Оправдание зла

Пятое октября, 12:10. Плюс тринадцать градусов, солнечно. Дождливые ночи, но ясные дни. Если бы жизнь была подобна погоде. Столовая заполняется людьми. Разглядываю своё отражение в чёрном кофе без сахара. Тёмные круги под глазами. Я плохо сплю и ничего не успеваю. Эссе по латыни — моя боль. Тема «римская система счисления» не дарит утешения. Ещё Татьяна Ивановна задала учить поговорки. Крылатые фразы. Им страниц двадцать посвящено в её учебнике. Велела выбрать тридцать понравившихся. На экзамене наизусть спрашивать будет. Одна половина связана с философией. Другая — с правом. И то, и то мне побоку. И что я здесь забыла? Куда деваться, когда начнётся греческий? Я ведь даже никогда не хотела стать филологом… — Утречко, — Кира обрушивается на стул рядом со мной. От неожиданности я вздрагиваю. — Ты пришёл к третьей паре? Снова? — Это становится доброй традицией, правда? — он подмигивает. — И сразу в столовую. — Я не успел позавтракать, — роется в карманах. — Круассаны с марципаном ещё не все раскупили? — Вроде, оставались. — Кайф, тебе взять? — Давай. Кира втискивается в очередь. Он даже не спрашивает, где Саша. Неудивительно. С тех пор как неделю назад они помирились, мы делаем вид, что всё нормально. Но это неправда. Каждый день Саша проводит большую перемену с ней. Мы не говорим о ней. Имя «Диана» под негласным запретом. Но я-то вижу, когда Саша думает о ней. Его взгляд становится блуждающим, дымным. Отсутствующим. Мы никогда не клялись не иметь личной жизни. Но также и не договаривались, что, обретя её, забудем друг друга. Ладно, ненужный скулёж. Я просиживаю рядом с Сашей минимум шесть часов в день. И до метро мы ходим вместе. Но это только потому, что она ездит на машине. Предвижу день, когда она начнёт его подвозить. Чёрт, я бы смирилась с его любовью, если бы это действительно была она. Но с этой Артемидой явно что-то не так. Нечисто. Они с Сашей как солнце и луна. Один — яркая звезда, другой — мёртвый камень. И неясно, кто из них кто. Саша гик, нёрд. Задрот. Такие как он не приспособлены к общественной жизни. Он за кругом. Она же — в самом его центре. Неужели он сам не замечает подвоха? Если бы она имела виды на Киру — я бы всё поняла, это было бы логично. А так… Она играет в какую-то игру. Такие ничего не делают просто так. Это как пить дать. Но кто будет меня слушать? — Коничива! — на место Киры, чуть ли, не сталкивая на пол его рюкзак, шлёпается какая-то девчонка с писклявым голосом. Низкая, круглолицая и розовощёкая. Волосы раньше были синими, а теперь смывшийся цвет представляет собой нечто среднее между голубым и бирюзовым. Россыпь веснушек и широкие икры в полосатых колготках. Смотрит на меня в упор и лыбится, как будто мы знакомы. Я жду продолжения. Может, с кем-то спутала? — Я Тая. Можно Таис. На Таисию не откликаюсь, — тянет руку, чтобы я пожала. Вместо этого пожимаю плечами. Как глупо. — А тебя как зовут? — Даша. А можно перейти к конкретике? — Я хотела спросить, тот парень, который сидел здесь, — вот всё и прояснилось. — Вы встречаетесь? — Нет, но он не знакомится, — побыстрее закончить. — А ты? Вообще-то я хотела познакомиться с тобой. — В смысле? — Просто ты постоянно только с парнями ходишь, а подруг у тебя, вроде как нет, — она не отчаивается. — А я знаю какими невыносимыми могут быть мальчишки – половины не понимают, и не поговоришь нормально с ними. Разве не так, мм? Ну так что, будем общаться? Куришь? — слишком много вопросов в секунду. Киваю. — Тогда пересечёмся как-нибудь во внутреннем дворе, — прежде, чем я успеваю, что-либо сообразить, она вскакивает и чмокает меня в щёку, после чего убегает. Самый странный обеденный перерыв в моей жизни. Хочется сморгнуть и потрясти головой. Или умыться. Не терплю девчачьих нежностей. Наверно, поэтому у меня нет подруг. — Дашуля, что за дела? — Кира с двумя круассанами материализуется передо мной. — Кто это? — Понятия не имею. Какая-то сумасшедшая. Первый раз вижу, — забираю ароматную выпечку из рук Киры. — И поэтому вы лобызаетесь? — он садится. — Это всё она, я не при чём, — звучит как оправдание. — Хм, и давно ты стала такой покорной? — смотрит с подозрением, откусывает круассан. — Почему тогда мы больше не целуемся? «Больше». Я вспыхиваю. Чувствую, как жар приливает к щекам и корни волос начинают щипать. Мы же решили об этом не вспоминать… — Скоро зима, и снова плохи дела, — тихонько, чтобы слышала только я, напевает Кира. — Девочка, острая, как стрела… [1] — он пододвигается всё ближе. В памяти вспыхивает майское слайдшоу. Последний звонок и день рождения Киры совпали. Мы не в уродливой советской форме, а в нашей, лицейской. Которой можно гордиться. Мы прошли все круги ада. У Киры рукава рубашки закатаны по локоть. У Саши распущен галстук. Один чулок у меня ниже другого. Лица блестят от пота и выпитого. Обессиленные, мы ждём восхода солнца на берегу Яузы. Час волка, Саша в дрова и сопит на скамейке. Я расплетаю косички. Кира, возникает из темноты, бесшумно выступает из-за куста белой сирени. Воздух полон тяжёлым медовым ароматом. В руках Киры недопитая бутылка виски, свет от тусклого уличного фонаря проходит сквозь неё. Его качает, он также тихо, как и сейчас, мурлычет под нос: — Вижу, с удачей никак не ладится… Поцелуй меня — я ирландец! Он вжимает меня в куст. Мы проваливаемся и падаем. На волосы нам сыпятся сиреневые звёздочки. Мы целуемся как чокнутые. Исступлённо и восторженно. Солёно и горько. Нам смешно, и я готова расплакаться. Проходит вечность. Даже думать не хочу, что вышло бы, зайди мы дальше. А мы могли — нам это ничего не стоило. Но вовремя остановились. Поэтому всё исправимо. Мы тогда разговаривали до Сашиного пробуждения и расставили все точки над «i». Вымарали само воспоминание об этом помутнении рассудка. Навсегда определили, кто мы друг для друга и почему. Отвели роль и Саше, без его участия. Вероятно, зря. Теперь он не понимает, почему мы просто не можем расстаться. — О чём ты, я не понимаю, — произношу вслух, прикидываясь абсолютным шлангом. Столовая — не лучшее место для таких рандеву. — Поцелуй меня — я ирландец… — его марципановое дыхание оставляет горячий след на моей щеке. Кира утягивает мой недопитый кофе и откидывается на стуле. Отпивает глоток, пока я пытаюсь свыкнуться с реальностью окружающего мира. Морщится. — Фе, без сахара. Я смотрю на него так, словно впервые вижу. Держу круассан двумя руками и откусываю маленький кусочек. Методично, долго, слишком долго, как хомяк, пережёвываю. Разглядываю свои ногти. Нужно подпилить. — Так вот, к чему это я, — говорит Кира, как бы продолжая мысль. — Не целуйся со всякими девчонками. И с мальчишками тоже. Кроме Сани, конечно. — Сам вечно целуешь каких-то псин. — Ладно. Собанек можно. Но это исключение. Определённо, самый странный обеденный перерыв в моей жизни. Седьмое октября, 10:15. Ветрено, листья кружатся за окном. Потоковая лекция перестала приносить радость. С тех пор, как Киру пересадили. Орлов так и не позволил ему вернуться на наш девятый ряд. Посадил перед собой и издевается. Ещё и эта Диана совсем недалеко, через проход. Лучше бы сюда пересела, а то тошно от того, что она ближе к Кире, чем я. Иногда мне хочется предложить ей поменяться местами. Но этого не будет. Она ещё не пришла, а вот Кира уже занял своё место. Он уяснил, что к Орлову лучше не опаздывать. Иначе нарвёшься на штрафной вопрос и придирки. Этот Орлов вечно придирается. Особенно к Кире. Кажется, он специально выискивает повод его поддеть, чтобы вступить в диалог. Обычно-то Кира нем как рыба. Но это верная тактика. Пара скоро начнётся. Орлов уже вальяжно прошествовал к своему столу, а следом за ним лаборантка, постоянно таскающая ноутбук для презентации. Он дал ей отмашку уйти, как только она включила питание и проектор. Орлов смыкает пальцы треугольником. Осматривает ряды, замечает свою любимую жертву и гаденько так улыбается Кире. Как ящерица. А вот и Диана. Что она нацепила на этот раз? Кремовую блузку или пыльно-розовую? Кюлоты или брюки со стрелками? Не угадала. Приталенный сарафан, рубашка с рукавом-фонариком. Заходит не одна, а с нашей медовой старостой Юлей. Та всегда выглядит как обои в детской. Неужели не существует цветов, кроме пастельных? Они те ещё подружки — как только не прилипают друг к другу. Юля с Дианой держат стопки листов в руках. И направляются прямиком к Орлову. Я не слышу, что они говорят ему, но явно что-то вроде «Сергей Геннадьевич, можно сделать объявление?». Он нехотя соглашается. Они ему не интересны. Их он не любит мучить. — Ребята, минуточку внимания, — голос Юли — голос заправской старосты. Наверняка, она и в школе занимала эту должность. Привыкла умасливать. Щебетать о привилегиях для тех, «кто согласится на». — У нас объявление. Собравшиеся замолкают. Не из уважения или заинтересованности. Из-за напряжённого взгляда Орлова. Он намекает, что чем раньше мы её выслушаем и закончим с этим, тем больше у нас шансов не задерживаться здесь дольше, чем длится пара. — Студсовет объявил конкурс «мисс студенчество», об это мы уже наверняка знаете, — говорит Юля. Должны, конечно. Диана это знает лучше всех, потому что первая вписала своё имя в список участниц. — Стали известны сроки проведения, — в дуэт вплетается голос Дианы. Он не командный. Шелестящий. Как змея, ползущая в саду. — Предварительный отбор закончится на следующей неделе. До конца этого месяца будут проводится отборочные туры, а в ноябре планируется финал. Все мероприятия будут проходить в актовом зале четвёртого корпуса. На всех этапах подразумевается присутствие зрителей, так что приходите. — Мы раздадим вам листовки с расписанием, — завершает выступление Юля. — О конкурсе ещё можно почитать на официальном сайте академии и аккаунте студсовета в соцсетях. Пошли перешёптывания и смешки. Диана подходит к Кире и, наклоняясь, что-то ему шепчет. Он отрицательно качает головой и отодвигается. Мне хочется отобрать у Саши очки, чтобы лучше видеть, как она пытается скрыть недовольство. По всей видимости, она попросила Киру помочь раздать листовки, а он отказался. Классика. Он Чеширский кот в таких случаях. Мило улыбается, одновременно с этим тихо исчезая. Сцена не укрывается от Саши. Он вскакивает, как ошпаренный, сбегает вниз по рядам ассистировать ей. Сегодня на нём снова пятьдесят оттенков коричневых ромбиков. Смотрится преглупо. Юля подходит к столу Орлова, подсовывая ему чёрно-белый лист. Мол, и вы приходите. Он только брезгливо поджимает губы. — Это типа конкурса красоты? — спрашивает с третьего ряда Макс. Когда дело касается учёбы, он крайне немногословен. А потрепаться о чём другом — пожалуйста. — И кто выбирать будет? — Соберётся компетентное жюри, но также мы проведём голосование среди зрителей, — поясняет Юля. — А почему записываться можно только девушкам? — не унимается Макс. Он что, рассчитывает таким образом слинять с пар? — Потому что это конкурс для девушек, — терпеливо, как ребенку, отвечает Диана. — Боитесь конкуренции? Вон, Волохонский запишется, ни у кого шансов не останется, — Макс считает, что его шутка очень оригинальна. — Это уж точно, — внезапно произносит Орлов таким тоном, будто лично готов присудить Кире первое место. Все смеются. Орлов вместе с ними. Кира оборачивается на меня, я ловлю его взгляд и пытаюсь ободряюще улыбнуться. Не получается. Саша посмеивается вместе с остальными. Предатель. На перемене идём с Кирой курить во внутренний двор. Он представляет собой идеальный куб, потому что окружён квадратными четырёхэтажными зданиями. Четыре в четвёртой степени. В каждом корпусе располагается по два факультета. Первый занят отделениями истории и этнографии. Во втором ютятся филологи и лингвисты. Третий — среда обитания философов и социологов. В четвёртом корпусе учатся искусствоведы и культурологи. Все стены снаружи красные. Только пара хиленьких клёнов разбавляет эту кровищу своим золотишком. Промозгло. Я кутаюсь в расстёгнутое пальто, на Кире косуха без подкладки, но он игнорирует ветер. Свою электронную не достаёт, а берёт сигарету из моей пачки. Делает так, когда расстроен. — Кир, забей. — Да ну нахер, — пальцы колотит дрожь. — Нахер это всё. — Они идиоты, — даю ему прикурить. — Мудак этот Орлов. Не пойду больше на его пары. — Думаю, он не со зла. — О, совсем не со зла. В этом и вся проблема, — он начинает грызть ноготь на большом пальце. — О чём ты? — Отстойная история повторяется, — смотрит мимо меня. — Ты имеешь в виду… — я вздрагиваю, осознавая, о чём речь. Жду продолжения, делая затяжку, но оно не следует. Кира кусает нижнюю губу и тушит мыском недокуренную сигарету. Всё ещё в конверсах. Холодно в них, должно быть. Разглядывает налипшие на асфальт листья. Молчит. — Я иду домой, — наконец, собираясь с мыслями, хлопает себя по бёдрам. — Пойдём со мной! — Без Саши? — Без, — протягивает мне руку. — Кира, — я вкладываю свою ладонь в его. Холодная и чуть влажная. У Киры потрясающе изящные руки. Когда я дотрагиваюсь до них вот так, покрываюсь мурашками. — Я бы с удовольствием, но у меня ещё две пары. Жёсткие, которые нежелательно прогуливать. — Пожалуйста, — он чуть сжимает мою ладонь и смотрит этим своим взглядом из-под опущенных ресниц. Глаза у него светло-зелёные, с серебряным венчиком. Восхитительные. Хитрые как у лиса и мечтательно затуманенные как у ребенка. — Прости, я правда не могу, — сердце разрывается. — Препод лютый, за пропуски всем сулит неуды на экзамене. Кира тяжело вздыхает и отпускает мою руку. Я чувствую пустоту. — Прости меня, — я порывисто обнимаю его. Он в ответ поглаживает меня по спине. И уходит. Я наблюдаю за Кирой до тех пор, пока он не скрывается на КПП. Холодает всё больше, но я не спешу заходить внутрь. Мне не хочется садиться за парту. Мне хочется бежать за ним. Но я остаюсь стоять на месте. Щёлкаю бензиновой зажигалкой с грифоном. Её мне подарил Кира. Всё же приходится пересилить себя и пойти на пару. «Культура Древней Греции». Мифология и религия, быт, политика и философия — ещё даже не сам язык. Греческий начнётся только во втором семестре, а пока мы постепенно входим в контекст. Преподавателя зовут Иннокентий Львович. По совместительству, он наш декан. Запомнила только потому, что звучит вычурно. Почти как Илларион или Серафим. — Иннокентий Львович — очень длинно, надо придумать ему кличку, — сказала я Саше на первом занятии. — Инок? — Саша всё про своё. — Сойдёт. Аудитория, где проходят пары Инока ему под стать. Парадоксальная и фантастичная. В ней неполадки с отоплением, поэтому вечно холодно. Большая влажность из-за расположения на теневой стороне. Среди гипсовых бюстов Архимеда, Лаокоона и Сатира затесался миниатюрный Ленин. Зловеще. Как надгробные памятники. Над исцарапанной коричневой доской надпись на греческом: «Aπορρήξωμεν πάνυ τείνουσαι τὸ καλώδιον». [2] Саша влетает за минуту до начала. Бегло улыбается мне и ничего не спрашивает. Его, видимо, не интересует, как там Кира. Ну да, он же смеялся со всеми. Инок — гладко выбритый старик с квадратной челюстью. Высокий и поджарый. Выглядит добряком, но это обманчивое впечатление. У него надменная улыбка и эстетские замашки. На первом занятии он заявил нам, что мы все для него — расплывчатые лица. Призраки в океане великого эллинистического культа, который мы должны постичь, растворившись в нём. Подобные пассажи, с вариациями, он продолжает твердить при каждой нашей встрече. Если кто-нибудь ошибается при ответе, лицо Инока вытягивается, будто ему нанесли личную обиду. Он дотошно исправляет, выискивает малейшие неточности. Не отвязывается, пока всё не зазвучит, на его вкус, идеально. — Гоните в шею того профана, который станет вам рассказывать о древнегреческой религии в контексте их, так называемой, мифологии. Все эти историйки об олимпийских божках, нимфах и героях — чистой воды литература, причём вполне себе авторская. Подлинные мифоритуальные практики представлены, конечно, в мистериальной культуре. Но о ней нам известно очень и очень мало. И если кто-то заикнётся, что ему о ней известно больше — имейте в виду, что это эзотерики мелкого пошиба, а отнюдь не специалисты, — предостерегает нас Инок. — Никто вам не расскажет, что творилось в замкнутом круге посвящённых. Мистерия — тайное священнодействие, поэтому первейшая миссия его участников — затворить свои уста. Ясно. «Первое правило бойцовского клуба: никому не рассказывать о бойцовском клубе». Староста Юля в результате этого разрыва шаблона приходит в замешательство. Инок своими каверзными вопросами на каждой паре доводит её чуть не до слёз. Я не понимаю греков. Мне совсем не симпатизирует их культура. И мне безразлично, когда Инок досадует на моё нерадение. А Саша — его любимчик, поскольку всё делает правильно и говорит верно. Он греков понимает. Он, наверное, сам в глубине души грек. После пары, собирая вещи, Саша говорит мне: — Мне придётся уйти с последней — я обещал проводить Диану. — Что? — я не ожидала от него такого. — Прогуляешь? — Она расстроилась из-за сегодняшнего инцидента у Орлова, попросила поехать с ней. — Я не ослышалась? Она расстроилась? — закипаю. — Ей-то чего расстраиваться? — Ну, обидно, что сказали такое, — расплывчато объясняет он. — Даш, ты же всё понимаешь: она потенциальная победительница, а кто-то там говорит, что какой-то парень красивей неё. Любая бы обиделась на её месте. — Не «любой парень». Кира. — Кира — парень, — Саша выглядит запутавшимся. Произносит это неуверенно. — Да суть не в этом! — хочется стукнуть его, чтобы вправить мозги. — Кира — наш друг. Саша разводит руками с выражением — «и что с того?». — Ясно, — цежу я сквозь зубы. — Пока! — хватаю сумку и выхожу из аудитории. Настоящий предатель здесь не Саша, а я. Он с лёгкостью готов пропустить важный предмет, чтобы угодить Дианочке. А я не смогла этого сделать ради Киры. Позор мне. Поэтому твёрдо решаю ехать прямиком к нему. Выходя из университета, достаю телефон, чтобы набрать его, но меня отвлекают. — Нихао, — Тая возникает как из воздуха. Два задорных пучка. Куртка из светоотражающей ткани. — Уже домой? — Да! — рявкаю я агрессивнее, чем планировала. — То есть нет… — О, а ты чем-то рассержена. Хочешь поделиться? Я выслушаю, — она кидает пустую пачку Байрона в урну. Хм, по названию что ли выбирала? — Я… — на секунду задумываюсь. Если пойду сейчас к Кире и начну жаловаться ему на Сашу, он, конечно, повздыхает со мной немного, но потом всё равно его простит. В этом весь Кира. Он не бывает злым. Он отходчивый. Уступчивый. И всё переживает глубоко внутри. — Знаешь, что, да! Я хочу рассказать о том, как по-мудацки может вести себя мой лучший друг. — Ауч, это будет печальная история, — Тая наматывает прядь на палец. — У меня идея. Могу показать место силы, куда я прихожу в дни печали и тревоги. До него недалеко, а по дороге всё расскажешь. Идёт? Я киваю. Мы выдвигаемся в указанном ею направлении. Вначале мои шаги резкие и тяжёлые, я всё не могу успокоиться. Но постепенно я начинаю подстраиваться под расслабленный темп Таи. Она почти на голову ниже меня и так смешно семенит ногами. Мы сворачиваем с улицы, на которой находится наш университет, и идём по проспекту. Я рассказываю ей всё в красках, как чувствую. Излагаю не события, а скорее свои чувства. Это обида и непонимание. Злость и бессилие. Я просто в панике от того, что Саша, которого я всегда считала таким вдумчивым и обязательным, настоящим человеком слова, так легко отвернулся от нас ради какой-то девчонки, с которой знаком всего месяц. Сам Саша никогда не кичится своим благочестием. Но все эти его цитаты из Библии и нравственные установки создают впечатление, что он на пути к святости. Не может ни обмануть, ни предать, иначе придётся каяться. Или идти на компромисс с совестью. Но по всему выходит, что его совесть весьма компромиссная особа. — Мда, с друзьями и отношениями такое сплошь и рядом, — заключает Тая, когда мы приближаемся к шоссе. — Кстати, доходили до меня некоторые слухи про Диану. Не хочу звучать токсично, просто на нашем курсе её бывшая одноклассница учится. Говорит, в школе она не отличалась примерным поведением. — От неё на зубах не скрипело? — Мягко говоря. Потрепала папочке нервишки. А как в универ поступила, рьяно за ум взялась и в активистки заделалась. В общем, радикально интересы сменила. И круг общения. Жизнь с чистого листа начала. — Так и знала, что с ней муть какая-то, — надо смотреть в оба. — Может, была неприятная история в «прошлой жизни», — показывает пальцами кавычки. — Вот и ищет теперь противоположность прошлому ухажёру. — То есть её Сашина ботанистость приманила? По твоей логике. — Не знаю, — пожимает плечами Тая. Мы спускаемся в подземный переход. — Судя по твоим рассказам, Диана манипулирует Сашей, но мягко и ненавязчиво, так что он и не понимает. Знаешь, иногда тот, кто пострадал от абьюза, становится его источником. Неосознанно, на подсознательном уровне, если ты понимаешь, о чём я. — Говоришь со знанием дела. — У меня мама психологиня, — охотно делится Тая. — У неё такого добра навалом, на каждом сеансе. — И что же с этим делать? — совет от неё может быть полезен. — С этим сложно, — говорит Тая. — Обычно влюблённые в упор не видят очевидных вещей. Готовьтесь к тому, что он не станет вас слушать. Или вы поругаетесь ещё сильнее. — Блеск. Только этого не хватало, — хмыкаю я. — Раньше мы никогда не ссорились. Ни разу. А как поступили в универ — всё пошло наперекосяк. Но Саша так хотел туда. Мы с Кирой сделали это ради него. — Вы замечательные друзья, — она дотрагивается до моей руки. — Хотела бы я иметь таких же. — Спасибо, — произношу я, благодаря её не столько за комплимент, сколько вообще за то, что выслушала и пришла на помощь. Оказывается, мне не хватало этого. Разговоров с кем-то моего пола. Общение с девчонками, с тех пор как я лишилась Алины, у меня не складывается. Я смогла вырасти, не пройдя инициацию походами в женский туалет по двое. Но в этом явно присутствует какая-то непостижная для меня магия. В лицее со мной туда наведывался Кира, и то только, потому что мы использовали это место для курения. — Извини, так и не спросила: с какого ты факультета? — С вашего, — улыбается Тая, опуская глаза. — С отделения литературоведения. Я сижу позади тебя на потоковых. Там и заметила. — Вот я в танке… — становится даже стыдно за себя. Мы поднимаемся, и дневной свет на мгновение ослепляет. — Угу, такая сосредоточенная всегда, вся в себе или этих двоих счастливчиках, которые всюду с тобой таскаются. А однажды я увидела, как на лекции Орлова, ты читала книжку под партой. Я пригляделась к тексту и узнала «Повелителя мух». Хороший роман. — Да, мне тоже понравился, — я усмехаюсь. — Но не совсем в моём духе, я угадала? Не Овидий и Апулей. — Честно говоря, это вообще не моё. Я скорее предпочитаю что-нибудь из последних двух веков. — О, круть, — оживляется Тая. — И какой твой любимый книжный фандом? Я задумываюсь. В целом, мне нравятся книги, написанные мужчинами. И о мужчинах. Я — женщина и ничто женское мне не чуждо, поэтому писательниц я понимаю. Их опыт я прожить могу. Мужской — нет. Иногда я смотрю на Киру или Сашу и не представляю, что творится у них в головах. Они словно из параллельной вселенной. Слишком много мыслей? Наоборот, катастрофически мало? Что у них в приоритете? Как они ощущают себя? Эти тайны мне неведомы. Поэтому я люблю читать о мужчинах. — Я не мыслю в таких категориях, — наконец, нахожусь. — Стараюсь не зацикливаться на одном. — Реально? — она удивлена. — И ни в одном фандоме не состоишь? «Гарри Поттер», там, «Властелин колец» с «Ведьмаком? «Песнь льда и огня», может? — Неа, — мне нравятся одиночные книги. На серии не хватает терпения. К тому же, я не люблю фэнтези. — Воу, а я наоборот — та ещё отаку. Но ладно. Лучше скажи, если не любишь греческую классику, что тогда забыла на античке? — Силу воли, — не поясняю, что это значит. — Мы пришли! Вот, — Тая указывает на старинное двухэтажное здание, в подвальное помещение которого ведёт чугунная лестница. — Не бойся, там приличное место. Осторожно ступаю по ещё не просохшим после дождя ступеням. Они покрыты ржавчиной. Тая открывает передо мной вполне современную пластиковую дверь, и я захожу внутрь. «Приличное место» оказывается букинистическим магазином. Несмотря на то, что он располагается на цокольном этаже, там светло и опрятно. Стеллажи, белые и новые, набиты книгами под завязку. Литература распределена по жанрам и темам. Старые и потрёпанные издания соседствуют с почти новыми, только раз прочитанными. Я прохожусь мимо рядов, пахнущих пылью и типографской бумагой. Советские многотомные собрания сочинений. Детективы и триллеры с яркими обложками из девяностых. Современная проза в мягких переплётах. Всё, что душе угодно. Вале бы понравилось. — Здесь очень дёшево, — вводит в курс дела Тая. — Можно найти настоящие жемчужины за бесценок. Раньше, когда я себя плохо чувствовала, я приходила сюда, проводила, бродя между полками, пару часов, гадала по страницам, успокаивалась и уходила со стопкой приобретений. Теперь редко так делаю. К сожалению, на моей специальности читать ради удовольствия — непозволительная роскошь. Теперь забегаю сюда, чтобы закупиться по спискам, которые дают преподы. Понимающе улыбаюсь. Медленно проводя кончиками пальцев по корешкам, будто вновь обретаю душевное равновесие. Я предпочитаю чтение любому развлечению. В книгах можно прятаться от одиночества своей жизни. Проживать чужие истории, превращая их в свою. Раньше я поглощала книги одну за другой. Каждый день. Без перерыва. У меня не было другого досуга, пока я не подружилась с Кирой. Но я давно уже отвыкла от бумажных экземпляров. Когда книжный шкаф в моей комнате переполнился, родители подарили мне электронную книгу. Бездонная и безразмерная библиотека — всё, о чём я могла мечтать. До сих пор таскаю свою старенькую читалку с собой. И выбираю только те сумки, в которые она поместится. Но оказавшись в этом тихом магазинчике, куда не доносился шум колёс от проезжающих мимо машин, ощущаю острую потребность прибрести что-нибудь в бумаге. Денег с собой у меня не слишком много, но на пару вещей точно хватит, раз Тая считает их дешевыми. Кроме нас в магазине пара человек, внимательно изучающих содержимое полки «новинки». Тая скрывается за стеллажом. Я набредаю на отдел «поэзия». Никогда не любила и не понимала её. Особенно древнюю. Я так и не продралась сквозь «Одиссею» и «Энеиду», от которых Саша в восторге. У него вся стена в комнате увешана страницами из этих произведений. А мне греки с римлянами поперёк горла. Глупая Даша, теперь изучаешь их на оценку. Выбираю книгу по обложке: рука тянется к чёрной, с золотой головой женщины, украшенной алым цветком. «Цветы зла». Что ж, погадаю тоже. Несмотря на то, что не верю в мистику. Открываю первую попавшуюся страницу. «И все ж сильней всего отрава глаз зеленых, твоих отрава глаз, где, странно искажен, мой дух дрожал не раз». [3] Так патетично, но рождает знакомые образы. Хочется прочистить горло. Пролистываю несколько страниц. Там всё в таком духе. Возвращаю книгу на полку. Ищу Таю. Она семенит мне навстречу с тремя книгами в руках. Разглядываю авторов: Пропп, Мелетинский и Кавелти. Что-то специальное. Кивает в сторону, указывая на кассу. Подхожу туда. Продавца не видно — он уткнулся в комикс. Читаю название на обложке «Ночи полной луны». — Это про оборотней? — спрашиваю я. — Про вампиров, — отвечает кассир, высовываясь из-за страниц. У него азиатский разрез глаз. Волосы собраны в пучок. На левой брови выбрита полоска. Щетина угрожает в скором времени перерасти в бороду. Рубашка в зелёно-чёрную клетку. Он старше нас на несколько лет. Напоминает самурая. — Тогда возьму такой же, — Кира обожает вампиров. И комиксы нравятся ему намного больше книг. Подарю, чтобы загладить вину. — Окей, — парень поднимается. Он примерно одного роста с Сашей. Достаёт экземпляр комикса с полки позади себя. — Сто восемьдесят рублей. — О, намасте, Тай. — Хай! — она явно рада его видеть. — Мир, ты ещё не познакомился с Дашей? Мы вместе учимся. Прошу любить. — Приятно, — он пожимает мою руку, когда я протягиваю ему деньги. — А, да, мне тоже, — немного теряюсь я. Мне нечасто приходится иметь дело с парнями. Кира и Саша не в счёт. — У вас когда-нибудь появится Веселовский? — спрашивает Тая. — Это просто какой-то кошмар, я с пятого сентября за ним гоняюсь — и ничего. А у меня, между прочим, по нему задание. — На следующей неделе будет привоз, — отвечает он, пробивая её книги. — Заходите. — Обязательно, — угрожает она. — И тебе не поздоровится, если я снова уйду без моего Веселовского. Покеда! — До встречи, — загадочный «Мир» кивает нам. Я слегка удивлена степенью панибратства, которую она демонстрирует. Выглядит так, словно она вообще не комплексует и для неё ничего не стоит заговорить первой с кем угодно. Поэтому, когда мы с моей новой знакомой выходим, я как бы невзначай замечаю: — А вы друг друга, кажется, хорошо знаете. Давно знакомы? — Пф, почти всю жизнь, — я вскидываю брови в ответ на её слова. — Этот магазин держит мой дядя, а Мирас — племянник его жены. Он тут со старших классов школы подрабатывает, — тогда понятно. — Ну что, стало легче? — осведомляется Тая, останавливаясь напротив меня. — Хоть чуть-чуть? — Да, действительно стало, — я говорю искренне. — Спасибо. — Я рада, что смогла помочь, — у неё на щеках намечаются ямочки. — Обращайся. — Мне пора, — я верчу в руках комикс. — Нужно тоже оказать кое-кому срочную помощь.