бессонница

кровать скрипнет когда чайльд, пробурчав что-то нецелесообразное и абсолютно точно осуждающее, перевалится с одного бока на другой в почти отчаянной и уже безнадёжной попытке уснуть. его глаза воззовут к потолочной штукатурке, ободранной то там, то здесь, изучат привычные изгибы плесени, что сама загибалась от тех условий, в которых они жили. и тогда чайльд чуть раздражённо фыркнет, переводя взгляд на точно такую же хлипкую и визжащую от каждого вдоха койку напротив его собственной, которая непривычно пустовала. и где его только носит в такой час? юноша цокнет языком, перекатывая мысль в горле о том, как его сосед даже в своё отсутствие мешал ему насладиться упокоением, наворачивая вместо комнаты нервные круги в его разуме, шурша бумагами и привычно варя третий кофе за полчаса с тихим осуждением всего сущего, что так давило ему на душу. две комнатушки в три шага, которые с натяжкой можно было окрестить квартирой, которую они снимали вместе на время обучения здесь, четыре стены от дома, и они стали для чайльда шансом на корню с каждым разом хоронить свои похотливые мысли. вернее, они хоронили себя сами, ибо он всё ещё смотрел на чжун ли в домашнем халате, который, лишь увидев подобие усталости в появлении своего соседа по комнате, заботливо опекал его по-родительски заботливо после тяжёлого учебно-рабочего дня. когда в тесном помещении витал аромат чая и книг от того, что сосед его всегда был то с одним, то с другим, а то и со всем вместе, приправленный очками и создавая образ человека порядочного, чайльд думал о том, что мысли его неправильные. не такие, как надо. слишком извращённые. чжун ли никогда бы не прижал его к стене с одной лишь похотью в глазах, жадно приникая к его бледной и тонкой шее и шепча оттенком, более похожим на рык, как было бы чудесно потрапезничать им вместо завтрака, но сейчас все эти вразумления о нереальности были так пронзительно-бесполезны, ибо всё, что прорезало память с удивительным упорством, это то, как иногда, когда они встречались глазами, зрачки чжун ли сужались, отражая непонятную, не поддающуюся объяснению искру, как иногда, когда они случайно соприкасались запястьями, чжунли словно бы делал всё, чтобы продлить касание. все внутренности чайльда словно бы оплавились, и рука его потянулась к кромке штанов, оттягивая их и встречая ладонью свой горячий и твёрдый член. тихий и слабый стон имени виновника его личного искусителя протянулся эхом через комнату, когда в замке тихо повернулся ключ. ч-чжун ли? чёрт бы его побрал являться прямо сейчас. и что делать потному нервному подростку на грани возбуждения - притвориться спящим? мысли нервно и лениво собирались в кучу хаотичного непонимания, предполагая единственное имеющее место решение - провалиться сквозь землю. чжун ли ворвался в квартиру привычным для его характера спокойным ураганом: движения быстрые, резкие и жёсткие, но всё ещё спокойные и вымеренные, словно весь его маршрут был построен изначально и отклонений не предполагал. успев снять пальто и сапоги, он приветственно улыбнулся тенью шатнувшись в комнату, бросив на чайльда быстрый, но зоркий взгляд: - хм? ещё не спишь? а чего так? ночь вроде спокойная. а я вот задержался по работе и- он осёкся. можно было быть лишним случайным прохожим и всё ещё заметить, как обстановка в комнате почти звенела: напряжение, что витало в воздухе, было осязаемым - руку протянешь и тут же отдёрнешь, боясь уколоться. затуманенный собственным возбуждением и затупленный смущением разум чайльда ещё не успел придумать о том, что же именно ему делать с его проблемой, как чжунл и уже внимательно склонился над ним. тонкие холодные пальцы в привычной чёрной кожаной перчатке пробежались по лицу веснушчатому, а голос прошептал, почти убаюкивая: - что такое? всё хорошо? ты не заболел? посыпавшиеся обеспокоенные вопросы. вернее, как вопросы - скорее утверждения, в которых не хотелось даже сомневаться. от прикосновений чужих тело юноши бросилось в мелкую дрожь, дополняя его возбуждение новым стимулятором. а подушечки чужих пальцев уже дошли до маленькой испарины на щеке тартальи и остановились там, словно заколебавшись, словно сопоставляя увиденное. чжун ли медленно втянул воздух, словно пробуя его на вкус, и лишь хмыкнул, сузив глаза. - я, кажется, понял. и он резким движением, пока лицо его оставалось холодным камнем с едва заметным блеском глаз, сдёрнул с тартальи одеяло. юноша почувствовал себя пристыженным подростком пойманным расторопным взрослым за рукоблудством с кем-то за гаражами, только вот в его случае пассия была прямо перед ним и бежать было совершенно некуда. - помочь? чайльд, уже готовый открыть рот в какой-нибудь нелепой попытке оправдаться, беззвучно подавился воздухом. голубые глаза, чуть осмелев, встретились с тонкой полуулыбкой. он поднял взгляд и не нашёл в глазах чжун ли подобия отвращения или чувства превосходства, лишь странную блестящую тень чего-то неуловимого, а оттого - ещё боле манящего. неловкая пауза, и в комнате стало ещё жарче. чайльд медленно моргнул, осознав, что, пусть интонация вопроса была сама собой разумеющейся, от него всё ещё ждали ответа. как будто чайльд был вправе отказать, как будто чайльд мог отказать ему хоть в чем-то. и тогда он слабо кивнул, где-то на краю сознания бросая мысль о том, входит ли в обязанности соседа по комнате помогать ему даже с этим? обхватывать его член почему-то потеплевшими ладонями по всей длине, поглаживать бережно, с осторожностью хищника, уже загнавшего свою добычу в самый угол, и параллельно прожигать саму жертву взглядом каким-то странным, незнакомым, который чайльд не мог понять. в темноте той ночи останутся и все те тихие отвратительные грязные слова, на которые чайльд не предполагал, что чжунли был способен, нашептываемые им ему на ухо совсем постельным и интимным голосом, созданные словно лишь для него одного. слова, прерываемые лишь на то чтобы как-то совершенно нежно поцеловать головку дрожащего члена тартальи, спуститься дорожкой из слюны к основанию и так же быстро вернуться, чуть царапая ляжку параллельно и выдавливая из юноши неприличные стоны на высоких нотах. и на моменте, когда чжун ли чуть слышно одними губами назвал его умницей и как-то чересчур страстно поцеловал в кромку его губ, оттянув нижнюю в игривом жесте, чайльд окончательно растаял, вогнанный в эту отвратительно скрипящую и визжащую кровать, став безвольным желеообразным существом в чужих умелых руках, вогнанный никем иным, чем виновником этого процесса. и чайльд иссяк окончательно, забрызгав не только едва-едва с грехом пополам выстиранное белье накануне, но и своего компаньона в этой отвратительно неловкой ситуации, если обдумывать её в трезвом и мыслящем разуме. юноша ощутил лишь лёгкое одобряющее поглаживание по голове тыльной стороной ладони, ладони непривычно тёплой и ласковой. а ещё через секунду дверь в ванную громко захлопнулась.