Сучонок

Выбритые виски, аккуратно уложенная назад челка, как раз такой длины, что волосы можно было схватить в кулак и как следует дернуть; он бы запрокинул голову и ахнул, а небесно-голубые глаза округлились бы от шока. Именно это мне и хотелось сделать. Пальцы сами сжимались в кулаки, и я уже начинал закипать, с трудом удерживая лексику в рамках нормативной. — Так я же оплатил расходы корпоративной картой! — И не оформили их надлежащим образом, — он равнодушно пожал плечами и умудрился сжать пухлые губы в тонкую линию, — ни авансового отчета, ни счета-фактуры, а главное, нет подтверждения обоснованности расходов. — Но я же подготовил и бронь, и чеки… — Молодой человек, — красивое лицо на секунду исказила гримаса, которую без всякого перевода с чиновничьего можно было расшифровать «вас много, я один, и уж точно не собираюсь запоминать ваши имена-отчества», — вы даже приказ не предоставили. Это, — он ткнул пальцем в документ, — ваш доход. Поэтому не вычет, а удержание страховых с НДФЛ. — Да почему же? — Хотелось добавить еще несколько междометий. — Это ведь мои расходы! — Вот именно, судя по тем документам, которые вы оформили, — ваши, а не корпоративные. Что вы мне голову морочите, о каком вычете речь? Не умеете считать — наймите бухгалтера и не мучайтесь. Он демонстративно уткнулся правильным носиком в лежащие перед ним бумаги, давая понять, что разговор со мной окончен. Сучонок. Молоко на губах не обсохло, а так со взрослыми людьми разговаривает! Нормально объяснить не судьба? Хотя о чем я… Если бюрократ поговорит с гражданином по-человечески, у него, должно быть, тотчас язык отвалится. Где ж вас таких набирают… Обидно стало чуть ли не по-детски. А все началось с того, что наша бухгалтер ушла в компанию покрупнее на зарплату повыше — вроде я и радовался за нее, и в то же время грустил: где теперь найдешь такую, как Надя? Бухгалтеров, конечно, полно. Но поиски и отбор квалифицированного персонала — адский ад. Особенно если учесть, что кадровик у нас всего один, и сотрудников подобного уровня мы всегда собеседовали вместе. Я пока еще не достиг такой степени осознанности, чтобы «выключиться из оперативки» и «делегировать или умереть». Ладно, решил я, в таком жизненно важном деле лучше не торопиться, а пока сам поработаю над отчетностью. Авось, не первый год замужем. Предприниматель я или кто. И вот — поработал. В кои-то веки съездили в командировку в Питер на переговоры, я, как честный человек, оплатил все расходы корпоративной картой, чтобы впоследствии подать на вычет НДС… Здрасьте, приехали. Вместо вычета — завернутая декларация, которую нужно переделывать, и дополнительные расходы — удержание страховых. Если бы Надя мне «объясняла» всё так, как этот сучонок — уволил бы к чертовой матери в первый же день. Что за мода у этих канцелярских крыс? Стоит вопрос задать — скалятся и огрызаются… Этого мальчишку я видел впервые: молодой, красивый, сволочь редкостная. Ну ладно, не редкостная — в конце концов, дело происходило в налоговой. Я бы вообще ни ногой в эту контору, но после того, как мою заранее поданную декларацию завернули, решил прийти и разобраться лично. Ну и разобрался. В этом году мне крайне повезло. Попадись мне такой красавчик в иных обстоятельствах, я бы либо подкатил к нему, не задумываясь, либо от души налюбовался, — в зависимости от его ориентации. Но налоговая меньше всего располагает к флирту и к любованию красотой. К смертоубийству — да, бывает. Особенно этого мелкого пакостного чиновничишки, который, видимо, только что получил свою первую должность в ИФНС и теперь с молодым задором отрабатывал все бюрократические приемы, которым их учат в этих учреждениях, будь они неладны. Дать бы ему хорошего пинка по тощей заднице, чтобы слетел с насиженного местечка… Вот только пока это он меня пинает. Сучонок. Когда я выходил из кабинета, скрежеща зубами, я еле подавил в себе мысль подкараулить этого сучонка после работы да поговорить с ним по-мужски. Нет… Обойдется. Не заслужил он мужского разговора, бюрократ хренов. До нового года мы с сотрудниками не вылезали из офиса, перепроверяя и переделывая декларацию и подбивая документы. Вечерами вместо того, чтобы украшать елку, закупать продукты, проводить время с семьей и просто гулять среди разноцветных городских огней, мы сидели за отчетностью, пока у нас не начинало двоиться в глазах, проклиная бумаги, налоговую, дэдлайны и молодого сучонка. Не скупясь на эпитеты и не стремясь к политкорректности. Что ж, по крайней мере, никто не ждал, что я освобожусь пораньше. Уже несколько месяцев не ждал — и не жаловался, что я слишком много работаю. Отчетность мы сдали. К счастью, молодой рьяный крючкотвор мне больше не попадался, иначе я бы, может, и не сдержался, дав волю накопившемуся гневу. И за челочку схватил бы, и за шейку. И сжал бы покрепче. Новогоднюю ночь и первые праздничные дни я провел с родными, по большей части отсыпаясь. Настроение оказалось совсем не праздничным. Выдохся за год, как загнанная лошадь, и мечтал только об одном: отдохнуть, отключив голову. Тусовок не хотелось. Знакомств и приключений тоже. Третьего января я решил отправиться к себе, прибраться дома, расчистить снег, пробежаться по планам на новый рабочий год. Со своими распрощался уже вечером — проснулся поздно, сборы затянулись, — да и поехал потихоньку. Не всем нравятся загородные трассы зимой. Я тоже не фанат — но третьего января люди еще толком не проснулись, сидят на дачах или по домам, доедая оливье с выдохшимся шампанским. За руль мало кто садится. Поэтому дорога, хоть местами и скользкая, и заснеженная, зато по большей части пустая; главное, не торопиться. А куда торопиться третьего января, да еще и в ночь. Укатанный снег посередине и рыхлый на обочинах поблескивал под фонарями, легкая поземка кружилась перед автомобилем под Релакс ФМ, редкие встречные фары заставляли щуриться. Еще десять минут по трассе, потом на съезд, очередные десять минут — и я буду дома. Может, я бы и не обратил внимания на машину у обочины — слишком уж сфокусирован был на приятной, расслабляющей музыке и танце поземки. Да только стояла она совсем рядом со съездом, и о ней предупреждал знак аварийной остановки. А возле нее — темный силуэт водителя. Если бы у меня холодным зимним вечером на пустой трассе возникли проблемы, я бы, наверное, хотел, чтобы кто-нибудь мне помог. Плавно снизив скорость, я остановился в нескольких метрах от черной Киа Рио. Водитель, стоявший с озадаченным видом, повернулся ко мне и, стоило мне выйти, направился в мою сторону: белые кроссовки, сливающиеся со снегом, длинные ноги и короткое черное пальто, без шапки… Стрижка андеркат. Бритые виски и челка, уложенная назад. Не так аккуратно, как до Нового года. Растерянные голубые глаза с надеждой глядели на меня, а я, помимо воли, улыбался от уха до уха. Может, это и не мгновенная карма. Может, карма тоже Новый год праздновала. Но сейчас-то она на тебе отыгрывается, сучонок. — Добрый вечер, — поздоровался я, понимая, что для него он совсем не добрый. — Что у тебя стряслось? — Добрый, — он вздохнул, — да вот, колесо спустило. Он зябко потер ладони; в свете фар было видно, что пухлые губы посинели и дрожали. Конечно, он меня не узнал. Нас много, он один. — Помочь заменить? — поинтересовался я. Может, сучонок ничего тяжелее карандаша не поднимает. Может, справиться с запаской и домкратом для его изящных чиновничьих ручек — непосильный труд. Или просто пальцы у него окоченели. Тонкое пальто, под ним водолазка, ни шарфа, ни шапки, ни перчаток. Надеялся на тепло своей старенькой Рио — и тут привет от кармы. Сучонок смущенно переступил с ноги на ногу. — Нечем. — Запаски нет? — Я вскинул брови: мальчик, ты лох. — Не-а, — он сокрушенно покачал головой. — Вот тебе урок на будущее, — я развел руками, — эвакуатор обойдется дорого. Ждать придется долго. Свою запаску я тебе, уж извини, не одолжу: у меня Аутлендер. — Да, вижу, — он попытался улыбнуться, но замерзшие губы не слушались, а голубые глаза глядели грустно-грустно. — Спасибо, что остановился. Наверное, буду все же эвакуатор вызывать. Конечно, я мог бы оставить все как есть. Мог бы позволить судьбе-бумерангу как следует дать по башке этому буквоеду, который придирался к моей декларации, хотя лучше бы придрался к содержимому своего багажника. Но я слишком хорошо помнил тот день, когда вышел из налоговой, кипя от ярости. Слишком хорошо помнил ту неделю, из-за которой в новогоднюю ночь я представлял из себя разрядившуюся батарейку. И лица своих сотрудников, которые вздыхали, однако не ругались: мол, форс-мажоры случаются редко. Но метко. Помнил — и понимал, что сам должен что-то сделать. Это моя история. Судьбе, конечно, спасибо, но чувство завершенности появится у меня, только если… Что «если» — я не знал. Но оставить его здесь, на обочине, и никогда не узнать, что случилось с ним дальше, я не мог. — Далеко ехать-то? — В Москву, — дернул плечами он. Резкий порыв холодного ветра взметнул маленькие вихри снега из сугробов у отбойника, заставил меня поморщиться, а его — вжать голову в плечи и обхватить себя руками. Кончики ушей над бритыми висками покраснели. — Уши обморозишь. — Да в машине отогреюсь. — Слушай, — решился я, — реально, хрен знает, сколько этот эвакуатор ехать будет. А ближайшие сервисы сейчас закрыты: время не раннее, еще и праздники. Давай так: я тут совсем рядом, в коттеджном поселке, до меня ехать минут десять. Ну, с твоим колесом подольше. — Я не смогу на нем ехать, — возразил сучонок. — Дай-ка гляну. Может, подкачаем. Осмотрев колесо, я убедился: небольшой прокол протектора. Жить можно. — Да, подкачаем. Насос есть? Это я для проверки спросил. Насос у парня был, но я предпочитал пользоваться своим. — Хватит, чтобы добраться до моего гаража, — поковырявшись в багажнике, я уже ставил насос рядом с его авто. — А как сервис откроется, доедешь. Обойдется намного дешевле эвакуатора. Таким налоговым молокососам, как он, вряд ли много платят. До «много платят» ему еще не одни штаны просидеть надо и не в одну душу наплевать. — И не факт, что это будет дольше, — продолжил я, — может, ты и эвакуатор всю ночь прождешь. Третье января. Они там еще, поди, не протрезвели. Голубые глаза округлились, но не от шока, а от удивления. Сучонок явно никогда не оказывал такие любезности посторонним людям. Подгадить — это всегда пожалуйста, а вот что доброе сделать — это не к нему. — Садись в машину, у тебя уже губы фиолетовые, — я махнул в сторону Киа Рио. — Заводись, грейся — и поехали. А то я и сам задубел. Мальчика словно разморозили: он быстро кивнул и принялся благодарить меня: — Спасибо, мужик. От души. Я там в гараже не помешаю? — Кому? Мышам? Не парься: в гараже твою ласточку поставим. Тебя поставлю дома, в углу на коврике. Там теплее. Он неловко хихикнул, шмыгнул носом и, кивнув еще раз, поспешил к машине. А я вернулся за руль, не сдерживая ухмылки. Я пока еще не имел понятия, что собираюсь делать. Планов у меня не было. Просто вез сучонка к себе домой. По ходу разберусь. Двор, крыльцо и подъезд к гаражу завалило снегом: пришлось остановиться, расчистить путь и только потом, открыв ворота, припарковаться. Благо гараж был не маленький: ко мне приезжали и родня, и друзья, и внутри можно было поставить две машины, а во дворе — еще две. Если собиралось больше народу, парковались за воротами. — Давай, паркуйся, — я вышел из гаража, закрыв машину, и кивнул сучонку на свободное место рядом. Колесо было в относительной норме, дорогу осилило. Завтра еще подкачать — и до сервиса. Он поехал. А я только и успел сказать «эй» в определенный момент: черная Киа Рио так близко притерлась к белому Аутлендеру, что сердце ёкнуло: так, чего доброго, на боках у обоих черно-белые полоски появятся. Сучонок выскочил из машины быстрее, чем подошел я, и суетливо принялся осматривать опасное место, испуганно поглядывая на меня. — Кто тебя парковаться учил? — нахмурился я, присоединившись к осмотру. — Да я первую зиму езжу, — оправдывался мальчишка, — раньше только летом водил. — И что? В гараже моем снега нет, паркуйся, как летом. Хотя, надо думать, ты в любое время года так паркуешься… Ну ты вообще. Учить тебя еще и учить! Он хотел было еще что-то пробормотать, но я махнул рукой: — Вроде ничего такого не видно. Завтра еще осмотрим, и если поцарапал — клянусь, эвакуатор обошелся бы тебе дешевле. Тонкие руки слегка подрагивали, и я подумал, что, может, из-за этого и осечка вышла при парковке. Замерз парень. — Пойдем в дом греться, — решил я, — забей пока на все. Утро вечера мудренее. В доме было прохладно. Я велел пока не раздеваться, выдал ему пушистые тапки и показал, где можно помыть руки, а сам прибавил отопление и отправился на кухню за горячительным. В холодильнике оставались прошлогодние сыр и ветчина из индейки, так что я отнес их в гостиную вместе с бутылкой коньяка и парой снифтеров. Плюхнувшись на диван рядом с ним, я откупорил бутылку и плеснул нам чуток. — Ну, за встречу. Кстати, я Боря. — Очень приятно. Сергей. Я знал. Сергей Юрьевич, если точнее. Странно, что сейчас по имени-отчеству не представился, бюрократ хренов. Выпив коньяк и закусив кусочком сыра, Сергей смущенно улыбнулся мне: — Спасибо, Боря. И извини, пожалуйста… Ну, за все. Ой, мальчик, ты и не представляешь, за что тебе следовало бы извиниться. Под ярким светом я, наконец, разглядел его внимательнее. Тогда, в налоговой, передо мной сидел вредный и красивый шатен с правильным овалом лица, ровным носом, пухлыми, но упрямо сжатыми губами, пронзительно-голубыми глазами и стильной стрижкой андеркат с аккуратным зачесом. Ненавистная униформа, которая, однако, была ему ужасно к лицу, серебряные пуговицы, орел на рукаве, отглаженный воротник рубашки, туго затянутый галстук… Помню, я еще думал, как было бы здорово дернуть его за этот галстук, да посильнее. Особенно когда он в десятый раз повторял мне одно и то же, глядя на меня, как на тупицу, неспособного уловить простую мысль. Ну, посмотрел бы ты на меня сейчас свысока. Темно-каштановая челка, влажная от растаявших на ней снежинок, сбилась набок, нос покраснел, губы тоже — видимо, коньяк помог. Вместо униформы на сучонке было черное суконное пальто, теперь распахнутое, тонкая обтягивающая водолазка серого цвета, голубые джинсы и белые пушистые тапки. Тонкие бледные пальцы сжимали снифтер, а аккуратно подстриженные ногти все еще не обрели обычный цвет, синея на тонком стекле. Я усмехнулся. — Извиняться завтра будешь. Согрелся немного? — Коньяк творит чудеса. Я, честно говоря, когда стоял там на обочине, все думал: вот приеду домой — и сразу чаю с коньяком. — Чай заварить? — Нет, — он замотал головой, — так даже лучше. Эффективнее. — Так что же ты, Сергей, делал на трассе третьего января? Не праздновалось? — Мы с родителями на даче Новый год отмечали. Ну вот… понадобилось в Москву вернуться, — он поерзал на диване, потом чуть оттопырил нижнюю губу, задумавшись, и выглядело это, на мой взгляд, презабавно. Я плеснул нам еще немного. — Вот прямо третьего? Неужели на работу вызвали? — Нет, — он посмотрел на дно бокала, понюхал и сделал глоток, — мы с девушкой разбежались. Еще до Нового года. Я съехал, а она живет все в той же квартире, что мы вместе снимали, и вот сегодня позвонила, чтобы я забрал оставшиеся вещи. Видимо, срочно надо было… Кстати, не забыть бы ей сообщить, что не приеду сегодня. Я еле сдержал смех: все-таки это была мгновенная карма. Ну, или все наоборот: девушка бросила его — вот он из-за душевного расстройства и стал такой занозой в заднице. Как бы то ни было, а мальчик, кажись, подкаблучник. Надо ей, понимаете ли, третьего января вдруг от его вещей избавиться — так все бросай и езжай в столицу с дальних дач. И он ведь бросил. И поехал. Да еще, дурак, без запаски. — Сообщи, если считаешь нужным. А что это вы решили перед праздниками разбежаться? Выбрали время… — Типа чтобы не нести в новый год старое и отжившее свое, — криво усмехнулся он, — бывает, что уж теперь. — Бывает, конечно. И не такое бывает. Ну, в любом случае, поздравляю тебя. За свободу. Мы выпили за свободу; его синие ногти постепенно окрашивались в нормальный розовый. — А на работу когда? Или ты учишься? — Работаю. Мне после праздников, все как у всех. — Где работаешь? — не отставал я. Интересно было, с каким выражением лица он об этом расскажет. Гордым? Или, наоборот, робким? Я бы на его месте вообще никому о таком не говорил. Пристукнут еще в подворотне… — В налоговой, — спокойно ответил он, — первый год, сразу после выпуска пошел. — Ага, — прищурившись, я пристально поглядел на него, — значит, решил посвятить свою жизнь тому, чтобы портить жизнь другим? — Почему? — он искренне удивился. — Неужели ты считаешь, что налоги не нужно платить? Я просто слежу за тем, чтобы все происходило по закону. — Я не считаю, что их не нужно платить. Более того, я всегда их плачу. Просто некоторые товарищи из ФНС почему-то вбили себе в башку презумпцию виновности граждан вообще и предпринимателей в частности. В каждом подозревают мошенника, а мы каждый квартал должны доказывать, что не верблюды, — я чуть повысил тон, не выдержав, — как будто жизнь — сплошная малина! Так нет, еще нужно ее усложнить, а то вдруг счастливыми себя почувствуем, не дай бог. Сергей Юрьевич из не к столу помянутого ФНС поглядел на меня с легким испугом и крепче стиснул снифтер в руке, так что мне пришлось коснуться его пальцев: — Не сжимай так. Стекло треснет, руку поранишь. Сучонок вздрогнул, и глаза его стали еще больше. — Ладно, извини, — он от греха подальше поставил стакан на стол, — слушай, Боря, мне жаль, что у тебя такой… негативный опыт. Всякое бывает… Иногда приходится проводить камеральные проверки. Иногда вызывать на комиссию или даже на допрос. Иногда меняется законодательство, и нужно все успеть загодя. Спрос в любом случае с нас. С вас, ага. Рассказывай. — Ты, значит, предприниматель? Да ты гений. — Предприниматель, — буркнул я, невольно нахмурившись. Сергей нервно сглотнул, но продолжил светскую беседу: — И чем занимаешься? — Ничем запрещенным не торгую. У меня скромное диджитал-агентство. — Ого! Здорово, — сучонок попытался улыбнуться, но, наверное, я все еще слишком грозно выглядел, так что попытка вышла неудачной. — Диджитал-агентство… круто. Конечно, круто: на сколько мы пополняем бюджет каждый год. — И нервно. Кажется, у меня скоро седина появится, если еще не появилась. Он внимательно посмотрел на мою голову и серьезно сказал: — Нет, пока не появилась. Вот тут я уже не мог не рассмеяться: — Ну, хоть на этом спасибо. Не довели еще настолько. Воздух, наконец, как следует прогрелся, и я положил куртку на подлокотник. Сергей последовал моему примеру, скинув пальто. Щеки, румяные с холода, запылали еще сильнее, а прямой носик, по-прежнему красный, снова шмыгнул. — Знаешь что, — я решительно поднялся с дивана, — иди-ка ты в ванную. Ну или хотя бы теплый душ прими. Согрейся, потом выдам тебе одеяло и налью еще тридцать грамм. Тогда точно не простудишься. Теперь он покраснел не от тепла, а от смущения. А я наслаждался. Это, конечно, совсем не месть… Но все равно приятно. — Да неудобно как-то, — признался он, снова заерзав на диване и глядя на меня исподлобья. Голубые глаза блестели сильнее, то ли от яркого верхнего света, то ли от коньяка. — Неудобно будет, если ты заболеешь, начнешь чихать, кашлять и разносить свои бациллы по дому. А ванну принимать удобно. Она у меня большая. Если хочешь, можешь даже гидромассаж включить. Я специально такую покупал. Когда долго работаешь за компьютером, спина не говорит «спасибо». Гидромассаж немного облегчает ситуацию. Он все еще колебался, и тогда я встал с дивана и поднял его за локоть: — Пойдем, покажу, как что включать. Только тогда он послушно последовал за мной (а куда бы он делся), и, продемонстрировав ему все хитрости гидромассажной системы, я оставил его набирать воду, а сам пошел за полотенцем и банным халатом. Когда мой случайный гость вовсю плескался в ванной, массируя бока водяными струями, я налил себе еще — больше нюхал, чем пил, — и, сидя на диване, сам от себя офигевал. Карма, говорил я. Бумеранг, говорил я. Этот вреднющий сучонок заслуживает возмездия за мои съеденные нервы и за драгоценное предновогоднее время моих сотрудников. И что в итоге? Привез к себе, накормил, напоил, в баньку сводил, теперь вот спать уложить осталось? Хорошая мстя. Жестокая такая, на фильм ужасов потянет. И смех, и грех. Ну, что я с ним делать собрался? Где мои коварные планы? Допустим, был один в голове, когда я пропускал его в ванную и смотрел на задницу, оказавшуюся вовсе не тощей, а маленькой и округлой. И это он еще джинсы не снял… Но такое даже планом нельзя назвать: я лишь инстинктивно любовался симпатичным стройным мальчишкой. Я б вдул, да. На секунду я даже позволил себе задуматься над такой возможностью: зажал бы его прямо в ванной, а он бы громко стонал, так, что голос эхом отдавался бы от кафельных стен, и ему бы нравилось. Тряхнув головой, я еще раз понюхал коньяк — и выпил залпом, гоня фантазии прочь. Хрен с ним. Пускай отмокает, отсыпается — и валит отсюда сначала в автосервис, потом за вещами к своей бывшей, потом в проклятую контору. В конечном счете каждый все равно получит свое. Сергей вышел из ванной в пушистом белом халате, пушистых белых тапочках, со слегка подсушенными полотенцем волосами и длинной челкой, окончательно съехавшей набок — ему, конечно, шло; щеки нежно румянились, а голубые глаза так и сияли. Чертов налоговик. Хорошенький, сил нет. Создан природой, чтобы трепать людям нервы. — Лучше? — поинтересовался я. — Согрелся? — Потрясающе, — вот такая искренняя улыбка была действительно красивой: не натянутая, не испуганная, не смущенная и не официозная. — Никогда не бывал в такой ванне. Помню, как-то пошли в сауну с джакузи, вот разве что там… Так, вот не надо мне про сауну. — А тут — прямо дома… Очень здорово. Спасибо, Боря. — Ну вот, будешь добрым словом вспоминать. О, давай я тебе пижаму достану. Переоденешься — и под плед. С этими словами я встал с дивана и, не дожидаясь его реакции, отправился в спальню. Порывшись в комоде, я нашел искомое — темно-синюю пижаму с белыми пуговицами. Чуть великовата будет, но, по крайней мере, не спадет с него. Из другого ящика достал белый пушистый плед. — Держи, — я вручил ему сложенную одежду, — можешь в ванной переодеться, можешь в спальне. Да хоть здесь, мне не принципиально. Плед вот, — я бросил на диван, — как оденешься — забирайся под него, я тебе еще налью на ночь. Спать будешь, как младенец. — Спасибо, — он втянул воздух и одновременно выговорил это слово, так что получился свистящий шепот; сам смутился и кашлянул. — Спасибо, Боря. Но мне, наверное, великовата будет, — он окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног. Я был почти на голову выше и значительно шире в плечах. Да и в других местах. Моя одежда на изящном сучонке сидела бы мешком, и он бы потерял ее на ходу. — Все схвачено. Это пижама моего бывшего. Не переживай, она стираная. И он точно не приедет за вещами и не снимет ее с тебя. Я говорил небрежно, но внимательно наблюдал за его реакцией. Ну что, чинуша? Ахнешь или поморщишься? Если да — будем считать мою месть состоявшейся: пусть еще долго вспоминает, как ночевал у гея. Но Сергей и бровью не повел. Только нервно облизнул губы, сам того не заметив. Кивнул и, забрав у меня пижаму, отправился в ванную. Замечательно. Здесь, по крайней мере, сучонок проявил себя не как сучонок. Даже если я его шокировал, он вел себя в рамках приличий, ни единым жестом не оскорбляя хозяина дома. Зато теперь мне самому стало интересно. Каково ему осознавать, что вместо девушки — хоть и бывшей, — он проводит этот вечер с первым встречным нетрадиционной ориентации? Ну, в его-то глазах я первый встречный. Хотя сам я с двадцатых чисел декабря его всуе поминаю. Пижама действительно оказалась великоватой, и выглядел он в ней одновременно забавно и сексуально: длинные штанины, волнами спадающие к ступням, верхняя часть чересчур оверсайз, глубокий вырез горловины, открывающий стройную шею и выступающие ключицы. Рукава он закатал, так что я мог беспрепятственно любоваться грациозными кистями его рук и тонкими запястьями. Я похлопал по дивану рядом с собой. Когда он сел, пододвинул ему плед и налил еще коньяка. Так, выпьет это — и будет сто грамм. Пожалуй, достаточно. Мы же не бухаем, а греемся. — А ты что делал так поздно на трассе? Третьего января? — вдруг спросил Сергей, крутя снифтер в руке. От сучонка вкусно пахло моим гелем для душа и его чистой кожей. — У меня все скучно и обыденно, не сравнится с твоей драмой. Я отмечал с родными, а завтра-послезавтра хочу наведаться в офис, кое-какие дела поделать. Есть задачи на наступивший год… В общем, надо бы их решить до послепраздничного ажиотажа. Он не сводил с меня взгляда голубых глаз, словно ждал продолжения. А у меня его не было. Я пожал плечами: — Говорю же, скукотища. — Но тебе интересно, — возразил он. — Мне — да. Но это же мой бизнес. А для налоговой ничего интересного, поверь, я полностью чист перед законом. Сергей усмехнулся и отпил глоток. — Ты меня теперь так и воспринимаешь? Я сижу на твоем диване, пью твой коньяк, одетый в пижаму твоего бывшего, а ты — «для налоговой ничего интересного»? Справедливо. Просто первое впечатление у меня сложилось гораздо раньше, чем он думал, и от него сложно было отделаться. Тем более… Сергей продолжал мотать мне нервы даже сейчас. — Неудачно пошутил. Не бери в голову, — ответил я, переводя взгляд на свой снифтер. Боковым зрением уловил движение его руки: отпил, поболтал, отвел чуть в сторону… Хрясь. Я вздрогнул, оборачиваясь: осколки стекла лежали на полу, а Сергей смотрел на них вытаращенными глазами. В следующую секунду Сергей соскочил с дивана и упал на колени, видимо, желая подобрать осколки. Я остановил его, когда он уже тянулся к битому стеклу. Остановил, как мог. Как рефлексы сработали. Выбросил руку вперед и схватил его за длинную влажную челку, дергая вверх. Две вещи произошли одновременно. Я воскликнул: — Дурак, порежешься! А он ахнул, когда я потянул его за волосы, и это аханье было похоже на стон. Оно и было стоном. С отдачей прямо в пах. Мой. Не веря ушам, я ошарашенно взглянул ему в лицо: голубые глаза прикрыты, пухлые губы приоткрыты, голова запрокинута назад, щеки пылают и… Стараясь ровно дышать, я снова потянул его за волосы. Он судорожно втянул в себя воздух. Стоя на коленях. Глядя на меня из-под полуопущенных ресниц. Твою мать. — Встань, — тише сказал я, — осторожно. Не поранься. Он медленно поднялся; я разжал пальцы только в последний момент, иначе он не смог бы выпрямиться. — Проверь, нет ли осколков на руках и ногах. Он пошарил по пижамным штанам с отсутствующим видом. Потом поднес руки к лицу. Покачал головой. — Иди на кухню. Под раковиной найдешь ведро, швабру с тряпкой и перчатки. Принеси. Когда Сергей вернулся с перечисленным, я велел ему надеть перчатки, выбросить крупные осколки в ведро, собрать мелкие тряпкой и выкинуть вместе с ней. — Умница. Отнеси ведро обратно, помой руки и возвращайся. За все это время он не произнес ни слова. Просто делал то, что я ему говорю, с тем же нечитаемым выражением лица, что было у него, когда я отпустил его челку. А я… я просто старался держать себя в руках. Пока. — Сядь рядом. Ближе. Хочу взять тебя за волосы. Дыхание с шумом вырывалось из его груди, и когда он сидел рядом, почти вплотную ко мне, мне казалось, что я слышу стук его сердца. Щеки и губы — красные, а глаза то ли от света блестят, то ли от слез. Тогда, в налоговой, его зачесанные, уложенные волосы казались жестче; теперь, после ванной, они были мягкими, шелковистыми, выскальзывающими из пальцев, если не сжать покрепче. Я так и сделал — и снова плавно потянул; он снова запрокинул голову и полностью закрыл глаза. — Тебе нравится так? — Сам не ожидал, что перейду на шепот. Он осторожно кивнул, насколько позволяло его положение. — Хочешь сильнее? Он лишь выдохнул — а я потянул сильнее, и это заставило его так прогнуться в спине, что он почти лег мне на плечо; глаза он не открывал, только часто дышал, приоткрыв рот и облизывая губы. Когда я положил другую руку ему на шею, он тихо всхлипнул. — Сергей, — я помедлил, склонившись к нему и касаясь губами его уха, — ты ведь не пьян? Он слабо покачал головой. — Хорошо. Я тоже нет. Если будет чересчур… скажи, и я остановлюсь, ладно? Кивок. — Что именно скажешь? Пауза. Глубокий вдох. Его кадык подрагивал под моей ладонью. — Тогда скажешь «декларация». Я сразу перестану, как только это услышу. Конечно, перестану. У меня от этого слова сразу все упадет. Тут-то Сергей открыл глаза, глядя на меня в недоумении, а я усмехнулся — и одновременно дернул его за волосы и чуть сильнее надавил на горло. Какая у него шея… Мне хотелось разукрасить ее засосами. Чтобы сидел у себя в кабинете — строгий воротничок, тугой галстук, униформа, — а его нежная кожа до подбородка расцветала всеми цветами радуги. — Сучонок, — прошептал я, — изводишь меня в налоговой, ездишь без запаски по зимней дороге ночью, пытаешься поцарапать мою машину, бьешь мои бокалы, прыгаешь в осколки… Тебя надо как следует отшлепать. Чтобы неповадно было. Он пытался сдержать стон. Но получалось плохо: сучонок заводился на глазах, и я вместе с ним. Чуть сильнее сдавив его шею, я отпустил ее и потянул Сергея за волосы, заставив уткнуться носом в диван, а пахом лечь мне на колени. Ух ты. Шустро он. Очень хотелось доставить ему быстрое удовольствие, прежде чем продолжить, но… я обещал его отшлепать. И он дрожал от предвкушения. Значит, вот ты какой, сучонок, застегнутый на все пуговицы кабинетчик. Я медленно тянул вниз свободную резинку штанов, давая ему возможность остановить меня в любой момент. Он по-прежнему не произносил ни слова, только шумно дышал и постанывал, и когда я огладил обнаженные ягодицы, атласные, округлые, я окончательно убедился: хорошая у него задница. И ничего не тощая. В самый раз. Первый шлепок оказался неожиданным для него: Сергей ахнул и дернулся у меня на коленях; я удерживал его за волосы и, вдохновленный такой реакцией, ударил снова, сильнее, открытой ладонью. На белой коже остался отчетливый красный след пятерни. На третьем шлепке он застонал. На четвертом всхлипнул. На пятом прошептал мое имя. Декларацию он так и не упомянул. Так что мне самому пришлось решать, когда хватит. Десять шлепков. По пять на каждую булочку, которые теперь горели, а я гладил их: не хотелось вновь натягивать на него штаны. Сучонок оказался пылким, странным мальчишкой, разрешившим себя отшлепать первому встречному, а я, похоже, пошел у него на поводу. И был этому рад. Если это месть… Что ж, пусть она такой и будет. — Сергей, — я потянул его за волосы, чтобы он приподнял голову — и обомлел: голубые глаза влажно блестели, а красные щеки были мокрыми от слез. — Ты что, — засуетившись, я сгреб его в охапку и прижал к себе, положив его голову себе на плечо; он поморщился, когда голые ягодицы проехали по грубой ткани моих джинсов. Я снова погладил его по горящей коже — и поцеловал в висок. — Я думал, ты хотел этого, — пробормотал я. Еще не хватало сделать все это против его воли. Черт… Он же согласился… — Хотел, — прошептал сучонок, уткнувшись мне в плечо. — Мне… мне понравилось. — Хорошо, — я с облегчением вздохнул. Ну, хоть с этим не прокололся. — А почему плачешь? Я слишком разошелся? — В самый раз, — он улыбнулся сквозь слезы. — Просто… сами потекли. — Тебя… — Я поколебался, потом все же решил задать этот вопрос. — Тебя раньше девушка шлепала, наверное? Если так, то оно объяснимо. Моя рука всяко тяжелее. — Да нет, — он дернул плечами, — она меня, бывало, за волосы тянула, шею сжимала. Не шлепала. Мы как-то не додумались до этого. А когда ты сказал… я понял, что хочу. — А у вас, — спрашивать так спрашивать, — такие практики обычно чем-то заканчивались? Ну, в плане кульминации?.. — Так мы этим не отдельно занимались, а во время секса, — просто ответил он, — это было как дополнение. Разнообразие и все такое. — Ясно, — я старался сохранять спокойствие, чтобы он не чувствовал никакого давления, — просто, если захочешь, могу помочь, — я красноречиво кивнул на оттопыренную ткань его пижамных штанов, — или… это ты делаешь только с девушками? Он не сразу ответил. Снова прижался лицом к моему плечу, словно собираясь с духом, а потом выпалил, не отрываясь: — Да, давай. Меня не пришлось просить дважды. Он так завелся от нашей странной игры, что ему и минуты не понадобилось. Свитер мне испачкал. Мне было совершенно фиолетово. Я гладил его по голове чистой рукой, а Сергей шумно дышал мне в шею, слегка касаясь ее мягкими губами. Сюр какой-то. О вредном инспекторе уже совсем не думалось. У меня на плече лежал страстный, своеобразный мальчишка, красивый и чертовски привлекательный, с которым мы только что творили дичь. И я хотел поцеловать его. — А целоваться ты любишь? Вместо ответа он поднял на меня глаза — ох, как мне нравились его глаза! — и клюнул меня в губы. Усмехнувшись, я положил руку ему на затылок и поцеловал его как следует: глубоко, чувственно, так, как, наверное, нам следовало начать. Он с энтузиазмом отвечал, вылизывая мне рот, и от него слегка пахло коньяком, а все больше — им самим. И запах его был такой же страстный и своеобразный. Когда рука его легла мне на ширинку, я охнул и прервал поцелуй. Неслабый уже, оказывается, у меня стояк… — Точно хочешь? Если вдруг… В общем, это не обязательно. Я пока еще не уразумел, до какого предела он бисексуален. И не хотел, чтобы он потом о чем-то жалел. — Но можно? — Теперь он уточнял, вопросительно глядя на меня. — Да… Да, можно. Раз хочешь, то можно. Тонкие пальцы быстро справились с молнией и пуговицей — и настала моя очередь стонать и получать быстрое, острое удовольствие: Сергей не сдерживался, так за меня хватался, что мне даже пришлось притормозить его: — Не торопись, — прошептал я ему на ушко, — ты все хорошо делаешь… просто чуть помедленнее… Да… Да, так… Умница… Когда я кончал, он поцеловал меня в шею. Крепко. Почти кусаясь. Наверное, засос оставит, сучонок… Он сидел у меня на коленях и клевал носом: насыщенный вечер получился у парня. Я погладил его по спине. — Сережа, давай-ка на боковую. — Угу, — пробормотал он, обнимая меня за шею. — Но сначала в душ по-быстрому, хорошо? И одежду в стирку закинем. Я все же убедил его встать с дивана и, обняв его за талию, отвел в душ. Мы быстро вымылись — я все это время беззастенчиво пялился на ладную фигурку, а он так же нескромно разглядывал меня. Напоследок я чмокнул его в губы и растер ему плечи полотенцем. — А теперь вытрись досуха. У меня нет второй пижамы твоего размера, да и первой-то, в общем, не было… Голышом поспишь? В спальне тепло. — С тобой? — Он смотрел на меня со смесью любопытства и настороженности. — Ну, если ты не против. — Ладно, — согласился он, зевнув. Наверное, он так легко соглашался, потому что спать хотел сильно. — Тогда ты тоже без пижамы. А то мне неудобно будет. Я не стал одеваться. Взял его за руку, отвел в спальню, уложил на большую кровать и сам нырнул к нему под одеяло. — Тебе нравится обниматься? Мне нравится, да и теплее вдвоем. Могу, конечно, на другом краю кровати лечь, но тогда тебе придется отпихивать меня ночью: все равно во сне полезу. — Лучше сразу, — Сергей снова зевнул и сам придвинулся ко мне ближе. Удовлетворенно хмыкнув, я повернул его на бок и прижался грудью к его спине. Он сразу расслабился и обмяк в моих объятиях. — Спокойной ночи, Сережа, — шепнул я, целуя его в затылок. — Покойночь… Борь, — сонно пробормотал он. Я быстро отрубился — может, поэтому и не размышлял над тем, что это, черт побери, было. Только парочка мыслей мелькнули в голове перед тем, как я погрузился в сон: если это месть, я готов мстить ему каждый день. Интересно, в следующий раз сучонок в униформе узнает меня? О, пусть только попробует не узнать…