Андрей, Андрюша, Дрюнечка

      Начало пятого. Андрей задерживался уже на несколько минут.       Лев сидел на кровати, глядя перед собой. Он то принимался водить рассеянным взглядом по комнате, то проваливался в мысли, теряя связь с действительностью.       Может быть, он где-то ошибся? Выдал себя, и теперь Андрей не придет вовсе? Ему казалось, что он был достаточно осторожен. От нового безымянного аккаунта до банковского перевода через третьих лиц. Даже гостиницу нарочно выбрал на другом конце города.       Он уставился на тумбочку возле двуспальной кровати. На темном дереве виднелся отпечаток от стакана. Раньше возмутился бы, но сейчас было все равно — Лёва вообще последнее время мало что чувствовал. Стал индифферентен ко всему, как больной на высоких дозах антидепрессантов. Непонятное оцепенение преследовало его, что бы он ни делал и куда бы ни шел. Новая рукопись лежала нетронутой, исследовательская работа еле двигалась.       Хотел бы он сказать, что и сейчас испытывает абсолютную апатию, но пульс выдавал его с лихвой. Ладони вспотели, и Лев вытер их об джинсы.       В дверь постучали. Через пять секунд (да, он сосчитал) в комнату зашел Андрей. Нечто — не то в груди, не то в животе — совершило акробатический кульбит, и Лёву затошнило. Не те чувства, которые стоило бы испытывать при виде красивого парня.       О, а Андрей был именно таким. У Льва мужчин было немного, а таких — вообще никогда. Что аж глаза слепит. Как в кино, как на фотографиях.       Андрей притормозил в узком коридорчике и улыбнулся. Взгляд у него был расфокусирован и немного плавал — наверное, думал о своем. Но тело уже включилось: рука скользнула на пояс брюк со стрелками, натягивая тонкую ткань на животе, торс чуть отклонился в сторону. Улыбка эта пластиковая. Очаровательная, да, но совсем не ненастоящая. Кто хоть раз видел Андрея в его естественной среде обитания, ни за что не купится на этот суррогат.       Лёва весь подобрался. Дыхание участилось. Он знал, что сейчас услышит. Как это Андрею удавалось? Он умел раздевать даже не взглядом. Голосом. Если такое вообще возможно.       — Здравствуй, доро… — Андрей осекся, наконец заметив его.       Все кокетство как рукой сняло. Он напрягся, буравя Лёву тяжелым взглядом.       — Здравствуй, — выдохнул Лев, не зная, куда деть руки. Поправил очки.       В кармане лежал сложенный четвертушкой листок. Он готовился, планировал как и что будет говорить. Репетировал, дурак, перед зеркалом. А сейчас, глядя на Андрея, понял, что его правильно составленная и продуманная речь — ерунда. Пшик, и не стоит ничего.       Осторожность и аккуратное планирование вылетали в трубу, когда рядом оказывался этот мальчик. Да и можно ли его так назвать? Из них двоих Лев именно себя ощущал неопытным и неуравновешенным юнцом.       Андрей не ответил. Его рука дернулась к дверной ручке, а сердце Лёвы — прочь из груди.       — Останься, — проговорил он, не решаясь даже пошевелиться. Боялся спугнуть, хотя у самого дрожали поджилки.       — Зачем? — коротко спросил Андрей.       Он был насторожен и напряжен, и это бросалось в глаза моментально. Что ж, Лев сотворил это собственными руками.       — Давай поговорим, — попросил он.       Хотел — миролюбиво, а получилось жалко. Не голос, а какой-то скулеж. Мужик, ничего не скажешь. Как получается, что у молодого парня выдержки больше, чем у него?       — Говори.       Андрей не двинулся с места. Лев облизал пересохшие губы и немного неловко похлопал по кровати рядом с собой.       — Присядешь?       Лицо у Андрея застыло как кусок камня. О чем он думает? Злится? Жалеет, что пришел? Не разобрать. Но через несколько секунд, которые показались Лёве вечностью, он все-таки сел. Правда, не рядом. В кресло у противоположной стены. Уверенно и непринужденно откинулся на спинку, положил руку на подлокотник, склонил голову. В ногах у него лежала его неизменная черная сумка.       Картинка, а не человек.       Льва перекосило от попытки доброжелательно улыбнуться.       — Как твои дела? — мягко спросил он.       Андрей слабо пожал плечами, не меняя позы.       — Как-то.       — Работаешь?       — Как видишь.       Лёва качнул головой. Нужно было что-то говорить, но в голове стоял полный штиль. На ум не приходило ни одного слова, и от этого он занервничал еще сильнее.       — Как твоя книга? — Андрей, умница, заговорил, нарушая эту несносную и страшную тишину.       — Чистовик почти готов, — поделился Лёва, слабо улыбаясь.       Андрей так же субтильно ответил на улыбку, и у него перехватило дыхание.       — Поздравляю. Когда ждать в магазинах?       — Редактор вносит последние правки, а я даю достойный отпор. Это медленный процесс, — самокритично усмехнулся он, — дай бог, чтобы к концу года начались продажи.       Андрей кивнул, Лев — тоже. И оба замолчали.       Андрей казался сейчас еще более далеким и недоступным, чем в их первые встречи. Лёва бы ни за что не решился ни подойти к нему, ни прикоснуться. Тогда он был интересным, но непонятным. Чужим. Сейчас он был чужим тоже, но одновременно с этим и очень своим. Как такое возможно?       — Я буду поступать в следующем году, — вдруг сказал он, и Лёва замер от неожиданности, так обыденно это прозвучало.       — Правда?       Андрей в ответ немного повел плечом, и Лев обнадеживающе заулыбался.       — А куда?       — В театральный.       И тут Лев не выдержал — засмеялся, явно перебарщивая с реакцией. Нервы сдали. Он хихикал, нелепо прикрываясь рукой, и Андрей, глядя на него, приятно и снисходительно хмыкнул.       — Давно пора, — Лёва протер стекла очков рукавом кофты, — тебе там самое место.       — Не знаю, мама говорит, что это не мое.       Лёва уже умел отличать его напускную легкость от настоящей.       — Наши близкие не всегда знают нас от и до. Иногда мне кажется, что ты меняешься, стоит тебе переодеться, — признался он, — сколько там у тебя образов в запасе?       На этот раз засмеялся Андрей. В груди приятно потеплело.       — Не считал, — широко ухмыльнулся он, — само как-то получается. Сколько-то есть.       Было странно и восхитительно — эта атмосфера непринужденности между ними. Совсем как тогда, как раньше, пока все не стало таким сложным.       — Вернись ко мне, — выдохнул Лев, повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву.       И так же, как стремительно набегает летняя гроза, так же быстро испарились вся легкость и все тепло. С лица Андрея пропала озорная улыбка, взгляд потяжелел.       — А Дмитрий?       Вопрос ухнул между ними неподъемным грузом, разделяя эту встречу на две ровные половины.       — Все не так просто, — пролепетал Лев, лицемерно избегая даже смотреть в его сторону, — ты просто еще очень молод…       Его прервал тяжелый вздох.       — Лёв, ни при чем здесь возраст, — бесцветно возразил Андрей, — ты либо ведешь себя по-мудацки, либо — нет, вот и все.       Лёва решился взглянуть на него.       Да, честность — это то, что он, действительно, задолжал. Просто нужно отбросить возможные прелюдии и говорить. Сразу же, пока не успел передумать. И когда он успел превратиться в такого труса?       — Маря всегда был и будет для меня особенным, — торопливо сказал он, — я никогда не чувствовал ничего подобного к другим мужчинам.       Стоило быть откровенным с Андреем с самого начала. Если бы он только мог держаться от него подальше! А вместо этого присосался как пиявка. Как паразит, кайфуя от молодости и силы, и жизни, и грубоватой простоты, которая хлестала из Андрея как вода из гейзера.       — А он? — тихо спросил Андрей, — знает?       — Нет, — Лев отрицательно покачал головой, — конечно, нет. Он не такой. Ему и в голову не придет.       — Тогда что ты хочешь от меня?       Он вдруг поднялся и прошелся по маленькому гостиничному номеру.       — Вернись ко мне, — снова попросил Лёва.       Андрей замер посреди комнаты.       — Но зачем? И почему?       — Потому, что я эгоист, — невесело улыбнулся Лёва, — я отвратительно с тобой обошелся и все равно не могу тебя отпустить. Потому, что рядом с тобой я чувствую себя живым. Впервые за десятилетие, наверное… Если не больше.       — Живым… — пробормотал Андрей, не глядя на него и снова возобновляя свой маршрут от стены до стены, — что это вообще значит?       Святая простота. Лев чувствовал себя сорняком, который прицепился к подсолнуху, который пер и пер напрямик к солнцу, оставляя другие растения где-то у земли.       — Что ты, это самое…       Настоящее. Светлое. Яркое. Незабываемое и неповторимое. Феерическое.       У него не хватало духу произнести это вслух. Как он может? Такое вообще не принято говорить. Слова в реальном мире ничего не значат и ничего не стоят. Жизнь измеряется поступками, а поступал Лев не по-мужски и даже не по-человечески. «По-мудацки», как сказал Андрей.       Он выдал слабенькую аналогию, от которой так и несло романтическим клише:       — Лучшее, что со мной случалось.       — Но это неправда, — возразил ему Андрей, снова останавливаясь, — у тебя много хорошего в жизни. Книги и… И остальное.       Да, и остальное. Работа. Марик с Ягодкой. Мишаня. Приятели с кафедры. Устроенная жизнь и налаженный быт. И все равно Андрей стал глотком чистой воды в его, Лёвином, персональном болоте.       Бо́льшая часть людей его раздражала, а остальных он вообще на дух не переносил. К тому же боготворил порядок — рутина его успокаивала. К тридцати Лев создал вокруг себя комфортный и безопасный мирок, который состоял из избранных людей, мест и ритуалов. И даже не подозревал, как ему опостылел этот эмоциональный дистиллят, пока не встретил Андрея.       Андрюша снова расхаживал по номеру.       — А что дальше? Опять отфутболишь меня, как надоест?       — Не надоест, — Лев помассировал переносицу под очками. — Дело же вообще не в этом…       — А в чем? — недружелюбно поинтересовался Андрей, возвышаясь над ним, как гигантская секвойя над папоротником. — Ты каждый раз прогоняешь меня. Сколько уже можно? Я что, железный, по-твоему? И ничего не чувствую?       — Да потому что ты даже понятия не имеешь, что это такое! — вспыхнул Лёва, вскакивая с кровати. — Каково это! Когда ты всю жизнь провел один и должен просто взять и все изменить! Как… Как это страшно — впустить кого-то!       — Страшно? — Андрей так повысил голос, что Лев даже попятился, — тебе страшно?! А я?! А мне! У меня вообще такое впервые, а ты! Как какую-то шавку! Туда-сюда меня! То хочу, то не хочу! То нужен, то нет!       Он даже не успел раскрыть рта, как Андрей вдруг двинулся на него, и Лев отступил еще на шаг.       — А знаешь, что? Хорошо! — рявкнул он, продолжая наступать. — Только теперь все будет по-другому! Никаких приди-отвали! И никаких идиотских оправданий! Всем скажешь, что мы вместе, что мы…       — Что?! — возопил Лев, вскидывая руки, — как ты себе это представляешь?!       — Я не буду твоим грязным секретом, — процедил Андрей, — либо у нас все будет как у людей, либо не будет вообще!       — Как ты себе это представляешь! — повторил он, тыкая его пальцем в грудь, — я старший научный сотрудник! Если на кафедре узнают! Мало, что я связался с мальчишкой вдвое младше себя, так еще и…       Он споткнулся о неозвученное, но очевидное препятствие.       — Давай, скажи это, — потребовал Андрей.       — С педовкой, — тряхнул головой Лев. — А мои читатели? Ты представляешь, какой будет скандал, если это выплывет? А Марик? А Ягодка? Господи, они же к Мишеньке меня на пушечный выстрел не подпустят!       Андрей резко выдохнул, тяжело опускаясь на кровать. И обхватил голову руками, упираясь локтями в колени. Запал испарился, как его и не бывало. На уши давила внезапная после криков тишина. Лев медленно осел рядом, глядя перед собой.       — Я понимаю, — глухо проговорил Андрей, не поднимая головы, — я все понимаю. Просто… Мне нужны хоть какие-то гарантии…       — Андрей, какие гарантии? — устало перебил его Лёва. — Хотел бы… Но мы же не в банке. И это не сделка по кредиту.       Замолчали. Принято считать, что в конце любого туннеля будет свет, но чем дальше они заходили, тем беспросветнее выглядело их совместное будущее. Возможно, он был прав с самого начала. Возможно, иногда несколько счастливых дней, ночей, недель — это все, что отмерено.       — Ты почти прямым текстом мне сказал, что тебе нужен другой. И хочешь, чтобы я, вот так, — Андрей щелкнул пальцами, — взял и перекроил свою жизнь?.. Ради кого-то, кто не любит меня, так получается? И, может быть, не полюбит никогда.       Он поднял взгляд, и его глаза светились такой робкой надеждой, что Лёва возненавидел себя с новой силой. Андрей надеялся на опровержение, на какие-то заверения, которых Лев не мог ему дать.       Маря — это неизбежная постоянная его жизни. Как день и ночь, зима и лето. Как солнце. Недостижимый и далекий, как всякая звезда для своей планеты. А Андрюша — прохладный тенёк посреди этого солнцепека. Господи, и почему он не встретил его первым?       — Жаль, что я не родился на двадцать лет раньше, — грустно улыбнулся Андрей, озвучивая Лёвины мысли, — чтобы успеть перехватить тебя.       — Или я на двадцать позже, — согласился Лев.       — Может быть, в следующей жизни.       — Обязательно, — вздохнул Лёва, — ловлю на слове.       С самого начала все между ними было перевернуто с ног на голову. Начиная от его собственных обстоятельств, и заканчивая бесконечной вереницей Андреевых мужчин, которых он и стыдился, и ненавидел всем сердцем.       Любовь рождается из неожиданных вещей. Из симпатии и уважения. Из общности и разности. Из благодарности и даже из привычки. Его чувства к Марику и Андрею были абсолютно и совершенно разными, и сейчас он видел это кристально ясно. Стоит ли вообще впутывать Андрея в этот клубок? Сколько проблем это за собой повлечет. Сколько сложностей! Его небольшое окружение никогда не поймет и не поддержит такой выбор. Да он и сам себя едва понимает. Просто все потеряло цвет и вкус с тех пор, как Андрей ушел. Вот и дал слабину.       Они ведь люди из разных миров. Андрей еще много лет будет интересным и привлекательным, а единственное, что может привлечь Лёва — его собственная правая рука. Скоро возраст возьмет свое, и что тогда? Уподобиться тем шутам, что бегают по салонам и натягивают щеки на затылок? И это не говоря о кардинально разных интересах, целях. А Андрюшина древнейшая, будь она проклята, профессия? Как быть с этим? Придется распрощаться со своей размеренной и спокойной жизнью, а он далеко не подросток, чтобы вот так, очертя голову…       — Я пойду, — после долгой паузы сказал Андрей.       В конечном счете Лёва всегда оставался один. Толпы воздыхателей у него не было никогда. Те, что поумнее, разбегались сами, а идиотов он разгонял сам.       Андрей был умным мальчиком. Он давно все понял и уходил уже в который раз. Поступал правильно, избавляя обоих от ненужной драмы. Только Лев, чертов эгоист, снова и снова тащил его обратно, наплевав на здравый смысл.       — До свидания, — сказал он, прижимаясь своим лбом к Лёвиному.       У Льва свело горло. Он не знал, что ответить. Руки дрожали, перед глазами плыло.       Что он должен сказать? До свидания? До встречи? Не будет ее, этой встречи. И свидания тоже никакого не будет, не нужно им это. Лучше не надо. Прощай? Какая-то напыщенная фатальность.       — Будь счастлив, — прохрипел он.       Андрей поцеловал его в лоб. Прижался губами, вдохнул и выдохнул несколько раз, обдавая Лёву теплым воздухом.       Сердце пыталось обогнать само себя. Пожалуйста, пожалуйста! У него больше нет сил, больше ничего не осталось.       — Я буду, — пообещал Андрей, отстраняясь, и улыбнулся.       Лучезарно. Красиво. И так открыто, как умел только он. В груди кольнуло — Лев видел это в последний раз.       Андрей будет, обязательно будет счастлив. Потому что это то, что он делает. Идет дальше, чего бы это ни стоило. Может, из него и правда что-нибудь получится. Отыщет себя, начнет сначала. И встретит кого-то смелого, свободного от прошлого и открытого будущему. И этот кто-то будет всегда, не задумываясь, выбирать только его.       Лев закрыл глаза, слушая шорох и шаги. И тихий металлический звук. А когда открыл, в номере уже никого не было.       Он остался один.       Согнулся пополам, прижимаясь грудью к коленям. Закрыл голову руками, корчась и задыхаясь одновременно. Оправа впивалась в лицо. Ему хотелось кричать, но не хватало воздуха или сил, или чего-то еще.       Ушел. Снова ушел, и Лев опять остался один.       Сколько так просидел — непонятно. На негнущихся ногах доковылял до окна и через узкую щель глотнул свежего воздуха, прижимаясь лбом к холодному стеклу.       Вечерело. На парковке внизу сновали люди и машины, а потом он заметил его — знакомый силуэт и походка.       Лев рвано выдохнул. Вот оно, последнее «до свидания». Насмотреться напоследок и домой. Домой, в свою нору. Забиться в угол. Сублимировать все, что накопилось, в какую-нибудь сопливую книжечку, отпустить. И убедить себя, что все к лучшему. И пусть идет своим чередом.       Андрей подошел к серебристой легковушке. Кинул вещи в багажник. Из машины вылез водитель. Костик, друг — Андрей рассказывал про него. Парень закурил. Разговаривают, наверное. Сейчас Костя докурит, и все. Они сядут в машину и уедут. А Лев так и будет стоять. И все, что у него останется — пара фотографий в телефоне и ссылка на профиль в приложении гей-знакомств.       На него вдруг накатила такая волна паники, что он схватился за грудь. Господи, что же он делает?       Вот же, единственный человек, которого он не хочет отпускать. С кем не хочет расставаться! И сейчас… Уйдет. Исчезнет. Истлеет эта дурацкая сигарета, и он больше никогда его не увидит. Больше никогда не посмотрит, не дотронется, не обнимет. Не отчитает за разбросанные носки, не поведет слушать хорошую музыку. Андрей больше никогда не скажет, что любит его. Его, Лёву. Не кого-то, а его!       — Андрей, — прошептал Лев, с ужасом глядя вниз, на стоянку.       Он треснул кулаком по стеклу. Неужели, это все? Неужели, все так и закончится?       — Андрей! — заорал он, дергая ручку на себя.       Окно не поддавалось. Еще бы, двадцатый этаж, они, наверное, вообще здесь нормально не открываются. И Андрей его не услышит. И уедет. А он останется. Уедет, а Лев останется здесь.       Он метнулся к телефону. Гудки тянулись целую вечность — Андрей не брал. Так и стоял с Костей, прислонившись к дверце машины.       Разве есть какое-то правило, что любить можно только один раз в жизни? Разве ее по талонам выдают, любовь эту? В одни руки поштучно? И всегда — одинаковую? Под копирку?       Лев вылетел из номера и рванул к лифтам, едва не опрокинув на бегу тележку горничной. Заколотил по кнопкам и, не дождавшись, дал деру к лестнице. Сигал, перемахивая через три, пять, шесть ступенек. Его заносило на поворотах. На одном из пролетов нога подкосилась, и ее прострелила острая боль — он едва не расшибся.       Все, о чем мог думать — это треклятая сигарета. На сколько ее хватит? Сколько затяжек еще осталось? Почему-то казалось жизненно важным перехватить Андрея именно сейчас, не дать ему уйти. Сейчас, пока еще можно все исправить! Сейчас!       Да есть ли конец у этой чертовой лестницы?!       Лев врезался в двустворчатые двери, вываливаясь из коридора в фойе. Боль в ноге не тормозила, а наоборот, гнала его вперед с удвоенной силой.       — Дрюня! — завопил он, пугая посетителей лобби.       Он грубо и с нехарактерной для него силой оттолкнул пацана с чемоданами с дороги, врезаясь в стеклянную вертушку.       — Дрюнечка! — заорал он, вылетая на улицу.       Дернулся влево-вправо, не соображая в какую сторону бежать. А потом каким-то чудом заметил его: во втором ряду слева Андрей обернулся на крик.       Когда ставишь последнюю точку, дверь в написанный мир закрывается. Лев знает это, он писал финальную сцену много раз. Только в жизни все совсем не так, и до надписи «содержание» и редакторских сносок еще идти и идти.       И кто сказал, что закрывая одну дверь, он не может открыть новую?       Лев ринулся вперед, лавируя между машин. Он не знал, что их ждет. Не представлял, как все устроится, и захочет ли Андрей сделать хотя бы шаг ему навстречу. Но ноги сами несли Лёву к нему, а останавливаться он даже не думал.