Non colpevole

Пустота и ощущение бессмысленности происходящего преследовали Аббаккио всегда. По крайней мере, если ты не помнишь даже то, что делал неделю назад, крайне сложно понять, когда это состояние началось и откуда эта странная ноющая боль в груди. Он тосковал, сам не зная по кому, не зная, кого так отчаянно желает увидеть с тех пор, как началась его «новая жизнь». Как будто какая-то важная часть его самого откололась и исчезла. Исчезла бесповоротно, так что даже воспоминаний о ней не сохранилось, лишь глупая, непонятная ему тоска. «Имя: Леоне Аббаккио Возраст: 21 год Место проживания: ул. Клаудио Муччоли, дом 4, кв. 12 Диагноз: полная ретроградная шоковая амнезия Причина: автокатастрофа Назначенное лечение: нейропсихологическая терапия Медикаменты: пирацетам, глиатилин» Хрустнула и полетела в мусорку скомканная карточка пациента, сопровождаемая презрительным «merda». — Гондоны. Спят и видят, как запихивают меня в психушку. Возникло непреодолимое желание сплюнуть. Возникло точно так же, как возникли бы проблемы у Леоне, узнай об этом хозяин «Виттории». Пришлось сдержаться. Не потому, что Леоне было какое-то дело до личных обид синьора Капелли, нет. Просто ему нужны были деньги. Нужны были позарез, как заядлому курильщику без постоянного дохода. За медицинской карточкой оказалась скрыта фотография. Аббаккио принялся крутить её в тонких пальцах, видимо, уже не в первый раз, так как края бумаги заметно поистрепались. Это было самое обычное семейное фото. Маленький мальчик лет четырёх, точная копия отца, восседал на его плечах, заливаясь счастливым смехом и пытаясь то ли оторвать уши своему скакуну, то ли ухватиться за них. Молодой, подающий надежды офицер в форме и глава семьи честно старался сохранять невозмутимое выражение лица, придерживая свободной рукой сына. Его же жена, красивая, улыбчивая брюнетка, была менее сдержанной и тихонько посмеивалась, прикрывшись ладонью, посматривая с нежностью на малыша. Глядя на эту приторную до тошноты идиллию, Леоне не чувствовал ничего, кроме безграничной скуки, но не мог перестать разглядывать лица на снимке. Всё в них казалось чужим. Он не помнил даже того, кто он такой, что уж говорить о таких тонкостях, как какие-то там отцы, матери и прочие хорошие люди. Его не отпускала твёрдая уверенность в том, что члены семьи на фотографии — просто прохожие, одни из тех, на ком не задерживаешь подолгу внимания, настолько нереальными, наигранными, что ли, казались их эмоции. Да и сам мальчик выглядел крайне подозрительно. Как мог крепкий, здоровый и румяный ребёнок превратиться в бледного и худощавого, как сама смерть, недобитого гота? Дело было в начале марта. Наверное, он с матерью и отцом возвращался с семейного ужина — неужели до аварии он любил подобные мероприятия? — или что-то типа того. Время было позднее, и общественный транспорт в это время уже не ходил. Пришлось вызвать такси. Не то чтобы кто-то был пьян, просто водитель, ехавший по встречке, немного задремал на тёмной пригородной дороге. Пристёгнут Аббаккио, естественно, не был — вдруг кто-то решит, что он боится смерти, ха, — и от лёгкого Fiat Panda после столкновения с двухтонным Audi Q7 мало что осталось. Выживших, кроме Леоне, не было. Водитель скончался ещё до приезда скорой. Отец Аббаккио пробил головой лобовое стекло и, пролетев несколько метров, мгновенно погиб от удара о землю. Леоне с матерью успели довезти до больницы, но женщину спасти не удалось. Аббаккио остался в гордом одиночестве — предпринимать попытки влачить и дальше своё безрадостное существование с подработки на подработку, а затем в бар. Говорят, можно не переживать, что ты алкоголик, если не помнишь точную дату, когда в последний раз пил. Так вот Леоне не помнил, когда его утро начиналось не с выпивки. Быть честным, он вообще ничего не помнил вплоть до того, как открыл глаза и увидел перед собой потолок больничной палаты. Всё остальное ему рассказали уже там. Бесконечно сочувственно улыбаясь, хлопая по плечу и приглушая голос. Всё это заставляло кровь в жилах закипать в бешенстве. Аббаккио ненавидел чувствовать себя беспомощным, и его как никогда выводило отношение к нему, как к немощному. Санитары же, принявшие пациента из реанимации, были в ужасе. Открытый перелом ноги в двух местах, перелом запястья и трёх пальцев руки, вывих локтевого сустава, многочисленные мелкие ушибы и порезы, травмы шейного отдела позвоночника и повреждения глаза. А также, в качестве бонуса, кома длительностью в десять дней. Леоне всегда был везучим, но тут он определённо сорвал джекпот — вместо того, чтобы смирненько склеить ласты на операционном столе, выжил и даже пошёл на поправку. Хотя, как оказалось позже, лучше бы уж склеил. Выздоровление проходило тяжело, с надрывом, «как анальный секс без смазки», если цитировать самого Леоне не в лучшие из времён. Не то чтобы он разбирался, но подозревал, что действо сие не из приятных. Мутило от всего. От диетической жратвы, в которой скатывалось в комочки всё, что могло и что не могло. От преувеличенно жизнеутверждающих психопатических улыбок на лицах медсестёр и от запаха пота, зловонным шлейфом следующего за лечащими врачами. Мутило от обезболивающих, которые не действовали, и от никотиновой ломки (сигареты ему купить здесь, конечно, никто не догадался). Тошнота и слабость преследовали его повсюду, ел он или нет, спал или бился словно в предсмертной агонии в попытках хоть немного унять пронизывающую всё тело разрядами тока невыносимую боль. Его будто рвали на куски тысячи и тысячи раз за ночь, дробили кости мелким молоточком, издевательски медленно и долго. Мигрень на фоне всего этого ада становилась рутиной, неприятной, но не смертельной, и лишь звуки продолжали отзываться в черепе болезненным эхом. Даже когда удавалось уснуть, особого облегчения не наступало. Стоило измученным векам сомкнуться, воспалённое сознание в омерзительном экстазе порождало худшие из когда-либо видимых Леоне кошмаров. Они не были напичканы малобюджетными маньяками с космических масштабов тягой расчленять всё, что движется, а что не движется — двигать и расчленять. Пугала больше атмосфера постоянной выворачивающей душу наизнанку тревоги и ожидания чего-то непоправимого. Днём — капельницы, постоянная боль в руке, ноге, вообще во всём теле, ночью — бессоница, либо кошмары. Покрасневшие глаза сами устремлялись к небу, вернее, к побелке больничного потолка, словно ожидая, когда с неба — с потолка — снизойдёт ангел и прикончит его наконец, чтобы не мучился, или хотя бы прощебечет елейным голоском «в твоём случае суицид — выход» и улетит дальше по своим ангельским делам. Но чуда не произошло. Он продолжил валяться на жёстком, как сама жизнь, матрасе и поедать пресную кашу. Вероятно, именно так выглядит десятый круг ада, изготовленный на заказ каким-нибудь умельцем специально для Леоне Аббаккио. А затем его выписали. Произошло это как-то даже чересчур быстро, учитывая, что приготовился наш мученик к худшему. Например, к тому, что для того, чтобы его выпустили, стоило чинно состариться в этой треклятой больнице и, допустим, покаяться во всех своих грехах. Готов он был и к чему-нибудь похуже, но ещё не успел избавиться от остатков надежды, самолично притопив их в ведре, будто котят. Представив себе это самое «похуже», мужчина почувствовал, как его посещает нечто среднее между желанием рассмеяться и желанием перекреститься. С трудом вынырнув из своих мыслей, он с изумлением уставился на свой столик. Казалось, погрузившись в раздумия, он успел забыть, что, прежде чем вернуться к работе, был занят выполнением ежедневной программы «три чашки кофе для тех, кто ненавидит себя и знает, что жизнь бессмысленна». Подобную оптимистичную рекламу он увидел в небольшой забегаловке в он-уже-не-помнит-каком районе и счёл это слишком пошлым, но при этом почему-то исправно вспоминал каждый раз, заходя в какую-либо кофейню. Допив своё американо залпом, будто опустошая стакан с виски, он собрался мысленно объявить себе, что аттракцион невиданной щедрости и заодно лени окончен, и подняться, как вдруг почувствовал на себе чужой пристальный взгляд. Леоне передёрнуло. Конечно, с его внешним видом волей-неволей привыкнешь к косым взглядам на улице, но чтобы на него пялились так неприкрыто. Мужчина впервые столкнулся с такой наглостью и опешил. Замешательство его длилось долю секунды, но этого хватило, чтобы рассмотреть лицо незнакомца. Аббаккио накрыло холодным, липким чувством дежавю. Перед внутренним взором одно за другим пронеслись воспоминания. Какой-то странный белый шум, кажется, звуки разбивающихся о брезент дождевых капель, случайные, но такие желанные прикосновения, пьянящий ночной аромат и его парфюм. В груди болезненно защемило, тоска сжала стальные пальцы на горле мужчины. Всё. Так же стремительно, как появилась, странная саднящая боль в сердце исчезла, будто сработал какой-то предохранитель, растворилась в нагретом солнцем воздухе, смешавшись с ароматом корицы и выпечки. Леоне, всё ещё вцепившийся в фарфоровую чашечку, наткнулся на точно такое же, как у него самого, растерянное выражение лица напротив. Аббаккио даже показалось, что уголок губ его партнёра в гляделки дрогнул, искривляя улыбку. Буччеллати чувствовал себя странно. Даже очень странно. С каждой секундой воспоминания о его сегодняшнем сне стирались всё стремительней. Подробности ускользали из сознания юркими змейками. Пальцы Бруно судорожно дёрнулись, будто пытаясь схватить их, но те лишь ещё резвее разбежались в стороны и скрылись за ближайшим поворотом. — Чего тебе? Низкий суховатый голос прозвучал крайне недружелюбно и заставил Буччеллати мысленно себя одёрнуть. — Ничего, извините. Леоне скривился. Уважительный тон и обращение на «вы» — совсем не то, чего он ожидал и хотел услышать. Мужчина чувствовал, как с каждым днём напряжение внутри него нарастает. Оно никогда никуда не уходило ни с алкоголем, ни с отдыхом. Что-то внутри него болело, болело постоянно, доводя до отупения и толкая его на отчаянные поступки в попытке забыться, почувствовать себя наконец-то живым. Именно поэтому сейчас, когда внутренний конфликт Аббаккио достиг апогея, всё, чего сейчас хотелось — это хороший, громкий скандал. Или, на худой конец, скромненькой потасовки. — Мы… — на этом месте в горле у Бруно будто бы образовался ком, и он закашлялся. — Мы раньше никогда… — Нет, — отрезал Аббаккио. И не то чтобы соврал. Почему-то ему не хотелось копаться в прошлом. Всё, что он находил, неизменно казалось фальшивым, неумело состряпанным за полчаса до прибытия полиции алиби. Внутренне Леоне удивился выбранному сравнению, но факт остаётся фактом. Даже если этот парень знал его до аварии, никаких дел с ним Леоне иметь не хотел. Пусть прошлое остаётся в прошлом. Он уже не тот человек, который жил обычной семейной жизнью, учился на юриста и занимался прочими глупостями, может, даже заводил друзей. В последнем, впрочем, Леоне сомневался, не то чтобы такому, как он, эти самые друзья нужны. — Аббаккио! Голос бариста прервал напряжённую тишину, и Леоне поднялся. — Заказ готов, пакуй давай. И поторапливайся — мы и так прилично от графика отстаём. Мужчина поднялся из-за своего столика, а Бруно почувствовал, как краснеет. Мало того, что он совершенно бестактно пялился на незнакомца, так этот незнакомец ещё и оказался работником кофейни. Проводив Аббаккио, сложившего контейнеры с выпечкой в сумку с фирменным логотипом и отправившегося на улицу, оставив Буччеллати в одиночестве гадать, что же это, чёрт возьми, было. — Аббаккио, значит, — выдохнул мужчина и тоже поднялся. Желание допивать свой кофе куда-то испарилось, и он молча протянул купюру бариста. Та озадаченно нахмурилась. — Синьор Буччеллати, он уже успел с вами поругаться? Впервые на моей памяти вы едва притронулись к эспрессо. Она скептически наблюдала за тем, как гость взмахивает руками и оправдывается. — Нет-нет, дело в том, что мне с самого утра нездоровится. Нужно меньше работать, — Бруно неловко улыбнулся. Бариста вздохнула и, будто бы не услышав его, внезапно призналась: — Я уже не знаю, что с ним делать. Отец просил присмотреть за ним. Жалко ему парня стало. Говорят, у Аббаккио этого с головой не всё в порядке, вот никто на работу и не берёт. Она прервалась на то, чтобы неодобрительно покачать головой. — Вот только как бы нам самим эта доброта боком не вышла. Он же чумной! Клиентам грубит, дерётся. Один раз даже кофе прямо на гостя вылил. Буччеллати сочувственно вздохнул, но не смог до конца скрыть проскользнувший во взгляде профессиональный интерес. — Он же стажёр или это я по невнимательности не замечал его? Девушка улыбнулась. — Ну что вы, синьор Буччеллати. Вы очень наблюдательны, он действительно работает у нас недавно. В этот момент Капелли будто бы что-то вспомнила и взмахнула энергично тряпкой, которой только что протирала посуду. — Что же это я! Простите, ради Бога, вы ведь занятой человек, а тут я со своим. Вы придёте завтра? Будут ваши любимые фруктовые корзиночки, я приберегу для вас несколько. Бруно хотелось узнать ещё немного об Аббаккио, но дальше расспрашивать было бы невежливо, и он благодарно кивнул. — Обязательно зайду. Тем не менее ни завтра, ни через неделю, да и в принципе в «Виттории» Аббаккио больше он не встречал.