*** Два года спустя ***
Сергей Разумовский нервничает. Это видно сразу, как входишь в конференц-зал, от самых дверей. Журналистов ждать не нужно: они дежурят на этаже с конца официальной части презентации, некоторые бегают за Разумовским по этажам. Юля заходит одной из последних, места за столом уже не хватает, и она становится вторым рядом. С нескрываемым удовольствием наблюдает, как в стеклянные двери позади них ломится корреспондент провластного издания, которому не хватило места внутри. Машет пропуском, уверенный, что его обязательно должны пустить, а выгнать кого-то из уже вошедших. Здесь, в стенах корпорации «Вместе», он своим пропуском может только подтереться. «Иди ты нахер вместе со своим телеканалом», — с глубоким удовлетворением мысленно цитирует Юля и отворачивается. Сергей Разумовский нервничает. Очень. Вид у него неуверенный, несчастный до крайности. Юле не хочется мучать его вопросами, хочется спрятать его от толпы и дать чаю — настолько жалобно дрожит голос у молодого технического гения. Он мнёт рукав оверсайз-рубашки, бегает взглядом по лицам, несколько раз убирает волосы за уши, но непослушная челка снова падает на глаза. Юля помнит его таким же, как два года назад, до того, как он встретил своего партнёра и внезапно исчез на шесть недель, а потом сказал, что у них был медовый месяц. Все то время, что Серый отсутствовал, Игорь безуспешно умолял полицию вмешаться, но там его заявлением разве что не подтёрлись, не помогли даже папины связи. Он искал Сергея сам, а потом Разумовский вернулся, обругал его и выставил перед всеми ревнивым придурком, хотя Игорь никогда не выходил с ним за рамки дружбы. Гром закономерно обиделся, и больше ни он, ни Дима с Серым не общались. Позже Юля видела Разумовского на обложках журналов, где он был лощеный и привлекательный. Сейчас он тоже привлекательный, только настоящий. — А гендиректор «Вместе» к нам присоединится? — спрашивает кто-то из Юлиных коллег. — А? Да, да, к-конечно, Олег Давидович отвлекся по вопросам безопасности, он сейчас будет, — губы Сергея трогает легкая улыбка, стоит ему вспомнить про совладельца «Вместе». Олег Волков появляется спустя пару минут. Он идет уверенно и спокойно, будто бы не замечая никого вокруг — а журналисты расступаются сами. Затихает даже скандалист за стеклом. Олег проходит к столу, подхватывает пластиковую бутылку с водой. Он весь в черном, под классическим костюмом — черный бадлон, в вырезе пиджака поблескивает серебряная цепочка и кулон с головой волка. — Мы очень рады вас видеть, — хорошо поставленным голосом произносит Олег, на его лице — вежливая улыбка. — Спасибо, что дождались, мы сейчас начнем. Улыбка сродни той, какую можно разглядеть у псов — когда они обнажают зубы, собираясь напасть, а люди ошибочно считывают сигналы их тела. Пока внимание журналистов приковано к Олегу — как он снимает пиджак и вешает его на спинку стула, как пьет воду, поправляет дорогие часы на руке — Юля смотрит на Сергея. Перемена разительная. Пчёлкиной кажется, что айти-гения подменили. Будто бы их Сергею из универа подмешали любовный напиток. Несмотря на разлад в отношениях, и она, и остальные, даже далекий от рефлексии Игорь, заметили по возвращению Серого слишком явные и радикальные изменения в поведении друга. Серого хотелось вернуть в компанию. Укутать в плед и поговорить по душам. Увидев Олега, Разумовский выпрямляет спину, выдыхает с облегчением, а на его лице расплывается такая счастливая влюбленная улыбка, что Юля теряет дар речи. Нет ничего удивительного, что они с Олегом пара, об этом все знают — неофициально, конечно — но здесь же куча камер! Эта улыбка — искренняя, чувственная, нежная — говорит о Сергее больше, чем если бы они с Олегом поцеловались взасос прямо перед ошеломленными журналистами. Юля шла на интервью с волнением за Серого, она думала… Какая разница, что она себе придумала, если Сергей, очевидно, очень его любит? Олег наконец садится, подвигает свой стул чуть ближе к Разумовскому. Тот смотрит на партнёра, не моргая, и его синие глаза буквально светятся — Юля таких влюблённых людей только в фильмах видела. Пресс-конференция проходит без проблем: Олег вежлив, шутит и улыбается, а у Юли от его улыбки по спине бежит холодок — она не может объяснить, почему. Сергей в присутствии Волкова не нервничает, держится спокойно и естественно, и Юля чувствует, что он говорит искренне. Она распознает фальшь и заранее заученные ответы, она отлично разбирается в оттенках человеческой лжи. Сергей не врёт. Вопросы они с Олегом делят напополам: на всё, что касается технической части и сложных компьютерных терминов, отвечает Сергей. Он в этой теме — настоящий профессионал, он влюблён в своё детище так же, как в Олега, его глаза светятся счастьем, когда он рассказывает про алгоритмы и интерфейсы. Про финансы рассказывает Олег — а рассказать им есть, о чем: «Вместе» выходит на европейский рынок, в соцсети крутятся миллиарды. Словом, совладельцы представляют собой прекрасное, гармоничное зрелище: красивые и ухоженные молодые мужчины — Сергей совсем юный, а Олегу уже за тридцать, но он подтянутый, статный, загорелый. Молодые миллионеры, знаменитости, филантропы. Все идеально, но по спине у Юли бежит холодок от пронизывающего взгляда Волкова — она не может это объяснить, словами точно нет. Но у неё есть интуиция, и интуиция подсказывает ей, что-то не так. Почти как в тот раз, за пару часов до обыска в её редакции, когда Юля вдруг решила позвонить своему адвокату, хотя объективной причины на это не было. Вопросы о соцсети заканчиваются где-то через час, журналисты понемногу соскальзывают в тему личного. — Юлия Пчёлкина, издание «Гроза». Как вы поддерживаете форму, Сергей Викторович? — спрашивает Юля, потому что остальные её вопросы про личное — гораздо более провокационные, а злить Волкова отчего-то совсем не хочется. — Олег Давидович, насколько я помню, в одном из интервью упоминал свою программу тренировок, поэтому хочу спросить у вас. — Спасибо за вопрос, Юлия. Это тоже всё Олег, — отвечает Разумовский, чуть алея щеками. Значит, узнал её и ему стыдно за клевету на Игоря? — Без него я бы прилип к ноутбуку намертво и не разгибался бы из позы креветки примерно никогда. — Так это, в основном, питание, тренировки? — Правильное питание, да, хотя я, честно говоря, раньше много ел фаст фуда, но он в нашем доме под запретом, так что… — Сергей театрально разводит руками, а Юля делает мысленную пометку о «нашем доме». — Ну-ну, не такой уж я и тиран, — улыбается Олег, пихая его плечом. — Я люблю готовить для друзей, часто это выпечка — домашняя, полезная, со свежими фруктами. И к тому же, у Сергея хороший метаболизм, мне нужно просто поддерживать то, что дала ему природа. — И тренировки, разумеется. Я занимаюсь по программе, которую мне составил Олег, в ней в большей степени кардио, чем силовые, плюс бег. Так что Олег не только мой бизнес-партнёр, близкий друг и повар, но еще и тренер. Очень строгий тренер, хочу заметить, — смеётся Сергей. Над их головами раздается вдруг громкий щелчок, и конференц-зал погружается во тьму. Через стеклянные двери тоже не проникает свет — видно, пробки выбило на всем этаже, если не во всей башне. Журналисты, привыкшие и не к такому, на отключение света не реагируют — по залу проносится разочарованный вздох, но все остаются на местах. Зато с места срывается Сергей, а за ним Олег. Падает стул, микрофон, Юля слышит резкие всхлипы, шаги, кто-то бьется в стекло. — Я ничего не сделал, — срывающийся шепот совсем рядом, заглушенный чьим-то телом. — Я не виноват, я хорошо себя вел… — Оставайтесь на местах, свет сейчас включится, — раздается поверх громогласное, Олегово. — Прошу сохранять спокойствие, мы с Сергеем скоро вернемся. Пятиминутный перерыв. Да дайте же пройти! Кто-то из журналистов включает фонарик на телефоне, и Юля видит, как Олег за шкирку тянет Сергея к выходу. Отпихнув того, кто стоял у двери, Волков вытаскивает рыжего в коридор, заворачивает за угол, а Юля, повинуясь инстинкту, выскальзывает за ними. Они проходят до следующего поворота, и Юля, прикрытая от их взгляда автоматом с газировкой, подбирается чуть ближе. — Олег, я не виноват, я хорошо себя вел, клянусь, я даже не думал… Сергей рыдает. Юля не видит их, но слышит, они в десяти метрах от неё, а рыдает Разумовский громко, с подвыванием. Она никогда не слышала, чтобы кто-то плакал так же горько из-за отключения света. Автомат не гудит, тоже обесточенный, и ей хорошо слышно их разговор. — Эй, нет, Серёж, ты не виноват, я знаю, — уверенно отвечает Волков, всхлипы становятся тише, будто бы плачущего уткнули в грудь Олега. — Я не буду тебя наказывать, конечно нет. Это случайность, а свет сейчас включится, это пробки на этаже выбило, проводка новая, некачественная, вчера в холле то же самое было. — Прости, — тянет Разумовский дрожащим голосом. — Мне было так страшно… Я испугался, что ты снова… — Я не стану вредить своему малышу, ну что ты. Разве я в последнее время тебя серьёзно наказывал? — Нет… — Ну вот. А ты переживаешь. Пока ты верен мне душой и телом, котёнок, пока ты со мной не споришь и не качаешь права, я никогда тебя не обижу. Ты же помнишь, кто ты? Чей ты? — Твой малыш, — с готовностью отвечает Сергей. — Только твой. Ты меня защищаешь, только ты видишь меня настоящего, только с тобой мне хорошо и спокойно. Пожалуйста, Олеж, покажи, что не злишься на меня. Приласкай меня, пока не включили свет, прошу. Сделай мне хорошо… Олег приглушенно рычит, раздаётся шорох ткани. — Позже, котёнок, сейчас нужно смыть слёзы и вернуться в зал. Идем в туалет, я умою твое прелестное личико, а то ты совсем расклеился. — Прости меня… — тихо отзывается Разумовский. — Все в порядке, детка, я с тобой. Все будет хорошо. Пока ты со мной — ты в безопасности. Сергей всхлипывает еще несколько раз, шмыгает носом, снова шуршит одежда. Потом они целуются — Юля слышит характерные звуки, а потом едва не вскрикивает, испуганная ожившим автоматом. Коридор заливает холодный мерцающий свет аварийного освещения, и она тихо пробирается обратно в конференц-зал. Уже там её настигает осознание, что она упустила сенсацию, забыв включить диктофон или камеру мобильного. Из башни «Вместе» она едет в офис своей редакции, но сосредоточиться на работе не выходит. Юля не может до конца смириться с тем, что Серый забил на них так внезапно, резко — ведь до этого всё было хорошо! А вернувшись, он был уже другим человеком — Юля видела это на пресс-конференции, слышала в его голосе, пока пряталась за автоматом с газировкой. И отношения, кусочек которых она успела разглядеть — разве это здорóво? Разве Серому не нужна помощь? Но он решительно от этой помощи отказался, а вспыльчивый Игорь глубже не раскапывал. Промаявшись над безвкусной сырой статьей до вечера, Юля едет домой. У Игоря ночная смена, поэтому она заезжает за китайской едой на ужин — чтобы поесть любимой рисовой лапши без бубнежа, что шаурма лучше. Она сгружает пакет на стол, разувается и ставит чайник. Включает фоном телевизор, потому что подписчики ее ютуб-канала к выходным ждут новое видео с разбором фейков. Переодевается в домашнее, закалывает волосы, чтобы не мешались, устраивается на диване с упаковкой лапши и блокнотом для заметок. Переключает канал. Только в этот момент, когда между двумя картинками на секунду мелькает черный экран, она видит его. В телевизоре отражается огромный черный силуэт, прямо за ее спиной. Юля с воплем оборачивается, но чужие руки уже падают на плечи, выбивая воздух из легких, прижимают накрепко к спинке дивана. — Не ори, — приказывает властный хрипловатый голос. — Просто поговорим. Юля трясущимися руками выключает телевизор, силится разглядеть в отражении взломщика. Широкие плечи, полностью черная форма без опознавательных знаков, балаклава. Кто он, и что ему от нее надо? Юля помнит, что дверь была закрыта. Окно тоже. Как же он тогда вошёл? Как она могла его не услышать? — Не отвечай, если нечего сказать по существу, лапуля. Если это маньяк, нужно в первую очередь разбить ему паттерн испуганной жертвы. Юля проглатывает рвущийся наружу крик и спрашивает: — Чаю налить? — С удовольствием, — бодро отзывается мужчина, — но если рыпнешься в сторону — придушу тут же, — в подтверждение своих слов он кладет руку в шершавой перчатке Юле на шею, совсем немного надавливает. — За убийство и тяжкие телесные мне не платили, но я могу поимпровизировать. Люблю, знаешь, свою работу. Значит, наёмник. Значит, будет угрожать? Юле и раньше угрожали — много, красочно, с фантазией. Но то всё были мелкие шавки, недовольные ее работой. Клерки, воры и нечистые на руку бизнесмены. Не убийцы, как этот. — Кто ты такой? — собрав остатки смелости в кулак, спрашивает Пчёлкина. — Я — человек Волка. — Волкова? — других людей с похожей фамилией Юля вспомнить не может, а в ее расследованиях последнее время нет ни слова о бандах, где могли бы появиться подобные клички. — Не-не, — усмехается наемник, — Волков — приличный человек, филантроп и плейбой, а Волк — чудовище, ломающее людей, как ёлочные игрушки. Настоящий зверь, — добавляет он с гордостью. — И что этому Волку от меня надо? — Чтобы ты не рыла в сторону Разумовского, лапуль. Наемник отпускает ее плечи, обходит диван, толкает кофейный столик в сторону и шагает прямо к ней. Нависает сверху, вплотную, глаза в глаза. — Не надо, лапуль, поверь мне. Просто не надо копать под «Вместе» и его создателей. Целее будешь. — Значит, им есть, что скрывать? Мужчина тяжело вздыхает, раздраженный ее вопросом. — Знаешь, я бы убил тебя быстро… Буквально секунд за пятнадцать. А вот если ты продолжишь лезть не в свое дело, и Волк до тебя доберется… Скажем так, ты не станешь первой рыжей сучкой, которую он сломает. Ты просто потеряешь себя — а это страшно, кисунь, поверь. — Если бы ты хотел меня убить, уже убил бы, — Юля кусает щеку, и боль помогает ей собраться. Во рту вкус крови; пряный запах рисовой лапши, минуту назад казавшийся приятным, вызывает тошноту. Юля сжимает зубы, смотрит прямо — бояться она будет потом. Напротив нее — блеклые серые глаза и кустистые светлые брови в полоске кожи между балаклавой и капюшоном. — Ну, убить — это быстро. Почти безболезненно. А я могу заставить тебя страдать очень, очень долго. Что для тебя важнее, Юля Пчёлкина: что ты и дальше сможешь писать свои статейки, или ты полежишь в больничке, после якобы случайной аварии? Или с лестницы случайно упадешь? Юля вспоминает страшные сказки про ящероподобных людей, которыми ее в детстве пугала бабушка — мол, они жили под землей и забирали тех детей, кто гуляет далеко от дома. Это, конечно, была глупость и неправильный подход к воспитанию со стороны бабушки, но Юля смотрит в глаза наемнику и видит что-то звериное. Ящерица. Большая, зубастая, притворяющаяся человеком. Юле угрожали много раз, но она впервые верит в эту угрозу. — И потом, я могу навредить не только тебе. Твой ментёнок, например? Второй раз он живым от меня не уйдёт — спроси сама, если не веришь. Что было в турецких банях, остаётся в турецких банях, — хмыкает наёмник. — Или вот Димочка… милый мальчик, совсем не такой драчливый, как твой ебырь. Будет обидно, если Димочке вдруг проломят голову арматурой в темном дворе, или его машина переедет. Ты рисковая девочка, я знаю, но сможешь ли ты жить, зная, что убила друга? На секунду Юля позволяет себе представить это — если угрозы касательно убийства Игоря или Димы станут реальностью. Если… — Забудь про Разумовского, если хочешь сохранить жизнь себе, своим друзьям и ментёнку. Если я узнаю, что ты продолжаешь расследование, я уничтожу всё, что тебе дорого, а потом тебя. Медленно. Кайфуя от каждой минуты — как я и говорил, я люблю свою работу. — Я поняла, — выдавливает Юля, сжав руки на коленях. — Я приняла к сведению. — Вот так бы сразу! Вот и умничка, — вокруг серых глаз появляются морщинки — это наемник улыбается, но улыбки не видно из-за балаклавы. И хорошо, что не видно — думает Юля. Эта улыбка снилась бы ей в кошмарах. — Кстати, печенье на кухне было вкусное, ты же не против, что я угостился? — наёмник стряхивает крошки с чёрных перчаток, выпрямляется. — На всякий случай, запомни, я не люблю изюм, поэтому не бери с ним ничего. Ещё увидимся, лапуля. Следующий отрезок времени — сложно сказать, насколько продолжительный, может, минут двадцать, а может, два часа — Юлю трясёт, слезы катятся из глаз неостановимым потоком. В детстве она очень редко плакала, почти никогда, и теперь вся сэкономленная влага льется по щекам, разъедая кожу горячей солью. Едва наемник уходит, Юля дает волю слезам, выплескивает напряжение и страх, которые сдерживала в его присутствии. Она не помнит, как звонила Игорю, но вскоре Гром влетает в квартиру с пистолетом и совершенно ошалелыми глазами. Успокаивается, увидев, что с ней всё в порядке. — Ты уверена, что он упомянул именно турецкие бани? — мрачно спрашивает Игорь, когда Юля приходит в себя. Пчелкина лежит головой на его коленях, закинув ноги на спинку дивана, чтобы выровнять резко упавшее от стресса давление. Её больше не трясёт, но еще подташнивает, забытый ужин стынет на кофейном столике. Игорь, играя желваками, смотрит с ненавистью на чашку остывшего чая, будто бы в ней сосредоточены все проблемы и опасности мира. — Вспомни, пожалуйста, Юль, это важно. Турецкие бани? — Да. Точно они. Он сказал, то что было в турецких банях, там и остаётся. И что второй раз ты живым не уйдешь. И он угрожал Диме. — Вот сволочь, — цедит Игорь, не отрывая взгляда от чашки. — Ты объяснишь мне, кто это? Ты знаешь его? — Кто не знает Дракона! — выплевывает Игорь, но в противовес его тону, пальцы в Юлиных волосах двигаются бережно. — Эту крысу все знают, но никто поймать не может. — И связи Прокопенко не помогут? — Нет. На него просто нельзя выйти, — Игорь трет лоб, морщится, бьет кулаком диванную обивку. — Он неуязвим, у него крыша какая-то есть, точно. Мне не позволят заняться его делом, Прокопенко первый меня отстранит, чтобы на рожон не лез. — То есть, мы не можем помочь Серому? — Юля поджимает губы, жмурит красные от слёз глаза. — Мы оставим всё, как есть? — Если бы ему нужна была помощь, он бы о ней попросил! — злится Игорь. — Я не собираюсь рисковать тобой и Димой, чтобы снова получить от Разума плевок в лицо! Юля тяжело сглатывает. За злостью Игоря она видит боль и бессилие. Видит, что Игорь знает правду — теперь точно знает, а раньше только подозревал — он знает, что Серому нужна помощь, но не может ему помочь. Уже нет. — А причем тут бани? — спрашивает Юля, чтобы отвлечь его. — А, бани… Мне пришлось несколько раз выезжать на трупы, которые он и его команда оставили. Один раз был вообще ад. Там… кровищи было больше, чем стен — они изначально белые были, понимаешь, а когда мы приехали — уже красные. Да что стены, там кишки на потолке были. Помню, на новенького, до Димы который был, ему кусок прям на лоб упал. И здание было заминировано, трое наших получили контузии, меня просто в окно выкинуло взрывом. Но хуже всего — состояние жертв. — Он пытал их? — Мягко сказано, — вздыхает Игорь, глядя в одну точку. — Судмедэксперты сказали, у жертв было несколько клинических смертей, но их раз за разом возвращали обратно, только чтобы пытать дальше. Там живого места не было, Юль, это настоящий маньяк. — Я рада, что ты рассказал мне, — прогнав дрожь от его слов, Юля кладет руку Игорю на щеку, ласково трогает трехдневную щетину. — Мне, выходит, повезло, что он обошелся угрозами. Игорь крайне редко делится подробностями с работы, а тут честно признался, да еще и о таком травмирующем впечатлении. Юля думает о Серёже, мысленно извиняется за то, что помочь ему они не смогут. И дело не только в ящероподобном наемнике, перепугавшем её до чертиков. Объяснить сложно, но она слушает интуицию — а интуиция советует ей больше не соваться в это дело. И Игоря удержать от глупостей. Для его же блага.***
Когда последний журналист покидает конференц-зал, Серёжу еще немного потряхивает. Истерика из-за выключения света прошла почти сразу, Олег быстро его успокоил, но отголоски остались — у Серёжи подрагивают руки, болит голова от недавних слез. Волков кивает охранникам, прощается с последними гостями, а потом возвращается к Серёже. — Имиджевый урон небольшой, — подытоживает он, — так мне сказал пиар-отдел. В конце концов, все знают, что ты детдомовский, поэтому и дерганный. Никто не удивится. — Думаешь, они напишут про обновление, как мы и хотели? Или будут обсасывать мою паническую атаку? — Не должны. А если будут, ты сделаешь заявление про важность психического здоровья и прочую чепуху. Публично задонатишь какому-нибудь центру помощи или дурке, посмотрим. — Хорошо, — тихо отзывается Серёжа. Он допивает воду из стакана, складывает подрагивающие ладони перед собой. Все его существо тянется к Олегу, к его сильному, умному и красивому мужчине, к тому, кто любит его и никогда не оставит. Серёже хочется в тёплое крепкое кольцо его рук, хочется, чтобы Олег спрятал его от всех проблем, чтобы после изнуряющей презентации и еще более изнуряющей пресс-конференции, Олег забрал бы все его страхи одним только прикосновением. Серёжа хочет к нему так, что жжёт глаза, но он не уверен, что после панической атаки, безусловно расстроившей Олега, у него есть на это право. — Прости еще раз. Я буду лучше себя… контролировать. Страх темноты — такой детский, глупый, я не понимаю, почему я до сих пор… — Я всё равно тебя люблю, малыш, хоть ты и заставил меня понервничать, — Олег подходит вплотную к сидящему Серёже, дает прижаться пылающим лицом к животу через одежду. — Мне так с тобой повезло, — невнятно бормочет Серёжа, сцепив руки у него на пояснице. Близость Волкова успокаивает, мысли текут медленно. Он, кажется, и правда больше на Серёжу не злится. Отстранив голову Серёжи от живота, Олег поднимает его на ноги и подсаживает на стол. Разводит его бёдра пошире и устраивается между ними. — Ты просил приласкать тебя, да? — шепчет Волков ему в ухо. — Вот теперь можно, когда мы только вдвоем, и никакие пронырливые журналисты нас не ждут. — О-Олежа, — вырывается у Разумовского. Он подтягивается чуть вперед, ближе к Олегу и его умелым рукам. Они целуются: Серёжа скрещивает ноги за спиной у Олега, обхватывает его бёдрами, потирается о бугорок на брюках собственным возбуждением. Олег расстегивает на нем ширинку, берет член в руку. Поцелуями спускается от губ к доверчиво подставленной шее, кусает крепко, до боли, и начинает дрочить. Размашисто двигает кулаком по серёжиному члену, впивается в шею, оставляя цветастые пятна засосов. Серёжа стонет в голос, жмётся ближе, боль и удовольствие смешиваются в одуряющий коктейль, ему хорошо на грани непереносимости. — Мой, слышишь? Мой! Помечу тебя, как суку, чтобы все видели, кому ты принадлежишь, — рокочет Олег и снова прихватывает тонкую кожу на шее. — А вечером поставлю раком и трахну так, что звезды из глаз посыплются, хочешь? — Хочу! Олеж, да, да! — вскрикивает Серёжа, дрожит и прижимается ближе. Олег запускает руку ему под рубашку, царапает короткими ногтями впалый живот, рёбра. Играется с пирсингом на Серёжиных сосках, ловит его стоны боли и наслаждения ртом, хрипло стонет в ответ. Порыкивает и выкручивает ему соски до огненно-алых всполохов перед зажмуренными глазами и криков. — Правильный ответ, малыш. Можешь кончить, ты заслужил. — Я люблю тебя, господи, Олеж, так хорошо… Родной, ты такой… Такой… Закончить мысль Серёжа не успевает, его сметает ярким оргазмом — океанской волной из сладкой боли, солнце горит под веками. Олег смахивает микрофон и бумаги со стола, помогает обессиленному Серёже лечь на спину. — Салфетки… — слабо отзывается Разумовский. — Надо убрать потом. Ты хочешь мой рот или…? — Да, ты отсосешь мне, и тогда пойдем ужинать. Серёжа привстает на локтях, слабый и сонный после оргазма. Над головой включается голосовой помощник. «Сергей, напоминаю», — ровно говорит Марго. — «Ужин с господином Бехтиевым в 19 часов в ресторане. Альберт Бехтиев ждет вас в зале. Олег Давидович к вам присоединится?» — Блять! — Олег бьет по столу кулаком. — Ебаный Бехтиев, совсем про него забыли! — Он… он подождет, я сейчас… — Серёжа садится на столе, застегивает ширинку. — Да не надо уже. Как подумал про этого мерзкого кабана, всё упало. Отсосёшь мне после ужина. — Хорошо. Точно всё нормально? Ты не злишься? — Не на тебя, котёнок, — Олег вздыхает, вытирает руки салфеткой. — Я сам эту встречу назначил, помнишь? Нам нельзя ссориться с этим гондоном, он заправляет половиной города. Приведи себя в порядок и пойдем, а то вид у тебя уж очень затраханный. Серёжа улыбается, касается тыльной стороной ладоней горячих щек. Ему жарко и сладко от того, что Олег всего за пару минут превратил его в это — распалённое, поплывшее, разнеженное. Кто бы видел его сейчас — ни за что бы не узнал в нём разработчика «Вместе», собранного и холодного Сергея Разумовского. Альберт ждёт их в зале ресторана на сороковом этаже башни «Вместе». За коротким обменом любезностями следует такой же короткий разговор ни о чём, заказ еды и непосредственно ужин. Альберт не просто пожирает Серёжу взглядом, он смотрит на него так же, как на рёбрышки у себя в тарелке. Взгляд такой наглый, жадный, будто бы Альберт уже разложил и отымел его на этом же столе. Серёжа с Олегом, поэтому он не переживает, а Олег, хоть обычно он горяч на необдуманные решения и жутко ревнив, ничем не высказывает своего недовольства. Официант оставляет им бутылку — красное, дорогое и старое вино, итальянские виноградники — Серёжа смотрит куда угодно, но не на неё. Его накатывающую панику замечает Олег, он быстро разливает остатки вина по трём бокалам и прячет пустую бутылку под стол. Серёжа, переполненный благодарностью, гладит Волкова по бедру, спрятав руку под скатертью. — Все гости были очарованы Серёжей, правда? — Бехтиев вытирает жирные после рёбрышек пальцы салфеткой, смотрит на них, уже немного захмелевший. В его глазах нет ни чувств, ни симпатии — только похоть, приземленная, звериная, такая явная, что Серёже хочется умыться. — Надеюсь, — вежливо улыбается Олег. — Нам нужны хорошие отзывы про наше обновление, а лучшая реклама — честная реклама. Серёжа днями и ночами над ним работал, и с такой же страстью о нем говорил. — Не ревнуешь его к обновлению, а? — хохочет Альберт. Олег сводит челюсти. Любого другого он бы убил уже раз пятнадцать, даже за один сальный взгляд в сторону Серёжи, а с Альбертом всегда — холодная вежливость. Разумовский не совсем понимает, в чем причина такого терпимого отношения, но решает не встревать — Олег как-то раз проговорился, что без Бехтиева они не запустили бы соцсеть, что Бехтиев его очень выручил, поэтому ему можно многое. — Ну, если бы обновление заботилось о Серёже так, как я… я бы пожелал ему удачи. Вы не представляете, Альберт, как тяжело бывает отогнать его от ноутбука. — А ты ремнём его, ремнём, — хихикает Бехтиев, подмигивает Серёже, но руки не распускает, — А! Я же к вам с подарком, — вспоминает он вдруг и лезет под стол за блестящим пакетом. — Вот, держи, Серый. Хорошее пойло, возрастом с тебя. Альберт суёт ему в руки бутылку коньяка — Серёжа рефлекторно обхватывает горлышко рукой, но холод стекла и ощущение твердой гладкости под пальцами пугают его. Он разжимает руку, бутылка падает в опустевшую Серёжину тарелку, и Олег тут же подхватывает её, не давая скатиться со стола. Не разбилась, слава богу. Руки у Серёжи трясутся, на пальцах — всё еще фантомное ощущение плотного холодного стекла, и съеденный ужин просится обратно. Олег толкает его ногой под столом, салфеткой протирает донышко бутылки от остатков соуса из тарелки, ставит коньяк рядом с собой. — Простите, Альберт, он перетрудился. Всё из рук сегодня валится. — Да это мягко сказано! — возмущается Бехтиев. — Я, конечно, понимаю, что вы стали долларовыми миллионерами благодаря мне, но швыряться дорогим коньяком — это даже для меня моветон. — Простите, — добавляет Серёжа, сложив дрожащие руки на коленях. — Я случайно. — Прощаю. А что у тебя за история с бутылками? Я как ни гляну — ты либо с жестяными банками, либо с кофейными стаканчиками, а от стеклянных бутылок дёргаешься. — У гениев свои странности, — Олег пожимает плечами, намереваясь перевести разговор в другое русло, но Альберт останавливает его взмахом руки. — Это ты будешь журналистам рассказывать, Волков. Я серьёзно спрашиваю, что за история? Серёжа вопросительно смотрит на Олега. Он помнит правду, она на кончике языка, но он не знает, можно ли Альберту её слышать. — Рассказывай тогда, горе моё луковое, — снисходительно улыбнувшись, Олег треплет его по плечу. — Я как-то в студенчестве напился, — со стыдом признаётся Серёжа. — Я до встречи с Олегом вообще много пил. Был в плохой компании, не знал, чего хочу от жизни. И, в общем, один раз напился сильно, разбил случайно бутылку, а потом не заметил осколков и наступил… Было ужасно больно обрабатывать и зашивать, часть пришлось доставать из меня, как вспомню — дрожь пробирает. Поэтому стараюсь избегать бутылок, или, если уж без них никак, то беру пластиковые. — Вредишь планете, получается? — хмыкает Бехтиев. «Не больше, чем твои заводы,» — хочется ответить Серёже, но он, разумеется, этого не говорит. Ощущение холодного стекла под пальцами проходит, когда он берет за руку Олега — под столом, чтобы не нарываться на пошлые комментарии от Бехтиева. В конце концов, он может просто игнорировать седеющего бизнесмена — он может смотреть на Олега, слушать его голос, любоваться его мужественным профилем. Серёжа может любить его и быть любимым. Может просыпаться с ним каждое утро, засыпать в его объятиях, благодарить его за каждый день, проведенный в любви и заботе. Они могут готовить вместе, заниматься любовью, делать ремонт в их новом загородном доме. Серёжа может просто держать его за руку и быть счастливым. Ровно это он и делает.