Forget-me-nots

      Пока наши герои спускаются к старому дому-музею, обратимся к персонажу, который лишь изредка мелькал в моём повествовании, хотя и имеет все права на полноценное участие в нём. Переместимся мы с Вами в престижный район Токио, заключенный между Императорским дворцом и рыбным рынком "Цукидзи". Оглянувшись вокруг, мы тут же замечаем вычурные вывески дорогих бутиков и блеклые названия ресторанов с выставленными перед входом меню; людей здесь не много - время близится к полуночи, на входах в магазины уже стоят железные прутья, в некоторых бистро уже гаснет свет. Улица освещена ажурными фонарями, сухими витринами с выставленной дорогой одеждой и несколькими окнами так, что темнота лишь изредка касается земли. В отличие от неоново-громких, менее престижных районов, этот будто бы сковывает Вас, погружая в строгое, спокойное настроение, как бы соответсвующее его статусу.       Ещё раз оглянув темную, тихую улицу, мы инстинктивно направляемся к одному из зданий жилого комплекса. Выглядит оно необычно - полностью стеклянное, оно не позволяет взглянуть внутрь окон; снизу и по бокам оно обвито бежевой мраморно-бетонной дугой (отчего-то именно этот цвет избирают для обозначения некого престижа). Зайдя внутрь мы оказываемся в холле, который напоминает нам Нью-Йоркский отель. Сразу перед лестницей в две или три ступени нас встречает круглый пыльно-голубой коврик, на котором стоят три кресла и небольшой журнальный столик той же формы. По бокам выстроились книжные полки с аккуратными горшочками зелени; между ними лежат педантично сложенные журналы, посвященные интерьеру, таким же престижным жилым районам или просто мебельные каталоги. Опираются книжные полки на лестницу, в своей мраморной бежевости сливающейся с полом. Мы отводим взгляд и напротив полок тут же возникают почтовые ящики из настоящего дерева. Ни в одном не лежит писем. Мы отводим взгляд ещё левее и видим лифт. Некомфортно пожимая плечами, мы заходим внутрь и отчего-то знаем, что нам нужно попасть на 10, предпоследний этаж. Лифт плавно колыхается и тут же бесшумно всплывает вверх.       Десятый этаж не сильно отличается от холла. Бежево-американский, уютный этаж с минималистичными диванчиками и креслами. Отсчитав две двери от лифта, мы попадаем в 106 квартиру.       В прихожей темно, наши глаза ещё не привыкли, и нам приходиться продвигаться наощупь. Мы проходим вглубь квартиры и скользим налево, попадая в такой же тёмный коридор. Наши глаза начинают адаптироваться и на фоне белых стен мы различаем три двери. Что-то подсказывает нам миновать две справа и вновь обратиться к левой стороне. Мы тихо приоткрываем дверь и попадаем в спальню.

***

      Раскинувшись на широкой кровати с шелковыми простынями, Наоко задумчиво перебирала пряди прямых черных волос. Лицо её было серьёзно и напряжно так, будто она была чем-то сильно обеспокоена. Казалось, это выражение застыло на нём и стало настолько привычным, что измени она его, стала бы и вовсе неузнаваема. Тонкие, ухоженный брови перетекали в приплющенный, длинный нос; тот отбрасывал тень на пухлые губы и точеный подбородок, выпирающий вперед как небольшой холмик. Лицо её переливалось от тонкого слоя крема, отливающего в тусклом свете огней с улицы. Во второй руке она держала массивный, белый телефон, из которого слышались приглушенные гудки, будто бы тот требовал срочно кому-нибудь позвонить.       Из окна Наоко открывался вид на яркий баннер с молодой, улыбающейся женщиной, держащей в руках какой-то косметический продукт, вроде масла для лица. На желтом фоне позади неё пестрела оранжевая надпись - "Счастливая кожа доступна каждой!". Женщина на рекламе, казалось, с каждой секундой улыбалась всё усиленней. Ещё в подростковом возрасте они с родителями останавливались у друзей, чьи окна выходили на точно такой же билборд - разве что модель улыбалась не так настойчиво.       Недовольно вздохнув, Наоко поджала губы и снова набрала нужный номер. Глаза её всё беспокойнее бегали по комнате, словно ища что-то, недоступное её взгляду. Розовая ночнушка растеклась по кровати, по подушке рассыпались волосы. О чём она думала? Не совсем этично с моей стороны заглядывать так глубоко в душу человека, но рассказать об этом всё же важно.       Будучи обычной, среднестатистической японкой, Наоко верила, что центром её жизни является её семья. Вобрав в себя все её мысли, чувства и переживания, семья эта полностью поглотила её, остудив любовь к работе, к образованию, почти полностью оградив её от отвлеченных отношений с подругами и друзьями. Быть может, современная феминистически настроенная женщина бы осудила её, но Наоко и правда видела в этом своеобразное, какое-то исключительное счастье, за которое она вцепилась своими аккуратно подстриженными ногтями. Своего мужа она обожала какой-то особой, трепетной любовью, на дочь смотрела лишь в нежностью и лаской во взгляде, и в целом могла бы показаться счастливой женщиной, какие обычно появляются в рекламе семейного минивена или кафе.       Но глаза её всё же продолжали беспокойно бегать по комнате, а рука продолжала нервно цеплять черные пряди, иногда выдергивая ненароком один волосок. Иногда, готовя ужин, она, как бы случайно задумываясь, представляла, что было бы с ней, выйди она замуж за другого мужчину. Быть может, она бы чаще занималась сексом. Быть может, жила бы в другом городе или, наоборот, осталась в родном Саппоро. Что было бы, начни она всерьёз встречаться с тем актёром, с которым провела ночь в отеле у дома? Быть может, она бы не ушла так рано в декрет и уже работала бы главным ландшафт-дизайнером в своей фирме. Быть может, не повстречайся ей Джотаро... Только вспомнив это имя, она, будто бы вырвавшись из сна, вновь приступала к нарезке рыбы или зелени.       Нет, мужем он был вовсе не плохим. Джолин он любил глубокой, слепой любовью, зарабатывал прилично, деньги давал почти на все прихоти Наоко. Более того, с другими женщинами он не общался, на работе, как правило не задерживался, всегда делал что-то по дому и даже достаточно вкусно готовил в выходные. Его особую холодность Наоко всегда списывала на природную нелюдимость и будто бы естественную мизантропию; помимо этого, мама его, Холли-сан, часто говорила о чем-то, что произошло глубоко в его прошлом и, в какой-то степени, Наоко это вполне успокаивало - пережитая смерть или потеря объясняли те депрессивные состояния, что он часто испытывал. Правда, последнее время, эта ещё молодая женщина чувствовала, будто что-то было не так.       Началось всё не менее чем год назад, когда его дедушка, Джозеф, начал разделять наследство, и был найден его внебрачный сын, Джоске. Тогда Джотаро начал подолгу пропадать, игнорировать звонки и часто задерживаться будто бы по работе. С июня месяца он и вовсе не появлялся в Токио, основавшись в Морио и объясняя это написанием докторской, которую вполне можно было написать и дома, рядом с любящей женой. Быть может, началось это и раньше, но Наоко получала странное утешение, ставя условные рамки в виде одного года - казалось, будто бы семейные обстоятельства объясняют его отсутствие и отстранённость от дома.       Раздражённо поведя плечами, она прижала телефон к уху плечом и начала нетерпеливо сдергивать кожу к кончиков пальцев. - Джотаро Куджо. - Раздалось из телефона. - Джоооотаро. - Наигранно-нежно растянула она и тут же улыбнулась сама себе, словно вгоняя себя в нужную радость. - Как ты там? - Ничего. Ты как? - Я в порядке. Вот, сегодня купили Джолин портфель в школу... - Начала растягиваться она, болтая ногой в воздухе. - Она так радовалась, впервые вижу чтобы ребенок так хотел в школу. А вообще, она очень по тебе скучает... Я, знаешь ли, тоже уже соскучилась. - Я говорил, я вернусь к сентябрю. - Вновь прозвучало из телефона. - Я помню, помню. Просто... Разве нельзя писать докторскую здесь, в Токио? - Сменив тон продолжила она, слегка насупившись. - Мы с Джолин всё-таки тут, да и морских звёзд твоих можно сюда перевести, ехать-то всего ничего... - Не получился, прости. Я скоро приеду, в любом случае. - Зна-а-а-аешь ли. - Привстала на локтях Наоко. - Это уже немного подозрительно. - Я тебе уже говорил... Дедушка не в лучшем состоянии, не может и буквы разобрать. Пока не разберёмся с Джоске, приехать я никак не смогу. - Ну да, точно-точно. - Саркастично съязвила Наоко и тут же вскинула брови. - Ты только не подумай ничего, просто мне было бы спокойнее, будь ты рядом… Ну ладно. Расскажи мне хоть что-нибудь? Чем ты сегодня занимался? - Я... разбирался с бумагами, писал докторскую... ходил в поля... - Поля? Какие ещё поля? - Недоумевающе спросила женщина. - Самые обычные, просто проветрить голову. - Поэтому так поздно вернулся? - Не унималась она. - Да. - Ясно... У тебя же всё в порядке? - Неожиданно для себя спросила Наоко, уловив нечто странное в голосе мужа. - Звучишь ты как-то... необычно. - Всё в порядке. Просто немного устал. Думаю ложиться. - Уже?! - Плаксиво просвистела она и тут же перевернулась на живот. - Ну ладно, милый, доброй ночи... Чмоки-чмоки! - Доброй.       Из телефона вновь раздались протяжные, монотонные гудки. Недовольно скривив губы, Наоко вставила телефон в подставку и упала на спину. Нет, она ещё вовсе не подозревала той трагедии, которая вскоре рухнет, как огромная волна на её дом, но уже начинала ощущать что-то, протекающее в её квартиру через телефонный провод. Поправив съехавшую ночнушку, она лениво перекатилась на бок и, завернувшись в одеяло, продолжила бесцельно вглядываться в билборд, на котором молодая девушка, казалось, начинала смеяться над ней.