Письма

      Как, скажи мне, ты умудряешься держать меня между нежностью и тоской письмом из одной строчки?       Новости о выздоровлении радуют меня, хотя, прочитав абзац о твоём ребяческом упрямстве, я испытал желание схватить тебя за грудки и трясти, пока эта гордость, мой дорогой друг, не истреплется и не уменьшится, уступив место здравому смыслу. Иногда ты ведёшь себя капризнее Аберфорта. Признаюсь, однако, что этот гнев питает страх за твою жизнь. Мне страшно, что из противопоставления наших мнений и желания поступить каким угодно способом, кроме как предложенным мной, ты однажды совершишь фатальную ошибку. Береги себя, Геллерт, только ты вправе отвечать за собственную жизнь. И всё же это терзает меня так же, как невозможность деятельно помогать тебе.       Я понимаю твои страхи, потому что наша разность — это то, от чего не удастся сбежать, поскольку мы не сможем сбежать от себя. В ней же содержится великое утешение, потому что именно непохожесть наших душ даёт нам великий дар смотреть на мир и сопоставлять наши виденья. Очень важно не то, какие мы есть сейчас, а чего мы хотим. Хотим ли мы идти вместе, делать открытия (они в равной мере будут ослепительными и ужасающими, я предрекаю это), слышать и слушать друг друга или же мы попытаемся измениться в угоду нашим личным пристрастиям и целям.       Мы невероятно юны, мой друг. И я пишу это не из-за того, что люди в Министерстве регулярно подозревают меня в использовании молодящих эликсиров (мне начинает надоедать, что приятный в переписке человек внезапно начинает судить о талантах по году рождения, стоит ему увидеть меня воочию), а ввиду того, что многие наши знания ещё не стали опытом. Порой я всей кожей ощущаю, что, имея возможность объяснить явление, я продолжаю недоумевать, потому что осознание оного не находят во мне отклика. И в то же время маги, на десяток лет старше меня и куда менее искусные, имеют в себе это внутреннее понимание. Что напоминает мне об алхимических процессах, и, будучи безжалостно честным с нами обоими, должен признать, что душа моя — нигредо: я неумел, но желаю знать всё. Кто не пляшет, свершающегося не разумеет, а я себя ощущаю глухим слепцом, идущим на ощупь. Я уже чувствую вибрацию земли, но не улавливаю ни музыки, ни движений, будучи в процессе кристаллизации. [Прости мне слабость к затянутым метафорам].       Давеча я перечитывал сказку о Дарах и думал об искушениях, которые они являют, и о том, что символизируют. Самой простой кажется Старшая палочка — сила необузданная, огромная. Слепящая. Я положил, что само искушение как идея кроется именно в палочке, а не в её возможности созидать великую магию. Ни одна палочка не даст магу больше сил, чем есть в его душе. Ни одна палочка не способна творить невозможное, Геллерт, а если Старшая палочка не делает властителя непобедимым (напротив, мы знаем из крох истории, что она превращает хозяина в мишень), что же она привносит на самом деле? Возьмём, к примеру, тебя и представим, что тебе дан выбор между родной палочкой и Старшей. Будем честны, ты не откажешься от возможности испытать на себе подарок Смерти. Я бы тоже не отказался. И что мы имеем в итоге? Ты могущественный маг, легко владеющий беспалочковой магией, со временем этот талант в тебе только раскроется. Как думаешь, изменит ли обладание Старшей палочкой возможность творить магию без её использования?       Мне ужасно жаль, что выяснить это невозможно. По сей день я понимаю только то, что все обладавшие ею маги испытывали зависимость от использования Дара или же им в голову не приходило отложить её и узнать, что изменилось. Может статься, это скрыла от нас история. Однако, думаю, нам стоит разыскать мастеров по волшебным палочкам; под Лондоном живёт семья Олливандеров, и я постараюсь нанести им визит, как только представится такая возможность.       Мантия Невидимости скрывает от Смерти, но мнится мне, что это метафора. Не станет же маг денно и нощно носить один и тот же предмет гардероба? Невидимость — это такая же уловка, как сила Старшей палочки. Самый первый из смыслов, самая очевидная функция. Но о мантии мы знаем меньше всего.       Все эти размышления я вёл, пока читал твои слова о Воскрешающем камне. Он не вернёт мою семью, Геллерт. Это очевидно и написано прямо. Камень не воскрешает мёртвых, только призывает тени. Что-то в этом помогает мне дышать, потому что я не намерен мучать ни мёртвых, ни живых. Более того, я не намерен хоронить живых ради мёртвых. Впрочем, вопрос всё тот же. Если камень не воскрешает мёртвых, то служит проводником. С какой целью?       Я что-то упускаю, посему был бы рад услышать твоё мнение.       Что до Отдела Тайн, то я надеюсь смягчить последствия будущих клятв. Пока что об этом рано говорить, должность мне никто не предлагал. Возможно, весной я всё же соберусь в Париж. Не то чтобы алхимические лаборатории наградят меня большим свободным временем, но я хотя бы буду ближе к тебе.       Считаю дни до Рождества,       Альбус