Ветер приносит перемены

Они хотя бы добираются до Гандхарвы живыми и относительно целыми. Видимо, Дендро Архонт решила присмотреть за своими непутёвыми последователями, обеспечив им путь без хищников, массовых оползней и завалов на дороге. Но даже это не спасло Тигнари от нескольких неудачных попыток провалиться по пояс в грязь, которая теперь мерзко хлюпала внутри ботинок и стекала со штанов. Драгоценно оберегаемая шерсть на хвосте — теперь веник из смешанного песка, маленьких камней и застрявших листьев, забравшихся так глубоко, что кололи кожу. Отвратительное ощущение, от которого каждый раз по телу пробегали мурашки. Максимум, что Тигнари себе позволяет, оказавшись на пороге собственного дома, — это встряхнуть хвостом, скинуть обувь и быстро выжать волосы с ушами. В данный момент у него были приоритеты. Он мог пережить, что выглядит сейчас как настоящее животное, выбравшееся из леса. Вышедшие встретить их лесные дозорные испуганно отпрыгнули, выпрямившись по струнке. Зрелище даже забавное, но, возможно, причина столь резкой реакции была вовсе не в самом Тигнари. Сайно следовал за ним по пятам всю дорогу, и справился с ней намного лучше опытного лесного стража. Да, он останавливался, и несколько раз, когда Сайно оказывался слишком дезориентированным оглушающей вспышкой света в небе, его приходилось успокаивать и указывать нужное направление голосом. Ждать и подзывать как напуганное животное. Но передвигался он удивительно слаженно и ловко. Большие когтистые лапы, выточенная в инстинктах проворность и отсутствие обуви ему в этом только сопутствовали. Скинув промокшие перчатки на пол, рядом с обувью, Тигнари оборачивается. Белая ткань, которую пришлось обвязать вокруг собственного запястья, натянута и исчезает в дверном проходе. Из вязкой тьмы, горя фиолетовым призрачным светом древней силы, выныривает зверь, цепляющий когтями порог и тяжёлой тушей крадующийся внутрь. Выбравшийся из старых легенд и сказаний монстр, которым пугают детишек и юных дозорных перед сном. Неудивительно, что, завидев идущего следом за Тигнари Сайно, так же неожиданно появившегося из темноты, неподготовленные лесные стражи сразу покрылись белой испариной. Чудом не достали оружие и не бросились наутёк. Помогло ли тому присутствие Тигнари или в устрашающем силуэте удалось различить знакомые черты того, кто так часто украдкой посещал Гандхарву и их предводителя дозора? Подобрав белую ленту, промокшую, но всё еще надежно соединяющую двоих, Тигнари аккуратно распутывает подручный поводок. Без страха подходит ближе, оценивая состояние Сайно. Животная форма Поклявшегося стойко оставалась на месте, словно вцепилась в тело своего хозяина ненасытным паразитом. Это не могло не тревожить. По многим причинам. Хотя бы потому, что слишком долгая активация и использование элементальных сил, особенно на максимум, истощали организм. Это правило могли обходить архонты, более малые божества, адепты и другие существа высокого порядка, но Сайно не один из них . Несмотря на весь его клубок историй прошлого, он всё ещё человек с человеческим телом, которое существовало на ограничениях и правилах. Он мог внушать своими силой, реакцией и чутьём страх на подчиненных, учёных и преследуемых. Вот только Тигнари видит и знает, что великий генерал Махаматра отличался от всех остальных только высоким кодексом морали, приверженностью своим идеалам и целой библиотекой неудачных шуток в голове. Даже сам Сайно несколько раз упоминал, что не может держать эту форму дольше нескольких минут. Только для сражений. Только для секундных угроз. Но и этого ограничения хватало, чтобы враг терял как землю под ногами, так и любую надежду на побег. Хорошо и плотно затянув занавес из листьев в дверном проёме, что обычно становилось негласным сигналом: не входить и не беспокоить без экстренной необходимости, — Тигнари вновь поворачивается к Сайно. Тот, сгорбившись, неловко стоит в центре комнаты, водя когтями по мокрому полу, где уже образовывалась мутная лужа. Вода водопадом стекала с тела, волос и одежды и, пропитанная электричеством, потрёскивала фиолетовыми искрами. — Садись, — приказным тоном говорит Тигнари, ставя рядом табуретку. Сейчас они врач и пациент, поэтому Тигнари не церемонится. Действует чётко, говорит твёрдо, ожидая того же от Сайно. Он позволит беспокойству, сочувствию и трепещущему желанию обнять и притянуть к себе, выскользнуть из хватки профессионализма позже, когда все риски будут минимизированы, а нежелательные последствия предотвращены. Как для него так и для самого Сайно. Пальцы сами пробегают между полок, как по струнам арфы, заполненными множеством склянок и колбочек. Мысли далеко впереди, составляют ход действий и возможные исходы на несколько шагов наперед, ища методы решения сложившейся... Проблемы. Случай Сайно уникален только по причинам своей природы. Ведь его силы являются не только манифестацией глаза бога, но нечто другого, нашедшего убежище в теле потомственного жреца. Нечто более материальное, оформленное и... Осознанное. Тигнари не уверен. Он не знает всех подробностей, а Сайно по возможности дал ему общую информацию или ограниченные комментарии то тут, то там. Не потому, что не доверял или не мог рассказать, просто... У них не было возможности обсудить всё. Всё что тянулось за Сайно с детства, из его прошлого, уходящего дальше несколько поколений назад глубоко в историю. Его предков, пустыни и древних божеств. Тигнари может винить в этом только самого себя, и вина колит горло. Только его занятость и увлечённость работой. Очередное напоминание, как редко в последнее время они виделись и встречались, и даже периодических ночных партий в карты стало просто не хватать. Их отношения... То, что есть и происходит между ними, требует больше времени, но никто из них не удосуживался уделить этому должного внимания, скованные обязанностями и ответственностями своих положений. Или только сам Тигнари? Многое изменилось после окончания академии. Помотав головой, Тигнари возвращает свое внимание обратно к столу, где его руки механически, в своём темпе и сознании, перебирают смеси, отбирая и отсыпая необходимое. Даже если со многим Тигнари способен справиться буквально с закрытыми глазами, сейчас не тот случай, где стоит проявлять легкомысленность. Особенно, когда на задворках мыслей уже вырисовывается чёткий план действий. Это может сработать. Если возвращаться к прошлым размышлениям, случай Сайно выделялся только деталями. По многим симптомам и признакам, генерал Махаматра переживал самую обычную элементальную перегрузку. Нечастое, но всё еще распространённое явление среди владельцев глаз бога, с которым Тигнари не раз встречался, выполняя обязанности лекаря и даже успев прочитать несколько лекций в академии. Да, его первая специальность это ботаника, но когда все обитатели леса смотрят на тебя как на присланного архонтом спасителя, прибегая к порогу с любой хворью и мозолью в пальце, приходится приспосабливаться и вспоминать старые уроки наставника. Тела обычных людей не способны выдерживать воздействие элементальной энергии, превышающей повседневную норму. Последствия разнообразны, начиная от простой потери сил, дисфункции органов, процессов метаболизма и заканчивая более извращённым — разрушением личности и разума. Те же, кто привлёк на себя внимание божественного взора и получил цветной округлый камушек в золотой каёмке, приобретал и стойкость к столь разрушительной природной силе. Исключая сложные научные термины, выведенные докторами академии, тела владельцев глаз бога приобретали свойства проводников, что давало возможность задавать направление и форму эллементальной энергии. Сложное заключалось в простом. И множестве научных лекций и заядлых терминов. Но при каждом поступлении должен существовать и равноценный отток, и не всегда эти две переменные действовали синхронно. Когда Тигнари возвращается к Сайно, тот настойчиво скребёт когтями по своей маске шакала, но, ощутив чужое присутствие, с робостью пойманного за шалостью ребёнка отдёргивает руки. Поднимает голову и смотрит на Тигнари. Впервые и напрямую, с глазу на глаз. То ли с ожиданием и надеждой, то ли со страхом. Ранее яркий красный на радужке, отражающий эмоции как зеркало, мутнеет под неестественной, чужеродной желтой пленкой. Оценочно окинув взглядом чужие массивные лапы, некомфортно свисающие до пола, Тигнари морщится. Это конечности монстра, предназначенные ловить в смертельный капкан и рвать и кромсать на части. Выполнить что-то из рамок повседневного и бережного, не требующего грубой силы — сейчас задача для Сайно невыполнимая. Сгорбленная спина, тяжелое дыхание, опущенная на бок голова — выбравшийся к людям раненый зверь. Сайно выглядит так, словно из последних сил держит собственное тело в вертикальном положении, не давая тому тяжёлой тушей повалиться на пол. Чужое истощение выкрашено на бледном лице и в глубоких мешках под глазами. — Возьми в рот и проглоти, не жуя, — чётко диктует Тигнари, с тоном, не терпящим отлагательств. К чужим губам подносит тёмный круглый комок не самого завидного вида и запаха. На деле — спрессованные вместе листья, корни и семена, перед этим прошедшие специальную обработку и сушку. Все — части одного растения. Сайно смущённо и медленно моргает, словно не сразу понимает, что от него требуется. Тигнари уже прикидывает, придётся ли ему засовывать пилюлю в чужой рот, как в пасть непослушного пса, но генерал всё же сдвигается. Повинуется, доверяя чужим словам и требованиям, аккуратно поддается вперёд и без рук забирает шарик из трав зубами. По мгновенному треску морщин и отвращению на его лице правильность рецептуры лекарства только подтверждается. Чем горьче и омерзительней, тем лучше. Когда команда выполнена, Тигнари следом подносит к губам заготовленную чашу с прохладной водой. Держит до последнего, пока Сайно, присосавшись к краю посуды и запрокинув голову вверх, делает большие жадные глотки, стараясь то ли утолить жажду и избавиться от мерзкого вкуса, то ли протолкнуть скребущееся по пищеводу лекарство. Принятие слишком большой и сухой пилюли явно напоминало попытку проглотить сухой клубок из иголок. Когда первая порция воды выпита, Тигнари незамедлительно зачерпывает и подносит вторую, затем третью, несмотря на чужое нытьё и попытки отвести голову. — Пей, Сайно, пей, — чеканит слова Тигнари, тихо вздыхая. Усталость уже давит на плечи и сковывает позвоночник, а сырость и грязь из леса неприятно колют глубоко под шерстью и одеждой. Состояние, в котором оказался Сайно, энергии не прибавляет, лишь разводит муть беспокойства и тревоги, присосавшимся паразитом изводит только сильнее. Всё проще, когда подобное происходит с кем-то незнакомым. Чужим, требующим внимания по праву долга и сострадания. Когда вся вода повторно выпита, Тигнари действует механически по заготовленному плану. Первым делом через небольшие песочные часы на столе засекает время. Вторым — надевает сухие перчатки до локтей. Третьим — ставит в ноги Сайно пустое ведро. Тот уже едва держится. Покачивающийся, как от пьяни, он склоняется вперёд и, оперевшись о пол длинными лапами, не находит силы даже поднять голову. Белые мокрые волосы спадают вниз копной грязных водорослей. Грудная клетка часто ходит ходуном. Сайно явно мутит, а столь большое количество выпитой жидкости теперь распирает изнутри. От столь надломанной картины за рёбрами Тигнари что-то сжимается, а хвост против воли дёргается, разбрасывая капли. Гром небес и вой ветра за тонкими стенами звучат, как предзнаменование. Последующее едва ли будет приятным и мгновенным облегчением. Но так надо. Тигнари аккуратно цепляет пальцами свисающие белые пряди, открывая лицо и собирая волосы за спину. Держит их вместе одной рукой, пока ладонь другой, с проскользнувшей через хватку профессионализма нежностью, успокаивающе кладет на горячий лоб, осознавая риски вновь быть ударенным электричеством. Жалость и сострадание заслуживает всякий истязающийся в боли пациент, но когда это кто-то столь близкий и важный, эмоции тяжело подаются контролю, и всё становится просто сложнее... Насыщенней. Каждая мысль цепляется, решение тяготит, а неопределённый исход истощает. Тигнари прекрасно помнит, как изводил себя до беспамятства и иссушающего истощения, когда Коллеи оказывалась прикованной к кровати во время очередного особенно тяжелого приступа Элиазара. Пока она ворочалась в одеялах, не способная встать и даже сделать один ровный вдох, рядом с ней едва мог вдохнуть и Тигнари, отсчитывая её дыхание как собственное. Он и не спал тогда. Выпадал в минутные провалы беспамятства, в которое его насильно утягивало его же выжатое сознание. Только чтобы вновь выкарабкаться в реальность и с механическим наваждением страдающего от жажды потянуться вперёд. Проверить состояние своей подопечной. Да хотя бы пульс нащупать. Слабый-слабый, как ускользающая из под пальцев ниточка. Совершенно не профессионально и так глупо, но сердце Тигнари не каменное. Так же и сейчас. Да, он держится, стоит рядом, не позволяя себе слишком много, но это только пока, из-за готового плана и своей уверенности, что всё сложится благополучно. А если его идеи и методы не сработают? Едва ли он сможет оставаться таким же спокойным и отстранённым. Сильная судорога проходит через Сайно подобно стартовому выстрелу, и он со стоном сгибается вперёд, как от сильной, режущей боли в животе. Потом приходит вторая. Третья. Волны осязаемой дрожи, перебивающие чужой дребезжащий голос и попытки вздохнуть. В такт с ними мигает и приросшая к голове фиолетовая маска шакала. Тигнари не даёт Сайно упасть, крепко держит на месте, успокаивающе шепча и перебирая пальцами волосы. Суждения просты — раз организм Сайно не способен справиться самостоятельно, нужно насильно вывести избытки элементальной энергии, которая продолжала поддерживать форму Поклявшегося. Но даже это теория. Осталось всё проверить на практике. Сайно резко и отчаянно дергается вперёд, и, со стоном и кашлем, содержимое его желудка вываливается наружу. Всё в предусмотрительно подставленное ведро. Запах желчи, размякших трав и чего-то едкого наполняет воздух, заставляя Тигнари поморщить нос и прижать язык к нёбу. Его особо чуткое обоняние затрещало в уголках сознания тонким сигналом тревоги и чего-то неправильного. Инородного. Но Тигнри оступается и даже не даёт себе дрогнуть. Наоборот, только сильнее и крепче обхватывает Сайно, давая ему столь необходимую опору и поддержку. Бережно проводит руками по напряжённой спине и собирает спавшие волосы, сосредоточивая всё своё внимание и беспокойство только на нём. Глупое позволение, недопустимая оплошность. Но, при первом лучике света, Тигнари не может смотреть на что-то другое. Замерев на несколько секунд, Сайно зубами голодно хватает желанные куски воздуха, прежде чем через его тело безжалостной волной, сквозь кожу и кости, проходит новая дрожь. От тела, к плечам и шее. Вместе с ней, с хрипящим кашлем, и новый приступ тошноты. Рвёт громко, с булькающим влажным полухрипом. Вся влитая ранее вода раз за разом насильно выталкивается организмом наружу, давая короткие жалкие передышки на вдох-выдох, перед новым накатывающим приступом. До жалобного, тихого, уже больно скребущего измученное горло и пищевод полувсхлипа. Один раз. Второй. С насильным, истязающим третьим. И тогда — пауза. Неожиданно наступает момент тишины, наполненный лишь тяжёлым дыханием и разыгравшимся природным оркестром непогоды вне хижины. Фиолетовый силуэт шакала, слитый с человеческой фигурой по самую плоть, держится несколько секунд, прежде чем покрыться трещинами. С лёгким хрустом распадается на обрывки энергии и света, что подожжёнными светлячками поднимаются и сгорают в воздухе. Лишь густой запах озона и наэлектризованной шерсти остаётся прощальным напоминанием. Последними исчезают когти — слезают второй кожей, открывая сжатые, подрагивающие человеческие руки, окрашенные царапинами и ссадинами. Электрические ленты раскалёнными цепями выжгли красные полосы на тёмной коже, змеями обившиеся вокруг запястья до самых локтей и выше. Будет болеть, саднить и, скорее всего, оставит следы даже после нанесения целебных трав. Но такое поправимо. Тело генерала богато на следы прошлых неудач и шумных успехов, как рассказывающее историю художественное полотно, и это — лишь новый мазок. На макушке Сайно остаётся его обычная, сшитая на заказ специально для службы маска. Та же морда с острым носом и ушами, но с потухшими, теперь рельефными глазами, закрывшимися впалыми, темными провалами. Теперь из неё не ощущался пристальный взгляд незримых зрачков. Собственные глаза Сайно плотно закрыты. Он тяжело и громко дышит, склонившись в сторону и оперевшись об поставившего бок Тигнари. Держать его приходится крепко. Отпусти — и повалится полым ядром на пол. Вместе с последними каплями дождя по его телу стекает горячая испарина изнеможения. — Вот. Вот, теперь лучше, — Тигнари приговаривает, поглаживая чужие взлохмаченные белые волосы и приобнимет за плечи. У него словно каменная плита с шеи свалилась, больше не перетягивает трахею, и теперь можно упустить сбежавший вздох облегчения. Вздохнуть полной грудью, развязать узел и позволить мыслям течь спокойно вместе со временем. Вновь оценить ситуацию и возможные перспективы, когда момента "икс" удалось избежать. Неспешная осознанность второй тенью склоняется над Тигнари и вместе с холодом прижимается к затылку. Придавливает к полу и словно проводит невидимыми когтями по позвоночнику. Это искра страха. Пожар непонимания. У него запах пресных трав, кислой рвоты и тонкой печённой крови. И гниль. Все то, на что Тигнари наконец-то обращает внимание, цепко вздыхая воздух и пробуя его не только чутким носом, но и языком, приоткрыв рот. Позволяет себе обратить внимание, лишённый прежних стеснений и приоритетов. Потеря бдительности — всегда роковая ошибка. Гроза отступила, но молния бьёт не просто так. Оно всё там. В ведре в ногах Сайно. В каше из воды, внутренних соков, залитых лечебных препаратов и ошмётков тёмно-коричневого, почти что бурого. Тигнари на автомате способен распознать кровавую рвоту — её характерный вид густой кофейной гущи. Необходимый навык для диагностики кровотечения пищевода или желудка. Но здесь другое. Здесь в ведре плавают массивные, не пережёванные и заглощённые целиком куски мяса, обрывки цветного и чего-то ещё, теперь смягчённые желудочным соком. И Тигнари снова на взводе. Бросается дальше на автомате по уже отработанному порядку действий. Он вновь предполагает худшее, видит худшее, но не подозревает, как скоро окажется перед пастью бездны. Вместо того, чтобы задавать вопросы, он толкает только приходящего в себя Сайно на кровать, силой укладывает на бок и прислушивается к его состоянию, дыханию, температуре. Ищет любой признак ухудшения состояния или подтверждения возможного кровотечения. Но всё чисто. Нет новой крови, нет бледности, и даже пульс становится только уверенней, твёрже подскакивая под пальцами. И глаза Сайно яснее, теперь чутко и живо наблюдают за каждым действием перепуганного лесного дозорного. И на губах эта озорная, приподнятая в уголках улыбка, как перед готовой вот-вот вылететь новой шутки. По-странному обыденно и домашне. Ничуть не соответствует недавнему шторму, который пришлось пережить двоим в стенах узкой каморки. — Ты выглядишь, как перепуганная лисица, на чей хвост только что наступили. Слова Сайно, хриплые, но беззаботные и непринуждённые, заставляют пальцы Тигнари надавить под чужой шеей сильнее, вызывая ответное шипение и ойканье. Он вновь проверил пульс и оценил температуру, прощупал каждую точку, где особо чётко ощущались потоки энергии, но, не получив очередного подтверждения, отступает. — Очнулся, значит, — Тигнари легко выдыхает и недовольно дёргает хвостом. Тревожность всё ещё покалывает кончики пальцев, а уши настороженно прислушиваются. Инстинкты после продолжительного забега с опасностью не успокаиваются так просто и заставляют вздрагивать от каждого шороха. Даже сердце глухо ухает в груди. — Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Перед глазами не мутит? Где-то ещё болит? Тошнит? — После твоих трав меня, кажется, вырвало всем, чем можно. Это было даже хуже твоего именного супа из свежего можжевельника. — Лицо Сайно ломается в отвращении, прежде чем вновь смягчиться бодрой улыбкой и бегающим туда-сюда взглядом. — Но — да, мне намного лучше, спасибо. — Если почувствуешь, что что-то не так, сразу говори мне. Никаких отговорок. — Родительским тоном причитает Тигнари, оставаясь рядом и продолжая поверхностную проверку. Ощупывает чужие элементальные потоки под кожей собственными ладонями. Кажется, стоит сделать шаг в сторону — и вся иллюзия покоя вновь обрушится. — Давно ты так не вился вокруг меня, как лисица вокруг щенят, — Сайно хихикает и довольно жмурится, явно наслаждаясь получаемым вниманием, даже не смотря на пережитое. Для дураков всё чудно. — Надо почаще попадать к тебе в лазарет только ради этого. — Как будто раньше ты и так не оказывался на моём пороге специально и по любому случаю. То с занозой в пальце, то со стрелой в колене, то с другим пострадавшим на прицепе. Тигнари не приукрашивает, припоминая подобные случаи на каждый второй завтрак. И он никогда не отказывал, всегда натужно вздыхал, но принимал завсегдашнего посетителя с распростёртыми объятиями и полным вниманием. Тут уж непонятно — это Сайно не мог найти более мирный и спокойный повод для встреч, или то были его единственные вылазки за пределы забитого рабочего графика и пристального внимания от верхушек академии. Вот только даже такие "случайные" встречи на чашку чая и за лечебной пилюлей за последние несколько месяцев свелись к жалкому минимуму. Теперь — только обрывки раскрытых писем на столе с доброжелательными подарками, короткими очерками засохших чернил и обещаний внутри. — Вот, тебе нужно ещё выпить, — отогнав навязчивые и едкие мысли об их с Сайно плачевном уровне коммуникации, Тигнари наливает и протягивает новую чашу с жидкостью. — По три утром, в обед и вечером, всё залпом. — А может не стоит? — Сайно присаживается на край кровати и со скептицизмом косится на содержимое. — От вкуса я же сам позеленею и меня ещё раз вырвет. Может, лучше лечебный поцелуй в лобик? Щеку? — Хочешь, чтобы вместо этого я прописал тебе в экстренном порядке ректальные свечи? — Нахмуренный взгляд, недовольно отведённое в сторону ухо — точно не пустой блеф. Глаза Сайно как по команде округляются, и он послушно, с явным нежеланием прибегать к альтернативным методам медицины, перехватывает чашу. И стоически выпивает всё за три глотка. Морщится и кривится, но ради собственной безопасности сдерживается от любых комментариев или шуток. Иногда проверять нервы Тигнари — себе дороже. Сам Тигнари наблюдает, оценивая состояние генерала на внешний вид. За тем, как вздрагивают чужие руки, напрягаются плечи. За всполохами боли и дискомфорта на чужом лице при минимальном и даже банальном движении. Сайно не шатало, он не терялся в пространстве и сидел уверенно, пусть и склонившись вперёд от явной усталости и пережитого. Его внешний вид можно было описать только как жалкий. Грязный, мокрый, покрытый тёмными следами, прилипшими листьями и рвотой — полная неразбериха. Потерявший прежнюю грозность шакал теперь не более, чем выбравшаяся из канавы дворняга, едва спасшаяся от смерти. И Сайно действительно словно сбросил несколько килограмм и свою привычную мышечную массу, ведь острые углы рёбер непривычно выпирали из-под кожи. Слишком резкое, противоестественное изменение всего за одну ночь. Или то было несколько дней? Тигнари хмурится, пытаясь припомнить точные рамки их последней встречи, но и то кажется несуразицей. Будь то месяц или десяток, Сайно бы не довёл себя до того истощённого состояния самостоятельно, по глупости или случайной прихоти. Даже в сводке последнего письма намекал, что собирается вновь покинуть Сумеру и отправиться в пустыню. Что произошло в пустоте дней и слипшейся рутины между? Ведь то, каким предстал Сайно вчера, то, каким его нашёл Тигнари — не нормально. Посреди бури, ощерившийся электро-когтями, потерянный в мыслях, пространстве и едва способный чётко двигаться и говорить. А теперь новые следы. А теперь явные признаки истощения. Вопросы бурлят на грани мыслей и языка, но Тигнари сжимает челюсть и решает повременить. Дать Сайно возможность передохнуть. И как пациенту, и как своему дорогому человеку. Главное, что он в безопасности. Не нужно беспокоить усталый ум новыми тревогами, ведь даже разгадку тайн мира и вселенной можно отложить к наступлению следующего утра. И то, как выглядит сейчас Сайно — зеркальное отражение облика и опрятности самого Тигнари. Усталость и истощение в ярчайшем его проявлении. Может и того хуже, ведь оба прошли через реки грязи, стены воды и джунглевые дебри по самое колено. Взгляд дозорного сам невольно опускается вниз: сперва на собственные ноги, потом, с ещё большей печалью, — на повисший веником хвост, что слабо дёргается у пола и собирает в свои колтуны ещё больше грязи. Кислый привкус безысходности расползается по языку. Для всегда беспокоящегося, как о своей шерсти и хвосте, так и о своей презентабельности, Тигнари это всё удручающе. Но он лишь смиренно вздыхает. Прочесывает пальцами по ушам и собирает оттуда комок прилипших листьев. Даже эта попытка выглядит как стремление вычерпнуть ладонью грязь из забитого колодца: здесь понадобится больше, чем обычная чистка. Полнейшая дезинфекция как минимум. Сайно наблюдает за ним молча, с ярко попрыскивающими искрами веселья в глазах, уже готовя новую шутку или просто наслаждаясь столь необычным зрелищем. Он привык видеть домашнего Тиганри. Аккуратно собранного и прилизанного до последней шерстинки перед тем, как тот готов прочитать новую лекцию приглашенным студентам или новым, только вступившим на службу лесным дозорным. Даже к концу долгого патрулирования в глуби лесов, лесной страж всегда выглядит совершенно нетронутым их дикостью. Как рыба в воде. Как тигр в джунглях. Глазами Тигнари цепляется за остывшие следы на руках Сайно — они зияют на коже яркими, лоснящимися красными лентами. Не кровоточат, ведь больше ожоги, чем раны, но явно доставляют много проблем и неудобства. Нужно обработать, залечить и ещё раз проверить. Тигнари сразу находит среди своих заготовок лоскуты ткани: одну влажную от воды, другую — пропитанную обеззараживающими растворами. — Дай руку. Это нужно обработать, — кивком головы указывает Тигнари, присаживаясь рядом для лучшего доступа. Сайно не отстраняется от чужой помощи, послушно подчиняется, протягивая правую руку под чужое внимание и уход. Уголки губ генерала украдкой приподняты, а глаза следят не за чужими действиями, а за сосредоточенным лицом и сведёнными вместе бровями. Стойко выдерживает все прикосновения к обожжённой коже, явно болезненные, но даже на сантиметр не смеет отдалиться. Уже более бережно и методично, Тигнари принимается счищать грязь и обрабатывать повреждения. При более близком рассмотрении, когда полотенце стирает застывшие пятна, следов оказывается ещё больше. Не только обтягивающие линии, оставленные наэлектризованными лентами, но и косые, колющие царапины и раны, над которыми ткань так быстро пропитывается бледно розовым. Эти следы не старые отпечатки прошлых боёв и сражений. Всё новое. Неаккуратно покрывшееся ещё мягкой, слезающей под прикосновениями корочкой или того хуже — прижжённое электричеством до грубых рубцов. Так много недосказанности. Белых следов и зияющих вопросов. Не только в голове Тигнари. Сам Сайно растерянно проводит пальцами по ранам, словно тоже видит и вообще замечает их впервые, в напряжении сводя брови на переносице. Беззвучная, клубящаяся буря потрёскивает под покровом его мыслей и крепко сжатых вместе губ. Никто не решается начать. Сказать. — Давай снимем это, мне нужно осмотреть твою голову, — вздыхает Тигнари и тянется к головному убору. Невольно, он с опаской задерживается на маске шакала, потухшей и потерявшей свои прежние угрожающе животные черты. Прежние глазницы — пустые, гладкие провалы, но так легко представить, как они снова открываются и загораются жёлтым. Ожившее в воображении электричество тут же бросается к приближающейся руке, выставив вперед свои острые, наполненные ядом клыки. Раньше Тигнари никогда не боялся сил Сайно. Сражался с ними бок о бок. И сейчас не боится. Но настороженность, где-то на уровне инстинктов и давно выученных команд, заставляет навострить уши. Не отпускать бдительность и собственные подозрения. Сайно явно прибыл в лес после сражения. Долгого, изнуряющего и оставившего после себя множество следов и ран. Возможно, каким-то образом, во время битвы повредился и глаз бога, что послужило причиной нарушения потоков энергии и застоя сил, без возможности откатиться в прежнее состояние. Но это не ответ. Это даже не верхушка айсберга и всей той неразберихи, скрытой под тонким слоем обоюдного молчания. С кем и почему произошло столкновение? Случайно, или это часть еженедельного задания от Академии? Произошла ли битва где-то в лесу? Ближе? Дальше? Возможность того, что неизвестный опасный противник рыскает вблизи Гандхарвы, заставляла невольно оглянуться в сторону окна и потянуться к луку. Оставленное в углу комнаты ведро с кровавым содержимым и тошнотворным запахом — черная, клубящаяся дыра. Капли дождя всё реже стучат по тонким стеклам. Ночь ухаживающим взмахом бездонных крыльев раскрывала своё звёздное одеяло над небосводом. Буря, согнанная к горизонту, эхом гремела вдалеке. Всё спокойно. Пока. Даже в такую непогоду патрули ведут свою стражу в лесной глуши, а всякий неверующий давно загнан под защитную крышу или настил. Дикие звери не прокрадутся. Кто-либо другой тоже. Ещё больше наваливающихся тяжким грузом проблем и головной боли для лесного стража, от которых не получится отмахнуться просто так. Тигнари кожей чувствует, как Сайно пристально, не поворачивая голову, следит за ним. Выжидает вопросов. Чужого возмущения. Негодования. Сайно хочет, чтобы его прижали острием меча, фактов и резких слов к самой стенке, предотвратив всякий шанс на отступление. Но то — лишь желание излить правду, ведь провинившиеся боятся и как никогда хотят поделиться своим самым страшным секретом. Почувствовать себя виновным. Вот только Тигнари не хотел подыгрывать чужому чувству вины. Играть роль беспристрастного судьи. Не сейчас. Всё, чего хочет Тигнари — убедиться, что с Сайно всё в порядке, и ему не угрожает какая либо опасность. Внешняя или внутренняя. По одной проблеме, по одной засевшей занозе за раз, ведь нельзя угнаться за всем и сразу, когда твои ноги по колено в грязи, а мысли в смуте. Когда Тигнари качает головой, давая понять, что не собирается заводить этот назревающий гноем разговор, ведь только коснись — прорвёт, — Сайно сглатывает. Молчит сам и вторит чужим движениям, наклоняя голову вперёд и подхватывая маску, желая помочь снять. Но когда Тигнари тянет головной убор на себя, Сайно неожиданно шипит сквозь зубы. Вздрагивает. Так заметно и резко, что это тяжело не заметить. Маска сдвигается с места глухо, тяжело, как вытягиваемая из горлышка бутылки пробка. Словно образ шакала невидимыми зубами вцепился в свою жертву, так и не желая отпускать и признавать своё поражение. Падальщик, что скребёт зубами по обглоданным костям. — Тебе больно? — Тигнари обеспокоенно вглядывается в Сайно, чьи пальцы с силой впиваются в край маски. Крови или каких-либо новых повреждений не видно. Только вновь напряжённые плечи и прорезавшиеся меж бровей морщины. — Нет... То есть... Это ощущается не так, — Сайно замирает растерянным кроликом, словно ожидая щелчок капкана. — Давай ещё раз. Кивнув, Тигнари повторно тянет маску вверх и на себя, аккуратно и плавно, готовый отступить при первом сигнале или запахе крови. Не сразу, но в этот раз, словно с нежеланной позволительностью, головной убор соскальзывает вверх и прочь. Там нет стекающих рек крови, страшной рваной раны или нового приступа боли, только всклокоченные грубой шелухой волосы, репейником цепляющие пальцы. Головной убор уходит. Из-под него, от самой макушки вверх пружинками, проскальзывают отростки. Несуразные, чужеродные, но слишком знакомые. Узнаваемые настолько, что уши нервно дёргаются на собственной голове Тигнари, прислушиваясь и желая найти подвох. Хоть какой-то признак буффонады и развода чистой воды. Глаза его никогда не обманывали. Разум преломляет действительность в собственную угоду. И всё же на макушке Сайно торчат уши. Остроконечные, звериные, что растерянно и нервно подёргиваются, как у животного, готового броситься наутек при малейшем шорохе. Также, как и сам Сайно, напряжённый до натянутой к стрельбе тетиве. И Тигнари тянется вперед, зачарованный столь нелепым и неуместным открытием, касаясь до чудного, но столь реального под пальцами миража. Настоящее. Живое. И не ломается. А ещё приятно щекочет мягкой короткой шерстью кончики пальцев. Осознанно или нет, Сайно прижимает потревоженное ухо к голове. Растерянно моргает и уже сам тянется ладонями к макушке. Щупает, испуганно вздрагивает и отдёргивает руки как от огня, широко хлопая глазами, прежде чем вновь потянуться, в этот раз более уверенно, целенаправленно. С тем же желанием развеять наваждение и тут же встретиться с твердолобой реальностью. И ведь если присмотреться — действительно присмотреться, — по-другому, задерживая взгляд не только на остывших шрамах и рубцах, следы прошлой битвы не единственные. Не самое новое и чудное приобретение. Ранее то, что так искусно скрывалось под образом электрозверя — теперь ярко видимые следы, которые едва ли возможно игнорировать. Зубы, острыми треугольниками показывающиеся из под губ. Когти, натянувшие кончики пальцев. Бурно проросшая в месте, где раньше были человеческие уши, белая шерсть. Изменения прорываются сквозь тонкую скорлупу наружу, и неведомо, что скрывается под ней. Ощетинившаяся змея или ещё не расправившая крылья бабочка. — Сайно, — Тигнари шепчет. Тигнари зовет. Тигнари думает, что пора вознести молитву их божеству. — Во имя Дендро Архонта, что вообще произошло. Сайно ожидает эти слова — этот вопрос, — с момента, как переступил порог, но всё равно вздрагивает от него резче, чем от удара хлыста. Вздрагивают и его уши, испуганно прижимаясь к самой макушке и в открытую показывая эмоции своего владельца. Такого же растерянного и испуганного, как сам Тигнари. И столь же уставшего, до дрожи в руках и мазков тёмной тушью под глазами. Нужно привести себя в порядок. Новая одежда. Самый банальный отдых, несколько минут покоя. Еда. И, под конец, возможно, обговорить всё наедине. Им двоим. Тишина тягучим дёгтем заполняет пространство комнаты. Тропический лес за пределами стен просыпается от продолжительной грозовой ночи и давления ветров. Молчаливая маска в руках Тигнари кажется свернувшейся ядовитой гадюкой, что продолжает наблюдать своими впалыми глазами и безмолвно смеётся над чужой реакцией на её последний подарок.