что он мог сейчас делать, — это обнять Кадзуху, заставляя того тем самым приоткрыть глаза. Господи, даже это создавало целый поток вдохновения и идей в голове. — Скара? Уже пора вставать? — спросил Каэдэхара, пытаясь сморгнуть с глаз оставшуюся на них пелену.       Такие нежности были действительно необычны. Обычно Скара просыпался в не лучшем расположении духа и молчал еще около получаса, бросая в ответ на вопросы лишь обрывки фраз. — Луна сегодня прекрасна, — прошептал тот куда-то в шею.       От внезапного признания Кадзуха улыбнулся, наклоняясь и оставляя поцелуй на темноволосой макушке. — Прекрасна, что умереть можно, — ответил он, обхватывая возлюбленного поперек талии и прижимая ближе к себе.       Так можно было вновь уснуть, но Каэдэхара старался держать глаза открытыми и не позволять себе и дальше падать в эту негу. Получалось сложно. Он продолжал неустанно желать спать и наслаждаться моментом, не переживая больше ни о чем, но звук домофона двери заставил открыть глаза окончательно, затем вслушаться в шаги за дверью и в итоге дождаться, когда она откроется. — Просыпайтесь, госпожа Яэ уже здесь, — с зевком пробормотал Акира, бросая не очень довольный взгляд на эту парочку, и ушел, не в силах наблюдать за подобным видом. Он совершенно точно хотел бросить какую-нибудь колкость, но сдержался.       Услышав, что им сказали, Скара поднялся на кровати с тяжелым вздохом. Нужно было минимально привести себя в порядок и подумать о том, как именно начинать разговор с матерью. Никаких сил на новый стресс уже не оставалось. Он начал сомневаться в том, что сможет хоть что-то почувствовать, признаваясь в своем самом главном секрете.       Спустя еще десять минут они уже сидели в белом BMW, обитом черной кожей. Яэ Мико выглядела, возможно, даже напряженнее, чем должна была. Она не произнесла ни одной фразы помимо приветствия в квартире, и это напрягало. Насколько же сложный диалог ей самой пришлось вести с подругой? Или, возможно, было что-то большее, о чем Скара мог лишь предполагать. — Скара… — все же начала женщина, посматривая на двоих парней через зеркало заднего вида. — Ты знаешь, что твоя мама очень тяжело принимает новое. Я пыталась ей объяснить, что в ваших отношениях нет ничего странного, но после твоего побега она осталась очень взвинченной. Думаю, вам стоило не убегать, а обговорить все с ней на месте.       Сжав ладонь Кадзухи, который сидел рядом, дизайнер тяжело выдохнул. За что ему было это наказание? Почему в жизни не могло быть все гораздо проще? — Я знаю, но у нас не было выбора. Если бы она была там одна, я бы так и поступил, — ответил парень, прикрывая глаза.       За окном уже мелькали знакомые пейзажи, они также проехали и старую школу, в которую ходил студент. Туда уже плотным потоком заходили ученики, такие беззаботные, что становилось тошно. — Да, я уверена, что ты так бы и сделал, — выдохнула Мико. — Она успела обвинить меня в том, что тебе стали интересны парни. Поэтому… — в глазах женщины отразилась какая-то глубинная боль, которую, впрочем, нетрудно было понять. — Если случится что-то, с чем ты не сможешь разобраться, скажи, что это я виновата.       От последней фразы Скарамучча раскрыл глаза. Нет, он, конечно, во многом раздражался из-за «тети», и ему не нравились ее вечные шутки над ним так же, как и желание контролировать и подстраивать все в свою выгоду, но как она могла сказать нечто подобное? В его желании быть с парнем не виноват никто. А даже если и виноват, то только он сам. Перекидывать ответственность на другого он бы никогда не смог. — Все будет в порядке. Если что-то случится, постараюсь что-нибудь сделать, — попытался заверить Кадзуха, замечая, что они припарковываются у небольшого двухэтажного светлого дома. — Кадзуха, это их разговор. Тебе будет лучше, если ты не станешь говорить что-то больше меры, — заметила Яэ Мико, проводя пальцами по глазам. — Не думаю, что может произойти что-то из ряда вон, Эи слишком любит тебя, Скара, но насчет Сегун… Все же надеюсь, что ее нет дома. Я останусь в машине и подожду вас.       Кивнув в ответ «тете», Скарамучча первым выбрался из машины. Им снова пришлось идти пару метров босиком. У Акиры был слишком большой размер обуви, но, к счастью, или же к ужасу, много времени это не заняло, и дизайнер потянул железную входную дверь за ручку. Дом был открыт.       Внутри их встретила подавляющая тишина, светлые стены и зал, видневшийся сквозь небольшую арку в стене. Там уже была заметна сутулая спина женщины. Скара не мог без волнения подумать о том, что его мама так и не ложилась спать с самого вечера. — Вы пришли? Проходите, — раздался уставший и холодный голос, от которого по спине забегали мурашки.       Дизайнер практически развернулся, чтобы уйти и не испытывать нового скандала и ссоры с той, с кем не привык ссориться, но позади стоял Кадзуха. Хотя бы ради него стоило взять себя в руки и обо всем честно рассказать, как бы трудно это ни было. В голове забегали мысли, что его вполне могли просто выставить за дверь и пожелать больше никогда не видеть, но лишь одно воспоминание, как мама не отходила от его больничной койки, заставляло понять, что подобное вряд ли было возможно. И все же… Чувствовать и знать, что причиной ее бессонной ночи и переживаний был именно он, казалось невыносимым. — Мам… — Скарамучча покрепче взял своего парня за руку и прошел в зал, садясь за широкий стол. Сегун тут не было, и это стало, наверное, самым большим подарком.       Кадзуха прошел вслед за возлюбленным, ощущая себя так же нервно, как и он сам. О нем уже точно сложили не лучшее впечатление, и тяжелый уставший взгляд Эи, упавший на него, лишь стал тому подтверждением. Парень практически дернулся, когда она перевела свой взгляд на сомкнутые ладони и, кажется, помрачнела лишь больше. Опухшие веки, подставленные под голову руки, распущенные волосы, касающиеся концами пола. Она выглядела так, словно стоило Скаре сказать еще хоть слово, и это ее точно убьет. Имел ли вообще Каэдэхара право присутствовать при этом разговоре? Хотя он и был готов доказывать, что действительно сильно любил Скарамуччу, не усугубит ли подобное их положение? — Скажи, что я сделала не так, — первой все же начала женщина, прикрывая свои глаза пальцами.       Скарамучча тяжело сглотнул подступивший к горлу ком вины и желания расплакаться прямо тут. Голос матери был не просто надломленным, в нем едва теплилась жизнь. — Мам… Это. Прошу тебя, я действительно его люблю, — только и смог проговорить он, но вздох со стороны и легкий нервный смешок лишь больше подогревали в нем неуверенность и желание защищаться. Как угодно, криком ли, или же спрятаться куда-нибудь в шкаф, все что угодно, лишь бы не слушать то, что она скажет дальше. — Разве это не простой каприз? Скара, я смогла дать тебе волю набивать татуировки, так что же тебе еще пришло в голову? — послышался легкий всхлип, заставивший студента замереть на месте.       Он никогда не видел, чтобы его мама плакала. Она это делала, он точно знал, ведь ни одному человеку невозможно было вынести трудности, не проронив и слезинки, но Эи делала это не при нем. На глаза набежали слезы. Он просто не мог видеть, как она плачет. Он готов был сделать все, что угодно, чтобы она не плакала, но вместе с тем не мог сделать ничего. — Скара, я тебя действительно сильно люблю. Я так тебя люблю, но почему ты так поступаешь? Почему ты такой непутевый? Разве я не рассказывала тебе о том, что правильно, а что нет? Кто вбил тебе в голову эти ужасные убеждения? — пробормотала женщина, так и не поднимая своих глаз, совершенно не зная о том, что внутри ее сына вновь все оборвалось.       Он уже не понимал, злиться ему на подобные изречения, плакать ли вместе с ней и просить за это прощения, доказывать ли, что все его чувства были реальны. Но его характер, его голова — все в нем начало действовать самовольно, затрагивая хранящееся в душе непринятие. То, что до этого мешало ему открыто говорить с мамой о чем-либо, рассказывать что-либо. Верно, она просто не понимала, а он злился, как последний ублюдок, как тот, кого вообще не должно было существовать ни в этом мире, ни в этой семье. — Мама! Хватит, перестань так говорить! — воскликнул он, чувствуя, как его руку сжали сильнее, но едва ли Кадзуха мог таким способом остановить поток скопившегося напряжения. — Какие «ужасные убеждения»?! Ты знаешь, что это природа, а не какая-то промывка мозгов?! Да, мне нравятся парни, я знаю, что разочаровываю тебя раз за разом, я знаю, что… — дизайнер судорожно вздохнул и вытер ладонью слезы с глаз. — Я знаю, что делаю тебе больно. Но я не могу контролировать это! Я люблю Кадзуху так же сильно, как люблю тебя, понимаешь… Я просто не могу слушать тебя в таких вещах, — практически задыхаясь, выпалил он, даже не замечая того, как произнес фразу, вгоняющую его в приступы судорожных попыток справиться с собственным страхом.       Чувствуя себя явно лишним между ними, Каэдэхара все же привстал, слегка поглаживая по спине вновь вышедшего из-под контроля собственных эмоций парня. Ему нужно было помочь, но мог ли он так хотя бы немного привести возлюбленного в порядок? — Ты… Не трогай моего сына. Уйди отсюда. Ты здесь лишний, мы сами разберемся! — в конце концов не смогла продолжать смотреть на это Эи, находя в себе силы прогнать незваного «гостя».       Кадзуха резко отдернул руку от спины Скарамуччи, едва ли не отшатываясь в сторону от резко уколовшего его страха перед таким тоном, но его резко остановили.       Скара схватил его за руку и притянул его ближе к себе, не позволяя уйти. — Хочешь ты этого или нет, но я не собираюсь расставаться с ним, — почувствовав внутри явную опасность, воспрепятствовал приказу матери парень.       Он не был уверен, что почувствует, когда Кадзухи не останется рядом с ним в этот момент. Он ощущался, как поддержка, как напоминание о том, что нужно было отстаивать свою точку зрения в этой ссоре до самого конца. Без него, наблюдающего за всем со стороны, в порыве эмоций и поглощенного ими разума на что мог согласиться дизайнер? — Прошу тебя, убери его с моих глаз, я не могу видеть тебя рядом с ним, — практически взмолилась Эи, закрывая лицо руками, пуская трещину сомнения внутри сына. — Я не могу, мама, я… я… Прости меня, я правда не могу… — практически взвыл от окутавшей все внутри боли Скара, закрывая свои глаза, но вместе с тем не выпуская из рук предплечье Кадзухи.       Тому показалось, что еще немного и точно придется искать успокаивающую настойку, и не только для них двоих, но и для самого себя. Кадзуха не был уверен, что же в итоге ему нужно делать. Напряженные нервы заставляли тело трястись, а мысли слишком сильно спутались, но в этом напряженном молчании, где были слышны всхлипы и со стороны возлюбленного, и со стороны его матери, неужели он не мог сказать абсолютно ничего? — Прошу прощения… — слишком тихо начал Каэдэхара, оставляя за собой в груди желание прижать Скарамуччу ближе к себе, чтобы как-то успокоить. — Я… не уверен, могу ли сказать вам что-либо. Но я также люблю вашего сына и не смогу оставить его. Я хочу быть с ним до конца своей жизни, и если вы нам позволите… — подбирая слова прямо на ходу, Кадзуха не мог не опустить взгляд к полу, но его резко прервали. — Нет, нет… Не хочу этого слышать… Боже, за что мне это, — вздохнула женщина, смазывая с глаз слезы, размазывая подводку. — Скара, скажи честно, это все Мико виновата? Что вы делали на фотосессиях? Она говорила, что ты превосходен в этом, и я не стала противиться, когда ты решил создавать одежду. Но этот мир… Скара, ты ведь не из него, ты не относишься к ним, — продолжала бормотать себе под нос Эи. — Да никто в этом не виноват, как ты не понимаешь?! Мама, посмотри на меня! Неужели я стал каким то другим человеком?! — новая волна переживаний вылилась в еще один выкрик.       Внутри дизайнера продолжала крутиться лишь одна мысль: «Нет, не убивай меня этим снова. Перестань говорить это». Он позволил себе отпустить руку Кадзухи и потерять опору. Подойдя ближе к матери, Скара присел возле нее на колени, неуверенно беря ее за руку. Да, он боялся это делать, смертельно боялся того, что она резко выдернет ее и оттолкнет от себя нерадивого сына, но подобного не произошло. Женщина расплакалась лишь сильнее. — Мам, если ты хочешь, чтобы я ушел и больше не показывался тебе на глаза, я сделаю это. Только перестань говорить подобное. Если хочешь кого-то винить, то вини только меня, — чуть более спокойным тоном произнес он, ловя на себе ее взгляд. — Да как я могу… — выдохнула она, резко утягивая Скарамуччу в объятья.       Неприкрытые глаза Эи наполнились слезами, вырвавшимися бурным потоком. Она не могла перестать вздыхать и одновременно сжимать сына сильнее. — Какой же ты дурак. Просто дурак, — всхлипнула она, поглаживая парня по волосам. — Разве я могу бросить тебя… Ты же… Ты же всю жизнь был таким плаксой. Кем ты меня считаешь, неужели я настолько плохая мать в твоих глазах?       Слушая все это, студент больше не мог сдержать рвущегося из него потока слез и отчаяния. Он никогда не считал свою мать плохой, наоборот, для него она оставалась примером и той, кого он любил. Наоборот, это он был плохим сыном, который постоянно лишь разочаровывал и не оправдывал возложенных на него ожиданий.       Наблюдая за всем этим со стороны, Кадзуха почувствовал беспросветно темную дыру в собственной груди. Он стоял поодаль, опирался ладонью на стол, на глаза так же набежали слезы. Что бы было, если бы он так же родился в такой же прекрасной семье. Несмотря на этот серьезный разговор и практически ссору, эти двое все равно выказывали свою любовь друг к другу. У него вряд ли подобное когда-либо могло быть, но насколько же этого хотелось. Хотелось до слез. — Нет, это я плохой сын. Я… Я слишком слабый… Я не достоин им быть, — сквозь слезы бормотал студент, но все же почувствовал облегчение.       С его плеч словно свалился целый груз, который он нес на себе годами, пытаясь избегать тем своих влюбленностей, всех тех проблем, которые у него были и с которыми не с кем было поделиться. — Нет, это я плохая мать… Прости меня… Прости, что я такая, — начала отрицать женщина. Ее плечи тряслись. — Нет, ты меня прости… Прости, что я люблю парня, прости, что я не такой, каким ты хотела меня видеть. — Скарамучча… Ты, боже, какой ты глупый… Какой же ты еще маленький…       От этих фраз Кадзуха почувствовал, что проваливается. Он осторожно вышел из зала и прислонился спиной к прохладной стене коридора, после чего присел на пол. Он все же не смог сдержать своих слез. Изнутри него все жгло желанием иметь именно такую мать, а не такую, которая была у него. Он чувствовал, что их напряженный разговор, который закончился в его семье тем, что его выгнали из дома, в семье Скара близился к наиболее благоприятному исходу. Конечно, он не мог не радоваться за это, но также и не мог не грустить.       Не переставая вслушиваться во всхлипы, исходящие из зала, Каэдэхара прижал ладонь к собственным глазам. Он уже не понимал, сколько еще бессмысленных фраз Скарамучча и Эи наговорили друг другу, пока пытались успокоиться, но каждая из них трогала до глубины души и опадала слезами на светлую домашнюю футболку. Если бы только ему позволили, если все кончится лучше, чем предполагалось, Кадзуха всем сердцем хотел бы стать частью подобной семьи. Это было не в его правах, он стал яблоком раздора, но это зародившееся желание оказалось настолько жгучим и сильным, что не думать об этом он попросту не мог.