– nice teeth, honey

      До одури пьянящее ощущение.       Эти изящные изгибы стройного тела, переливающиеся в свете прожекторов. Эти страстные движения, уносящие каждый горящий взгляд за собой, приковывая и сажая на стальную кольцевую цепь, не позволяя оторваться, дёргая всё ближе и ближе. Потрясающий вид, особенно, когда избранные из сотен других изумрудные глаза обращены на тебя, позволяя думать, что весь танец от начала и до конца принадлежит и посвящён одному только тебе. Тогда мозг перекручивает плёнку, переворачивая каждое движение из банально поставленного в хореографии в напичканное сакральным смыслом, который пытались тайно донести.       Чтобы кроме них никто не знал об этом.       Не догадался.       Другие попросту не достойны такого умопомрачительного зрелища. Они никчёмны и мотивы их грязны до подкатывающего к горлу кома тошноты. В их глазах не читается то самое восхищение, то повиновение, которым окутывает стоит только оказаться в плену этих завораживающих томных взглядов.       Танцовщица в последний раз красиво выгибается на пилоне, давая всем лицезреть свою прекрасную гибкость и удивительную растяжку.       Он не в силах оторвать от неё глаз.       Лёгкая улыбка слетает с её губ, преобразовываясь в широкую и благодарную. Она огибает их всех до единого, благодаря за оставленные кровные, но на долго останавливается лишь на одном, кокетливо подмигивая и посылая воздушный поцелуйчик от которого в висках звенит приливающей кровью. Щёки вовсю горят от детского смущения, пока сердце под юношескими рёбрами болезненно колотит от такого громадного внимания к столь скромной персоне.       В голове лишь одна мысль, что крутится уже несколько недель как он приходит сюда и гипнотизировано наблюдает лишь за одной. Яркой звездой в этом прогнившем извращённой похотью гадюшнике.       И теперь эта мысль кажется не такой уж и бредовой. Не в первый раз на нём задерживают свой взгляд, пытаются флиртовать на расстоянии и даже открыто заигрывают, стоит только занять отвоевать место в первом ряду. Тогда-то и происходит самое интересное.       Его одаряют слишком близким контактом, грациозно опускаясь на колени и смело улыбаясь прямо перед застывшими, налившимися вишнёвым цветом из-за собственных зубов, губами.       Даже сейчас, уходя, она напоследок смотрит, словно намекает на то, чтобы пойти за ней и он не может себе отказать в этом, глупо следуя на чужом поводке.       Когда его успели оплести эти паучьи сети?       Обещал же себе, что для начала выберется из трясины долгов и покончит с неправильной жизнью. Станет обычным порядочным гражданином своей страны, что как и все спокойно живёт, соблюдая и не нарушая законы. Так почему он сейчас застревает здесь? В этом подпольном притоне пропитанном запахом алкоголя и истошно трущихся друг о друга мокрых тел.       Нельзя изменять своим же убеждениям. Ни к чему хорошему это не приведёт. Не станет жизнь слаще и ярче от встречи той самой первой невинной влюблённости, если это, конечно, можно так назвать.       Маловероятно, к тому же, что взаимной, особенно у такого как он.       Малолетнего торговца наркотическими средствами, которого уже пол района красных фонарей в лицо знает из-за выделяющейся фриковой внешности и точно спокойной жизни не даст, если свернёт на дорожку мирных.       Заживо упокоют как предателя, а потом и за оставшуюся родню примятся.       Но как же запретный плод бывает сладок. Обратная психология на родительское "нет" - всегда будет выделять несмышлённому ребёнку заглавными буквами "да".       Вот только родители его давно покинули, оставив на попечение старшей сестре и собственному несозревшему я.       Как прискорбно.       Старшая такая же, не соблюдающая рамки прилежного жителя, карманница. Только попроворнее будет.       Минуя смазанные фигуры, горячо прижимающиеся к таким же незнакомцам, желая получить как можно больше острых ощущений в эту ночь, Тодороки ловко следует поставленной цели, не упуская из виду длинных тёмно-зелёных завитых красивыми волнами волос. Те отливают перламутром в падающем свете прожекторов, завораживая похлеще стрелки тикающего метронома.       Вот-вот и она окажется совсем близко, настолько, что будет возможность коснуться своего идеала, той самой звезды о которой он продолжает грезить перед каждым сном.       Ему хватит и обычного формального общения. Перекинуться парой фраз по типу: "Трудный был сегодня день?" или же "Какой фильм у тебя любимый?"       Не выходя за рамки обычных приятелей.       Высокий интерес к такой недостижимой драгоценности, что ограждена пуленепробиваемым стеклом, увеличивается с каждым приходом в это место, что даже дышать рядом становится страшно от того насколько этот изумруд может быть хрупок.       Это ли не называется одержимостью?       Нет, что-что, но он не больной на голову сталкер. Он не будет поступать неправильно.       Догонялки вмиг прекращаются как только танцовщица забегает за какую-то сливающуюся со стеной дверь, оставляя ту нарочно приоткрытой.       Словно пушистый кролик из известной сказки об полюбившейся всем в мире детям Алисе.       Она, такая же убегающая по окончанию своего выступления, не оставляющая шансов словить - само олицетворение того четырёхлапого зверька.       И он - такой же сумасбродный и немного поехавший, не от мира сего, не принятый обществом, заблудший и потерявшийся в реальности.       Точная копия младшей Кингсли.       Ещё чуть-чуть и..       Перед носом вырисовывается огромный амбал, угрожающе нависая над растрёпанной мальчишечьей макушкой. Таких громил он видит постоянно, кишат на каждом тёмном углу, даже на входе в клуб стоят. Они обычно все одинаковы на вид, работают на якудз или крупных шишек в виде телохранителей.       Вот только на той двери за которой скрылась девушка нет таблички "Строго для персонала", а по этому у него нет причин ему препятствовать.       — Эй, малец, отойдём-ка на пару слов. – грубый, прокуренный голос мужчины с золотой коронкой вместо клыка, что облизывают каждую минуту, словно показушно красуясь, не сулит ничего приятного.       Тодороки напрягается, хочет дать заднюю, но на плечо падает тяжёлая ладонь и весь план отступления катится коту под хвост.       К нему наклоняются, широко ухмыляясь и чуть сползшие солнцезащитные очки позволяют увидеть чёрные червоточины, что сочатся самым настоящим издевательским смехом.       — Хозяин этого клуба хочет поговорить с глазу на глаз.       — Зачем ему говорить со мной, я ничего не сделал. – строго стоя на своём, словно в пол прирос, парень хмуро уставился на него исподлобья.       Рука на плече сжалась, пока лицо напротив не скорчилось в более угрожающей мине, ожидая увидеть реакцию на специально вызванную боль.       — Если босс пожелал, значит, так надо, усёк? – гадкая улыбочка растянулась до ушей, пока его грубо не развернули, уводя в совершенно другую сторону.       Что им от него нужно?       Правила торга он не нарушил, передавал всё на нейтральной территории, а значит угрожать не должны.       Вот только сам мозг-то это осознает, но тело реагирует всё равно по своему.       Его начинает мелко колотить от неизвестности, от жуткого бугая позади, что больно подталкивает толстыми пальцами между лопаток для правильного направления, от тысяча и одна лезущих мыслей по поводу связи этого неожиданного пожелания самого хозяина "Золотого Дракона" побеседовать с ним.       С обычным дилером, еле дожившим свои восемнадцать лет как в тумане.       В ушах звенит диким страхом за свою ничтожную жизнь, висящую на самом тонком волоске в перемешку с тошнотворно громкой музыкой. Его ведут к лестнице, в вип зону, отрезая от внешнего мира и остальных людей, без надежды попросить любую помощь.       В любом случае, о какой помощи идёт речь, если сам владелец захочет выпотрошить и распродать его на органы. Ниоткуда помощи не будет. Все боятся за свою шкуру, а за другого и подавно впрягаться не станут. Суровая реальность преступной иерархии во всей её поганой красе.       Это бьёт гаечным ключом по черепушке, намеревает взять себя в руки и не дать липкому страху осесть на лице. Такие обычно любят доводить жертв до белого каления. Упиваются слабостью.       Чуть поодаль, как только стеклянные ступеньки заканчиваются, виднеется столик около которого стоят, по крайней мере, если зрение не подводит, трое таких же высоких ребят. Он медленно приближается, словно пытаясь оттянуть минуты до именуемой смертной казни по неизвестной ему причине совершенного им злодеяния. Какого из, спрашивается?       По мере того как быстро они доходят, удаётся разглядеть ещё одного человека.       Человека внушающего намного больше опасности, чем эти четверо шкафа все вместе взятые.       Белокурый мужчина в угольно чёрной рубашке, подчёркивающей массивные широкие плечи, гордо расправленные по спинке кожаного диванчика, вальяжно раскинулся на мебели. Точёные черты лица, закинутая нога на другую, натягивая брюки вокруг мощных бёдер, поблёскивающие часики на запястье и дикий, совершенно не дружелюбный взгляд, выглядывающий из под светлых бровей.       Его пожирают со всех сторон, отрывая по маленькому кусочку, пока не становится ясно, что бояться он не должен.       Нет ничего такого, что он сотворил и не помнил бы, а значит его не запугают.       Так ведь?       — Сядь, пацан, в ногах правды нет, чего встал, как вкопанный? – кивает на диванчик перед собой, делая глоток из стакана на дне которого качается какая-то тёмная жидкость.       Так и поступает, боковым зрением видя как двое амбал, словно гиены, начинают ухмыляться, переглядываясь. Этот белокурый незнакомец испытывает своим затяжным молчанием. Лишь смотрит, скользя по каждой складке на одежде, оценивает, как товар лежащий за прилавком.       Тодороки ощущает себя шматком свежего, пахнущего насыщенной кровятиной, мяса, брошенного в вольер ко льву, который только лениво обходит, принюхивается к неизведанному, прежде чем неожиданно напасть и растерзать в клочья.       В далеке, на первом этаже, неустанно пляшут эпилептические огоньки огромных диско-шаров клуба, пока прямо перед глазами находится голодная морда волчары с огненно-алыми радужками самого Сатаны.       Улыбается, прекрасно понимая, что мальчишка до смерти запуган, но стоически не показывает. Чувство превосходства и чужого фальшивого спокойствия окрыляет, но ещё больше хочется ощутить кое-чего другого.       По-настоящему животного.       — Как тебе тут? – отпивает алкоголя, не отводя любопытного взгляда.       — Клуб как клуб. – голос совсем осел, но из-за разделения стеклом двух этажей музыка здесь звучит не так сильно. — Смахивает, правда, на блядушник, но достаточно терпимо.       Храбрится, заполоняя весь животрепещущий внутри страх этой стеной из масок напускного смельчака. Ладони на коленях потеют, спина, вытянутая ровной доской и полуопущенные веки. Сложно сохранять всё это в узде.       — Прямолинейный, значит. – цыкает, тяжело вздыхая. — Знаешь, я ведь на самом деле очень справедливый человек..– следит за каждым проявлением эмоции на юношеском лике. — Не люблю все эти базарные конфликты на пустом месте. Резню из-за какой-то крохотной мелочи, как некоторые богатенькие полудурки любят устраивать, а-ля позабавиться. Бр-р, это же пиздец, как жестоко! – активно жестикулирует рукой со стаканом в воздухе, красочно разрисовывая свои слова. — Но каким бы честным, разумно мыслящим и снисходительным я ни был - сучья жадность всегда берёт надо мной вверх. – меняется в лице за несколько секунд став суровым.       Сглотнув, парень хмурится сильнее, вызывая вновь веселую забаву в чужих кровавых бездушных глазах. Чужое настроение меняется каждую секунду, не позволяя построить логическую цепочку, что следует дальше ожидать от блондина.       Словно игра на удачу.       Без стратегических ходов.       Чистый рандом.       Как повернётся к тебе везение, так и будет.       — Так к чему это я всё вел. – кладёт опустошённый стакан на столик, кашляя в кулак и придвигаясь ближе, принимая сгорбившуюся позу. — Всё, что находится в пределах этого района - моё. Все сделки и покупки проходят через меня и моё на то согласие. Здания, включая воздух и прочую мебель с мелкой дребеденью, животные, а так же самое главное и стоящее во главе цепочки моих богатств - люди. – рубины опасно сужаются, сверкая зловеще в скачущем освещении. — А ты как раз смел посягнуть на последнее. Черпнул самую дорогую жилу.       Не понимает о чём идёт речь, замечая, что мужчина нетерпеливо облизывает пересохшие губы, пальцем маня к себе одного из амбалов и шепча ему что-то на ухо. Тот кивает, а потом торопливо ретируется и спешит вниз по лестнице.       — Я не до конца..       — Стриптизёрша. – сразу проясняет, нагло перебивая, шарясь по карманам брюк в поисках пачки сигарет, открывая и доставая одну, цепляя её между губ, а потом так же шарясь за зажигалкой. — Как её там? Нц.. Мидория вродь, не? – спрашивает, чуть оборачиваясь на амбала и видя положительные кивки продолжает. — Я ж бля не слепой идиот, вижу тебя тут не в первый раз. – у белокурого игривый оскал прорезается на несколько секунд, сменяясь вновь приевшейся ухмылкой. — Та девка, знаешь-ли, не камнем деланая. Такую хер где достанешь, сам видал её танцульки на шесте. – поджигая сигарету, глубоко затянулся, выдыхая облачко дыма и удерживая палочку между указательным и средними пальцами. — Поэтому и держим птичку подальше от таких вот удалых пускателей слюней, как ты. Вам бы присунуть да высунуть, а она товар не второго сорта. Порченых здесь не жалуют и в ровень с грязью от подошвы не ставят. Порченые, как принято, статусом ниже той самой обплёванной корки с ботинок. – стряхивает конец сигареты о пепельницу. — Мне столько разных людей пытались денег всунуть в карман, чтобы я позволил её поиметь, сколько ты в жизни своей не видел, шкет. – тычет сигаретой на него, упрекая в том, чего он и в помине не делал. Даже единой мысли о таком не пропускал. — Вот только я ж её на привязи держать не буду. Вижу, что самой хочется, да чешется.       Громилы опять усмехаются, шепчатся о чём-то пошлом.       Гадость.       — Поэтому, пока по хорошему те говорю, ноги в руки и подальше от неё в закат. – алые рубины туманом обволакивает, предупреждающе сужаясь.       Обида стремительно берёт вверх.       Кто он такой, чтобы отрезать человека от простого общения с другим человеком?       — Я не такой как те мудаки, которые сюда лишь облапать своими похотливыми взглядами приходят. – цедит холодно, начиная заводится от чужого надменного поведения.       — Да? И в чём же твоё отличие, герой? – хмыкает, вновь прикуривая. — А-а, походу понял. – смеётся хрипло с клубками дыма, закусывая нижнюю губу. — Ты, типо, в благих целях на неё у себя вечерком в комнатёнке дёргаешь? Молитва за её чистую душу перед сном?       Амбалы как по команде мерзко гогочат, пока "шутник" расплывается в победном оскале. Тодороки на грани. Ещё немного и он не выдержит.       Покажет зубы в ответ.       — У вас что, какие-то проблемы с половой жизнью, раз вы всё к сексу сводите? – один из громил давится воздухом, тут же осознавая какую неуважительную реплику посмел выкинуть несносный мальчишка.       Уже намереваясь преподать сопляку урок, его останавливает поднятая рука.       Мужчина бархатисто смеётся, задерживая пристальный взгляд.       Тодороки видит как в опасном алом бархате разгорается что-то новое, надламывая и переделывая старое. В глазах плещется самое настоящее предостережение о неверном шаге и его плачевных последствиях. Белокурый выглядит до чёртиков безумным, таким, от которых за версту несёт красным флагом.       Зрачки расширяются, как и губы, что медленно ползут в разные стороны.       — Прости, малец, не с того мы с тобой начали, да? – ему приносят новую бутылку и ещё один чистый стакан.       Официантка перед уходом жалостливо смотрит на паренька, всеми силами надеясь, что он поймёт её безвыходность в этой злополучной ситуации.       Белокурый встаёт со своего места, давая понять, что на целую голову превосходит в росте, обходя стол и грузно усаживаясь рядом с напрягшимся пацаном, наливая стакан крепкого виски и пихая тому в руки. На него недоверчиво косятся, не хотят брать, но его не спрашивают, беря ладонь и насильно всучивая.       — А у тебя, погляжу, серьёзный настрой на счёт девчонки. – хмыкает, видя как стискиваются чужие пальцы вокруг гранёного стакана. — Ну-ну, не смотри на меня так враждебно, я ж на неё и не претендовал даже. Не мой типажок. – поднимает руки в жесте "перемирия", скользя горящим взглядом по мешковатой тёмно-серой толстовке вниз. — Я предпочитаю более..– врезается алой лавой в гневно бушующий океан левого глаза напротив. — Бойких.       Напряжённая атмосфера давит, телохранители, окружающие столик давят ещё сильнее, так и говоря, что бежать некуда.       Добивает этот белокурый мужчина, подстрекающий выпить коричневато-прозрачную жидкость залпом, чтобы потом аккуратно вынуть стакан из рук и подсесть ближе дозволенного, начиная незаметно распускать руки за завязавшейся непринуждённой беседой. Односторонней.       Мужчина спокойно рассказывает об обычных бытовых вещах, пока правая рука массажными движениями гладит шею, трогает за ухом, зарывается в отросшие локоны, массируя кожу головы, чувствуя, что пацан уже готовый. Зрачки с горошину, перекошены, а на задаваемые вопросы прямо в чужое ухо не идёт никакого внятного ответа.       Тодороки не сразу замечает, что не слышит голоса, видит как шевелятся чужие губы, но не слышит ровным счётом - ничего. Голова приятно кружится, тяжелеет, заставляя повалиться на чужое сильное плечо, чувствуя осторожное касание к скуле костяшкой. Пытается проморгаться, хмуро надеясь сохранить трезвое сознание на месте, не проваливаясь в сладко затягивающие пески сна.       Последнее, что он видит перед тем как полностью погрузиться во тьму - алые глаза, пылающие чем-то необузданно-звериным и широкую белоснежную клыкастую улыбку.

...

      Запястья вяжет тупой судорогой, пока в ушах стоит глухой звон от постепенного прихода в реальность. Окружение всё ещё рябит, медленно приобретая более четкие очертания неизвестной до селе комнаты. Первое, что видит - это приглушенный тёплый свет от напольного торшера, стоящего рядом с большой и мягкой кроватью на которой он и очнулся. Где-то сбоку слышно льющуюся воду, пока мозг не начинает истерично разрисовывать картинку падающими кляксами, постепенно дополняя недостающими обрывками воспоминания этого вечера.       Парень резко подскакивает, шипя от режущей, сковывающей в тиски боли в районе ладоней и видит тугой узел верёвки, который привязан к металлическим прутьям от изголовья кровати, застывая от другой поразительной находки.       Зачем людям вообще так планировать обустройство комнат?       Большое зеркало, что висит за прутьями, позволяет увидеть перепуганного мальчишку в своём отражении. Толстовка заметно съехала, помялась, волосы перепутались ещё больше, в то время как гетерохромные глаза горят неописуемой паникой.       Реагирует быстрее, чем полушария успевают обдумать план действий, ныряя к запястьям и начиная грызть веревку. Сердце колотит как бешеное, оставляя все всплывающие вопросы на второй план.       В висках долбит той самой гадкой мыслью о неизбежном, о том, что он обычно слышал по телевизору или видел в фильмах про похищения. Концовки оных в большинстве случаях служили не хеппи-эндами.       Толстые пряди поддаваться вовсе не собираются, лишь вынуждая челюсть заныть от не приносящих ожидаемого результата действий.       — Чёрт-чёрт-чёрт. – выругивается себе под нос, когда царапает десну, ощущая металлический привкус на языке.       — Нравится? – низко раздаётся со стороны льющейся воды, что перестала течь.       Как он упустил этот момент?       Поворачивает голову, чтобы увидеть того самого блондина с повязанным вокруг бедёр белым полотенцем. Опять лишь смотрит, облокотившись плечом о дверной косяк.       — На заказ делали, чтобы уж точно разорвать нельзя было. – улыбается лучезарно, неторопливо обходя кровать и укладываясь на подушку с другой стороны, закинув руки за голову.       Нет, это происходит не с ним.       Не с ним.       У белокурого под плетением ребёр чёрная татуировка в виде длинного вихристого дракона с золотыми элементами, подчёркивающими глаза, когти и клыки. Больное воображение уже чиркает яркими масками как этот змей ловко обворачивается вокруг шеи мальчишки, незамедлительно сворачивая её. Дыхание спирает от реалистичности представленного, пока комната становится до ужаса душной.       Мужчина замечает уставленный на свою грудь взгляд, довольно ухмыляясь, проводя по закруглённому тату пальцами и словно играясь, издевательски ведёт вниз по косым линиям, врезаясь в начало полотенца, прекрасно понимая, что за провокацией внимательно следили.       От него так и веет тем неприкосновенным пламенем летящих искр в разные стороны.       Протяни руку и огненные щупальца утащат тебя в самую пучину бедствия.       Опасно.       Желудок сворачивается в три узла.       Тодороки не желает видеть эти перекаты мышц в игре медового света, что раскрыли прямо перед ним для показа. Не желает находится в одном помещении с этим мужчиной, который всем видом говорит о своих промыслах. Ком неозвученного вопроса в горле так и застыл, отражаясь в поледеневших сером и синем радужках.       Его понимают даже без слов.       — Знал, что дёру дашь и решил перестраховаться. – лижет языком по нижней губе, играясь со свежей ранкой, по-мазохистски растягивая рот в длинной ухмылке. — И не прогадал.       Осознание отчаянно долбит черепную коробку, стуча громадным молотком до здравого смысла.       Это как раз то самое.       И происходит не с кем-то левым.       Это происходит с ним.       Чужая горячая рука, как доказательство, слишком отчётливо и ярко ощущается на собственном колене, испытующе-медленно поднимаясь по спортивным штанам. Словно та же изворотливая змея, очерчивает все желанные изгибы, давя подушечками пальцев на внутреннюю сторону, останавливаясь, когда ноги вдруг сводят вместе, туго стискивая ладонь прямо перед пахом.       Красные дикие пуговицы с ног перемещаются на искорёженное злобой лицо.       У блондина глаза загораются чернильной бездной, полыхают в огне от такого сопротивления. Оскал выходит кривой и не сдержанный.       — Можешь трахать её сколько угодно. Хоть по сто раз на дню. – вдруг подаёт раскатистый хрипотцой голос, после долгой тишины. — Но будь готов дать мне кое-что взамен на проявленную доброту.       — У меня нет денег.       — Я говорю не о них, Шото.       Погодите, откуда он?..       — Ты ведь умный, пацан, вникни уже и пойми своё положение в данный момент. – мажет языком внутри щеки, давая увидеть возникший бугорок.       Самый толстый намёк из всех.       Его мутит от одной мысли об этом. Становится тошно и не по себе, словно морская болезнь, которой до сего момента у него никогда не было, резко нахлынула, укачав и не собираясь отступать.       Надежда умирает последней, так ведь?       — А что тогда нужно?       Мужчина облокачивается на локоть зажатой руки, смотря снизу-вверх и гладя, рисуя заковыристые узоры, известные и понятные только ему, свободным большим пальцем по ляжке.       — Покорность. – сжимает ладонь с такой силой, что у парня дыхание спирает, а внизу колет неприятно.       — Почему я? Вы могли выбрать любого. – выходит слишком плачевно.       — Люблю диковины. – наклоняет голову в бок, пытаясь заполучить крупицу обзора опущенного личика. — Ты сильно выделяешься. Не только своим обликом.       — Я не понимаю..       — Будь послушным мальчиком, а я в ответ озолочу тебя.       Какого?..       Руки сами по себе преобразовываются в готовые к бою кулаки.       Прямо в лицо предлагает быть его личной подстилкой.       Что за новый вид унижения?       Мальчишка сглатывает, начиная закипать от собственной жалкой судьбы. Никогда он не думал ни под кого прогибаться, а тут его даже не спросили. Похитили, отвезли неизвестно куда. Просто из-за того, что он смотрел на какую-то там стриптизёршу? Вот и вся причина?       Разве это не её работа?       У них даже ничего не было!       Какого чёрта его ставят в безвыходное положение, предлагая сделку, якобы, на равных условиях. Так не пойдёт. Пусть наймёт себе кого-то с опытом и по обоюдному соглашению.       — Если вам денег некуда присунуть, то может озолотите тех пузатых мужланов? Они-то уж точно не прочь провести ночь с хером в жопе. – выплюнул желчно, стискивая челюсть, когда по комнате разошёлся тихий хриплый смех.       — Чудо, тебе разве самому деньги не нужны? Столько долгов за спиной, ай-яй-яй, а ведь заработок-то у тебя не легальный, парниша. – процокал, мотая головой, намекая на свои связи и весьма горькие последствия отказа. — Я лишь даю тебе шанс вырваться из грязи, подумай об этом хорошенько, а не тупи, строя из себя горделивую целку.       Перебор.       Ему таки специально перед глазами красным платочком провели.       Прямо как на корридах.       — Со своими долгами и заработком я разберусь и без вашего на то участия. – нещадно процедил скрипя зубами, сощурено глядя вниз, чувствуя, что терять уже и нечего. — Позаботьтесь лучше о себе и сохранности вашего дружка в штанах.       Так и так не сбежать из-за неравенства сил, но падать лицом в лужу - не по его части уж точно.       — Ну вот всегда так..– выдохнул огорчённо, выудив кое-как руку из чужих оков, наклоняясь к тумбе и вытаскивая серебристую пластинку с белыми капсулами. — Хочешь по-хорошему, а тебе харкают прям в лицо. – замечает маленькую бутылочку воды, крышку которой одним махом выбрасывают. — Ты не оставляешь мне другого выбора, Шото.       Веревка, не позволяющая отодвинуться как можно дальше, держит, пока мужчина кладёт какую-то капсулу на язык, тут же дёргая мальчишку к себе за шею. Всё происходит слишком быстро, спонтанно и смазано.       Мужчина жёстко впечатывается своими губами в другие, пухлые и искусанные, чувствует явное сопротивление сему и прикусывает до боли, шибко рвясь очутиться внутри.       Чужие челюсти крепко сцеплены, в то время как пацан начинает резво брыкаться, вырываясь, прыгая на кровати. Маленьким достижением становятся нанесённые удары коленом куда-то по рёбрам. Натёртые кисти больно сковывает, прорезая иголками по рукам, когда его валят на спину, сгружая тяжёлую тушу и придавливая в матрац. Пальцы оказавшиеся на скулах, сильно давят, заставляя расцепить зубы на миг и этой мимолётной заминкой успешно пользуются.       Тодороки округляет глаза, чувствуя горячий язык на своих губах и пытается оторваться от пакостного ощущения слюны блондина на собственном языке, увернуть голову в другую сторону, отцепить жилистую руку с щёк, что намертво вцепилась, сжав те до завтрашних синяков.       Не выходит.       Белокурый лишь глубже протискивается толстым бескостным органом, залезая чуть-ли не в глотку и проталкивая капсулу как можно дальше.       Слюна противно течёт по подбородку, заставив по инерции начать сглатывать, в попытках банально не поперхнуться. И это становится главной ошибкой.       Только вот, проглоченный подарок не останавливает мужчину, что достиг желаемого.       Тот лишь сильнее распаляется, вжимаясь упругими бёдрами в чужие и больно сталкиваясь зубами, пока грубо ласкает язык пацана.       Всё зашло слишком далеко. Паника нарастает с каждым набатом в грудной клетке и глотком воздуха, когда белокурый убирает проворливый язык, не отрываясь от губ, чтобы вобрать побольше кислорода и начать новую пытку.       Только в этот раз не получается, резво отпрянув со сдавленным агрессивным стоном.       Чужая губа, ранее нарядная маленькой царапиной, теперь вдоволь рассечена скатывающейся бардовой каплей по подбородку. Мычит, слизывая противный металл, чувствуя как начинает жечь от одного неверного движения ртом.       — Сучонок.       Тодороки лишь показушно слизывает попавшую на него кровь с губы и так же с вызовом пялит, тяжело вздымая грудью.       — Наоборот ведь, благодарен будешь, щенок. – гортанно рыкают, сводя светлые брови к переносице, а потом и вовсе стихая, когда на мине парня мелькает непонимание. — Не ебался, поди, ни разу, да? – смеётся, вглядываясь в переполненное отвращением лицо напротив. — Воу, вот это взгляд. Попал в яблочко? – горячо выдыхают, вновь опасливо наклоняясь.       — Сильно желаешь стать первым в списке? – выгибает бровь, чуть вскидывая голову, перескакивая формальное обращение к такому подонку. — Ты только потом, смотри, не реви мне, девственники, обычно, остановиться не в силах, а по этому за сохранность твоей дырки отвечаешь исключительно ты сам. – нахмурился, фокусируя взгляд, чувствуя опять мелкое помутнение.       Мужчина улыбнулся, а потом размашисто облизал щёку, словно псина, отведя ватную голову в сторону за подбородок.       — Как себя чувствуешь? Штырит, по маленьку? – мимоходом спрашивает, опускаясь к молочной шее и отодвигая ворот капюшона, присасывается к кадыку, чувствуя как тот дрожит.       Поцелуи с укусами отпечатываются кровью, как меткой.       — Гандонище. – сипло отскакивает с истерзанных губ.       — Что-что? Не расслышал. – рука, разводящая манящие ноги в стороны, опускается на шею, крепко сдавив большим пальцем под подбородком.       — Отъебись. – хрипит гневно, осознавая, что силы понемногу покидают, разморяя тело и на максимум расслабляя его.       — Как только, так сразу, лапуля.       Голова плывёт, наливаясь тяжёлым свинцом, окутывая окружение в полу-блюр и зажигая все ощущения на максимум.       Становится прохладно, стоит блондину начать возиться со шнурками спортивных штанов, вскоре несдержанно стаскивая их и блаженно прижимая каменный стояк к чужому, полу-твёрдому. Движения медленные, размеренные, доставляющие особое удовольствие.       Препарат действует постепенно, давая жадно впитывать все эмоциональные стадии на мальчишечьем личике в полной красе.       Это ли не называется одержимостью?       Он мечется, не осознавая, что происходит, беснует слабым сопротивлением при очередном глубоком поцелуе и отрицательно мычит, стоит горячей ладони настойчиво пройтись по промежности, мягко огладив яйца.       Боднув коленом по боку, Тодороки дёрнул связанными руками, чья боль притупилась из-за наркотика.       — Харе арканится, по мордашке же видно, что приятно.       Парень глупо уставился на свои руки над головой, жидко пытаясь расцепить кисти друг от друга. По телу пронесся мягкий приятный разряд, завернувшийся сладким узлом внизу живота, ещё больше убаюкивая. Увлёкшись интересным молочным узлом, Тодороки не сразу почувствовал скользящие внутри пальцы, доставляющие те самые волны вязкой карамельной сласти, а когда опустил взгляд вниз, то увидел растрёпанную макушку блондина, опущенную между своих ног и кусающую за нежную кожу, оставляя россыпь покраснений.       Увидел то, что зажгло побелевшее подсознание вновь.       А так же собственный член, сочившийся вязким предэякулятом и дёргавшийся при каждом сгибе пальцев внутри.       Блондин, вынув пальцы в презервативе, выкинул его подальше, заметив, что внимание пацана вновь обращено на него.       — Так залип на себя в отражении, что не заметил, как я тебя тут растягивал? – пустил смешок, жадно огибая рубинами поплывшее лико младшего. — Что ж будет, когда я тебя трахать начну? Уснёшь во время процесса?       Попытка пустить в ход своё единственное доступное оружие - успехом не увенчалась. Мужчина пресёк слабое движение, пытаясь скрыть улыбку за узкой коленкой мальчишки при виде его скорченного в усердном старании лике.       — Пинаться, значит, мы не перестанем. – изрёк для себя заключение, чмокнув в чашечку и резко перевернув пацана в колено-локтевую, пододвигая к своим голым бёдрам за тазовые косточки.       Насильно прогнув чужую спину и задрав толстовку вверх как желалось, белокурый сглотнул от увиденного перед собой. Провёл горячей ладонью от копчика по позвоночнику, придавливая к кровати, когда очутился на лопатках.       Он не в силах оторвать от него глаз.       Поддев ногой ленту презервативов, мужчина немигающе разорвал пачку, надевая на себя и приставляя головку к розоватому сфинктеру.       Толчок выбил воздух из лёгких не ожидавшего такого действия Тодороки. Инородность по сравнению с пальцами ощущалась иначе. Заполняла полностью, обжигая изнутри своим пламенем.       Блондин хрипло застонал, ощутив как сильно нежные стенки обвились вокруг ствола, прикрыв глаза и начиная медленно покачиваться в чужом теле, стискивая пальцы вокруг боков.       Нет, нет, нет.       Хлюпающие звуки, мерзко отталкивающиеся от стен, долбили прямо в уши.       Хватит.       Ощущение чужих бёдер, соприкасающихся при новом проникновении, заставляло сжимать наволочку подушки до треска.       Хватит толкаться!       Мужской удовлетворённый стон, то как он запевает его именем, сначала так нежно, ласково, меняясь следом на звериный полурык, бил по вискам трезвонящим набатом.       Хватит попадать по этому клубку нервов, заставляя шире разводить ноги, открывать рот в немой мольбе и желать всем своим нутром большего.       По-настоящему животного.       Толчки из спокойных перерастают в несдержанные, глубокие и грубые. Блондин дышит через раз, а затем и вовсе валится мокрой грудью на узкую спину, зарываясь носом в шею, пока вдалбливает двухцветного в кровать, скрипя ножками о деревянные половицы.       Не слыша удовлетворительных звуков от партнёра во время процесса соития, мужчина зарывается широкой пятёрнёй во влажные волосы на чужом затылке и дёргает вверх, не понимая почему голова на поддалась, а наоборот отпружинила обратно.       С силой отдирая пацана от кровати, блондин уставился на мокрое слюнявое пятно со следом от зубов, вдруг начиная заливаться ржанием.       — Блять, какой же ты..– обнял правой рукой поперёк груди, вовремя ухватывая подбородок и не давая опустить голову, чтобы избежать столкновения зенек, мужчина ненасытно вперился потемневшими от возбуждения глазами в зеркало, где парень смиренно сжав губы в белую полоску, не испустил ни одного вздоха.       Треснутые губы вновь проронили красную каплю, довольно расходясь.       Приставив два пальца к губам, напролом полез сквозь, с трудом оказываясь сцепленным между чужими сильными зубами и дикими глазами, желавшими эти самые пальцы откусить.       — Сдох-ни.       Перекошенное в брезгливости с перемешанным ярым гневом лицо, заводило в пол оборота, обещая не скорый конец данной ночи.       — Действительно пьянящий..