И теперь от гнетущей тоски ты ищешь в звездной ночи ветер нового счастья, ветер новой любви
— Вот наша обитель, Илья Евгеньевич. Шлепнув по пожелтевшей от времени клавише выключателя, Маргарита Ивановна сухо улыбнулась. Лампы под потолком затрещали, перемигиваясь между собой — кто быстрее врубится, и живо вспыхнули белым светом. Мерный треск тут же разрезал тишину приемного кабинета, Илья хмыкнул. Деревянный стол с сильным духом советского наследия, такого же рода зеленая настольная лампа, календарь за дветыщпятый с выцветшими котятами, который прикрывал ползущую по штукатурке трещинку, и жесткая кушетка, обтянутая оранжевой прорезиненной клеенкой. После центральной областной, пережившей за последние десять лет два капремонта, консервация давно ушедшей эпохи в местной санчасти несколько удивляла. Если это и обитель, то наверное зла. По-другому назвать кабинет с облупившейся деревянной рамой и сантиметровыми щелями он не мог. Апрель не радовал прям таким уж теплом, а котельная со дня на день отрубит батареи, Илья видел об этом объявление на дверях общежития. Но, несмотря на совковость, в кабинете было чисто и даже уютно. Над окном от задувшего с двери сквозняка колыхалась белая занавеска, задевая разросшееся на подоконнике алоэ. Илья довольно покивал головой и повернулся к Маргарите Ивановне, заметив в ее взгляде легкую настороженность. — Не городские условия, конечно, но порядок держим, — продолжила медсестра, сцепив перед собой пухлые руки. — Второй этаж, вот, прошлым летом полностью обновили, даст Бог и до первого руки дойдут. Да ладно руки, главное, чтоб бюджет выделенный дошел! Третьяков прекрасно знал, как деньжата по пути от министерства до отделения распиливаются, поэтому с сомнением промычал в ответ. Но кто знает, все же санчасть спонсировалась ведомством, а не здравоохранением. Вдруг здесь у людей совести побольше? — А это что за дверь? — Процедурная, — обернулась Маргарита Ивановна, и ее крупные янтарные серьги слегка покачнулись. — Выходит сюда и в коридор. — Прям с кабинетом сообщается, надо же. Удобно, — улыбнулся Илья, и Маргарита Ивановна горделиво расправила плечи. Удивить нового доктора было приятно. Илья сунул нос в процедурную, но чего-то принципиально нового или откровенно старого для себя не нашел. Белый шкафчик с лекарствами, небольшой стол для заполнения документации, холодильник, раковина, еще одна кушетка с оранжевой клеенкой и длинная кварцевая лампа под потолком. Одетая в голубенький кафель процедурная оставила Третьякова равнодушным, хотя ему все еще ужасно нравилось, что вход в нее имеется и через кабинет. Он такое видел только в старом травмпункте, новые больницы смежными переходами не баловали. А зря, очень экономило время, если требовалось туда зайти, и ограждало от лишней встречи с освирепевшими в ожидании своего приема пациентами. — Вы говорили, второй этаж отремонтировали. Покажете? Илья открыто улыбнулся, и Маргарита Ивановна, вдохновленная желанием впечатлить нового доктора еще сильнее, важно прошагала вперед. Стук ее невысоких каблуков эхом отражался от светлых стен пустого коридора. Илья на мгновение представил, как скоро около дверей кабинета столпятся сотрудники базы для планового ежегодного осмотра. По заверениям Маргариты Ивановны им предстояло пропустить через себя более пятиста-шестиста человек, и то она все еще затруднялась в подсчетах, хотя работала здесь добрых пятнадцать лет. Из города по такому случаю выпишут флюоромобиль и сошлют в ссылку на несколько дней узких специалистов. Илье же предстояло выплясывать и за хирурга, и за терапевта. Жопная чуйка подсказывала, что стоит подготовить с собой в термосе кофейку. Вряд ли в дни медосмотра с ним случится полноценный обеденный перерыв, Илья в медицине восемь лет, он знает про завалы все и даже больше. Поднявшись на второй этаж, Третьяков будто попал в другое измерение. Выкрашенные в персиковый ровные стены, широкие пластиковые окна, даже запах краски и свежего ремонта еще не до конца выветрился. Маргарита Ивановна победно улыбнулась и повела Илью дальше. — Палаты, перевязочная, процедурная и малая операционная вон там, в конце коридора, — махнула в даль женщина. — Богато для санчасти, — присвистнул Илья. — Да мы тут и за санчасть, и за больницу, и за маму-папу-дядю-кошку. Чего только не приключалось, Илья Евгеньевич, — дернула она плечами. — Архаровцы же наши упертые! В город ложиться не хотим, мол, работа не ждет, а нам с ними выкручивайся. Кто пару дней полежит и в бой, а кого неделю капаем. Вот увидите. — Жду и боюсь, — усмехнулся Илья. В малую операционную он решил заглянуть позже. Маргарита Ивановна, относившаяся к нему поначалу настороженно, неожиданно потеплела и разговорилась, упускать момент налаживания контакта с будущей коллегой не хотелось. В конце концов, чего он там в этих операционных не видел? Остеосинтезом заниматься тут явно не грозило, максимум глубокую рану зашить, для чего в крайнем случае сгодится и процедурная, хотя санэпидем за подобное использование помещения не по назначению дал бы Илье мощнейших пиздов. Пока Маргарита Ивановна вещала про остальной небольшой, но дружный коллектив санчасти, они успели дойти до административного корпуса, где и распрощались. Заскочив к кадровикам и чирканув недостающие подписи в нужных бумажках, он плотнее закутался в свою утепленную джинсовку, затянул капюшон и потопал к общаге. База находилась в двадцати километрах от города, ближе только то ли село, то ли что-то садово-огородное, где был свой магазинчик. Илья поставил мысленную галочку, куда он скорее всего будет кататься за сигаретами и кофе, если стратегические запасы начнут пустеть раньше выходного выезда в цивилизацию. Голые деревья со слабым намеком на почки тянулись к ясному апрельскому небу, солнце бликовало на металлической крыше общежития, пуская зайцев в соседние здания. Если не брать в расчет первый этаж санчасти, во всем остальном база была замечательной (по мнению Маргариты Ивановны). Стадион, почти как для олимпийских игр (по мнению Маргариты Ивановны); свой концертный зал, где по вторникам и субботам показывали фильмы не хуже, чем в кинотеатрах (по мнению Маргариты Ивановны); уютнейшая столовая с первоклассными борщами и пирожками (по мнению Маргариты Ивановны); женихи и невесты на любой вкус и цвет (по авторитетному мнению Маргариты Ивановны). Илья над последним вежливо поулыбался, но мысленно открещивался, как мог. Спасибо, плавали, знаем. Больше с пациентами шашни не крутим, Илья до сих пор с щемящей тоской вспоминал Веру и преисполнялся острым желанием держать целибат до старости, хотя Серега говорил, что продержится он до первого плечистого летчика или обворожительной кадровички. Было немного обидно, потому что Серега, как правило, оказывался отвратительно прав почти во всем. Не брал бабку с переломом шейки бедра на операцию, потому что «не, Евгенич, она фибрильнуть может», и потом эта бабка давала под тахикардию в двести ударов. Не подмигивал очаровательным пациенткам и остерегал от этого Илью, потому что «сегодня она улыбается, а завтра пишет жалобу за домогательства, хотя сама совала ладошку в трусы, понял?». Говорил, что они с Верой разные, и скоро ей надоест пропадающий на дежурствах мужик, который, ко всему прочему, в компании ее друзей не может придержать свою душноту и не выставлять убеждения фитоняшек, как абсолютные бредни. Что Вера хорошая, но она из другой плоскости, их с Ильей миры разные и пересеклись абсолютно случайно. Притянулись из-за внешней привлекательности и любви к новым ощущениям, но чего-то большего за этим не стояло. Жаль, Третьяков в очередной раз обманулся, погнался за возможностью наконец кого-то любить, а не отгонять одиночество флиртом без продолжения. Да, Серега почти всегда оказывался прав, поэтому Илья и послушался его совета «сменить обстановку». Возможно, он имел в виду отпуск, потому что когда Третьяков написал заявление на увольнение, а после сообщил, что уматывает в соседний город, а точнее даже не в город, а на базу лесных пожарных рядом с ним, знатно охуел. Ну, а что? Знакомый ему рассказал о пустующей там должности врача, а Илью с его первой категорией, корочкой хирурга и внушительным послужным списком заграбастали с распростертыми объятиями. Зарплата чуть меньше, конечно, но зато проживание бесплатно. Чем не рай для бюджетника без собственной квартиры? Илья со скрипом открыл тяжелую дверь общежития, бросил усталый взгляд на свои две спортивные сумки и рюкзак, оставленные на лавочке, и постучался в комнатку комендантши. В ответ тишина. Он набрал еще раз по вывешенному на двери номеру, попинал завалявшийся невесть откуда камешек по коричневой плитке, отсчитал четыре долгих гудка и сбросил. Ну вот за что ему это? Он три с половиной часа добирался сюда груженый словно вол, замерз, устал, мечтал вытянуть затекшие ноги на кровати и подремать хотя бы полчасика. Когда он звонил комендантше в прошлый раз, она сказала, что придет не раньше двенадцати, а сейчас уже без десяти два. После еще двух звонков, Третьяков почти смирился со своей участью спать на скамейке возле главного входа, но на его счастье тяжелая дверь вновь скрипнула. Сухая женщина с суровым лицом одним своим колючим взглядом притушила в Илье все возмущения по поводу долгого ожидания. Возможно, именно такой человек тут и нужен, чтобы очумевшие и оторванные от воли сотрудники не устраивали здесь вертеп. Третьяков помнил свою универскую общагу, где пока ты перед сном чистил зубы рядом в душевой кто-то мог смачно ебаться, а их подбухивающей комендантше было на это абсолютно плевать. Возможно, не стоило сравнивать спермотоксикозных студентиков, вырвавшихся из-под мамкиной юбки, и взрослых зрелых людей, но Илье еще только предстояло узнать, как тут обстоят дела с дисциплиной и субординацией. — Что же вы, гражданин Третьяков, написали заявление на предоставление вам временного жилья? В городе условия намного лучше, — недовольно прочеканила комендантша, подхватывая из своей комнатки связку ключей. О, этот чудесный канцелярский унижающе-язвительный тон! Кажется, Илья с ним не сталкивался целую вечность, даже успел соскучиться. — А что? Все комнаты заняты? Ну, я не гордый, можете кинуть мне матрас у входа, все равно уже здесь пригрелся, пока вас ждал, — вскинул брови Илья и вопросительно глянул на комендантшу. Кажется, на двери было написано, что ее зовут то ли Мария Владимировна, то ли Мария Вальдемаровна. Последнее подходило больше. — Комнаты есть, но подселить не к кому, чтоб вы спокойно жили. В виду вашего, кхм, особого статуса. А начиналось так красиво! Илья уже думал, что нашел своего нового заклятого врага, но Мария Вальдемаровна (или Владимировна), смотрела на него устало и даже немного с жалостью. Вот чего Третьяков не любил, так это подобного внимания к своему «статусу». Да, мужчина-омега редкость, но не какое-то несчастье или проклятие, чтоб на него так пялили. — Ой, ну мне тогда с моим статусом на матрасе у входа никак нельзя! — надул губки Илья и наигранно покачал головой, впрочем, сразу посерьезнев. — Мария Владимировна… — Вальдемаровна. «Нихуясе, — подумал Илья. — Не ошибся, значит» — Мария Вальдемаровна, — продолжил он так же серьезно. — Я приехал сюда работать, к своим обязанностям приступаю уже послезавтра и дел, не поверите, поле непаханое. Мне обещали комнату. Просто дайте ночь поспать, селите к кому угодно. А если мест и вправду нет, то решим этот вопрос с начальством, но завтра. Комендантша окинула его нечитаемым взглядом и хмыкнула, поправляя свое старенькое пальто. — Без истерик, гражданин Третьяков. Поселим вас. Берите вещи, провожу. Это была попытка в срач ради срача? Зачем пугать отсутствием свободных комнат, если по итогу все равно есть, куда Илью поселить? Правильно Серега говорит — в дурку попадают только те, кто плохо шифруется. Вальдемаровна вон, даже комендантшей работает, хотя по ней смирительная рубашка плачет, Илья уверен. Нужно при удобном случае ей клизму сифонную прописать, чтоб точно все говно вышло. А то откуда ж его столько в человеке? Мысленно развлекая себя изощренным планом мести, который Илья осуществлять все равно не собирался, они дошли до комнаты. Комендантша вручила ключи, сообщила, где находится душевая, сухо пробежалась по правилам и велела зайти в понедельник расписаться в учетных журналах. Третьяков еще полминуты стоял и глупо пялился на ключи. И все? Вот так просто? А разговоров-то… Комната была угловой, маленькой, но вполне себе обычной. Отштукатуренные стены, дощатый пол, выкрашенный наверняка в несколько слоев красно-коричневой краски, стеганный половичок, желтые шторы, держащиеся вместо крючков на скрепках и кровать с натянутой металлической сеткой и свернутым в рулон матрасом. Для места, чтобы прийти, переночевать и тихо подрочить в одиночестве — более чем достаточно. Илья скинул сумки, раскрутил матрас и наконец лег, закинув руки за голову. Весеннее солнце затапливало собой комнату, делая в ней все выцветшим и тусклым. Третьяков подумал, что стоит раздобыть шторы поплотнее, а то в летний зной придется занавешивать окно одеялом, чтоб его убежище не превратилось в Ташкент. За окном птицы пели своими журчащими голосами, снег весь давным-давно потаял, отчего среди жухлой прошлогодней травы уже кое-где настойчиво пробивалась молодая и зеленая. Илья вдруг и себя таким же почувствовал — молодым и зеленым. Будто ему снова восемнадцать, позади надоевшая школа, а впереди новое, завораживающее и неизведанное. Искрящаяся радость от долгожданных перемен была сильно тише, чем тогда, но Илья уже очень давно не ощущал подобного. Будто ты наконец оказался в нужном месте. То ли Маргарита Ивановна его так зарядила, то ли дух постсоветской медицины в санчасти напоминал о любимом дедушке, то ли окружающий базу лес напоминал о детстве в деревне. Вдали от города и привычных условий поднадоевшей больницы Илья чувствовал себя по-другому, это факт, но он еще даже не приступил к работе, поэтому рано делать какие-то выводы. Хирург однажды, хирург навсегда. Может через пару-тройку месяцев он взвоет от тоски по оперблоку и побежит обратно в стационар, роняя тапки, кто знает? Илья порылся в сумках и с ужасом осознал, что не взял постельного белья. Часть вещей он оставил у Сереги, тащить вообще все с собой на базу было идиотизмом (и вредно для спины), а когда собирался даже не додумался захватить с собой какую-нибудь простынку с наволочкой. Идти и просить что-то у комендантши не хотелось, поэтому Илья решил позвонить Маргарите Ивановне — если в санчасти есть палаты, значит и постельное на койки тоже должно иметься. Никто же не обидится, если бедный товарищ доктор одолжит один комплектик? Но, увы, в санчасти пока ничего не было, еще не успели после закрытия на зимовку перетащить белье со склада. Но Маргарита Ивановна обещала завтра что-нибудь придумать, и на этом спасибо. Скинув кеды под кровать, Илья свернулся на голом матрасе, не снимая джинсовки. От подушки пахло пылью, нос щекотало торчащее из нее перышко. Уборку бы затеять, но Третьяков так устал от долгой дороги с сумками наперевес, что решительно забил большой и толстый на все. На слой пыли у подоконника, на криво подвешенные шторы и в особенности на матрас без простыни.***
Знакомство с остальным коллективом санчасти вышло… плодотворным. Фельдшер Сан Саныч, худощавый и с длинными паучьими пальцами, очень бойко подливал новоявленному коллеге клюковку — настойку собственного производства. Говорил мало, сухо и вообще по большей части молчал, слушая рассказы молодого доктора, которого иногда перебивала Маргарита Ивановна. За неимением рюмок, пили из граненых стаканов, и когда Илья опрокидывал налитое в себя, Сан Саныч смотрел прям на него, ожидая реакции. Третьякова немного пугали чужие внимательные бледно-голубые глаза, но стоило лишь раз похвалить клюковку и сказать «шикарная вещь», на немолодом лице фельдшера появилась доброжелательная мягкость. Маргарита Ивановна, которая сидела с ними больше за компанию, чем реально выпивала, шутливо ругалась на Саныча, что тот «упьет» их единственного доктора и кранты им всем на медосмотре. К слову, Илья раз пять поблагодарил ее и даже попробовал поцеловать руку, когда был сильно в кондиции, за принесенные ему три комплекта постельного белья. Маргарита Ивановна жила в поселке недалеко от базы, поэтому снабдила Третьякова простынками и наволочками от души. Сказала, что безвозвратно и безвозмездно, у нее этого добра полно. После ночи под колючим одеялом на полосатом матрасе, хлопковые комплекты в трогательный голубой цветочек впечатлили Илью до глубины души. В процессе посиделок Илья узнал, что санчасть без доктора жила уже несколько лет, а все важные решения ложились на хоть и крепкие, но уже давно уставшие плечи Сан Саныча. Начальником у них числился врач из ближайшей городской больницы, но он, по словам Маргариты Ивановны, был настолько стареньким, что приезжал раз в месяц, сводил основную документацию, подписывал отчеты и на этом все. Ни тебе приемов, ни осмотров, ни уж тем более дежурств. Ближе к лету, когда возобновлялась деятельность учебного центра и на базу стекался молодняк, в санчасти работала еще одна медсестра Наташенька. — Мы с ней меняемся, а иногда вдвоем сразу работаем, — вздохнула Маргарита Ивановна. — Только она с дочкой приезжает, Илья Евгеньевич. Вы уж за это на нее не ругайтесь. Муж погиб, одна осталась, бабушек-дедушек нет. Бедная Наташенька! Все сама тянет! Илья на такое даже и не думал ругаться, потому что когда мама уезжала в долгие командировки, деду приходилось брать его с собой на работу. Каждая медсестра знала в лицо внука Ефим Палыча. Его угощали конфетками и поили чаем, если дед задерживался подолгу в операционной. Счастливое и беззаботное время, которое наверняка и предопределило дальнейшую судьбу Ильи. Игры с бинтованием плюшевого мишки бесследно не проходят. Разошлись уже в темноте. Сан Саныч клялся, что после его клюковки не то, что голова болеть не будет, а даже сушняка не возникнет. Третьяков очень хотел в это верить, потому как сидеть в первый же день медосмотра с раскалывающейся башкой и желанием выпить кувшин воды его не прельщало. Саныч оказался прав, Илья проснулся абсолютно бодрым и свежим, но, увы, проебал будильник. Даже два. Не то чтобы он прям опаздывал, но и не успевал прийти пораньше, как хотел. Благо додумался халат с хирургичкой заранее повесить в шкафчике кабинета, поэтому от самого Ильи сейчас требовалось просто умыться, впрыгнуть в толстовку и кеды, а затем бодрым шагом дойти до санчасти. На улице пока еще холодный утренний ветерок покачивал голые ветки, Третьяков решил не геройствовать и подхватил со спинки стула джинсовку. Уныло оглядев на прощание комнату, пребывающую в хаосе под названием «новоселье», он выскочил из общаги и затопал к своей новой обители. В наушниках Васильев певуче чеканил «шли красавицы на тройку, шли рабочие на стройку», Илья в такт перешагивал через лужи от прошедшего ночью дождя и с сожалением думал о том, что не успел с утра заглянуть в курилку. Придется теперь ждать до обеда. Ну и ладно, он все равно хотел бросать, чем не повод? Илья толкнул входную дверь, но открылась она не сразу, будто уперлась в стенку. Стенкой оказался высоченный кудрявый парень, глянувший на прошмыгнувшего в коридор санчасти Илью немного испуганно. Хули испугался? Двери открывшейся? Ну так нечего ее подпирать, у окошка лучше стой. Но потом Третьяков понял всю трагедию ситуации. Парень стоял у двери не потому, что не отличался умом и сообразительностью, а потому что больше встать ему было негде. Зря он в курилку не заглянул, затянуться никотиновым дымом теперь хотелось со страшной силой. Целый коридор высоких (во всяком случае, выше самого Ильи точно!), плечистых, накаченных или наоборот жилистых, но все равно крепких мужиков. И по большей части альф. Илья нахмурился, глянул часы. Без пяти минут, а прием начинается в восемь. То ли они все такие пунктуальные и решили явиться скопом пораньше, то ли их начальство неправильно сориентировало по времени. Идти до кабинета под прицелом нескольких десятков любопытных взглядов было странно, у Ильи от внутреннего шока лицо застыло в каменном выражении. Он ужиком протискивался между этих черноморских богатырей и мысленно просил у Господа Бога сил пережить грядущий день. — Из технического, что ли? — тихонько кто-то шептал со стороны, но Илья все равно слышал. — А они разве не после обеда медкомиссию проходят? — Это если еще мы успеем до обеда. — Бляха, сегодня борщец будет, не проебать бы! Голова немного пошла кругом. Илья привык, что если к нему и выстраивается такая большая очередь, то больше походящая на сходку пенсионного фонда. Что поделать, у пожилых переломы случались часто, косточки хрупкие. Не, бывали на приеме и спортсмены, чей рельеф мышц просто загляденье. Но тут сейчас хоть всех подряд веди в анатомичку к первокурсникам показывать, где находится мускулюс пекторалис майор. — Эй, пацан, — пробасили сзади не очень-то вежливо. Илья замер у двери своего кабинета и обернулся, стягивая с головы капюшон. Он, конечно, знал, что в своей толстовке и джинсовке выглядит на все сладкие шестнадцать, но именно для этого ходил к турникам и носил усы. Порой из-за них его могли спутать с бетой, что иногда даже играло на руку, но вот спутать с пацаном мог только слепой. Стоит этого товарища направить к окулисту, а то вдруг миопия высокой степени и прыгать с парашютом ему противопоказано? Третьяков вопросительно изогнул бровь и недовольно кивнул, мол, что надо? — Тут вообще-то очередь, — так же пробасил мужик с дутыми бицепсами и каким-то по-деревенски простым лицом. — Да? Пока не сказал, не заметил, — деланно удивился Илья и решил подлить масла в огонь: — мне только спросить. — Тут всем только спросить, — оскорбленно нахмурился мужик, явно посчитав, что его приняли за тупого. — И вообще-то доктора нет на месте. — Ну тогда ждите, сейчас появится, — с веселой ухмылкой кинул Илья, открывая ключом кабинет и скрываясь в нем. Снаружи кто-то недовольно забубнил, а кто-то по-конски заржал «ну ты и дуб, Зотов». Илья распахнул дверцы шкафа, кинул на плечики джинсовку, стянул через голову толстовку, чем ужасно взлохматил и без того беспокойные волосы, и в темпе вальса облачился в хирургичку. Халат накинул сверху для солидности и если вдруг от окна все же будет поддувать. Маргарита Ивановна вошла в кабинет через процедурную, сгрузив на стол целую кипу карт, и приветственно улыбнулась. — Ой, голубчик мой, вы уже здесь! — Илья от ласкового «голубчик» расплылся, совсем позабыв, как только что его обозвали пацаном. — А я, представляете, дура старая, ключи от кабинета дома оставила. Хорошо, что от процедурной в сестринской храню, а то до вашего прихода и не зашла бы! — Позвонили б мне, я бы пораньше пришел и открыл. Да-да, пизди больше, Илья Евгенич, ты будильник не услышал, какой тебе звонить? Но чувство вежливости и искренней благодарности к этой медсестре за все хорошее, что она успела для него сделать в последние два дня, требовало обозначить свою готовность прийти на помощь в любое время дня и ночи. — Да ну, будить вас ни свет, ни заря? Успеется еще, — махнула она рукой и присела за свой стол напротив. — Из города уже приехали? — уточнил про других докторов Илья, доставая из рюкзака фонендоскоп и любимую ручку. — Да, только флюшка задерживается. К девяти будет, — фыркнула недовольно Маргарита Ивановна и глянула на часы. — Ох, восемь уже. Звать по одному? Она кивнула в сторону закрытой двери, из-за который глухо доносился шум от столпившихся в коридоре людей. — Это пожарные? — Они самые. Мы с них всегда начинаем, потому что допуск к работе строже. Вдруг чегось не так, чтоб было время в городе дообследование пройти, — кивнула медсестра, и крупно подкрученные короткие каштановые локоны слегка покачнулись в такт, как и янтарные серьги. — Звать их? — Сам, все равно стою, — частично соврал Илья. С одной стороны, ему действительно было не сложно позвать. Маргарита Ивановна уже не молодая девочка, ей скакать по кабинету туда-сюда не в пример тяжелее, чем тому же Илье. А у него, между прочим, тридцатка на носу и спина побаливает. Но все же главная причина, по которой Илья хотел позвать в кабинет первого из их посетителей, была следующая. Он уверенно распахнул дверь, от чего полы белого халата взметнулись в стороны, окинул оценивающим взглядом всех присутствующих и глухо хмыкнул. Стоявший напротив двери тот самый мужик с деревенским выражением лица глупо проморгался, пялясь на Третьякова во все глаза. — Ну вот, теперь доктор на месте, — равнодушно протянул Илья. — Заходим по одному в порядке очереди, лишнего шума не создаем. Флюорографию делаем после девяти, мобиль подъедет к санчасти. Все поняли? Отлично. Илья ушел обратно в кабинет, лишь слегка прикрывая за собой дверь. Про шум товарищи пожарные поняли по-своему, потому как тут же громким шепотом заспорили, кто должен заходить первым. — Начинается, — вздохнул Илья, садясь за стол и одергивая рукава халата. — Цирк с конями. — Просто кони, без цирка, — с нежной любовью проговорила Маргарита Ивановна, будто все спорящие в коридоре мужики были ее родными сынишками, которых она была не прочь пожурить. — До обеда, боюсь, не управимся. — Ой, Маргарита Ивановна, надо управиться. В столовой сегодня борщец, не дай Бог пропустим! Мне после вчерашней клюковки суп очень нужен… Медсестра весело рассмеялась, сложив руки под грудью. В кабинет зашла первая жертва медосмотра, вежливо кивнув в приветствии. — Садитесь на стул, раздевайтесь по пояс, — скомандовал Илья, доставая припрятанную в ящике стола свою печать, и оглядел предоставленный руководством список сотрудников, которые должны явиться на осмотр. — Имя, фамилия, — спросила Маргарита Ивановна, заполняя шапку диспансерного листа. В ответ тишина, Илья оторвал взгляд от списка и уставился на затормозившего пожарного. Кажется, именно его Третьяков пихнул входной дверью. Надо же, пока все там срались, кто идет первый, этот взял и пролез, хотя в конце стоял. Парень глупо смотрел на Илью, будто вопроса и не слышал вовсе. — Имя, фамилия. Или в молчанку играем? — без напора спросил Третьяков, подперев щеку кулаком. Парень тут же встрепенулся, тряхнув кудрявой башкой. — Шустов Максим Николаевич. Маргарита Ивановна выцепила из стопки карт нужную и передала ее Илье. — Максим Николаевич, по пояс раздеваемся. Не задерживаем коллег, — шумного вздоха сдержать не получилось. Если все так будут дальше тупить, то Илья свихнется. Еще и покурить не успел, сука. Изнутри от этого всего бил легкий нервяк, да и к тому же Третьяков боялся с непривычки запутаться в дурацких бумажках, но Маргарита Ивановна обещала непременно выручить и все подсказать. Максим Николаевич запоздало кивнул, и принялся стягивать форменную желтую куртку, а затем и серую футболку. За окном разливался солнцем апрель, настенные часы мерно тикали, перемешиваясь с шуршанием бумаг и треском ламп. Маргарита Ивановна пухлыми пальцами перебирала бланки для анализов, очень тихо мурлыча под нос незамысловатый мотивчик. Илья взял в руки фонендоскоп и приложил холодную мембрану к подтянутой груди пожарного. Тот слабо дернулся и покрылся мелкими мурашками, Третьяков не обратил на это должного внимания. Пульс показался слегка учащенным, хотя для его роста и телосложения — вполне себе вариант нормы. Попробуй перегнать всю кровь по такой крепкой каланче, еще как застучишь! С этого и начался первый рабочий день нового врача санчасти базы авиалесоохраны.