Среди соли и дыма

Чтобы открылась одна пара глаз, должны закрыться тысячи.

Последнее, что Люцерис Веларион запомнил перед падением – огромная, уродливая пасть Вхагар с чёрной, бездонной глоткой. Она сомкнула челюсти на крыле Арракса, начала рвать меньшего дракона с яростью бешеной псины, и каждый укус отзывался Люцерису болью в груди того, второго, призрачного сердца в груди, которое забилось ещё когда они с драконьим яйцом делили одну колыбель. Люцерис кричал, падая вниз среди ошмётков плоти своего друга, своего брата, но всё, что было у него перед глазами, пока он не ударился о холодные злые волны – зубастая темнота. Шлепок спиной об воду выбил из него тот последний вздох, который не выбило падение. Инстинктивно, он попытался вздохнуть, но солёная вода, смешанная с кровью Арракса, тут же обожгла носоглотку, грудь сдавило тисками, а тело прошибли болезненные судороги. Он всё ещё падал вниз, но теперь вокруг него клубились не облака, и даже не воды залива Разбитых кораблей, но сама темнота. Темнее траурных одежд на похоронах Висеньи. Темнее ночи, когда просыпаешься от кошмара. Темнее зева Вхагар. И она смотрела на него. До рождения Эйгона и Визериса Дэймон, в приступе какой–то не выплеснутой отцовской потребности в сыновьях, часто проводил с ними время, рассказывая о своих военных похождениях, о Мейгоре Жестоком, о жёнах Эйгона Завоевателя. Когда же на Дэймона находило шкодливое настроение, он пугал их сказками о руинах Старой Валирии, об огненных червях в глупой Эйрее Таргариен, о магах Асшая и упырях Йина. Джейс в те вечера просил Люка остаться спать с ним, а Джоффри много дней после этого от малейшего испуга визжал, как резанный. Но ни одна страшилка Дэймона не была такой пугающей, такой невообразимой в своей монструозности, как этот взгляд тысячи глаз, подёрнутых смертью, и пустых глазниц. Гигантские кракены, полуистлевшие левиафаны, огромные извивающиеся позвоночники и рёбра, какие–то светящиеся змеящиеся гады, которым Люцерис не знал названия – все они были здесь, глухо гудели и стрекотали. Все они встречали венценосного Лорда Приливов. Наконец, падение прекратилось. Стихли и чудовища. Люцерис ощутил себя перед ними мошкой, распростёртой на столе под линзой пытливого мейстера. Он боялся множества вещей: сначала – грозы, потом – одиночества, но всё, чего он боялся больше всего сейчас – показать себя трусом перед этими, видимо, его последними судьями. Наконец, из всей кучи тел–костей–щупалец–хвостов к нему навстречу гулко грохоча выплыл гигантский череп, похожий на драконий, впрочем, не имевший ни крыльев, ни лап, походивший больше на скелет змеи. «Морской дракон», – подумал Люцерис, вспоминая сказку о Нагге. – Как и ты, Люцерис Таргариен, – прогрохотало из раззявившего пустую пасть черепа, – И мёртвый, как и ты. Заклацали клювы кракенов, как гигансткие орехоколки. Застонали левиафаны, окружённые своими выпущенным нутром, как знатные дамы – воздушными струящимися юбками. – И это всё? – спросил он, бегло удивившись, что смог подать голос под водой. – Я умер, и вот это ждало меня после смерти? – Всё, что родилось, должно умереть, – раздалось так же громко из зубастой пасти подплывшей к нему сзади светящейся рыбины размером не более ладони, – таков закон. – Без жизни нет смерти, – протещали кракены – Без смерти нет жизни, – прогудели им в ответ левиафаны. – Без смерти и жизни – нет магии, – снова раздалось от скелета дракона. – Без магии наступит конец. Вся морская плоть завозилась, завизжала, замычала в агонии. – Но чего... чего вы хотите от меня? – крикнул изо всех сил Люцерис. – Я всего лишь человек! Я даже не Лорд Приливов, пока дедушка Корлис жив! – Дети Леса, – грохочущий голос дракона истекал яростью, – посадили смерть в жизнь, и теперь зло несёт погибель всему свету. Смотри же! Перед взором Люцериса предстала картина не менее ужасающая, чем обитатели глубин. Вокруг него всё лежало в руинах и высохшей крови. Огромные ледяные пики разрывали землю изнутри, а гигантские тела бледных огромных червей выворачивали остатки наизнанку. Повсюду бесцельно сновали бледные мертвецы с голубым огнём в глазах. В чёрном ночном небе среди звёзд драконы изрыгали друг на друга синее и алое пламя, но когда один за другим красный сменился льдисто–голубым, окончательно умерли и магия, и надежда. Он вцепился в волосы и завыл. Словно холодная чёрная рука сжала его застывшее навеки мёртвое сердце, а горячий, раскалённый прут прошёл прямо через мозг и зашептал хором тысячи голосов: – Таким будет Рок Всего Сущего. Ничего не родится. Ничего не умрёт. Не наступит Заката Времён, этот мир поглотит лишь Вечная ночь, полная ужасов. – Чего вы от меня хотите?! – зажав уши ладонями, закричал Люцерис, – Я всего лишь посланник моей матери! Мёртвый! На дне моря! Разом всё прекратилось – и шёпот, и боль, и видения бесплодного безнадёжного будущего. Когда Люцерис, наконец, открыл глаза – когда он успел их закрыть? – скелет морского дракона подплыл к нему ближе и ткнулся твёрдым холодным кончиком морды в узкую мальчишечью грудь. – Пламя и кровь творят самую сильную магию, – грохочущий рык, казалось, даже смягчился, насколько это возможно, – и она спит в твоих жилах. Ты можешь плавать в воде, ходить по земле и летать в облаках. Тебя обещал этому миру дед твоего деда твоего деда, и ты исполнишь предназначение. – А моя семья? Мы на пороге войны, если уже не воюем друг с другом, – судорожно заметался разум Люцериса. О, Боги, если мать получила новости о его гибели, она не отступится. Никакого мирного решения, не после того, как она потеряла одного ребёнка сразу же после другого. Королевская Гавань, нет, весь Вестерос утонет в огне, и тогда уже ничего не остановит армию немёртвых. Светящаяся рыбёшка снова подплыла к нему ближе. – Вы копошитесь в борьбе за власть, как черви в мёртвой туше. Смерти плевать, корона на тебе или нет – конец всё равно одинаков. Ты уже умер на этой войне, первая её жертва. Больше она тебя не касается. – Они уничтожат Вестерос в грызне друг с другом! – Двух напуганных гордячек этот мир переживёт, – заявил скелет дракона. – Он их пережуёт и выплюнет. Когда ты отправишься в путь, это перестанет тебя волновать. – Что мертво умереть не может, – поддакнула рыбка, качнув светящимся усом, – но и жить оно более не способно. – Когда твой долг будет исполнен, лишь тогда твоё сердце забьётся вновь, – прогудел один из левиафанов. – Но как я могу быть вашим воином, если я уже пал? – со злой усмешкой над самим собой спросил Люцерис. – Дэймон, Эймонд, да даже моя матушка! Кто угодно подошёл бы лучше! – Но случился ты, – отрезала светящаяся рыба, – Посмотри на нас. Все мы либо давно издохли, либо стали мифами. На земле сохранилось больше магии, но здесь она едва теплится крупицами в нас, гнилая и пахнущая солью. Какая есть. Тебя нарекли Лордом Приливов, будущим или настоящим – не важно. Мы теперь – твои. Чтобы открылась одна пара глаз, должны закрыться тысячи, и это – последний подарок, который мы сможем сделать этому миру. – Оседлай пламя, – проклокотали кракены, клубясь, ускользая во тьму. – Слушай наши песни и мудрость в морском бризе, – простонали левиафаны, падая вниз.. – Выкуй свою судьбу, – заскрежетали светящиеся гады, угасая. Наконец, в темноте наедине с ним остался лишь один скелет морского дракона. Люцерис не видел, но чувствовал всем телом, как движутся вокруг него древние кости, пока не ощутил, как позвоночник проскальзывает у него между ног. Поняв, что от него требуется, Люцерис покрепче ухватился за остистый отросток, и дракон потянул его вверх. Несмотря на дракона, плыли они, кажется, целую вечность, пока, наконец, непроглядная тьма не сменилась сумерками, а над головой забрезжил свет. – Помни нашу жертву. Помни жертву своего дракона, – наконец, прогудел дракон, и единый скелет тут же распался на сотни костей, которые медленно вернулись во тьму, кажущуюся уже не такой страшной и враждебной. Ему же пора было на поверхность. Он плыл, но не чувствовал ни усталости, ни потребности в кислороде. Вскоре, всякая темнота осталась далеко внизу, только светлая морская вода, безобидная и спокойная. Когда Люцерис, наконец, всплыл, то увидел по правую руку недалеко от горизонта скалистый клочок земли. Солнце светило высоко над головой, но он ума не мог приложить, в какой стороне Штормовой предел, а в какой – близлежащий Тарт. Первое, что ему необходимо было сделать – вернуться на Драконий камень и оседлать пламя.