Time Left Today

Из Инари в Хогвартс Северус мог сказать, что Альбус изо всех сил старался сдержать слова. Но те были все ближе, словно зажженный фитиль. Они вырвутся из него сейчас или позже — и Северус предпочитал сейчас. Поэтому он подтолкнул. — У вас не будет полного контроля над тем, что происходит с мальчиком. Должно быть, это удар по вашему самолюбию, но сомневаюсь… — Сомневаешься, Северус? — Альбус повернулся к нему, его глаза горели пламенем. — Пожалуй, это едва ли не худшее завершение всего этого фарса. И если война начнется преждевременно, если потребуются крайние и незамедлительные меры, я останусь беспомощным — хотя, я полагаю, ты ясно дал понять, что тебя не волнует война, так что я, вероятно, зря сейчас трачу… — Я никогда этого не говорил… — Тогда вернемся к тому, что тебя волнует! Если я выдвину твое имя в качестве опекуна, комитет, естественно, захочет изучить твое прошлое. И им достаточно взглянуть на первую папку с вершины стопки, чтобы сделать вывод, что никто в здравом уме не отдаст тебе ребенка. — Вы сказали мне, что я могу заполучить его… — Очевидно, я не в здравом уме, не так ли, Северус? Смотреть, как ты так идешь против меня, а потом простить все это? Ничего из этого не случилось бы, если бы ты не снял обереги на Тисовой улице, посеяв сомнения в моей способности определить самое безопасное место для мальчика! — Если бы я не снял обереги, вы бы отправили его обратно! — Ты делаешь вид, что заботишься о комфорте мальчика, Северус, и все же снова обещаешь ему то, что не в твоей власти. Мне никогда не приходило в голову, что ты настолько легкомысленный, чтобы сказать ему об этом, пока суд не завершится. — Это совершенно не относится к делу… Но это не так. Сквозь шок и гнев, через сжимающееся горло каждый раз, когда Альбус повышал голос, через пот, выступающий на его лице, Северус чувствовал, как на него обрушивается тяжесть того, что произошло, сумма сделанных им выборов, каждая ошибка, просчет, эгоистичный, глупый и пагубный — он не мог дышать от этого. — Я все еще могу… я все еще могу пойти к Люциусу, — выдавил он полушёпотом, толком не понимая, что говорит; ему нужно, чтобы это прекратилось, нужен Альбус, чтобы исправить это, а если не Альбус, то ему придется исправлять это самому, — Если я скажу ему, что вы… возможно, он сможет подать апелляцию. Если министерство обнаружит насилие, присяжные могут пересмотреть решение о том, кто наилучшим образом обеспечит благополучие мальчика. Он не мог смотреть Альбусу в глаза. — Ты бы сделал это, Северус? — тихо спросил он, и это ранило глубже, чем все, что тот сказал раньше, — Ты бы поставил под угрозу будущее волшебного мира, лишь бы реализовать свою фантазию? Маг не ответил. Он слышал, как тот встал и прошёл по комнате, пока шаги не затихли у дверного проёма. Директор было взялся за дверную ручку, собираясь уйти, но не решался: Северус понимал это чувство. — Если ты хочешь взять поводья, Северус, — сказал он, — тогда ты должен научиться брать на себя определённую ответственность. После этого Северус остался один. Огонь тускнел с каждой минутой, нуждаясь в подкормке. Никто в здравом уме не отдаст ему ребенка. И он это заслужил: о чем он вообще думал, обещая мальчику дом, не имея гарантий, что сможет это сделать? Конечно, в его обещании было какое-то « если », но это было неоднозначное «если» , которое осталось неуслышанным и непризнанным. Возможно, он все время знал, что не сможет это сделать. Возможно, он какое-то время эгоистично хотел поиграть в эту игру, как в воображаемую игру Гарри в слуг. Возможно, он сделал это, зная и несмотря ни на что. Возможно, именно таким он и был в конце концов. Мужчина наклонился к своим коленям, как человек, которого ударили кулаком в живот. Его руки дрожали. У него было параноидальное ощущение, что череп в Темной Метке смотрит на него, довольно ухмыляясь. Последние двадцать четыре часа были паутиной неудачных выборов, но здесь, на его руке, здесь был самый неудачный из всех: отталкивающий, злопамятный, вечно неудовлетворенный. Если бы он не сделал этот выбор, он мог бы сдержать своё обещание. В ту ночь, когда он сказал Люциусу «да», на том ужине, когда он сидел рядом с Валерианом, в тот день, когда Ламотт впервые улыбнулся ему — эти ошибки забрали у него все, и они будут забирать всё, что у него появится, снова и снова, до конца его жизни. И, конечно же, заберут эту его новую фантазию, которая была именно такой, как понял Альбус. Как и мечты о Лили, это было ничто, это была сказка, это была история, которую он рассказывал себе, чтобы заснуть ночью. Идиот, одураченный собственной ложью. Порог скрипнул под новой тяжестью: легче, чем от Альбуса, нерешительнее. Северус был удивлен, что Лини и Кауко смогли так долго его сдерживать. — Сядь, — сказал он мальчику, ужасаясь горячей массе, сдавливающей его грудь. Заскрипел диван. Было самое время взять на себя ответственность. Но он не мог этого сделать. — Я не могу остаться с вами, не так ли? Его голос был мягок, как трепет ресниц. Это почти добило Северуса. — Нет, — сказал он. — Ты не можешь. Он заставил себя посмотреть на него. Мальчик кивнул, как будто Северус только что сказал ему время. — Ты должен понять, что… — Нет, не объясняйте. Это не имеет значения, — он пожал плечами. — Я знал, что в действительности этого в любом случае никогда не произойдет. Мальчик сказал это без каких-либо чувств, с лёгкостью в голосе, с сухими глазами. А потом согнулся, спрятал лицо между коленями, схватился за живот и заплакал. Северус подошел к дивану, пошатываясь на собственных ногах. Он потянулся, чтобы потереть ему спину, погладить волосы, хоть что-то, испытывая отвращение к самому себе, — он вообще не имел права приближаться к нему, но… Мальчик отпрянул. — Не трогайте меня!— крикнул он. — Прости, — глухо сказал Северус.  Это не могло подействовать. Гарри проглотил очередной всхлип.  — Мне нужно в ванную, — объявил он. Северус последовал за ним из комнаты, его размеренные шаги казались оскорблением стремительной походки Гарри. Дверь в ванную захлопнулась, щелкнул замок. Из-за двери он шаги мальчика по плитке, шуршание, его безуспешные попытки подавить рыдания в складках рубашки. Северус сидел на первой ступеньке, с хорошим видом на дверь в ванную, и бездумно слушал, как мальчик доводит себя до истерики. Скрипнула еще одна дверь. По дому пронеслись голоса, затем шаги. Ему казалось, что они пришли из какого-то другого мира. Альбус, наверное, собрался уходить. Северус пытался найти в себе сожаление. Тот остановился в футе от него, в тени шкафа. — Вы знаете, когда и куда они могут решить его отправить? — тупо спросил Северус. — Надеюсь, что к концу недели комитет будет укомплектован. Я буду настаивать на том, чтобы отправить Гарри к Уизли в качестве временной меры — этого будет достаточно легко добиться. Северус кивнул, как человек под Империусом.  — Хорошо. — Приведи Гарри в Хогвартс завтра утром. Тогда я поговорю с ним. Северус снова кивнул. Через некоторое время после того, как Альбус ушел, Гарри вышел из ванной, покрасневший и выжатый. Он протиснулся мимо Северуса, не удостоив его взглядом, и спрятался наверху. Северус подумывал вернуться к дежурству у лестницы на чердак, но тут подошла Кауко и сказала ему идти на кухню, что он и сделал. Лини осталась с ним, явно для того, чтобы составить ему компанию, но явно была слаба в этом: она читала свой журнал, пила чай, игнорировала его отчаяние и молчаливое присутствие. Радио хрипело мелодиями, каждая из которых была совершенно неуместна в данных обстоятельствах. Солнце опускалось всё ниже и ниже, пока, наконец, не погрузилось в озеро. Комары жужжали над остатками шоколадного торта, подсыхавшего по краям. Кауко спускалась несколько раз в течение этой ночи. Она никогда ничего не говорила и никогда не смотрела на Северуса. Или Северус не смотрел на нее? Женщина каждый раз просто брала то, за чем пришла: стакан воды, кусок торта, дополнительное одеяло, чай или холодный компресс, а затем исчезала в той темноте дома, куда Северус не мог пойти… Он думал, что это, должно быть, была самая длинная ночь в его жизни, с которой могла соперничать разве что ночь, когда умерла Лили. Он думал об этом, а потом внезапно замерцал рассвет: в Инари даже самое глубокое отчаяние не могло удержать солнце. Теперь стало очевидно, что они вовсе не собираются спать, поэтому Лини сварила кофе. Северус не думал, что сможет его проглотить. Она посмотрела на него и сказала: — С ним все будет в порядке. Это не звучало как пустое утешение. Это звучало как уверенность, и это что-то задело в Северусе. Всхлип вырвался на свободу. Следующим было только дыхание, хриплое и сухое. Лини больше ничего не сказала. Сразу после восьми Северус поднялся в свою спальню. Почистил зубы, принял душ, побрился и оделся. Поскольку он не спал, ему казалось, что вчерашний день никогда не кончался. Раньше он особо не задумывался над этими дурацкими вопросами о загробной жизни — все это было в лучшем случае непрактично — но если бы он вообразил себе чистилище, то оно было бы таким: мучительным, не прерывающимся на сон, один день, который никогда не заканчивался. Маг упаковал свою одежду, собрал одолженные книги и журналы на подоконнике, убрал постель. Он действовал систематически. Вряд ли он когда-либо вернется сюда, и он хотел прикоснуться ко всему этому в последний раз. Сложив мантию-невидимку, он положил на нее палочку Гарри. Из кухни доносились голоса, звон посуды и шум завтрака. Он не смог бы есть, даже если бы попытался, но, возможно, он мог бы на мгновение вмешаться, чтобы вернуть Гарри его вещи. Но, спустившись вниз, он не смог заставить себя войти на кухню. Вместо этого положил плащ и палочку на журнальный столик у камина и сел в то же самое кресло, в котором сидел раньше. Он ждал. Он ни о чем не думал. Они присоединились к нему минут через двадцать. Под глазами мальчика были круги, глубокие и болезненно-зеленые. Северус задался вопросом, поспал ли тот хоть немного. Гарри расстегнул коричневый рюкзак с кожаными застёжками, который ему купили в Закопане, пряжки поблескивали золотом в свете горящего камина. Он положил внутрь плащ и палочку и повесил его обратно на плечо — как обычно, небрежно и беззаботно. Он не сказал ни слова. — Спасибо, что пригласили нас, — сказал Северус, и это прозвучало ужасно. Лини пожала руку Северусу, затем руку Гарри. Кауко обняла мальчика так крепко, что его руки рефлекторно сжались на лямках рюкзака, когда изо всех сил пытался вдохнуть воздух.  Северус не ожидал, что она наградит его тем же, но потом она взглянула и, хотя не обняла его, улыбнулась — это тоже было ужасно. Затем Гарри поскреб ногтями по дну каминной чаши, захватив порох, и шагнул в огонь. — Хогвартс, кабинет профессора Дамблдора, — четко сказал мальчик. Северус смотрел, как вокруг него поднимается пламя, а затем тот исчез. Бросив последний взгляд на комнату, он последовал за ним. Солнце разлилось по столу из вишневого дерева, обвивалось вокруг блестящих золотых инструментов и играло пятнами на темно-фиолетовой мантии Альбуса. Мальчик уже сидел в кресле напротив, с прямой спинкой, вежливо положив рюкзак на колени. — …что это, должно быть, была трудная ночь, — говорил Альбус. Он даже не взглянул на Северуса. — За что я искренне сожалею. Ты имеешь полное право чувствовать гнев или отчаяние, Гарри, и не воспринимай то, что я собираюсь сказать, как предложение подавить свои чувства. Но я прожил уже долгое время и не раз имел возможность убедиться, что иногда моменты, когда нас настигают поражения, в конечном итоге приводят к великим достижениям. Семена наших побед кроются в наших неудачах. Мальчик кивнул, затем торжественно провозгласил: — Жизнь — это шоссе. Северус чуть не подавился фырканьем. Гарри не видел. — Хорошо сказано, Гарри, — похвалил Альбус в полном неведении. — Тогда обсудим шоссе, по которому ты сейчас пойдёшь? — Хорошо. Профессору Снейпу нужно быть здесь? Всю ночь он чувствовал себя усталым, несчастным и злым, но ни разу не хотел спать. Сейчас, когда словно забили последний гвоздь в гроб, сердце его сжалось и дыхание сбилось. Все кончено, теперь все кончено. Он мог спать. — Я оставлю вас, — заставил себя сказать он, — Доброго дня, директор. Потом он убежал, напился и уснул, как убитый.