В журналах, в кино, среди друзей и в день, когда нашла, с ума сошла
Очень наивно было полагать, что осмотр плечистых и сильных пожарных будет самым главным злом. Желающих поперемигиваться с новым доктором оказалось на самом деле не так уж и много, хотя некоторых приходилось осекать довольно жестко. Например — пообещать взять мазок на гонорею. У каждого, кто хоть раз прошел через это ковыряние палкой в письке, вся тяга к глупым комплиментам про усы и сальным шуточкам испарялась моментально. Уж слишком далек был Илья от конвенциального образа робкого и мягкого омеги, чтобы пропускать такое мимо, хотя никогда не стеснялся пользоваться своим статусом. Третьяков мог мастерски хлопать длинными ресницами и глупо улыбаться, когда на парах в универе какой-нибудь препод просил «двух-трех мальчиков из группы» переносить столы (а он хоть и мальчик, но омега, ему еще рожать, так что никаких тяжестей!), и в этот же день с уверенностью тяжелоатлета перекидывать из скорой в приемник почти оттопырившегося алкаша весом в девяносто-сто килограмм. Возможно, именно из-за этого юношеского геройства спина теперь и побаливала, но да черт с ним. Хлопать ресницами и мягко улыбаться перед лезущими с тупыми подкатами мужиками, а-ля «звонили из рая и сказали, что от них сбежал самый красивый ангел, но я тебя не выдал», было неэффективно и как-то беспонтово. А вот пугать мазком на гонорею или, упаси Господь, направлением к проктологу (ведь всем известно, порядочный альфа никому не даст залезть себе в жопу!) у Ильи получалось весьма действенно. Чем было пугать болтливых бухгалтерш, которые говорили весело и доброжелательно, но смотрели так же плотоядно, как гепард на антилопу? А девчонок из диспетчерской? Поварих? Для кого-то Илья действительно был просто врачом, выполнявшим свою работу, а для кого-то «ой, доктор, как щекотно и приятно!», «а вот здесь послушайте меня!» и «обязательно еще к вам зайду!». Последнее звучало не как кокетливое обещание, а как натуральная угроза заебать бедного Илью своими визитами. Тех же пожарных хотя бы можно было отбрить без всяких расшаркиваний, а когда к тебе вежливо, со всей душой, пускай и с корыстными целями — вот как отказывать? Конечно Илья отвечал «заходите, коль что-то случится», на что Маргарита Ивановна сочувственно поглядывала из-за своего стола. — Ох, миндальничаете вы с ними, — качала головой медсестра, разбирая карты после очередного дня медосмотра. Солнце катилось по своей дуге вниз, на улице становилось холоднее. Если днем Илья мог позволить себе доскочить до курилки возле общаги прям в халате, то сейчас уже стоило менять его на джинсовку. Бронхит та еще сука, Третьяков не мальчик, чтобы переносить температуру и бьющий кашель на ногах, как бывало в студенческие годы. — Я слишком слаб перед женским очарованием, — хмыкнул Илья, скучающе оглядывая сложенную для него Маргаритой Ивановной стопку, которую еще предстояло заполнить. — Да и будто бы им много от меня нужно? Немного внимания и доброе слово. И Лукина из бухгалтерии уже согласна записаться к флебологу, а не лечить варикоз подорожником. Вы видели эти узелки? А отеки? Илья в приемнике всякого насмотрелся, чтобы не полениться обратить чужое внимание на собственное здоровье, пока не поздно. — Из вас это «доброе слово» потом выпьет все соки. Я что, наших баб не знаю? — Как говорил Тюльп: «Сгорая сам, свети другим», — высокопарно изрек Третьяков, вскинув указательный палец. — А разве не Гиппократ? — задумалась Маргарита Ивановна, заканчивая с картами. — Гиппократ говорил не лечить бесплатно. — Ну все, теперь без шоколадки сюда никого не пустим! Сначала оплата, а потом помощь, — хохотнула медсестра. — И умрем мы с вами тогда от гипергликемической комы, — вздохнул Илья, подтаскивая к себе внушительную стопку на заполнение. — Давайте лучше уж консервацией брать. — И то верно. В прошлом году нас девчонки с кухни такими засоленными огурчиками угощали, м-м! Даже теплые хрустели, пальчики оближешь. В животе глухо заурчало. Илья был бы не против, если бы сейчас кто-то воспылавший к нему благодарностью принес закатанных помидоров, а лучше бы сразу пюрешку на сливочном масле и парную котлетку. Мысли о прекрасном не прибавляли работоспособности и не сокращали количество незаполненных карт, поэтому, наступив на горло своим мечтам, Третьяков вернулся к работе. Вклеенные любезной рукой Маргариты Ивановны анализы требовалось глянуть на предмет выхода за пределы нормы. Только за последний час Илья выявил трех девчонок из диспетчерской, у которых гемоглобин стремился за плинтус, так что список на повторную явку пополнялся и пополнялся. Допуск к работе он подписал почти всем, но долг обязывал ткнуть девчат в их показатели, прописать железо и мозгопромывающую беседу. Небось не жрут нормально, а то и вовсе занимаются ставшим в последнее время таким популярным бестолковым веганством, каким занимались некоторые подружки Веры. Именно бестолковым, а не продуманным и сбалансированным. Мысль о бывшей настигла внезапно, как настигает навязчивая идея шагнуть под поезд, когда стоишь на краю платформы. Вроде ты и не суицидник, но вот что-то иррациональное прет изнутри, зудит над ухом «давай сделаем по приколу», а потом приходишь в себя и аж весь передергиваешься, отступая на два шага назад для перестраховки. Подружки у Веры, в отличие от нее самой, и в самом деле были дуры набитые — слепо верили в диеты инста-блогерш, сливали деньги в «марафон желаний» и призывали сортировать мусор. В итоге эти дамы к хуям гробили хоть сколько-то рациональное соотношение белков-жиров-углеводов, получая потом кошмарные срывы, и разделяли пластик от стекла по разным контейнерам, а приезжающий мусоровоз скидывал все в один кузов. Единственная сортировка мусора, которую Третьяков признавал и считал возможной в условиях их мухосранска, это сортировка отходов класса «А» и класса «Б». Ну не дошли до них еще все блага крупных городов, что поделать? Нужно жить, трезво смотря в глаза окружающей действительности, и не заниматься бесполезной чушью. Илья нахмурился, мотнул головой и снова принялся листать карты, кое-где проставляя печати. Он свое после расставания уже отболел, хватит возвращаться к прошлому, постоянно прокручивая его в голове. Увы и ах, но чтобы воспоминания былых дней поблекли и перестали так цеплять, нужно наполнять жизнь новыми впечатлениями, событиями, людьми. Прекрасно зная, как работает этот принцип, Третьяков действовал от противного и с бараньим упрямством зарывался в работу, брал дежурств на полторы ставки, а через полгода обнаружил себя выгоревшим, выжатым и написывающим пьяные смс-ки своей бывшей. Деньги на телефоне тогда кончились, а бухому мозгу не хватило смекалки открыть телегу, поэтому до адресата ничего не дошло. Хорошо, что к тому моменту они с Серегой уже разъехались, тот бы не пережил свинарника, который Илья развел на фоне своих пиздостраданий и депрессивного эпизода. Все рано или поздно проходит. В хате Третьяков прибрался, удалил Верин номер, стер совместные фотки и переписки. Даже гитару, которую она подарила, продал, а вырученные деньги хотел сначала пустить в фонд помощи бездомным животным, но быстро вспомнил — скоро платить за квартиру, он сам как бездомное животное, ему нужнее. Потом Серега, заебавшийся видеть его полумертвую харю, предложил сменить обстановку, знакомый удачно упомянул о базе авиалесоохраны с вакантной должностью, и все. Пошло-поехало. Поначалу эта затея казалась пиздец какой сомнительной, но для цели сменить обстановку подходила более чем, поэтому Илья рискнул. И вот что-то йокнуло в душе, когда он в первый раз приезжал на собеседование: широкая лесная полоса, речушка с разбившимся рядом селом, а за поворотом в противоположную сторону — хлебозавод. Дорога, конечно, немного убитая, на мопеде не доедешь, но Третьяков так устал от города, устал от пропитанной одиночеством жизни, что скрыться от всех и вся в санчасти, рядом с которой только взлетная полоса и поля-поля-поля, уже казалось вполне заманчивым. В своих голубых мечтах Илья рисовал, как с восьми до четырех будет с важным видом сидеть в кабинете, почитывая умную книжонку, а потом идти собирать земляничку-малинку в ближайшем лесочке и слушать пение птичек. Ни тебе утомительных ночных дежурств, ни вытряхивающих мозг пятиминуток у зава, ни бешеной еботни с описанием в историях для страховой. Скажи кто Илье в двадцать, что на пороге тридцатки он превратится в ждущего пенсии деда, рассмеялся бы тому человеку в лицо. Пока до сбора дикорастущих ягод было еще как до Китая раком. Хоть сколько-то внятная зелень распустится дай Бог на майских, а сейчас Илья мог лишь поглядывать из окна на разбросанные по веткам распухающие почки и с нетерпением ждать цветения. Уж больно уныло смотрелись голые деревья, пускай и в ярком апрельском солнце, с распустившимися листочками картинка всяко будет веселей. Еще одна наука взрослой жизни — умение радоваться мелочам. Когда над тобой дамокловым мечом нависает арендная плата, скрипящие суставы, сбитый из-за работы режим сна и покупка лекарств коту/собаке/ежу на несколько косарей, то в любой источник серотонина вцепляешься мертвой хваткой. Покушал вкусный супчик в обед? Вспоминаешь об этом еще неделю! На улице солнышко и тюльпанчики цветут? Значит можно пройтись пешком и сэкономить на проезде, ура! Когда Илья захлопнул последнюю медкарту, на улице уже рыжел закат. Марья Ивановна поливала цветы где-то в коридоре, с противоположной стены на Третьякова смотрели выцветшие котята на календарике за дветыщпятый. В голову пришла вполне закономерная мысль, почему не заменили на более актуальный? Может, если его снять, маленькая трещинка позади резко разрастется во всю стену? Здание санчасти цело только силами этого календарика с котятами, не иначе! Илья усмехнулся своему бредовому предположению, потер сонные глаза и уткнулся головой в сложенные поверх стола руки. Халат натянулся на спине, будто вот-вот разойдется по шву, в плечах заломило от усталости. Массаж пришелся бы очень кстати, но если вселенная не услышала его молитв о пюрешке с котлеткой, то про это не услышит тем более. Возвращайся, Илья Евгеньевич, в реальность, а лучше в свою общажную комнатку, попроси у соседей кипяточку и пожуй растворимой лапши, раз ужин прошляпил. — …пойдемте, — донеслось от двери. Солнце вдали уже давно свалилось куда-то за деревья, Илья дернулся, чуть проезжая на стуле назад, и сонно проморгался. Маргарита Ивановна покачала головой и вздохнула, кажется даже лампы под потолком затрещали недовольнее. — Куда? — все еще не обретя ориентацию в пространстве и времени, зевнул и потянулся руками вверх Третьяков. — В сестринскую. Я пирожков с капустой погрела. Сейчас чайник еще поставлю, а то вы кроме сигарет ничего за день и не употребили. Илья был готов позорно расплакаться. Вселенная услышала! Хоть и не пюрешка, но пирожки тоже хорошо, очень-очень хорошо! Маргарита Ивановна была послана ему за все страдания в городской больничке, не иначе. Ну или Третьяков уже сильно отвык от человеческой доброты и заботы, поэтому так удивлялся каждый раз. — Весь пантеон греческих богинь меркнет на вашем фоне, Маргарита Ивановна. Святая женщина! — не поскупился на комплименты Илья, убирая под стекло на столе бумажку с важными заметками. — Льстец, — отфыркнулась медсестра, но мельком улыбнулась. — Поднимайтесь лучше, а то не ровен час прям здесь уснете… Здрасьте, какими судьбами? Мы уже до завтра закрыты. Вдруг отвлеклась на кого-то в коридоре медсестра, Илью дернуло нехорошим предчувствием. — Да знаю. Саныч здесь или уже ускакал? — спросил хриплый мужской голос. Третьяков хотел сжаться до размеров полевой мышки и тихонько съебаться в окно. Никто не ищет вечером фельдшера просто так. — Ускакал уже. А чего случилось, Лексей Палыч? — Да руку порезал. Глубоко, зараза. «Шить придется, наверное, » — стрельнуло в голове, как проклятие. Илья выбрался из-за стола и высунулся в коридор. Стоявший у входа чуть лопоухий мужик сосредоточенно хмурился и нервно дергал верхней губой под щеткой рыже-русых усов, придерживая крепко забинтованную ладонь. Пожарный, наверное, хотя был без форменной желтой куртки, только в свитере и заправленных в кирзачи штанах. Третьяков засучил рукава халата и подошел ближе, осматривая промокшие от крови бинты на руке. — Как звать? — Алексей Павлович, — шмыгнул носом мужчина. Подстыл, что ли? Или поллиноз? Ибо зареванным он не выглядел, только недовольным. — Ножом, говорите? — Я бы сам справился, но крови много шло, парни забеспокоились и сюда погнали. — Сейчас посмотрим, — кивнул Илья и обернулся к Маргарите Ивановне. — У нас с перевязочной как? — Да никак. Я все со склада выбиваю бинты, а они мне только мычат в трубку, что еще закупки не поступали. Но с прошлого года должно было что-то остаться. Порез у Алексея Павловича оказался и вправду глубокий, сам не затянется, еще и место такое подвижное, нехорошее. Третьяков вообще не любил травмы кисти — большое количество нервных окончаний, все мелкое, тонкое, шаг влево-вправо и ты уже что-то задел. Алексею Павловичу повезло, повредил только мягкие ткани, но Илье не нравилось, что этим же ножом он пытался открыть упаковку сосисок, а до этого нарезал огурчики с чьей-то грядки. Еще и пригубил сто грамм по случаю юбилея у какого-то товарища, вот тебе и «крови много». «Обрадованный» новостью, что благодаря тянущему кота за яйца складу, в санчасти не было никакого шовного материала, Илья в темпе дошел до общаги и распотрошил свою заначку на черный день. Одноразовая иголка с уже вставленной нитью, пачка стерильных салфеток и что-то еще по мелочи. Он захватил это с собой из дома особо не заморачиваясь, «просто на всякий случай», и вот этот случай наступил. — Аллергия на новокаин? Другие лекарства? — спросил влетевший обратно в перевязочную Третьяков. — Не замечал, — дернул плечом Алексей Павлович, настороженно смотря на принесенное доктором добро. — А это для чего? — Шить будем, — уже вслух повторил свой мысленный приговор Илья. А ведь пирожки были так близко! — А может полить просто чем-то и оно само… ? — спросил с тающей на глазах надеждой пожарный. — Алексей Палыч, вот Маргарита Ивановна сказала, что вы командир бригады, так ведь? В горящие леса с парашютом сигаете, ночуете под открытым небом, что вам каких-то пару швов? Может, даже одним обойдемся, — Илья весело улыбнулся под натянутой на нос маской и ободряюще подмигнул. Алексей Павлович обреченно вздохнул, явно жалея, что согласился на уговоры своих парней и поперся в злосчастную санчасть. Наверняка он относился к тому типу мужиков, которые врачей и любые их манипуляции на дух не переносили, Илья почти в этом уверен. Деваться бригадиру все равно теперь некуда, в пределах перевязочного кабинета слово Третьякова закон. Сказал, что надо шить, значит надо шить. Полив обтянутые в перчатки руки спиртом, Илья принялся обрабатывать рану. В голову лезли мысли о том, он мог бы стянуть края лейкопластырем и уже давно кушать пирожки, или что ничего за полчаса ожидания с Алексей Павловичем не случилось, пока Третьяков прервался бы на законный ужин. Но-но, это все от лукавого! Место травмы подвижное, хуй че там лейкопластырь удержал бы. А за полчаса ожидания бригадир мог струхнуть и вовсе свалить восвояси, его товарищи и так насильно сюда отправили. Тем более, что он там этим ножом резал? Огурчики домашние, которые небось лишь слегка сполоснул, а не как следует промыл? За ночь этот порез в легкую осложнился бы чем-нибудь инфекционным, а там и до флегмоны рукой (фить-ха, какой каламбур!) подать. — Вот и все, — обрезая кончик нити, довольно хмыкнул Илья. За всеми пространственными размышлениями и сам не заметил, как закончил. — Все? — вскинулся на него удивленно Алексей Павлович. — Не, ну если хотите, могу еще что-нибудь вам зашить, — сбрасывая в желтый мусорный пакет перчатки, с неприкрытым ехидным весельем отозвался Третьяков. — Не надо, — резко прокашлялся бригадир. — Лучше бы спасибо доктору сказали, Лексей Палыч, — вставила свои пять копеек Маргарита Ивановна, аккуратно бинтуя ему руку. Алексей Палыч в суровом мужском смущении буркнул искреннее «спасибо». Илья лишь отмахнулся, тут делов-то было на пару минут, больше времени потратил, чтобы в общагу за шовным сгонять, да ждал, пока новокаин подействует. — Завтра приходите на смену повязки, и никакой самодеятельности, — зевнул Третьяков, выходя из перевязочной. — Иначе все загноится и руку вообще ампутируют. Кажется, Алексей Палыч подавился.***
Погода окончательно разгулялась аккурат под конец майских праздников. Вместе с теплом начали поступать первые пока еще редкие вызовы — кто-то плохо затушил костер после удачного пикника в лесу, кто-то сжигал прошлогоднюю траву. Илья с затаенным дыханием смотрел, как скользил ввысь со взлетной полосы самолет, молотя своими винтами. Молодая трава мелко колыхалась от разогнанного железными птицами ветра, кое-где дергались пестрые головы одуванчиков, пока умчавшийся в небо рев не затихал. Красивое зрелище, даже завораживающее. Дни шли, расцветающая весна потихоньку отогревала черствое докторское сердечко. После окончания медосмотра, работа в санчасти пошла умеренная, напрягаться Илье не приходилось. Кто-то заглядывал, чтоб смерить давление, кто-то просил таблеточку от головы. Иногда требовалось выползать к ангару и подписывать пожарным разрешение на вылет, когда те заступали в смену, но чаще этим занимался Сан Саныч. Илья приходил туда всего один раз, в который, кстати, встретил Алексея Павловича с своей бригадой. — Золотые руки у вас, Илья Евгеньевич, — добро усмехнулся Соколов, демонстрируя едва заметный бледно-розовый след на ладони. — Быстро зажило. — Раз все зажило, то с чистой совестью выпускаю на вылет, — улыбнулся Илья, подписывая разрешение. — У остальных как? Жалобы на что-нибудь имеются? — Никак нет. Стоило еще для проформы всем смерить давление, но Илья помнил записи в медкартах, тут каждого хоть в космос запускай. Давно ему не приходилось иметь дело с таким количеством относительно здоровых людей. Выходя тогда из ангара, Третьяков старательно делал вид, что не замечает заинтересованных взглядов в свою сторону. Что поделать, новички в коллективе всегда привлекают внимание, а уж белый халат просто не давал ему остаться незамеченным, выделяя из толпы пожарных и механиков. И не сказать, что Илья не получал от этого удовольствия. Но была и своя ложка дегтя в бочке меда. Из-за прошлогоднего ремонта с инвентаризацией в санчасти творилась полная ерундистика. По всем документам у них должен был иметься электрокардиограф, но ни Сан Саныч, ни Маргарита Ивановна никогда его в глаза не видели. Илью начальство с какого-то рожна сделало ответственным практически за все, что только можно, поэтому когда он сунул нос в документы, испытал тихий ужас. Пришлось растолкать ленивых теток на складе, чтоб те оторвали свои жопы от стульев, а глаза от сканвордов и поискали стащенное к ним на время ремонта оборудование, которые так и не было возвращено на место. Заодно Илья поинтересовался, когда до них дойдут закупленные базой бинты и прочие врачевательские радости. Странно конечно, что всем этим занимался общий склад, однако выбирать не приходилось. Третьяков опасался, что если хотя бы даже заикнется об этом вслух, то начальство догадается еще и аптеку на него повесить. Уж лучше пусть складовские тетечки репу чешут над сметой. Решив не тратить воскресный выходной на бесполезное валяние в кровати, Илья торчал в санчасти. Электрокардиограф так и не нашли, но Саныч недавно предположил, что сей зверь мог прятаться в одной из пыльных коробок в недрах их кладовой, где Третьяков сейчас, собственно, и проводил тотальную ревизию. На нижних полках нашлись еще советские учебники и медицинские энциклопедии, некоторые Илье показались довольно занятными, поэтому на добрый час он пропал, листая пожелтевшие страницы и сравнивая уже устаревшие положения с новыми стандартами. До верхних полок Третьяков не дотягивался, пришлось подвинуть стоявший в углу стул, ножки которого опасно пошатывались. Возможно, стоило взять стул из кабинета, но Илью вела дорога приключений и азарт сыщика, внутри билась уверенность, что он найдет этот ебучий электрокардиограф на самой верхней полке и завтрашним днем с видом победителя и властителя мира похвастается своим успехом коллегам. В санчасти Третьяков находился совсем один, поэтому не стеснялся подпевать играющей в наушниках песне про лесника. Нога то и дело легонько дергалась в такт, на черную футболку с потрескавшимся лого лед зеппелин налетела пыль, от чего Илья иногда звучно чихал. Он стащил на пол уже добрую часть коробок и хотел потянуться за последней, но даже со стулом ему чуть-чуть не хватало роста. Взгляд упал на толстенный видалевский справочник лекарственных средств. Слабоумие и отвага, не иначе, а еще немного кощунства, поэтому пихнул справочник себе под ноги. — Будь как дома, путник, я ни в чем не откажу, — гудел под нос Илья, сдув со лба челку, — я ни в чем не откаж… Ну, зараза, я тебя все равно достану! Вздохнул устало и потянулся еще раз, продолжая подпевать. Потерявший бдительность Илья испуганно дернулся, когда дверь в кладовую резко открылась, и это стало роковой ошибкой. Стул пошатнулся, ножки под ним с треском разъехались в стороны. Схватившаяся за полку ладонь тут же с нее соскользнула, Илья почувствовал, как лодыжку пронзило тянущей болью. Уже готовясь свернуть свой кривой нос в противоположную сторону, Третьяков зажмурился, но вдруг за плечи крепко удержали. От резкого прилива адреналина сердце пустилось в натуральный слэм. — Блять, — вылетело вместе с судорожным выдохом, пока Илья стягивал за провода наушники, — какого… ? Сверху на него смотрела не менее испуганная, чем он сам, кудрявая голова. Чужие глаза были распахнуты широко-широко и находились так близко, что Илья буквально мог разглядеть тянущиеся от зрачка по серой радужке голубые прожилки. Красиво, черт возьми, Третьяков может даже отвесил комплимент, если бы не схвативший его инфаркт жопы. — Кто так людей пугает, а?! — Прости, я стучался, — виновато вскинул брови парень и покрепче перехватил Илью за плечи. — Ты как? Когда страх внезапной и глупой смерти от проломленной об пол башки отступил, к шее прилил огнем стыд. Блять, Третьяков был в наушниках, пел в свое удовольствие, а его медвежьи завывания, оказывается, слышали. А вот он чужого присутствия и стук в дверь — нет. — Нормально, — нахмурился Илья, а потом попробовал приподняться из чужих рук, но в ноге прострелило, поэтому пришлось рухнуть обратно. — Нет, не нормально. — Вижу, — сочувствующе вздохнул незваный гость и закинул руку Ильи себе на шею. — Пойдем, посмотрим. Третьяков хотел возмутиться. Вообще-то он здесь врач, и что-либо там «смотреть» его компетенция, но все слова кончились, когда одним рывком его оторвали от пола, будто котенка за шкирку. Илья котенком не был от слова совсем, поэтому в ахуе открыл и закрыл рот, пока чужая горячая ладонь придерживала за талию. Допрыгав не без помощи до кабинета и плюхнувшись на кушетку, Третьяков сдавленно зашипел. С открытого окна в кабинет задувал теплый майский ветер. Залетевший внутрь шмель лениво курсировал туда-сюда, иногда цепляясь к покачивающейся белой занавеске. Илья внимательнее оглядел виновника своего падения. Высоченный, как сосна, кудрявый, с сильными руками и взглядом побитой собаки. Он вдруг присел перед Третьяковым и положил пострадавшую ногу себе на колено, аккуратно стягивая потрепанный жизнью кед вместе с придурочным зелено-розовым носком. Боль была сильной, но недостаточной для перелома или серьезного вывиха. Илья аккуратно пошевелил пальцами, потянул их назад-вперед, зашипел, но остался доволен. Просто растяжение, хотя стоит еще посмотреть внимательнее. Кудряшка, как про себя пока обозвал его Третьяков, будто бы прочел мысли и аккуратно провел пальцами по лодыжке, чуть поворачивая стопу за пятку. Было щекотно и как-то до одури приятно, но не от касаний, а от того, какой крохотной казалась собственная нога в чужих широких лапах. И пальцы еще эти длиннющие, как и весь сам Кудряшка. — Холод нужен, — задумчиво изрек он. Илья поджал губы и хмыкнул. — А, теперь ты здесь доктор? — и вскинул вопросительно бровь. Кудряшка покосился на него с непониманием, мол, разве не так поступают при ушибах? Илья закатил глаза, наклонился вперед, чтоб осмотреть ногу, из-за чего чуть не проехался макушкой по чужому подбородку. Сам пощупал-повертел и выпрямился обратно, откидываясь на стену позади кушетки. — Да, нужен холод. И замолчали, пялясь друг на друга. Илья в ожидании, когда Кудряшка сообразит встать и принести пузырь со льдом, а тот все держал его ногу на своем колене, пребывая мыслями точно где-то не здесь. — На цу-е-фа скинемся или сам догадаешься заглянуть в холодильник? Парень кивнул, немного стушевался и бережно переложил травмированную ногу на кушетку. Наверное испугался, что чуть не угробил человека, вот и тормозил. Но, по правде говоря, Кудряшка был виноват самую малость. Если бы Илья не врубил музыку в наушниках на полную, если бы не взобрался на этот шатающийся стул, если бы попробовал думать мозгом, а не анусом, то и чужой стук в дверь услышал бы, и не наебнулся бы так смачно. Даром, что столько лет травматологом отработал. А ведь еще хватало совести на пациентов ругаться, когда те по собственной глупости допускали серьезные травмы. Сам же ведь такой, без пяти минут обладатель премии Дарвина. Кудряшка подхватил с крючка у раковины вафельное полотенце, обернул пузырь со льдом в него и тихонько прислонил к ноге, придерживая. — Спасибо, конечно, но ты вообще какими судьбами явился? — чуть смягчился к нему Илья. — Справку о прививках занести хотел, — покаянно вздохнул Кудряшка, почесав свободной рукой под воротом серой футболки. — Сказали, что с места жительства ее взять нужно и сюда отдать. Неделю об этом забывал, а тут увидел, что дверь открыта, ну и… Пришел, вот. И в подтверждение своих слов достал из набедренного кармана форменных штанов чуть смявшуюся справку. Точно, Илья сам просил Маргариту Ивановну обзвонить людей по списку, у которых в картах чего-то не хватало. Парнишку за сознательность стоило похвалить, а то ведь некоторые просто забивали и не спешили что-то приносить, пока провод обрывать не начнут. Илья зачесал пятерней спутавшиеся волосы, поправил край задравшейся футболки и понимающе кивнул. — Ты прости, реально не хотел пугать, — виновато улыбнулся Кудряшка. Ну как на такого злиться? До кушетки добраться помог, лед у ноги держит, улыбается мило, так и хочется потискать за эти щечки и кудряшки, а там и… ! Илья мысленно себя остановил и задумался. Стоит заглянуть в календарик на предмет приближающейся течки, а то мысли такие фертильные в голову полезли, что аж самому тошно стало. Парнишка, конечно, симпатичный, но не настолько, чтоб Третьяков с разбегу прыгнул к нему в объятия. — Забей, все ок, — отмахнулся Илья и сам взял в руки пузырь со льдом, давая понять, что Кудряшка может быть свободен. Но тот лишь выпрямился, кивнул и никуда не делся. Илья вдруг вспомнил, что в кладовой его ждут стащенные на пол коробки, которые надо бы вернуть на место. — Как тебя хоть зовут? — Макс, — и снова улыбнулся так, что Илья прикусил себя за щеку. В голове мелькнул первый рабочий день, как Третьяков протискивался по коридору санчасти в свой кабинет и как пнул кого-то входной дверью. Макс. Максим. Точно, Шустов! Илья не так давно проверял его медкарту и тихо матерился, не найдя в ней сведений о прививках, потом еще просил Маргариту Ивановну позвонить непутевому пожарному и стрясти с него все долги. Жаль, конечно, этого добряка. — Слушай, Макс, — начал Илья. — Я ща ногу забинтую, и мы пойдем вместе искать электрокардиограф. Не смотри так, из-за кого я со стула рухнул? Вину придется загладить. Запутавшийся в занавеске шмель глухо ударился о стекло, а затем удачно вылетел в приоткрытое окно и сразу нырнул в зацветающий куст сирени. Илья Евгеньевич, заимевший бесплатную рабочую силу для своих поисковых авантюр, победно улыбался.